Три категории

      Юлиан ощутил что-то странное. Что-то между чувством, которое появляется, когда засыпаешь, и ощущением свободного падения. Он открыл глаза, и вместо чародейки увидел перед собой длинный коридор с высоким потолком и колоннами, переходящими в арки наверху. Юлиан моргнул еще несколько раз.       Он не ожидал такой подробной картинки. Хотя, с другой стороны, этого как раз-таки следовало ожидать от чародейки такого уровня, как Йеннифэр… И все же, на одну долгую секунду он решил, что она телепортировала его куда-то — настолько точным было изображение. Юлиан двинулся вперед и даже услышал стук ботинок по мраморному полу. Звук был таким настоящим, что Юлиан перепугался не на шутку.       Это точно в его голове!?       Когда музыкант прошел вглубь коридора, он увидел, что слева, между колоннами, одна за другой расставлены статуи. Он решил не заострять на них свое внимание и прибавил шагу, потому что ему казалось, что коридор выведет его к нужному месту. И все же краем глаза он заметил, что все мраморные фигуры были белыми и стояли на высоких постаментах, на которых, однако же, не было никаких надписей.       Юлиан уже прошел половину коридора, как его внимание всё-таки привлекла одна статуя. Мощные перепончатые крылья, создающие впечатление, что они скорее тянут к земле, чем помогают взлететь, корона, яблоко…       — Мне просто интересно, а где в аду располагаются качалки, — пробормотал Юлиан, рассматривая широкую и сильную грудь изображенного в мраморе мужчины. — И сколько там стоит абонемент.       Юлиан, естественно, не смог удержаться от ироничного комментария, даже когда вокруг никого не было, но тут же отругав себя за промедление, он двинулся вперед.       И подумал, а на кой черт этот коридор вообще нужен…       За последней парой колонн уже показалось огромное светлое помещение, но Юлиан снова встал на месте. На этот раз тоже перед статуей.       Потому что на этот раз статуя была… на этот раз статуя изображала его. Только более взрослого, одетого в длинный плащ и с лютней в руках. Поза была такая живая, как будто пойманная посреди выступления, и у Юлиана создалось впечатление, что статуя сейчас шагнет прямо на…       — Сюрприз! — громко крикнула статуя и в одно ловкое и красивое движение спрыгнула с постамента, даже не уронив лютню. Стоило Юлиану пораженно моргнуть, как белый цвет улетучился.       Вот он — старый фиолетовый плащ, высокие коричневые сапоги на массивной походной подошве…       — Ну не думал же ты в самом деле, что будешь здесь один, — проговорил Лютик то ли обиженно, то ли недоуменно, то ли снисходительно. И, кажется, не был доволен реакцией своей молодой версии, потому что не смог вызвать ни испуг, ни злость.       Юлиан как-то очень устало и тихо простонал, помассировал переносицу пальцами, махнул рукой и молча двинулся вперед.       — Даже ничего не скажешь? — не унимался взрослый менестрель. — Ты меня напугал, Лютик, красивая иллюзия, Лютик, изобретательно, Лютик, твой постамент не такой красивый, как у остальных, Лютик, этот плащ имеет самый благородный оттенок фиолетового, что я видел в жизни, у тебя прекрасный вкус, Лютик…       Юлиан на секунду задумался, а как Геральт столько лет терпел его непрекращающуюся болтовню.       — …мне очень, очень нравится наше новое бордовое пальто из шерсти. Тебе не кажется, что на шею так и просится шелковый платок? Синий, чтобы выгодно подчеркивал цвет глаз.       — Бежевый, — перебил Юлиан. — Бежевый шелковый платок. Это монохромный образ, сюда не стоит вводить новый акцент.       — Сюда очень даже стоит вводить новый акцент. К тому же, где ты найдешь такого оттенка бежевый платок, чтобы он не оттенял невыгодно цвет нашего лица? Все-таки, у нас холодный подтон кожи, и любой бежевый так близко к лицу подчеркнет круги под глазами. У тебя вообще почти черные круги под глазами, так что даже не вздумай покупать черный шелковый платок, он сделает еще хуже, чем бежевый…       — И кого мне поблагодарить за черные круги под глазами? — ощетинился Юлиан и обернулся к нему так резко, что Лютик отшатнулся, а лютня, зажатая в его руках, жалобно тренькнула.       — Какой-то ты злой стал… — пробормотал бард.       Юлиан внимательно вгляделся в живые, красивые глаза напротив, так и блестящие озорством.       — Ты безумен, Лютик.       — Ну, нет. Или да. Разве это не очаровательно?       Вдруг Юлиана осенило.       Он не обязан отделять "зерна от плевел", терять драгоценное время и рисковать. Он уже… поделился. Он уже отделил, если угодно, зерна от плевел, правда, не сам и не по своей воле — и всё же дело уже было сделано. Всё, что ему нужно…       — Что, прям тем, который мне Геральт подарил? Свинство натуральное, мой молодой друг.       Юлиан опустил взгляд на тяжелый серебряный нож в своей руке. Снова поднял взгляд на барда. Который, отзеркалив его позу, стоял, держа в руке точно такой же нож. Лютня уже висела за спиной.       — Даже так, — низко пробормотал Юлиан.       — Ты же понимаешь, что никто не выиграет. Мы абсолютно одинаковые. Хотя, обращаться с этим ножом учили всё-таки меня, а не тебя, что заранее дает мне преимущество, ведь ты используешь не прямые воспоминания, а их вторичную версию, копию.       — Зато мне Эскель показал несколько новых приемов. Я заранее попросил его показать мне те, которые не знает Геральт, а учил тебя, вообще-то, именно Геральт. Я лучше.       — Лучше? Давай начистоту, раз уж зашел такой разговор, — серьезно и мрачно проговорил Лютик, а после этого очень по-детски кинул, вздернув подбородок: — У меня приличные стихи начали получаться раньше, чем у тебя.       — А у меня получилось трахнуть Геральта.       Лютик глупо моргнул, а потом прыснул, прижав кулак к губам.       — Ладно, крыть нечем. Тут — крыть нечем.       Юлиан посмотрел еще раз на нож, зажатый в своей ладони, закрыл глаза, представил себе, что ножа больше нет, и открыл глаза снова. Нож действительно пропал.       — Это бессмысленный спор, — устало сказал Юлиан, отвернулся, даже не волнуясь о том, что за его спиной стоит его безумная старая версия с ножом в руке. Знал отчего-то, что Лютик… как будто… Юлиан не мог точно понять, что именно чувствует, но это была интуиция, которая кричала, что все это — представление.       Юлиан хорошо знал самого себя. И что-то в барде изменилось с того самого момента, как они оказались здесь.       То ли спиной, то ли затылком Юлиан буквально ощутил, что Лютик тоже отозвал оружие.       — Мы никогда с тобой не были вояками. Наше оружие — слово. Давай лучше поговорим, Юлиан, пожалуйста, давай просто поговорим.       Юлиан тем временем наконец минул последние колонны коридора.       Огромное помещение с высокими потолками было одновременно похоже на библиотеку, на концертный зал и на выставочное пространство. Очень много воздуха, сцена, книжные полки, тянущиеся по периметру и уходящие к потолку. Юлиан прищурился, прикинул, и понял, что высота потолка, наверное, составляет метров десять. Как минимум.       Потом он развернулся вокруг своей оси прямо на ходу, осматриваясь, и понял, наконец, что это ему все напоминает.       Что-то очень похожее на Оксенфурт и Оксфорд. Как нелепая, но на удивление гармоничная смесь. Лимон и сыр. Перец и вишня.       Широкие, почти метр в обхвате каждая, колонны стояли свободно, а не узко, как в коридоре, который он только что покинул, и возвышались до самого потолка. В центре потолка находился фонарь, через который было видно синее небо и пушистые белые облака. Стекло явно было современным, да и как будто это были стеклопакеты, а не деревянные рамы…       Юлиан почувствовал желание забраться под потолок и потыкать в конструкцию пальцем, но тут же одернул себя, когда понял, что это не настоящее. Это работа хаоса Йеннифэр: магия вступила в реакцию с его подсознанием, как химический элемент, и получилось… вот это.       Юлиан не был скромником ни минуты своей жизни. И никогда не страдал низкой самооценкой. И все же размах у этих конструкций… был приличный. Хотя, Йеннифэр упомянула, что это может быть замок.       Юлиан снова посмотрел по сторонам, увидел, что из этого огромного зала с фонарем и полками для книг ведут другие коридоры, другие двери… и ужаснулся, когда представил, что ему все это следует обойти. Интересно, конечно, но как же, черт побери, долго…       — И это проекция моего сознания? Признаться честно, я ожидал увидеть свою квартиру и мой старый кабинет со стеллажами для книг. А тут…       Наконец, музыкант подошел к полке для книг. Он сразу смекнул, что вот она — проекция воспоминаний. Конечно, книги. Конечно, Оксфорд-Оксенфурт. Банально и предсказуемо.       Юлиан усмехнулся и протянул руку к первой книге. Ткнул наугад, раскрыл посередине и уже приготовился читать, как заметил краем глаза, что Лютик подошел к нему и встал рядом.       Музыкант уже было открыл рот, чтобы по привычке сказать ему проваливать, но Лютик, вопреки всем ожиданиям, протянул руку к полке, взял соседнюю книгу и тихо сказал:       — Я помогу.       Юлиан почувствовал, как перед ним открывается "чужое" сознание. Он знал, что оно не чужое, однако же, своим он его тоже назвать не мог.       — Чтобы ты точно знал, что я не обманываю, — продолжил бард и открыл книгу. — О, а я думал…       — Что тут будет текст, — ответил Юлиан и тоже открыл книгу. — Но это листы с образами.       — Потому что память — это образ, а не слова.       — Очевидно, и все же…       — Неожиданно.       Юлиан пролистнул страницы, кивнул сам себе и положил книгу обратно на полку. Взял следующую.       — Ты перестал сопротивляться, едва мы оказались здесь.       — Поздняк метаться, — вздохнул бард.       — "Подняк метаться"? Тебе что, пять?       — Четыре, — улыбнулся бард и положил книгу, которую взял, на пол. Видимо, опознал там то, что нужно удалить.       — Лютик, — начал Юлиан, затих на секунду, поджал губы, и решил, что это нужно сказать. Хотя бы из уважения к самому себе.       Но не смог подобрать слов. Очевидно, он хотел сказать что-то вроде "ты не виноват", но Лютик, конечно, был пиздец как виноват. Он хотел сказать что-то вроде "это не из-за тебя", но очевидно, что это всё было из-за Лютика. Но при этом всё равно "ты не виноват" и "это все не из-за тебя" были единственными верными словами, которые шли на язык. Наконец, Юлиан нашелся и продолжил:       — Я понимаю.       Лютик кивнул, взял следующую книгу, пролистнул и ответил:       — Я люблю тебя, мой юный друг. И я рад, что ухожу с размахом и представлением, да еще и в таком шикарном месте. Ты не заслужил жить с дырой в груди, ты ни в чем не виноват. Прости, что так долго сопротивлялся, я не боец…       — Но без боя уйти не можешь, знаю. И я не знаю ни одного человека, который был бы ни в чем не виноват.       — Зато я знаю одного человека, который виноват вообще во всем, — неожиданно перевел разговор в юмор Лютик.       — Во всем? — улыбнулся Юлиан от такого явно ироничного тона.       — Наш ебучий папаша. Оба.       Юлиан засмеялся и покачал головой.       — Мамуля тоже ничего, — музыкант толкнул его плечом.       — В конце концов, она могла и не пытаться играть "хорошего копа" всё это время! — развеселился Лютик. — Намного честнее была бы схема "плохой коп" и "охуеть, какой чертовски-плохой коп"!       Юлиан глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание после хохота, и отложил следующую книгу на пол, туда, куда их складывал Лютик.       — Ты можешь сам стать себе папой. И мамой. Тем самым хорошим родителем, которого у тебя никогда не было. Заботиться о себе и эмоционально оберегать себя.       — Ты что, опять залез в мои воспоминания о психотерапии?       — А что? Очень познавательно. Мне понравилось.       — Бессовестный ты…       — В свое оправдание скажу, это было тогда, когда я еще не до конца осознал наше разделение. Я не думал, что лезу в чужое сознание, я себя даже как отдельную личность не осознавал, только — как желание отгородить тебя от боли.       Юлиан наконец повернулся к нему и заглянул в глаза. С таким умилением, что Лютик захотел заплакать. Но вместо этого снова перевел все в иронию:       — О, не смотри на меня так, совсем недавно этот же факт тебя не на шутку взбесил.       — Там имели место отягчающие обстоятельства.       Лютик молча кивнул и отвернулся, потому что этот голубой взгляд выдержать не мог.       Подробнейшая проекция, Лютик в жизни раньше таких не видел…       — За это я тоже должен извиниться, — бард почесал затылок и поморщился. — В свое оправдание скажу, что не смог терпеть твоих криков и слез. Я тоже был молод когда-то. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь уберег меня от криков и слез.       Юлиан зло захлопнул книгу и ткнул Лютика пальцем в плечо больно-больно.       — Лютик, ты сейчас такая лапочка, сил нет! Скажи честно, какого хера ты целый год вел себя, как последний мудак!? На жалость давишь? Не давишь же, я вижу твое сознание сейчас! Что за театр одного актера?       — Я был зол! — возмущенно-обиженно продолжил оправдываться бард. — Я буквально из кожи вон лез, чтобы сделать твое существование приемлемым, как мог пытался соединить твой разорванный на лоскуты мозг, который, как оказалось, сам же и разорвал. Я так старался оберегать тебя… А ты не был благодарен! И я чувствовал такую дробящую кости ярость, что не мог удерживаться от того, чтобы вытворять всякое, думал, сейчас-то ты поймешь, что со мной на самом деле надо дружить, и… и вот, мы здесь, — Лютик многозначительно обвел вокруг себя руками и махнул на полки с книгами.       — А "stayin' alive"? Я как был внутри огромной концертной колонки! А нож!?       — "Нет ничего важнее, чем жить и умереть красиво", — процитировал Лютик. — Мне показалось, это красивый эпатаж…       — Ты такая дрянь бесячая.       — Да кто бы говорил.       — Начал тут мне эту свою индульгенцию, — проворчал Юлиан сварливо, — я похож на священника, который принимает исповедь? Точно не похож.       — Нехорошо за собой в ад тащить тяжелое сердце! — выдал Лютик, пролистнул следующую книгу, отложил и запел: — I'm on a highway to hell… Highway to hell…       Юлиан хотел ответить, но его внимание привлекло окно. За стеклом, как будто на улице, где однако же не видно было ни листвы, ни горизонта, только синее небо, стояло это существо. Юлиан дернулся, округлил глаза, хотел закричать, но понял, что это бессмысленно, ведь он буквально у себя в голове.       Было стойкое желание позвать Геральта. Рефлекс: видишь пугающую чертовщину, зовешь ведьмака. Ничего Юлиан не мог с этим поделать.       — Не смотри, — одернул его Лютик и схватил за локоть. — Не смотри, а если смотришь — моргай. Оно приближается, когда ты налаживаешь зрительный контакт.       Юлиан резко повернулся к нему лицом, перепуганный и бледный. Лютик же был адски спокоен.       И тут до Юлиана дошло, почему.       — Я же запер тебя с пустотой на целых полгода. Ты выучил, как…       — Ну да, компания не самая приятная, но я почти уверен, ему нравится мой тюремный блюз, — отмахнулся Лютик, отпустил его локоть и напомнил: — Не смотри и оно уйдет.       — Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать "Геральт, помоги", — честно признался музыкант.       — А зачем? Бездна пропадет вместе со мной. Дыра от бублика не дыра, если нет бублика. Отсутствие — тоже наличие. Не пугайся, скоро все кончится.       — Я запер тебя на краю обрыва, — продолжил Юлиан и посмотрел куда-то вдаль сквозь полки с книгами. — Перед ногами — черная дыра, за спиной — стена. Ты тоже хотел позвать кого-нибудь на помощь, но ты не мог. Это так жестоко…       Лютик ничего не ответил, только продолжил перебирать книги, однако же, от сердца у него отлегло. Он почувствовал, что после этих слов теперь точно готов уйти. Что теперь всё действительно в порядке. И он подумал, что оставляет мир в надежных руках.       — Да какая уже разница. ***       Юлиан действительно не мог понять, сколько времени прошло, то ли пять часов, то ли час. То, как здесь сменяли друг друга секунды было совсем не похоже на реальный мир. Юлиан то и дело забывался за монотонной работой, и обнаруживал себя все дальше и дальше продвигающимся вдоль полок. Его взрослая версия, судя по всему, ощущала то же самое.       Работа шла в молчании.       — Ты же понимаешь, — тихо начал Юлиан и вдруг понял, что у него такое чувство, будто он уже больше суток ни с кем не разговаривал, — что сегодня все должно кончиться? Ты понимаешь, что это предрешено?       Юлиан открыл книгу, которую взял с полки, но не начал листать, только сильно-сильно сжал обложку пальцами.       — Лютик, ты должен понимать, что это должно случиться. Что это единственный выход. Ты понимаешь, что мертвое — мертвым, а живое — живым, понимаешь же? Умоляю тебя, друг, скажи, что понимаешь.       Лютик простодушно улыбнулся и качнул волосами.       — Я понимаю.       Лютик поднял глаза и повернулся лицом к своему юному другу.       — Я принимаю.       Лютик гордо распрямил плечи и приподнял подбородок.       — Я прощаю тебя и готов уйти сегодня.       Юлиан моргнул раз, моргнул другой. Нахмурился злобно, поджал губы, ноздри раздулись от плохо сдерживаемого гнева. Руки сжались в кулаки, обложка книги затрещала и заскрипела под пальцами.       — А я не понимаю! — крикнул Юлиан, захлопнул книгу с такой силой, что хлопок прошел эхом по всему залу, и с яростью пихнул книгу обратно на полку, от чего та покачнулась.       — Нет, я не хочу, — выплюнул Юлиан, начал хватать книги с пола и ставить обратно на полку, даже не заморачиваясь тем, чтобы ставить их правильно корешками наружу.       — Не хочу, не буду. Мне такое не нравится.       Юлиан, как вихрь, понесся по залу, толкнул застывшего на месте Лютика плечом и продолжил вразнобой и хаотично ставить книги обратно. Некоторые книги стояли, некоторые — лежали на боку, некоторые — Юлиан затолкал по-диагонали. Несколько раз, когда место на полках кончалось, он злобно пинал полки по деревянным ножкам. После этого место удивительным образом находилось.       — Меня это не устраивает.       Лютик отстраненно подумал, сколько же совместной работы Юлиан только что испортил. По его ощущениям, они трудились уже не один час и…       — Мне это не нужно! — взревел Юлиан, когда затолкал на полку последнюю книгу.       — Я же сказал, что я так не буду!       Вдох.       — ЛЮТИК!       — А? — жалобно выдохнул бард.       Юлиан в мгновение оказался рядом и схватил его за плечи.       — Нет!       — Что "нет"?       — Я сказал, нет! Не будет, как надо! Не будет, как правильно! Не будет, как предрешено! Будет так, как я скажу!       Лютик глубоко вздохнул.       — Во-первых, мой юный горячечный друг, остынь немного, и скажи, что случило…       Юлиан сильно потряс его за плечи.       — Я же тебе говорю, что случилось! Я решил, что так, как я не хочу, не будет, а так, как я хочу, будет. Ты не слушал меня!?       — Я ни слова не понимаю.       Догадка пришла к Лютику неожиданно: неужели время вышло и Юлиан тронулся умом на самом деле, что, если уже поздно, и…       Юлиан снова потряс его.       — Мы с тобой договоримся!       — Договоримся?       — Ты слушаешь или нет!?       — Хватит меня трясти, умоляю, мне уже не пятнадцать, в моем возрасте ух как может укачать… — взмолился бард, но музыкант снова его потряс.       — Открой свою голову и внимай. Сахарница. Пончик без дырки — это булочка.       — Я говорил про бублик…       Лютик застонал, когда его потрясли в очередной раз.       — Внимай!       Лютик сглотнул, тряхнул головой и положил руки на локти музыканта, чтобы предотвратить следующую тряску. Черт возьми, так его даже в самолете во время прохождения зоны турбулентности так не колбасило…       Стоп.       — Ты открыл мне?       — Ты растерял все мозги к шестидесяти! Терплю тебя только потому, что красивый. Смотри, что я тебе показываю, куролиск тебя загрызи!       — Сомневаюсь, что получится.       — Если ты попытаешься укрыть от меня хоть крупицу — то не получится.       — Если ты попытаешься укрыть от меня хоть крупицу.       — Но мы же не попытаемся?       — Мы совершенно точно попытаемся. А укрывать крупицы просто не станем — без всяких попыток. Давай сразу договоримся.       — Да, давай сразу договоримся.       — Итак, ты меня понял.       — Я понял, а ты понял?       — Я-то понял!       — Меня устраивает.       — Меня, разумеется, устраивает всё.       — Первый договор в новейшей истории, который в самом деле прочли обе стороны. Обычно я просто нажимал "я ознакомился и согласен" и "далее".       Лютик хохотнул и кивнул. Потом посерьезнел и мрачно спросил:       — А как мы это сделаем?       — Не имею ни малейшего понятия. Давай импровизировать.       — Когда последний раз наши импровизации закачивались чем-то хорошим?       — Никогда. Но всегда приводили нас туда, куда нужно.       Лютик поджал губы. Крыть было снова нечем.       Юлиан, тем временем, наконец отпустил его плечи, внимательно вгляделся в свои руки, а потом сжал предплечье Лютика в рукопожатии, так, что пальцами он обвил его локоть.       — Тебе не кажется…       — Что нужно левой. Точно.       Они синхронно поменяли руки на левые, и замерли в рукопожатии предплечий.       — И еще кое-что… — несмело начал бард.       Юлиан застонал. Уже поздно добавлять пункты в договор, он же уже подписан, и вообще… Но решил дослушать.       — Я без ума от твоих шелковых рубашек, разумеется. Но давай купим пару-тройку батистовых или льняных сорочек с кружевами? Я так соскучился по ним…       — И ленточки цветные.       — Точно! И ленточки цветные!       — Ладно. И еще кое-что…       — Что?       — Как думаешь, мы когда-нибудь поймем… что мы такое?       Лютик очень глупо на него уставился, потом скептически выгнул бровь, а потом и вовсе засмеялся, откинув голову назад. Юлиан нахмурился.       — Ты у меня спрашиваешь? — выдавил Лютик.       — Да, я у тебя спрашиваю. У кого мне еще спрашивать?       — Я думаю, раз уж ты спрашиваешь, что мы никогда ничего не поймем. И слава дьяволу, на самом деле, потому что у меня от правды уже голова пухнет.       — Да уж, тут не поспоришь… ***       Юлиан открыл глаза.       Йеннифэр резко вдохнула в удивлении, невольно задержала дыхание и шокированно уставилась на него. Она не ожидала музыканта так скоро. Плюс ко всему, она уже несколько минут ощущала, что хаос начал, наконец, вести усиленную работу по преобразованию, и это было явным знаком, что работа в самом разгаре, а также указывало на успех Юлиана.       — Л… Юлиан? — несмело позвала она, вглядываясь в лицо напротив, и встала с пола, чтобы подойти к нему.       Музыкант поморщился еле заметно, и кинул:       — Зови Лютиком, как и звала всегда, чего ты? Я еще не все, подожди, еще чуть-чуть осталось.       Голова Лютика откинулась назад, как бывает, когда человек резко засыпает сидя. Однако же, он остался сидеть на месте.       У чародейки сердце ушло в пятки. Неужели не сработало? Она даже не успела сказать ему, что он не может так просто вернуться обратно, ведь для этого нужно начать процедуру с самого начала. Это не было бы проблемой, на самом деле, потому что хаоса еще было достаточно, и все же, он должен был хоть секунду подождать, пока чародейка ответит.       Йеннифэр уже приготовилась к тому, что Юлиан сейчас откроет глаза и пожалуется, что не может попасть обратно, когда почувствовала, что он смог.       "Черт тебя дери, Лютик…" ***       Лютик снова оказался в коридоре. Прошел мимо статуй, задумчиво обвел их взглядом, уже более внимательно, а не как в первый раз.       — Нет, это же ясно, как день — скульптуре нужен воздух и свет! Какого хера они вообще стоят в коридоре!? Еще и между колонн!?       Музыкант глубоко вдохнул, вбирая в себя столько воздуха, сколько мог, прикрыл глаза и представил себе.       Представил себе большой музейный зал, где в правильном порядке, на правильном расстоянии друг от друга, под правильным естественным освещением стоят статуи. Открыл глаза, увидел, оказался доволен. Махнул рукой.       — Мда, ну и изверг же я… — пробормотал он, когда увидел, как многострадальные книги стоят на полках. Как на помойке.       Он отрицательно покачал головой, рассортировал их заново одним взглядом.       Потом поднял взгляд к потолку, до которого эти самые книжные полки и тянулись, и подумал, что это просто не дело — на стремянке к ним что ли лезть? Поэтому музыкант представил себе ярусы-балконы, обводящие периметр зала по спирали. Так намного удобнее.       С инструментами все оказалось не так очевидно. В небольшом зале в кучу были свалены все инструменты, на которых он когда-либо играл. А это было без малого…       Юлиан тяжело вздохнул. И как их сортировать? По времени? Бред, он и не вспомнит точные даты, когда познакомился с каждым из инструментов. По личностям? Инструменты, на которых играл взрослый Лютик, инструменты, на которых играл юный Лютик… Бесполезно, ведь изначально рояль был инструментом второго, но играл на нем лучше первый, потому что виртуозно умел играть на клавесине.       Наконец, Лютик понял.       Струнные — к струнным, клавишные — к клавишным, смычковые — к смычковым…       Языки рассортировал по уровню, на котором ими владел по собственному мнению.       Стихи рассортировал на "свои" и "чужие", потом рассортировал по времени, так как помнил, в какой год и что написал, потом — по языкам. Чуть с ума повторно не сошел, потому что стихи в порядок привести было труднее всего.       Карты решил не сортировать. Просто представил себе два огромных глобуса и поместил их в отдельный зал.       И, наконец, он залез к фонарю и проверил, какие же там стеклопакеты. Как и ожидалось, там были не деревянные рамы. Потому что если пойдет дождь…       Вылез на крышу, увидел, какой же хаос теперь представлял из себя замок, поэтому до кучи пришлось еще и заниматься перепланировкой.       Юлиан понятия не имел, зачем делает это, просто ему казалось, что так нужно. Что так будет надежнее. Что так будет правильнее, но в том самом смысле "правильного", который ему нравился.       Наконец, он открыл глаза, теперь уже — точно.