Три категории

      Лучи солнца, приглушенные и смягченные белыми жалюзи, проникали в просторный зал музея и равномерно падали на мрамор. Очень удачный сине-серый цвет стен не был слишком темным, чтобы давить, но и не был слишком светлым, поэтому удачно контрастировал с молочно-белыми статуями. Геральт подумал, что это совершенно бесполезный вывод, и что его мозг за неимением настоящей работы начал цепляться даже за такие мелочи, как оттенки. В самом деле, ну какое ведьмаку дело до интерьерной краски?       Геральт сел на большую и широкую банкетку в центре зала, больше похожую на кровать, и бросил взгляд на схему музея в руках у Лютика. Тот водил пальцем по названиям залов и, судя по всему, выбирал, хочет он дальше пойти к современному искусству или продолжить гулять по залам, посвященным античности.       Лютик сам привел его сюда, а Геральту было совершенно без разницы, где именно скучать — в Доме, в Оксфорде или в Национальном музее по пути из одного города в другой. Ведьмак даже не попробовал отказаться, когда Юлиан предложил сходить на выставку — не нашел у себя в сердце ни сопротивления, ни какого-либо другого чувства.       Но и любви и восхищения, обращенных к искусству, он тоже в себе не находил. В целом, он бы мог отличить хорошую скульптуру от плохой — просто по пропорциям.       Но только что краем глаза он увидел то, что было в зале современного искусства. Видимо, пропорции тоже теперь не были знаком качества.       Было в этом искусстве наверняка что-то другое, волнующее человека глубоко внутри, но Геральт не чувствовал, что обладает органом, который это самое искусство должно волновать. Хотя, он совсем недавно научился слышать музыку — может и с изобразительным искусством надо… ну каких-нибудь сорок лет общения с гениальным скульптором? В таком случае Геральт бы наверняка и мрамор тоже понял. Особенно, если бы влюбился в этого самого скульптора.       Поняв, что рассуждениями он ушел уже совсем далеко, Геральт заставил себя вернуться в реальность. Снова обвел зал взглядом. Ничего не понял. Поэтому принялся следить за пальцами Юлиана, выводящими задумчивые узоры на плане музея в буклете.       Лютик закрыл буклет и начал лениво обмахиваться им, как веером.       — Ты ничего не понимаешь, да? — мягко, тихо, но со смешинкой спросил он.       Геральт молча дернул краем губ.       — Искусство не для ведьмаков, я понял, — фыркнул Юлиан и толкнул его плечом в плечо. Геральт толкнул в ответ. Банкетка, которую ведьмак всерьез считал просто странной кроватью, скрипнула.       Лютик вздохнул и перевел взгляд обратно к статуям. Все-таки, бродили они здесь уже не первый час, в залах было душно, будто открывать окна или включать вентиляцию запрещено законом, и Лютик, разбалованный ездой на автомобиле и спокойным образом жизни, решил отдохнуть, как только увидел в зале античной мраморной скульптуры лавку. Или банкетку. Всё-таки, больше всего это было похоже на кровать, по скромному мнению ведьмака.       — Неужели, Геральт, ты не понимаешь, — вдохновенным шепотом начал Юлиан свои высокие рассуждения, — красоту идеального тела. Стандарты, отточенные столетиями изучения пропорций. Золотое сечение, воплощенное в фигуру. Стан, безусловно списанный с живого человека, обладающий красотой, живому человеку неподвластной. Разве нет в этом ничего загадочного, таинственного, волнующего, необычного?       — Ничего необычного, — приглушенно ответил Геральт. — Обычное тело.       — Это вовсе не обычное тело, ведьмак. Это стандарт красоты, неповторимый и недостижимый.       Геральт выгнул бровь. По его мнению, уровень пафоса перевалил разумную границу, потому что… Потому что он мог понять восхищение техникой, но увидеть в скульптурах что-то недостижимое… У некоторых из мраморных фигур даже были вполне себе ленивые округлости на боках и животе. Недостаточно большие, правда, и все же вот у того мраморного парня с крыльями явно были следы плотного ужина. Регулярных плотных ужинов после регулярных тренировок, судя по ширине плеч. Но не у всех, конечно, большинство выглядели очень даже подтянуто.       — Ничего неповторимого и недостижимого, — выдал ведьмак свой вердикт, и, когда Лютик перевел на него взгляд, кинул аргумент: — У тебя такое же тело.       — У меня?       Геральт дернул плечом и перевел взгляд на одного из мраморных мужчин, поза которого как раз демонстрировала правильный перевернутый треугольник.       — Широкие плечи, узкие, но крепкие бедра, — пояснил Геральт так, будто зачитывает список особых примет преступника, а потом бесцеремонно и крепко пощупал коленку Лютика под белой джинсой широких брюк. — Колени такие же. И пятки.       Юлиан глупо проморгался, даже перестал обмахиваться буклетом, завис. Открыл рот, закрыл, нахмурился, и смог сформулировать мысль в ответ только через несколько секунд.       — Это ты только что… в своей бедной на романтику и эмоцию ведьмачьей манере сказал мне, что я красивый, как греческий бог?       — Этот, вроде, римский.       — Нет, это греческий, просто у них… не уходи от темы.       Геральт не уходил от темы. Он понятия не имел, что ответить, потому что он сказал то, что сказал. И он имел в виду то, что он имел в виду. Ему что, эссе написать с трактовкой своих слов?       Поэтому он пожал плечами, внимательно, но быстро посмотрел на каждую мраморную статую мужчины в зале, и сказал:       — Да, разве что хер у тебя…       Юлиан так резко дернул ведьмака за локоть, что тот даже удивился.       — Геральт! — возмущенно закричал он шепотом и почти перешел на шипение, — Это музей, тут не говорят про члены!       Геральт невозмутимо глянул на него и махнул рукой в сторону ближайшей статуи.       — Тут показывают члены.       — Нет, но… Да, но… Это другое! Это искусство! А говорить в музее про члены, да так громко — это вне всяких приличий!       — Насколько мне известно, говорить про члены намного приличнее, чем показывать их.       Юлиан не нашел, что ответить, и отпустил локоть ведьмака.       — Черт, ты стал профессионально передергивать, Геральт, это я тебя так научил?       — Ты про члены или про члены?       Лютик так резко и громко захохотал, что на него обернулся каждый, кто был в зале. Что примечательно, когда минутой ранее Геральт сказал "хер", никто и бровью не повел. Видимо, этот зал всех наводил на рассуждения о половых органах.       Но вот что на самом деле интересовало ведьмака — почему у женских статуй не изображены вообще никакие внешние половые органы. Учитывая, что те же завитки волос на голове были проработаны так, что можно рассматривать под лупой, а мышцы спины и бедер как будто были отлиты с живого человека, отсутствие внешних половых губ Геральт объяснить себе не смог. Уж явно никто из скульпторов не стеснялся — вон, и соски, и эти… члены…       — И они поставили кровать посреди зала с голыми людьми.       — Во-первых, Геральт, нельзя просто так взять и обозвать шедевры мировой классики, наше наследие, как всего человечества, какими-то голыми людьми. Это намного больше. Это квинтэссенция знания о пропорциях и красоте, понимаешь? Не понимаешь. И во-вторых… черт тебя дери, ведьмак, это не кровать!       — Это кровать.       — Это лавочка нестандартного размера.       — Размера кровати, то есть — кровать.       — В музеях не ставят кровати.       — А тут поставили.       — Это не кровать.       — Эта конструкция имеет ширину кровати, длину кровати, высоту кровати — и она мягкая. Это кровать.       Лютик заткнулся. Снова подвис. Посмотрел с укором на мягкую обивку скамьи и не нашел, что возразить.       — Так, мой дорогой ведьмак, — продолжил он после паузы, — ты нарушаешь законы. Это в особом, непростительном смысле не честно. У нас в паре я умный, а ты красивый. Не наоборот. Ты не имеешь никакого морального права ставить меня в тупик в спорах.       Геральт нахмурился и задумчиво посмотрел вдаль, приподнял бровь и продолжил не соглашаться:       — Наоборот.       — Ни в коем случае, Геральт. Мозги — это по моей части. По твоей части — освещать мою дорогу своей великолепной круглой задницей, — Лютик шлепнул его по груди буклетом, — как путеводной звездой. И резать воздух своими острыми, квадратными скулами. А я, как великий поэт, гениальнейший из живущих, проецирую это в стихи и песни. Про твою задницу.       Геральт ухмыльнулся.       — Это музей, тут не говорят про задницы.       И прежде, чем Юлиан нашел, что ответить на это вопиющее, неуважительное подстрекательство, к ним подошла сотрудница и попросила покинуть выставку. ***       — …в этом вашем мире.       Юлиан кинул взгляд в боковое зеркало автомобиля и начал перестраиваться на левую полосу дороги. Ожидая, когда ведьмак продолжит высказывать свои краткие, сухие и саркастичные замечания по поводу отличий старого мира от нового мира твиттера и латте, он кивнул, как бы побуждая продолжить мысль. Но мысль, видимо, была высказана полностью.       Геральт сидел на пассажирском кресле и перебирал склянки с новыми зельями, которые ему выдала Йеннифэр, и сортировал их в одному ему известном порядке.       — Вообще-то, — заметил музыкант, — тебе пора перестать называть новый мир "этим, вашим".       — С чего бы, — проворчал ведьмак без всякого вопроса.       — Тебе не кажется, что он для тебя намного роднее, чем старый мир?       Геральт скривился и бросил на Лютика максимально скептический взгляд. Тот не повернул голову в его сторону, следя за дорогой, но почувствовал кожей.       — Поясняю, — кивнул он и прибавил скорости, — в новом мире никто не кидается в тебя объедками и помоями, когда ты проходишь мимо. Никому дела нет, что за твоей спиной два меча. Нигде еще тебя не прогнали, потому что ты ведьмак - ни в баре, ни в отеле, ни в больнице. Ты сам это заметил и ты говорил мне об этом. Почему бы не признать родным, или хотя бы своим тот мир, который настроен к тебе доброжелательно?       — Они просто не знают, кто я такой, — тихо ответил Геральт и вытащил иссиня-черную склянку к свету, чтобы оценить ее содержимое.       — О, поверь мне, — хохотнул Лютик, — никого бы это не смутило. Расизм в новом мире остался вещью такой же редкой и необычной, как и хлопковые брэ.       Геральт покачал головой, не соглашаясь, но и не отрицая. Вообще-то, белье этого мира он тоже любил больше, чем белье его мира.       — Расизм по отношению к расам — может быть. А я — другой вид, Лютик. Я не человек, не забывай.       Юлиан легкомысленно отмахнулся.       — Если бы люди нового мира и узнали о том, что ты по-настоящему другая биологическая категория, это смутило бы их в той же самой степени, в которой смущают их вещи, идущие под особыми хештегами на сайтах с порнографией. Ты бы максимум стал вкладкой в сложном интерфейсе… порнхаба. Или что там еще есть? Я не поклонник, знаешь, но порно с тобой я бы посмотрел. О-о-о, это определенно стало бы популярным разделом. Сопутствующие метки: косплей, сайз-кинк, связывание…       — Заткнись, — снова поморщился ведьмак.       — А что? Размер-то у тебя как раз подходящий. Знаешь, я благодарю судьбу и небо за то, что твой хер хотя бы не слишком длинный, а вполне средний. А то секс с тобой и так в прямом смысле травмоопасен. Но порно, кажется, смотрят те люди, которые не представляют себе реальное положение дел. Я бы сказал, что "фильмы для взрослых" — это жанр фантастики. Ненаучной фантастики, что важно. Я не очень понимаю, зачем отбирать в кадр только тех актеров, чьи данные заставляют скорее съеживаться в ужасе, но ты бы точно подошел на роль с этим своим монстром…       — Блять, Лютик, мы можем перестать обсуждать мой член?       — Ни в коем случае, — покачал головой музыкант. — Я просто воспеваю ему оды, как и полагается. Хаос вероятностей сжалился надо мной и послал тебе член, быть может, экстраординарный, но вполне сподручный.       Геральт скривился и зажмурился, будто только что целиком съел лимон или даже горсть грязи, и убрал склянку с зельем обратно в сумку.       — Чтоб ты понимал, ты единственный на свете человек, который назвал чей-то хер сподручным.       — Это в полной мере подходящий эпитет. Или ты предпочитаешь, чтобы я называл его монстро…       — Лютик.       — Я имею в виду, не является ли это последствием мутаций? И если да, значит ли это, что у всех твоих братьев в портках тоже…       — Лютик, я не буду обсуждать с тобой члены своих братьев.       — Так или иначе, ты вряд ли знаешь, потому что голым я видел тебя и раньше, но твой хер не пугал меня до того самого момента, как он встал, причем достаточно близко со мной, чтобы я мог оценить размер по-настоящему, ведь рядом с твоими огромными бедрами и издалека даже дубинка потеряет всякий аргумент. А если учитывать, что в спокойном состоянии он и вовсе не привлекает внимания, я могу заявить, что ты понятия не имеешь, какой хер, допустим, у Ламберта, только если у него не вставал на тебя в твоем же присутствии. Знаешь, эта оговорка, на кого именно он встает, очень важна, ведь меч не кажется таким уж угрожающим, пока воин не приставит его к твоему горлу, и…       — Лютик, — рявкнул ведьмак, в одно злобное движение закрыл молнию сумки и проговорил по слогам: — Я пользуюсь правом вето. Умолкни.       Юлиан глупо моргнул с таким растерянным и жалобным видом, будто его только что бросила девушка, кинув полагающийся ей букет цветов прямо ему в лицо.       — Правом… вето? — тихо уточнил он.       Геральт утвердительно хмыкнул.       — Ты истратил свое право вето на то, чтобы я перестал… говорить о твоем члене?       — Никто не говорил, что правом вето можно пользоваться один раз.       — Вообще-то, им как раз-таки можно воспользоваться только один раз.       — Нет. Этого не было в договоре, — и добавил перед тем, как музыкант успел открыть рот, чтобы возразить, — даже если договор не был составлен.       — Давай составим сейчас.       — Договор не имеет обратной силы. И обжалованию не подлежит.       Лютик бросил на него полный ужаса и восхищения взгляд, и тут же вернулся глазами к дороге.       — Стоит ли теперь поговорить про мой член, потому что я, кажется, случайно втрахал им в тебя мозги.       — Мы начинали говорить о расизме, — напомнил ведьмак, чтобы попробовать перевести тему, и вздохнул.       — Это называется мастерская полемика. Любой разговор при должном упорстве можно свести к членам. Главное, вовремя свернуть и не свести его случайно к Гитлеру. Ты научишься этому.