Три категории

      Геральт смахнул с лавки ярко-желтые листья и сел.       Он был уверен, что в этом лесопарке не водится ни одного монстра, но если поступило сообщение — значит, он должен проверить. Предстояла целая ночь тупого наблюдения за темнотой, и ведьмак запасся кофе и терпением.       И самонагревающимися стельками, потому что ноябрьские ночи в этих краях приятной температурой не отличались.       На самом деле, у Геральта было желание взять с собой книгу и просто провести ночь за чтением, но это было бы в прямом смысле непрофессионально.       Профессионально было — всю ночь всматриваться в тени леса и держать оружие наготове.       Геральт услышал мягкие быстрые шаги и сквозь деревья различил еле заметный блеск фонарика смартфона.       Ведьмак решил, что сейчас же позвонит в министерство и выматерит каждого, кого сможет, потому что он ясно дал понять: закрыть все входы и выходы, поставить охрану по периметру, не пускать городских собачников и других любителей ночных прогулок по лесопарковым зонам…       — Геральт! — крикнул Юлиан, когда различил в темноте ярко-белые волосы и желтые глаза, которые отразили свет фонаря, как дорожный знак. — Ух, еле я тебя нашел! Меня не пускали через главные ворота, пришлось лезть через забор, я час бродил по темноте, тут даже фонари не горят! Это ты им сказал выключить фонари? Какой я молодец, что у меня с собой всегда есть зарядка…       Ведьмак медленно моргнул и покачал головой.       — Ты же решил остаться в городе.       — Ну да, но потом я передумал! — сказал он и вышел из-за деревьев к тропинке, проскакал к лавке и плюхнулся на нее, даже не смахнув листья. — Ну и огромный же этот лесопарк!       — И в нем, предположительно, водится неизвестный монстр, — резонно заметил Геральт. — И ты, долбоеб, поперся через него в ночь.       — Мы оба знаем, никого тут нет, — отмахнулся Лютик. — Если что, я взял пистолет.       — Ты в такой темноте бы даже не увидел, куда стрелять, — вздохнул Геральт.       Лютик поджал губы.       — Ну… об этом я не подумал. Но ничего же не случилось! Смотри, вот, я тут, целый и невредимый. Пришел скрасить твое ведьмачье дежурство своей незаурядной личностью, интереснейшими разговорами и гениальной музыкой. Разве не благодать?       — Как ты пробрался сюда? Тут охрана по периметру.       — По периметру, — кивнул Лютик и зашуршал чем-то в рюкзаке, — да не по всему. С юго-восточной стороны, где река, под забором о-огромная дыра, — музыкант вытащил что-то из рюкзака и обвел руками большой круг, демонстрируя размер дыры, — и никому до нее дела нет. Кроме местных школьников, конечно, которые там повесили тарзанку из тряпок и куска деревяшки, по которой я, собственно, и…       Геральт устало прикрыл глаза. Потом вспомнил, что он, вообще-то, на заказе, открыл и пристально вгляделся в темноту.       — Ты мог просто сразу пойти со мной, а не летать над водой на детской тарзанке.       — Ну да, но нет. То есть я, безусловно, согласен, но в этот раз просто так получилось. Обещаю, в следующий раз буду предусмотрительнее.       Геральт знал, что это легкомысленное обещание стоит не больше, чем подгнившие желтые листья клена под его ногами, поэтому еле слышно фыркнул.       — В любом случае, давай сюда свою руку, ведьмак. И поближе, а то я в этой темноте вообще ничего не вижу.       Низкие темно-фиолетовые облака, отражающие свет городских огней, медленно плыли по черному небу, то закрывая луну, то позволяя ей осветить землю. Этого, разумеется, было недостаточно, ведь от луны сейчас блестел только тонкий полукруг месяца. Но даже в этом скудном свете Геральт различил серебро у Лютика в ладони. Порыв ветра взъерошил его затылок, и музыкант инстинктивно вжал шею в плечи, правда, тут же выпрямился снова, когда воздух успокоился. Стало еще тише, чем было.       — Серьезно, седьмое? — с сомнением кинул Геральт.       — А что? Счастливое число!       — У тебя каждое число, блять, счастливое.       — Что поделать, если я такой счастливчик, что каждое число для меня — благая весть!?       — Напомни, почему четверка была счастливым числом?       — Потому что квартет — это хорошо! — вскинул подбородок Юлиан. — Все, не ворчи, давай руку.       — У меня скоро не останется пальцев, — ведьмак кратко осмотрелся, дернул плечом и снял с правой руки кожаную перчатку для охоты.       — По моим подсчетам, у тебя должно было остаться еще как минимум четыре пальца. Хотя, удивительно, как много у тебя пальцев, учитывая, с каким удовольствием ты суешь их в глотки всяким тварям и монстрам; давно уже должны были откусить парочку, разве нет?       — Лютик, блять, не сую я никаким монстрам пальцы в глотки. Никогда.       Геральт безразлично наблюдал за тем, как Юлиан примеряет кольцо то на мизинец, то на вторую фалангу указательного пальца, и думал, что теперь ему не обязательно носить серебряный меч: можно просто заехать кулаком по морде любой твари — уж с таким-то количеством серебра на пальцах победа обеспечена. Ведьмак задумчиво хмыкнул и слегка усмехнулся своим мыслям. Потом прищурился, когда заметил, что обратная сторона кольца отделана золотым узором, там, где кольцо прилегает к коже. Красиво, но бесполезно.       Хотя, "красиво, но бесполезно" вообще было девизом жизни Лютика, так что Геральт особых эмоций по этому поводу тоже не испытывал: привык.       — Не ранее, чем два дня назад, твои пальцы с большим удовольствием изучали мой рот и точно были очень близко к глотке, так что нет, Геральт, обманывай кого угодно, но меня не проведешь. Ты обожаешь складывать свои пальцы в глотки всяким тварям, я сам видел.       Геральт то ли фыркнул, то ли хохотнул, и закашлялся.       — Ну что скажешь? Будешь носить?       "Конечно, блять, я буду это носить. Ты кусок дебила", — подумал Геральт и сказал:       — Это опять выглядит так, будто ты делаешь мне предложение.       Юлиан нахмурился и отпустил его руку, нашарил в темноте рюкзак, чтобы закрыть его на молнию.       — А что, это плохо?       — Это не плохо. Это никак. Просто констатирую.       — Знаешь, Геральт, если ты хочешь, мы могли бы пожениться. Я в этом, разумеется, не вижу никакого смысла, но если ты вдруг обнаружил в себе желание каких-нибудь там… условностей, я бы мог. Знаешь, все будет красиво, я встану на одно колено, правда, не тут: где-нибудь, где чистый пол, потому что выглядеть я в этот момент должен потрясающе.       Геральт скривился. С таким пафосом Лютик сказал "потрясающе" будто не сидел сейчас, в ноябрьскую ночь в лесу, разряженный, как актер театра. Белые широкие джинсы, белая хлопковая старомодная рубашка с высоким воротником, жилет с красным узором и кожаная куртка на меховой подкладке. И странные ботинки на такой мощной подошве, что ей можно было кости ломать в драке. Лютик всегда любил экстравагантные образы, без сомнений, но в последнее время он просто превосходил сам себя, и порой у Геральта было ощущение, что он путешествует вместе с павлином. И так бессовестно еще никто на его памяти не смешивал моду старого мира и моду нового мира.       (Плюс ко всему, этот чертов павлин теперь курил исключительно через мундштук. Геральт даже пожалел, что подарил ему однажды две штуки: сейчас образы Лютика были до того сюрреалистичными, что ведьмак ловил себя на желании потереть глаза каждый раз, когда он видел новый ебучий аутфит музыканта.)       Неделю назад Юлиан заказал себе мужские белые чулки, которые Геральт видел только на балах в своем родном мире и на старых картинах в этом мире. Благо, Юлиан отказался от идеи ношения белых чулков — сказал, что через них очень сильно просвечивают его волосатые щиколотки.       — Я не вижу в темноте, ты опять состроил мину, будто сожрал лимон? Не так уж и ужасна перспектива выйти за меня замуж, ведьмак, не надо. Я самый завидный жених на земле, посмотри на меня! Лучше некуда! И меня бы начали пускать к тебе в реанимацию без взяток, как тебе такое?       — Я попадал в реанимацию здесь всего один раз.       — И ты даже знать не хочешь, сколько налички я там оставил тогда. Ну, знаешь, мое дело сказать, твое дело — отказаться… Если тебя посадят в тюрьму, то я смогу навещать тебя. Если меня посадят в психиатрическую лечебницу, то ты сможешь навещать меня. Много плюсов.       — Мхм, — мрачно кивнул ведьмак и натянул кожаную перчатку обратно, — а потом будет заказ на востоке и нас приговорят к казни за мужеложество, если увидят свидетельство о браке.       — Ну да, — вздохнул Лютик и застегнул кожаную куртку до шеи, потому что начал подмерзать от того, что сидит на месте. — Не знаю, чего я прицепился, идея действительно так себе.       Геральт хмыкнул.       — Стоп.       — М?       — Это ты первый заговорил про предложение руки и сердца! Не я! Не надо тут! Ни к чему я не цеплялся, это ты прицепился к моему подарку! Не стыдно!?       — Нет, — невозмутимо ответил ведьмак.       — И я очень даже завидный жених. Нет, ты вообще можешь вообразить себе жениха лучше, чем я? Это совершенно точно невозможно.       Геральт хмыкнул максимально саркастично, и получил легкий удар в бок. Вероятно, Лютик планировал толкнуть его в плечо, но промахнулся в темноте, поэтому ведьмак не смог отказать себе в удовольствии щелкнуть его по носу в ответ.       — Ах ты! — задохнулся в возмущении музыкант и явно хотел начать махаться руками, но отказался от этой идеи. Он и при свете дня не мог тягаться с ведьмаком, а уж в ночи он даже ни разу его не коснется, скорее всего. Поэтому он продолжил возмущаться вслух: — Совсем не ценишь меня!       — Ценю, — возразил ведьмак, — и жених из тебя, наверное, нормальный. Но муж? — фыркнул он. — Вернее тебя только госслужащий-взяточник.       Вот тут Юлиан возмутился уже всерьез и даже выпрямился, нахмурился и скрестил руки на груди.       — Да? И, может быть, я разочек хотя бы поцеловал кого-нибудь, пока мы с тобой в прямом смысле и безоговорочно вместе?       — К чему ты это все вообще сейчас, так хочется замуж? — проворчал Геральт быстрее, чем обдумал сказанное ему, потому что почувствовал накал атмосферы. А накал атмосферы рядом с Юлианом был, на самом деле, эффектом редким и странным. Геральт мог по пальцам пересчитать все случаи, когда эмоциональный фон между ними становился неприятным и давящим за все сорок лет, и во всех этих случаях, как правило, был виноват ведьмак, уж как ни крути… Даже в те ужасные полгода, когда мозг Юлиана расползался на куски, а Геральт понять не мог, что делать, кроме как быть рядом, и постоянная тревога трещала и выла в воздухе, конкретно между ними все было в порядке.       Геральт был в разных отношениях с разными людьми, и только с Лютиком всегда всё было легко и естественно.       Но потом до Геральта наконец дошло, что ему только что сказали.       Лютик сидел и вглядывался в темноту так пристально, как будто хоть что-то там видел своими слабыми человеческими глазами. Выражение его лица было хмурым, а брови сошлись на переносице.       Геральт отвык видеть на его красивом и подвижном лице что-то кроме смеха, экстаза или горделивости.       — Да, кстати, — продолжил он чуть тише, — а почему ты…       "Больше не прыгаешь по койкам всех, у кого есть паспорт и справка, вне зависимости от их расы, пола, вероисповедания и положения в обществе, как будто у тебя непрекращающийся спермотоксикоз и шило в жопе," — хотел сказать ведьмак, но вместо этого лаконично и абстрактно произнес:       —... этого не делаешь?       — Потому что если ты не заметил, у нас с тобой счастливые моногамные отношения.       Геральт вообще считал, что "счастливые" и "моногамные" в одном предложении употреблять относительно отношений нельзя, но вдруг обнаружил себя на том, что… они у них, вообще-то, вполне счастливые и моногамные.       Каким образом это получилось, Геральт не знал. Просто прибыв в новый мир и страдая от синдрома выжившего, он не задумывался о потенциальных сексуальных партнерах. В отличие от Йеннифэр, которая сразу же завела себе, кажется, дюжину разных любовников, Геральт, всю жизнь до этого придерживавшийся идеологии "дают — бери", в койки к здешним людям прыгать не спешил. А потом он встретил здесь Юлиана, и смотреть на этих людей даже пропало желание. Геральт не понимал, в чем проблема, на самом деле. Его никогда не пугала чья-то инаковость. Среди его любовниц были даже дриады, и совершенно его не смущала их зеленая кожа, например. Но вот в этом мире… Геральт ощущал, что эти люди… чужие. В каком-то большом и вселенском смысле чужие. Далекие. Странные. Хотя раньше он и подумать не мог, что станет мыслить такими категориями, но опыт перемещения между мирами, видимо, внес свои коррективы. Не хотелось ему сближаться с людьми нового мира даже на одну ночь. И как это даже для самого себя объяснить подробно и четко, он не знал. Только чувствовал. Чувствовал, что это другое. И что это жутко — настолько, насколько вообще ведьмак, всю жизнь сражающийся с чудовищами, может назвать хоть что-либо жутким.       — А почему у нас, — ведьмак неверяще вскинул бровь, — моногамные отношения? Ты можешь спать с кем хочешь. Меня это не волнует.       Юлиан как-то совсем помрачнел и даже опустил плечи.       — Понимаешь ли в чем дело, свободные отношения… подразумевают свободу для всех, состоящих в этих отношениях. А тебя я ревную даже к твоим мечам, всегда ревновал, и я не знаю, что с этим делать. Как будто это уже часть моей личности — испытывать небольшие сердечные приступы каждый раз, когда ты с интересом смотришь не в мою сторону. Как видишь, на тебя я это не транслирую, и ни в чем тебя не ограничиваю, так что если ты хочешь, чтобы мы были свободны друг от друга в смысле случайных сексуальных связей, то я не против, но сам я эту грань переступать не стану. По крайней мере, не первый. Совру, если скажу, что меня не удручает моногамный тип отношений по самой своей идее, но мне хватает тебя с избытком, так что я счастлив. Так что не надо мне говорить, что я не вернее, чем взяточник-госслужащий. Я просто отвратительно-свято верен, безгрешен до тошноты и диареи. Я даже подруг своих только в щечки целую во время наших пьянок. Анекдот — Лютик, не лезущий целоваться со всеми подряд после бутылочки вина… Кто б услышал, поверил?       Геральт хотел было сказать, что пошутил про взяточника только в смысле типичного и расхожего понимания "идеального мужа". Но у него возникла другая мысль.       — Ты можешь предложить третью.       Юлиан даже повернулся в его сторону и удивленно вгляделся в глаза напротив, чуть сверкающие в ночи. Геральт дернул плечом и подумал, что Юлиан уже заставил его полюбить многие вещи этого мира или хотя бы пересмотреть свое отношение к ним, может быть, стоит попробовать и с людьми, чем черт не шутит…       Юлиан чуть откашлялся перед тем, как продолжить говорить:       — Третью?       — Ну не третьего точно.       — В смысле?       — Мне кажется, — ведьмак обвел его многозначительным взглядом, хотя Лютик не увидел этого в темноте, — мужиков тут хватает.       — Ты что, только что предложил мне тройничок?       — Нет, — возразил он и потянулся к термосу с кофе, чтобы открыть его и отпить немного горячего, — я сказал, что ты можешь предложить… тройничок.       — У тебя там кофе? Дай, — Юлиан забрал большой двухлитровый термос, под крышку заполненный крепким кофе с банановым сиропом, — Ты где так научился сбрасывать ответственность за собственные слова? Это я научил, что ли? Потому что это было мастерски, я в ужасе, но польщен, — он сделал большой глоток и тут же поморщился, с трудом проглотив, — боже мой, Геральт, сколько тут сиропа? Честно скажи мне, сколько тут сиропа? Я не кофе с сиропом выпил. Я съел связку спелых засахаренных бананов, — протараторив это, он не глядя сунул термос обратно и причмокнул языком, то ли пытаясь избавиться от ощущения сладости, то ли пытаясь выдумать этому вкусу эпитет. — Слава богу, что я взял обычную, человеческую воду. Я вообще много чего с собой взял. Будешь сэндвич? Не вижу, киваешь ты мне или нет, так что если хочешь, бери сам в рюкзаке, ты все равно лучше меня видишь, что у меня там в рюкзаке. А я хочу сыграть…       Лютик снял чехол, висящий за спиной, достал из него укулеле, перекинул ремешок на плечо и на пробу провел по струнам, молча прищурившись, будто не выдал только что тысячу слов за одну секунду.       Геральт подумал, а насколько непрофессионально будет сейчас его, такого хорошего придурка, поцеловать.       Он закрутил термос, убрал его в сумку и снял перчатку, потому что знал — ее кожа неприятно холодит, и Лютик этого не любит. Геральт положил руку ему на затылок, наклонился и крепко-крепко поцеловал сначала туда, куда пришлось — куда-то рядом с носом, в щеку. А потом уже как следует, с языком и зубами, поцеловал в губы, прохладные от долгого нахождения на улице.       Судя по тому, как тренькнула укулеле в руках музыканта, поцелуя он не ожидал и даже не видел, что ведьмак приблизился к нему. Но Юлиан быстро сориентировался, перекинул инструмент за спину отточенным за десятилетия движением и на ощупь нашел его руки и плечи, чтобы нежно приобнять. Постепенно во время поцелуя он повис на руках ведьмака, откинув голову, держась за его шею только чтобы обнимать, и уж точно не для того, чтобы не упасть. Геральт почувствовал в какой-то момент, что Лютик полулежит в его руках чуть боком, как принцесса, и от падения на землю или удара головой об лавку его отделяет только локоть Геральта.       — Ты повис на мне. Выпрямись.       — Ой, а мне так хорошо, — протянул Лютик очаровательно-капризно, но из рук действительно начал медленно выпутываться, чтобы сесть ровно. Перекинул укулеле вперед, удивившись, что ни обо что ее не ударил каким-то чудом, облизал губы и начал медленно крутить колки, подстраивая струны.       Геральт понаблюдал за его движениями с легкой полуулыбкой, проверил меч, хлебнул еще кофе и продолжил вглядываться в ночной лес под тихие и нежные джазовые переборы струн.       В последнее время Юлиан все чаще брал с собой в путешествия укулеле. Дело в том, что за столько лет ему банально надоело таскать с собой громоздкую гитару — нужно было постоянно думать о том, чтобы не задеть ей случайно косяк проема, пока она висит за спиной, думать, куда ее положить, если приходилось ехать на общественном транспорте, и, конечно, во время долгих прогулок, которые из-за ведьмачества Геральта случались часто, Юлиану просто не удобно было носить что-то настолько неповоротливое. С лютней определенно было проще: она была легче и компактнее. Поэтому в какой-то момент он забрал ее из Дома, на заказ сшил ей новый прочный чехол, обновил лак… И поймал себя на каком-то животном ужасе повредить инструмент.       Эльфская работа. Серебряные струны. Это буквально лучший музыкальный инструмент на всей земле.       Юлиан сомневался даже в том, что можно без страха отдать ее в ремонт — а ремонт может всё-таки потребоваться. Инструменту всегда требуется ремонт, если на нем играют без перерывов. В старом мире Юлиан отдавал ее проверенным мастерам раз в год или в два, но в новом мире проверенных мастеров у него не было. А абы кому свою эльфскую лютню он доверить не мог — перед глазами против воли возникал образ его первой эльфской лютни, которая была сломана на берегу Оксенфурта. Когда много лет назад у него появилась новая, он сначала плакал целый день, потом целый день пил, потом целый день держал ее в руках, будто отпустит хоть на секунду — и она растворится в воздухе. Страх потери этого инструмента был слишком велик.       Сейчас все эльфы были наверняка в столь далекой сфере, что даже вообразить себе невозможно, что это за мир. Те несколько эльфов, что прибыли с Цириллой и остальными в этот мир, разбрелись по земле не меньше, чем год назад. И даже если бы Лютик их нашел, на самом-то деле…       Когда Юлиан впервые попал в Дом и столкнулся с каким-то мрачным скептическим неодобрением, он постарался не замечать этого, да и не знал он еще никого, так что обижало такое игнорирование не сильно. Потом, когда он начал вспоминать, он был слишком занят самим собой, чтобы обратить внимание на происходящее. Но когда его сознание наконец пришло в норму, и Лютик посмотрел вокруг трезвым взглядом, он понял: из друзей и почти-семьи, которыми стали для него жители Дома, в добрых отношениях с ним остались только ведьмаки, Йеннифэр и Цирилла. Остальные… старались избегать его в прямом смысле.       Особенно эльфы.       Юлиан понимал, в чем дело. Существам, которые ощущают течение хаоса в пространстве лучше, чем кто-либо, должно быть не по себе от такого парадокса воскрешения. Юлиан не знал, будь он на их месте, смог бы отнестись к ситуации спокойно или нет. Все происходящее действительно было странным.       Но факт оставался фактом — эльфы, которые когда-то сидели с ним за одним костром, которые когда-то сами рассказывали ему про боль и историю эльфского народа, которые когда-то в шутку спрашивали Лютика, нет было ли у него у самого эльфов в роду, — теперь знать его не хотели.       Как будто что-то меняло то, что он воскрес.       На самом деле, Лютик понимал, что это вообще всё меняло, но все равно было больно. Он знал, что истории заканчиваются, но также он знал, что не все истории обязаны заканчиваться.       В итоге, это означало, что если с лютней что-то случится, будь то небольшая трещина или лопнувший колок, обратиться будет не к кому. Поэтому эльфская лютня лежала в своем новеньком чехле в багажнике машины и была обставлена со всех сторон одеялами и другими мягкими вещами, которые он возил с собой в путешествиях. Юлиан, разумеется, часто играл на ней — но тащить ее с собой в темный опасный лес в ноябре? А вдруг температура будет неблагоприятна для дерева? Нет, ни за что.       А вот укулеле он повредить не боялся, хоть и стоила она прилично. Он знал, что может починить ее у самого обычного гитарного мастера чуть ли не в любой точке земли. Она даже не ощущалась весом на плечах. И с ней было чертовски удобно путешествовать.       Поэтому в ночном лесопарке, предположительно облюбованном неизвестным монстром, по желто-подгнившему настилу из опавших листьев тянулся звонкий высокий перебор маленького, но ярко звучащего инструмента, и совсем тихо ему вторил низкий и чистый мужской голос. ***       Когда начало рассветать, Лютик замерз окончательно, и теперь вышагивал вокруг Геральта то в одну сторону, то в другую, шурша опавшей листвой и злобно растирая руки.       Геральт кидал иногда на него снисходительные взгляды, но не отвлекался: всю ночь он очень внимательно прислушивался к звукам леса и присматривался к пробегающим то тут, то там полевым мышам и к спящим птицам. Но монстр так и не показался, хотя в обращении было указано, что "подозрительной природы" звуки появлялись только ночью. И именно в этом месте — почти в самом центре парка.       Очередной городской придурок с разыгравшимся воображением, который пожаловался в полицию. Ничего нового.       И неудачное ночное дежурство значило только одно. Оно значило… что теперь предстоит (вероятнее всего бесцельное) утреннее патрулирование.       Геральт цыкнул сам себе.       Он надеялся, что тварь (которой, по профессиональному мнению ведьмака, здесь не было с вероятностью девяносто девять процетов), выскочит из кустов и бросится на него с яростным криком. Или каким-нибудь другим яростным звуком.       Теперь же ведьмаку придется прочесать каждую яму этого чертового лесопарка, чтобы точно убедиться, что тут ничего нет. Чтобы вероятность стала стопроцентной и перестала маячить неприятными девятками.       Отстраненно Геральт подумал, какой аргумент в пользу того, что девятка — счастливое число, даст Лютик… Наверняка придумает что-нибудь, черт эдакий. Но вот Геральту на ум ни один аргумент не шел.       Ведьмак поднялся, уложил мечи в чехол, перекинул сумку через плечо, перепроверил еще раз, что там все лежит в правильно и организованно, чтобы в случае чего он дотянулся до нужного зелья вслепую, и молча кивнул Лютику на его рюкзак, криво свисающий со спинки лавочки.       — А мы куда? А мы уже всё, идем отогреваться и спать?       Геральт отрицательно качнул головой.       — Идем искать тварь, которой тут нет.       — Зачем?       — Чтобы убедиться, что ее тут нет.       Лютик пожал плечами, собрался и поспешил за Геральтом, уже уходящим вглубь леса.       Геральт прекрасно помнил карту этого лесопарка, так как уже изучил ее накануне, но все равно достал телефон, чтобы убедиться, что идет в правильном направлении. Он уже составил примерный план обхода территории, но решил, что эффективнее будет отслеживать свое местоположение по навигатору, чтобы случайно не сделать лишний круг. Дольше необходимого он тут оставаться не хотел: во-первых, всё-таки, холодно, первый снег по ощущениям должен был пойти со дня на день. Во-вторых, отсутствующий монстр делал пребывание здесь совершенно неинтересным.       Геральт хотел существующего монстра. А не патрулировать пустой лес из-за одного сообщения неизвестного городского психбольного.       Геральт повертел карту на телефоне и так, и эдак, но не нашел на ней тех троп и дорог, которые здесь были и которые ему прислали на статичной, нарисованной картой вместе с заказом. Ну конечно, интернет-карта, находящаяся в свободном доступе, и вполовину не такая подробная… Геральт вздохнул. Юлиан посмотрел на него с немым вопросом, шагая рядом.       Ведьмак бросил на него короткий взгляд.       И вдруг подумал.       Была ночь. В лесопарке, который на открытых публичных картах обозначен только большим зеленым пятном и едва ли десятком не очень точных пунктиров-троп, не горел ни один фонарь. Геральт, кстати, не просил их выключать, просто видимо их всегда ночью выключали. Но Лютик, полоумный ебанат с укулеле, нашел его в самой глубине территории, не заплутал, хотя шел не от главного входа, а вылез из какой-то дырки в заборе, и…       Геральт остановился, посмотрел на свой телефон как в первый раз, внимательно посмотрел на Лютика и сжал губы, чтобы не заржать.       — Что-то случилось? — музыкант остановился и удивленно вскинул брови, поняв гримасу ведьмака по-своему. — Что-то плохое, чего ты так смотришь на меня? Монстр сбежал и убил кого-то в городе, пока мы всю ночь жрали сендвичи и пели джаз в лесу?       Геральт бы обязательно ответил, что никакой джаз он не пел и не собирался, но он знал — откроет рот и не выдержит, начнет хохотать. Поэтому он убрал свой телефон, подошел к Юлиану и вытянул его телефон из кармана его белых брюк. Лютик только глупо похлопал глазами.       Геральт молча повернул его экраном к Лютику, чтобы тот ввел пароль, но музыкант нахмурился и делать ничего не спешил.       — Геральт, что такое, мы в опасности? Не молчи. Тебе нельзя говорить? — лицо Лютика вытянулось и он добавил заговорческим шепотом: — Нас подслушивают?       Геральт сделал медленный вдох и продолжил настойчиво буравить Лютика взглядом, пока тот, совсем растерявшись, не ввел свой восьмизначный, ебать его в сраку, пароль.       Геральт даже запомнил последовательность цифр, но что-то ему подсказывало, Лютик пароль поменяет сразу же, как только телефон попадет ему в руки обратно.       Ведьмак наткнулся на их старую фотографию полуторагодичной давности, стоящую на заставке, усилием воли заставил себя сохранять невозмутимое и мрачное выражение лица, и полез в список приложений.       Юлиан, сложивший подбородок ему на плечо и чуть носом не уткнувшийся в собственный телефон у Геральта в руках, начал заметно бледнеть.       Наконец, Геральт собрался и озвучил свою мысль, благодаря все сущее за то, что у него получилось не захохотать в голос посреди предложения:       — Ты вставил в мой телефон маячок.       Лютик так невинно посмотрел на него, убрав подбородок с плеча, что ведьмак даже умилился.       — Маячок? — переспросил он непонятливо.       "Пиздит, как дышит, — подумал Геральт, — с каждым годом все лучше и лучше. Вот ублюдок!"       — Мхм, — невозмутимо продолжил ведьмак, изучая две точки местоположения на карте. Синяя, видимо, означала телефон Лютика, красная — его собственный.       — Ты о чем?       Геральт внимательно и саркастично осмотрелся вокруг, как будто не знал точно, что они тут одни.       — А чье местоположение показывает красная точка?       Лютик, как и предполагал ведьмак, метался: не мог понять, продолжить ему "ничего не понимать", или выдумать какую-нибудь ложь, или сознаться наконец. Геральт внимательно наблюдал за очень честными глазами напротив и совершенно непроницаемым выражением лица. Даже поза не выдала напряжение, которое музыкант сейчас, наверняка, испытывал.       Когда Лютик чуть нахмурился и открыл рот, чтобы что-то сказать, Геральт всё-таки не выдержал: засмеялся.       Сначала он просто давился смехом, потом захохотал в полный голос, уперев руки в бока и опустив голову, а потом чуть задыхаться не начал.       — В мой телефон вставил маячок! А я-то думал, что ты просто используешь свое дьявольское везение! Такая ты дрянь, Лютик, — произнес он сквозь хохот почти ласково и вернул телефон владельцу.       — Я могу все объяснить, — выдал Лютик до того дежурную фразу, что Геральту стало его даже жалко.       Поэтому он кивнул, махнул рукой, постепенно успокаиваясь, но не переставая улыбаться.       — Давай, объясняй.       Вот тут Юлиан точно завис: что объяснять, он не знал. Он уже придумал, что можно соврать, и уже знал, как уговаривать и извиняться, но вот что можно тут объяснить, он понятия не имел.       Растерянное выражение лица вызвало у ведьмака вторую волну хохота, и он привалился к дереву спиной. Он вообще не помнил, когда последний раз так веселился до слез и боли в животе, хотя Лютик частенько заставлял его улыбаться и смеяться. Но в данный момент Геральт бессовестно и громко ржал — иначе это никак нельзя было назвать. И с каждой секундой ему становилось только смешнее.       Лютик стоял ни жив ни мертв и сжимал свой телефон в руках, как провинившийся школьник. Даже глаза его стали больше, наверное, чтобы в успешнее транслировать очень виновато-растерянный вид.       Геральт прикидывал, начнет ли Юлиан плакать и падать на колени или всё-таки побережет свою белую джинсу от ноябрьской лесной грязи, но Юлиан выбрал другой путь и шагнул к Геральту.       То ли от волнения, то ли от того, что он был неуклюжим идиотом, он споткнулся о корень дерева и уже полетел бы на землю, но Геральт легко и быстро подхватил его за шкирку и поставил на землю ровно.       — Ты скачешь по столам, как горный козел, пока горланишь свои песенки, каким образом ты такой неуклюжий в обычной жизни? — пробормотал Геральт и как следует хлопнул его ладонью по спине.       И спокойно двинулся вперед, туда же, куда шел, потому что волна хохота схлынула и стало наконец легко дышать. О смехе теперь напоминало только странное чувство в солнечном сплетении и чуть влажные уголки глаз.       "Маячок мне поставил, ну долбоеб… В тайне! Шпион хуев!" — думал ведьмак, шагая вперед и сверяясь с двумя картами.       Юлиан шел за ним притихший.       — Извини, — наконец заговорил он, когда стало светло, а туман начал подниматься от земли. — Я уберу маячок. Не знаю, о чем я ду…       — Зачем? — удивился Геральт и полуобернулся на секунду, но шаг не сбавил.       — В смысле… — одними губами произнес сбитый с толку Лютик.       — Ты мне скажи, — хмыкнул ведьмак, — в каком смысле.       — Ты не хочешь его убирать?       Геральту честно хотелось немного насладиться поведением Лютика, пока он чувствует себя виноватым, но каждый раз, когда такое происходило, ведьмак просто не выдерживал — совесть, вроде бы давно забытая, скреблась изнутри по ребрам и просила бедного дуралея пощадить. Слабый сердцем музыкант, никак иначе. И в этот раз произошло то же самое — Геральт уже придумал, как будет забавляться те два-три дня, пока Юлиан будет чувствовать себя особенно неловко, но не выдержал. Потому что иметь маячок, на самом деле, было неплохой идеей, если слежка велась не правительством, а другом: сразу же снижалась вероятность сгинуть на болотах, в снегу, в пустыне, и даже если телефон сядет, маячок должен продолжить работать. Хотя, Геральт понятия не имел, как работают эти сраные маячки…       — А в обратную сторону он работает?       — А?       Геральт ткнул в сторону телефона Лютика, а потом помахал своим, пытаясь выразить мысль. И музыкант, как всегда, тут же ее подхватил:       — А, понял. Нет, надо на мой отдельный маячок поставить, он в обратную сторону не работает.       Геральт кивнул.       — Надо поставить.       — Думаешь? — с сомнением переспросил он.       — Лютик, — снисходительно пророкотал ведьмак, — с твоим умением влипать в каждую неприятность, надо и колокольчик тебе на шею вешать, а не только маячок в телефон ставить.       Юлиан задумчиво потрогал воротник рубашки, как будто в самом деле представил себе, что ходит с колокольчиком на шее.       — Странные у тебя сексуальные фантазии, Геральт, — пробормотал он то ли обиженно, то ли растерянно.       — Но если ты так против… — пространно озвучил ведьмак и неопределенно махнул рукой.       — Нет, почему… Можно. Давай так и сделаем.       Геральт ничего не ответил и снова сверился с картой. Видимо, после последних слов Лютик приободрился, потому что через десять минут снова начал вполголоса щебетать о своём и вразнобой дергать то одну струну укулеле, то другую, будто дополняя этими звуками свою речь. ***       Вся еда, которую Лютик взял с собой, кончилась, так как он предполагал, что они пробудут тут только ночь. Геральт с собой ничего не брал, кроме термоса с кофе, по очевидным причинам. Юлиан притих, хотя до этого целые полчаса ругал грязь, холод и росу, которую оставил после себя туман, такими витиеватыми выражениями, что даже ведьмак невольно прислушался. Они дружили уже больше сорока лет, но бард все равно умел иногда удивить Геральта каким-то новым, выдуманным ругательством. Но сейчас тот поймал какое-то вдохновение (которое и было вызвано, скорее всего, этими самыми неудобствами) и напевал под нос несколько интервалов в диссонансе по очереди. Мелодия сначала шла вверх, потом падала вниз, потом застывала на том моменте, где должно было быть разрешение, и снова повторялась по кругу, как на заевшей пластинке.       Геральт знал, что не выкинет эту чертову мелодию у себя из головы еще несколько дней, потому что иногда Лютик придумывал такие мелодии, от которых невозможно было бы избавиться, как казалось иногда ведьмаку, даже с помощью прямого выстрела в голову.       Геральт услышал незнакомый шорох листьев и остановился, не глядя положив руку Лютику на локоть, как бы прося помолчать. Лютик перестал напевать сразу же и начал озираться по сторонам.       Когда из оврага, шурша кустами, к ним вылезла самая настоящая лиса, Лютик облегченно выдохнул и шагнул навстречу. Но был очень быстро одернут ведьмаком и пристыжен его свирепым взглядом.       — Что? — прошептал он так, будто животное может их услышать, — я просто посмотрю!       О том, что Лютик собрался не просто посмотреть свидетельствовала как минимум его вытянутая вперед рука, поэтому Геральт сжал челюсти до скрипа, а потом пробасил:       — Не лезь к диким животным.       — Не такая уж она и дикая! — запротестовал музыкант, но с места не сдвинулся.       — Лютик, блять, это лиса.       — Именно, это лиса, а не кикимора, дай я хоть поближе подойду, сфотографирую…       — Как ты вообще дожил до своих лет, — пробормотал ведьмак, но пускать Лютика вперед не спешил, а в мыслях добавил: “...долбоёб”.       Пока ведьмак и музыкант переругивались вполголоса, лиса стояла на месте и внимательно смотрела на них черными блестящими глазками.       Геральт еще раз одернул Юлиана и прислушался.       И ничего не услышал. Ни сердцебиения животного, ни его дыхания.       Ведьмак тихо чертыхнулся и подтолкнул Лютика назад, себе за спину.       — Не хочешь ли ты сказать, что… — прошептал Лютик, но послушно сделал несколько шагов назад.       Геральт стремительно, но аккуратно достал серебряный меч и выставил перед собой, но нападать не спешил.       Конечно, по части монстров у ведьмака была великолепная память, но последние годы в его родном мире новые виды встречались чаще, чем Геральт плотно обедал. В прямом смысле.       С Весемиром и другими ведьмаками они по мере возможностей аккумулировали знания о новых видах и даже записывали, если та или иная хтонь встречалась больше, чем пару раз, или была опаснее, чем следовало. И все же, запомнить всех новых монстров было задачей невозможной даже для Геральта.       Было что-то с лисой. Что-то про очень, очень тихую лису. Кажется, у нее ноги… И слизь. Слизь? Точно что-то было. Геральт усиленно вспоминал, прикидывая, насколько непрофессионально будет прямо сейчас позвонить Весемиру, одной рукой прижав телефон к уху, другой — размахивая мечом.       В том, что данная конкретная лиса это не просто мирный обитатель леса, Геральт не сомневался. Слишком тихо. И слишком спокойно она стоит, глядя на двух людей.       Наконец, мысль пришла — слава всем богам, звонить Весемиру не пришлось.       — Воротник, — вполголоса озвучил Геральт и махнул рукой, чтобы Лютик отошел еще дальше, а потом вытянул из сумки первую склянку и махом ее осушил.       Юлиан молчал несколько долгих секунд, а потом вскрикнул “А!” и отошел еще подальше.       “Воротник” — это самое идиотское имя для монстра, которое только можно было себе вообразить, Геральт искренне так считал. Но имя так цепко пристало к этому монстру с легкой подачи Лютика, что мозг предательски подкинул именно “воротник”, вместо нормального названия, которые они с Весемиром придумали вместе, основываясь на трансформации данного монстра.       “Воротников” Геральту на пути встретилось штук пять, но самой яркой, разумеется, была вторая встреча. Потому что на второй встрече присутствовал Лютик.       Тогда он, пятидесятилетний придурок, который за столько лет путешествий не смог выучить, что к диким животным приближаться нельзя (или он выучил, но в присутствии Геральта полагал, что может творить любую хуйню, которую только пожелает), подошел к странной лисе в лесу и даже не окликнул Геральта.       Окликнул, когда эта самая лиса очень проворно попыталась куснуть его за палец.       Лютик тогда очень злобно выругался и несколько раз повторил, что за такие выкрутасы пустит ее на воротник, да не для себя, а для самой злой ведьмы континента, и… И в тот момент лиса начала свою бесшумную трансформацию. Благо, к тому моменту Геральт уже подоспел.       Изящные лисьи лапки, пушистые и красивые, постепенно становились длинными и похожими на палки ногами, шерсть окрашивалась черным, уши заворачивались назад, а пасть открывалась и начинала сверкать неестественно-зелеными и ровными клыками. И самой неприятной частью общения с Воротником было, пожалуй, его убийство. Не драка, нет — Геральт обожал побеждать монстров. Но именно тот момент, когда Воротник умирал. Ведь в момент, когда серебряный клинок поражал монстра, он начинал превращаться обратно в обычную лесную лису.       И в такие моменты Геральт не то, чтобы чувствовал себя паршиво… Он спокойно убивал себе животных на обед, поэтому излишней сентиментальностью не страдал. Но было в этой сцене что-то такое, что заставляло желудок неприятно скручиваться каждый раз.       — Так я не люблю смотреть на их смерть, — пробормотал Юлиан, как будто прочел его мысли, и отошел еще дальше.       Геральт с неудовольствием хмыкнул, кинул сумку в сторону Юлиана, точно зная, что тот поймает, и ринулся в бой.       Юлиан только заметил, что вены вокруг глаз Геральта почернели, и хотел было спросить, сколько тот успел проглотить эликсиров, пока монстр трансформировался, но решил, что спросит потом. А сейчас он тихонько отошел за дерево, впрочем, недостаточно далеко, чтобы не иметь возможности наблюдать за схваткой, и повесил сумку Геральта себе на плечо, заботливо прижав к бедру.       Проблема битвы с паук-лисом заключалась не только в том, что монстр был абсолютно бесшумным сам по себе, а его передвижение выдавала только подозрительно и неправильно шуршащая трава. И не только в том, что паук-лис снова становился обычным лисом, когда умирал, что представляло из себя действительно печальную картину.       Одна из основных проблем, которая по совместительству являлась причиной столь странного имени для монстра, заключалась в том, что паук-лис умел стрелять каким-то странным аналогом смеси паутины, вязкого клея и глины. Обычно это являлось проблемой, которая волновала Геральта после боя, когда нужно было отодрать эту субстанцию от доспехов и оружия. Потому что движения ведьмака эта “паутина” могла замедлить едва ли — дело было не в консистенции, а в том, что к чему бы эта смесь не пыталась прилепить ведьмака, он мог оторваться. Так, он сдирал кору деревьев, если “паутина” приклеивала его ногу к ветке, и если паутина пыталась приклеить его к земле, то Геральт даже не замечал этого — просто его сапог отрывался от земли вместе с ее верхним слоем. Главным в схватке с “воротником” было не подставить под удар лицо и волосы, и не позволить монстру приклеить ведьмака… самого к себе. Однажды лис-паук подобным выстрелом склеил колени Геральта между собой. Разумеется, его любимые штаны потом отправились в костер, так как были порваны напополам. И ведьмак честно не хотел знать, каким было бы ощущение этой субстанции на живой коже.       Геральт весьма успешно отражал все атаки монстра, хотя они и были очень тихими. К сожалению, длинные паучьи ноги-лапы были действительно слишком твердыми, чтобы перерубить их, так что Геральт маневрировал между ними, пытаясь прицелиться в открытое брюхо. Он знал, что на данный момент был только один вариант успешной атаки: метнуть серебряный меч прямо между ребер монстра, отбиваясь от атак стальным, поэтому он ждал наиболее выигрышной позиции, уворачиваясь и отскакивая. Местность вокруг была ровной, а ближайший перепад был в овраге, так что оттолкнуться ногами было не от чего: если он столкнет монстра в овраг, чтобы настигнуть его сверху, он рискует подставиться под удар; а если он отбежит к деревьям, чтобы забраться на них и ударить с высоты, он даст монстру слишком много времени на большой замах. Ведь чем шире замахивался лис-паук своими длиннющими ногами-палками, тем сильнее был удар, а пока Геральт танцевал с мечом прямо под его брюхом, размахнуться как следует монстр не мог.       Зелье для ускоренной реакции помогло. Геральт в первые же секунды почувствовал, что мир вокруг как будто замедлился, а сердцебиение ускорилось и начало громыхать в груди. Но чем дольше шел бой, тем отчетливее понимал ведьмак, что с зельем было что-то не так.       Обычно все разработки Йеннифэр были настолько хороши, что Геральт даже не сомневался, принимая новое ее зелье. И впервые за долгое, действительно долгое время действие эликсира удивило Геральта. Именно так — удивило. Потому что зелье, кажется, ускорило не только реакцию ведьмака, но и весь его метаболизм. Геральт почувствовал, что ему в самом деле жарко. Душно. Дышать становилось все тяжелее, вдохи приходилось делать все глубже, а учитывая, что он очень много двигался сейчас, это было проблемой. Неожиданно Геральт почувствовал ужасный голод. Такой голод, какой бывает только если не ел ничего несколько дней к ряду. В конце концов, Геральту очень глупо и банально захотелось отлить.       Он понял, что его уши горят, и готов был поставить сотню, что неспособная к румянцу кожа ведьмака покрылась красными пятнами. В горле пересохло, он откашлялся, закрыв рот локтем, и едва успел увернуться от укуса ярко-зеленых зубов.       Вся эта ситуация ему совсем не нравилась. Да, скорость движений стала невероятной, но его тело чувствовало себя так паршиво, и с каждой минутой все хуже, что ведьмак начинал постепенно терять концентрацию. И самое отвратительное — он знал, что если сейчас достанет из чехла для склянок на бедре противоядие, откатывающее действие эликсиров, скорость пропадет. А вот побочные эффекты можно будет прогнать только естественным путем: поесть, отдышаться…       Геральт сделал глубокий вдох, подпрыгнул и, не оставляя себе даже секунды на то, чтобы проверить, не подставляется ли он под удар, швырнул серебряный меч в открытый живот монстра. Меч достиг цели, ведьмак отскочил, чтобы не попасть под водопад из крови и кишок, когда прямо на его лицо шмякнулся противный сгусток серо-зеленой жижи.       По привычке, он хотел выругаться. Но рот был крепко заклеен. Инстинктивно он попытался сделать вдох, когда услышал, как туша монстра падает на землю, но нос был заклеен тоже. Только глаза остались нетронутыми.       Обычно в борьбе с паникой Геральту помогала его природа: заставить медленно бьющееся сердце ведьмака сделать кульбит было сложно. Но сейчас весь его организм был на взводе, по венам будто бы текла лава, а в ушах стучал пульс. Ведьмак заставил себя успокоиться, вытянув на передний план мысль о том, что чтобы задохнуться, его телу нужно несколько минут, а не десять секунд. Он упал одним коленом на землю, вытянул из-за пояса нож, и максимально раскрыв рот, насколько мог сейчас, он проткнул вязкую слизь, чтобы сделать вдох. Успешно — со свистом кислород понесся в легкие, и Геральт ненадолго прикрыл глаза. Но почувствовал гудящую, необычную боль в губе, ощутил, как по шее стекла горячая капля… И понял, что он случайно порезал себе губу. Руки редко подводили его, но это чертово зелье…       Геральт глубоко вдохнул еще раз и убрал нож обратно, с трудом оторвав его от слизи.       Он понятия не имел, что делать, если слизь попала на кожу. Он заранее знал, что это будет большой головной болью, поэтому старательно избегал этой ситуации (много лет до этого вполне успешно). Но сейчас… он решил решать проблемы по мере их поступления.       — Серьезно? — звонко крикнул Лютик, громко вышагивая к месту прошедшей битвы. — Ты сразил огромного, страшного монстра, и первое, что ты решил сделать — это отлить? Геральт, ты мог хоть секунду постоять вот так драматично с мечом в руке, как делаешь это обычно, чтобы я мог… поймать настроение, понимаешь? Собрать вдохновения для новой песни… Ох, — он остановился у трупа монстра, горестно вздохнул, присел на корточки и аккуратно закрыл глаза-бусинки, легко провел кончиками пальцев по рыжей шерстке на ушах. — Я знаю, что это не лиса, а кровожадная тварь из неизвестной сферы, но ее образ совсем сбивает с толку…       Геральт хотел ответить, что на это как раз-то тварь и рассчитывает, и в очередной раз ругнуть Лютика за желание подходить с протянутой рукой к неизвестным животным в лесу, но не смог. И ему это… неожиданно не понравилось. Не понравилось молчать — ведьмак сам был от себя в шоке.       Он наскоро осмотрел себя, не нашел никаких увечий, кроме тонкого длинного пореза на щиколотке, серьезного, кажется, ушиба локтя (видимо, когда он отражал удары, один из них прилетел все-таки не по мечу, а по руке), потом забрал свою сумку у Юлиана, достал воду и… В общем, пить было трудно. Вода никак не смешивалась с вязкой слизью, как будто та была сделана из мягкого пластика, зато вода смешивалась с кровью и Геральт чувствовал ужасный металлический привкус на языке. Да и пить, пока невозможно дышать носом, было отвратительно тяжело. Геральт был в шаге от бешенства.       — Господи боже, блять, Геральт, что это? — взвизгнул Юлиан и потянулся рукой к вязкой субстанции на лице ведьмака, но тот крепко ухватил его за локоть и не позволил дотронуться. Он хотел сказать, чтобы Юлиан не прикасался к этой слизи, но говорить он не мог… Поэтому понадеялся, что Лютик поймет по мрачному взгляду. Геральт был уверен, что у него сейчас очень мрачный взгляд. ***       — Йеннифэр, я хоть и обладаю феноменальной памятью, талантом к запоминанию и в целом незаурядным интеллектом великого поэта, я не смогу воспроизвести тот список, который ты мне сейчас наговорила, продавцу аптеки. Пожалуйста, — вздохнул Юлиан, — пришли мне сообщением, я половины слов в жизни не слышал… Я даже не уверен, что правильно бы их записал на слух. Спасибо, жду.       Юлиан отложил телефон экраном вверх и с сочувствием посмотрел на ведьмака, который ссутулившись сидел на кровати.       Геральт чувствовал себя отвратительно. Желудок скручивало от голода, голова трещала, мышцы болели, а сердце все еще неприятно и громко стучало в ушах. Плюс ко всему, дышать ртом было тяжело и неприятно. Просто хуже некуда. Геральт и подумать не мог, насколько он до этого недооценивал дыхание через нос. И ведьмак знал, что это продлится еще как минимум пару часов, пока Юлиан найдет и купит все ингредиенты, которые назвала Йеннифэр, пока они приготовят хер знает что по рецепту Йеннифэр, и пока Геральт, наконец, сможет что-нибудь съесть и лечь, не боясь, что прилипнет к подушке, к собственным волосам или к чему-нибудь еще.       Когда Юлиан ушел, стало совсем паршиво: все-таки, его болтовня неплохо отвлекала. Геральт попытался занять себя медитацией, но его взвинченный метаболизм будто отказывался: каждый раз, когда ведьмак чувствовал, что проваливается в пограничное состояние, его выводил обратно то слишком громкий собственный свистящий вдох, то мышца, норовящая стрельнуть судорогой, то урчащий желудок. В попытках хотя бы немного помедитировать он дождался Лютика, так и не сумев прийти в себя. Он вообще не помнил, когда последний раз ловил такой жуткий отходняк, а уж отходняков от ведьмачьих зелий у него было полно…       Плюс ко всему, он был дезориентирован. Геральт очень много информации об окружающей его среде получал от запахов, и не только тогда, когда чуял чужие эмоции. Просто он привык знать, как пахнет постельное белье в отеле, как пахнет он сам, как пахнет вода, как пахнет Лютик и как пахнет холодный ноябрьский воздух.       В общем, ведьмак потерял всякий счет времени. Ему одновременно казалось, что прошли сутки, и что прошло всего пару минут, когда послышались быстрые шаги и распахнулась дверь.       — А ты так и сидишь в одной позе… ты медитировал, да? В общем, я нашел все, и скажу тебе, это было целое приключение. Мне пришлось взять такси и объехать как минимум пять разных аптек, два хозяйственных магазина, продуктовых…       Геральт бы улыбнулся, но слизь так плотно облепила его лицо, что он даже не мог пошевелить губами. Может, оно и к лучшему, учитывая, что на нижней губе все еще кровоточил порез. Видимо, интоксикация не позволяла его регенерации начать действовать. Ведьмак не смотрел в зеркало, но предполагал, что его кожа была еще белее обычного, по крайней мере там, где не была покрыта красными пятнами. И вены на лице наверняка были черными и пугающими.       В общем, Лютика-то они как раз никогда не пугали. По крайней мере не так, как остальных людей.       — …я бы вернулся за машиной, — продолжал тараторить Юлиан, сев на пол и выкладывая прямо на него содержимое рюкзака, так как стола в номере отеля не было, — но я не хотел терять время, знаешь, еще никогда мне монстр в лицо паутиной не стрелял, хотя, и на паутину это не очень похоже, но была в одном фильме про супергероев сцена…       Геральт тоже сел на пол и начал перебирать то, что купил Лютик.       —... почему-то мне кажется, я бы даже сказал, что уверен в том, что чувствуешь ты себя сейчас не очень из-за этой… что это? Давай назовем это жижа. Знаешь, жижа — хорошее слово, ведь жижей можно назвать вообще всё что угодно от супа до лака для ногтей. Я тут подумал, что лет… Что лет тридцать, а то и сорок назад ты был бы благодарен за этот выстрел паутины в лицо, потому что как минимум на несколько часов ты был бы освобожден от необходимости отвечать что-то на мои реплики и даже хмыкать, и я бы даже не мог уличить тебя в нежелании разговаривать, излишней молчаливости и мрачной угрюмости. О, нет! — Юлиан засмеялся перед тем, как сказать шутку, и даже перестал на секунду выгребать из рюкзака коробочки, бутылочки и скляночки. — Лет тридцать, а то и сорок назад ты был бы благодарен, если бы стрельнули в меня!       Геральт фыркнул, но звук вышел каким-то кряхтящим и коротким. Вообще-то он хотел засмеяться, но усилием воли заставил себя этого не делать — если его рот склеится снова, нужно будет опять дырявить эту жижу ножом, а ведьмак уже представлял себе, с каким трудом будет завтра отдирать тот нож, которым он воспользовался парой часов ранее, от кармана.       — Так, — вздохнул музыкант и посмотрел на ингредиенты, ровно и в правильном порядке стоящие на полу, на склянки, которые Геральт собрал в подставку, на большую круглую колбу, подвешенную над горелкой и перевел взгляд на экран телефона. — Пропорции… Пишет, смешать в трех разных пропорциях. В трех разных пропорциях… — он на минуту завис, глупо пялясь в экран телефона. — Конечно, я помню, что такое пропорции. Это была ложь. Последний раз я смешивал что-то для твоих зелий еще в старом мире, и если честно, я все забыл. Пропорции… Пропорции. Пропорции. Пропорции!!! Мне нужен калькулятор, точно, с калькулятором намного легче, помнишь, приходилось считать вручную на бумаге? Не тебе, конечно, ты наверное уже на глаз определишь и граммовку, и объем, за сотню-то лет ведьмачьей практики, но вот лично я вряд ли на вид отличу поллитра от литра. Так… нет, поллитра от литра я отличу на глаз, вот не надо. Всё я помню. Пропорции…       Пока Юлиан щебетал о том, как однажды его блокнот для стихов превратился в блокнот для расчета массы, объема и концентрации, и рядом со строчками стихов на полях красовались формулы, Геральт начал приготовление, посматривая в подробную инструкцию, которую прислала Йеннифэр. Он просто надеялся, что в этот раз чародейка не ошиблась, а учитывая, что формулу для… для чего, кстати? Юлиан описал ей проблему. Она прислала решение. Но не сказала, как готовое зелье подействует на слизь. Растворит ее, что ли? Ведьмак решил об этом не задумываться раньше времени и просто начал работу. ***       — Геральт. Геральт! Геральт. Гер-альт. Ге-ра-льт.       Геральт нахмурился и попытался вынырнуть из темного, теплого бессознательного состояния, которое укрыло его со всех сторон. И подумал о том, что не слышал столько интонаций и вариантов произношения (то нараспев, то по слогам, то по буквам) собственного имени за всю жизнь, сколько каждый день слышит от Лютика. Ведьмак безуспешно попытался вдохнуть носом, вспомнил, что был атакован, поэтому со свистом вдохнул ртом. И смог открыть глаза.       И подумал, а сколько времени воздух не поступал в легкие…       — Геральт, не говори мне, что ты упал в обморок сидя. Это невозможно и это… вообще-то это было бы очень забавно, если бы не было так пугающе. Геральт, сейчас же очнись, иначе я… дерну тебя за волосы. Я бы дал тебе оздоровительную дружескую пощечину, но что-то мне подсказывает…       Геральт отшатнулся, как будто действительно воспринял всерьез слова про волосы, и ударился спиной о кровать. Вспомнил, что сидит на полу. Понял, что правая нога затекла.       — Готово, кстати. Только не говори мне, что ты не услышал, как Йеннифэр отчитывала меня по телефону за неправильное помешивание.       Геральт честно пожалел, что не услышал, как Йеннифэр отчитывает Лютика за неправильное помешивание.       — Ты слышишь меня? Ты можешь встать? Черт, только не говори, что мне придется тащить тебя в ванную и раздевать, у меня жутко болит поясница: я не сплю уже больше суток, а мне уже не пятнадцать, знаешь ли…       Ведьмак неразборчиво промычал что-то и начал медленно подниматься с пола, опираясь рукой о кровать. В жизни он не ловил отходняка хуже…       — Во-от, умница, какой хороший, послушный ведьмак. Посмотрите на него, какая прелесть.       Что дальше щебетал Юлиан, ведьмак не слышал. Он сконцентрировался на том, чтобы проморгаться, привыкая к яркому искусственному свету комнаты.       “Уже вечер? Сколько времени прошло?”       Шаг за шагом Геральт начал двигаться к двери ванной. Нащупал дверную ручку, нажал, почти ввалился внутрь.       — Ну конечно, зачем включать свет, я же ведьмак, который видит в темноте, и не важно, что за мной идет слабый человек без глаз с функцией ночного кошачьего зрения, посмотрите на меня, какой я крутой…       Геральт привалился к краю ванны и сконцентрировался на том, чтобы оставаться в сознании. Щелкнул выключатель, с тихим гудением загорелся холодный свет ламп.       Лютик распаковал респиратор, надел его, плотно прижал края к носу, аккуратно взболтнул белое содержимое бутылки. Геральт был уверен, что когда они начинали, смесь была красной. Сколько времени прошло?       Лютик поставил бутылку на край раковины, подошел к ведьмаку и начал быстро снимать с него рубашку. Благо, доспехи ведьмак снял, когда они только вернулись в номер отеля. Когда это было, кстати?       Геральт помог выпутать себя из одежды, наклонился над ванной боком, как было сказано, и тяжело уперся руками в стену. Пока Юлиан шуршал ярко-желтыми перчатками, Геральт яростно держал глаза открытыми. Настолько открытыми, что веки начали ныть.       — Йеннифэр уверила, что твоей коже ничего не будет, но вот моя может пострадать, так что не дай бог эти перчатки бракованные. Так, еще немного наклонись. Да, спасибо. Ну, что ж, да помогут нам святые мягкие бедра Мелитэле…       Геральт вобрал побольше воздуха в легкие, насколько смог, и сомкнул губы. По щеке потекло что-то холодное и жгучее. “Маска” из липкой, вязкой и мягкой субстанции застыла на лице, как кусок стекла. Потом ведьмак почувствовал прикосновение силикона к носу и… чуть не заорал, когда вместе с застывшей субстанцией от лица оторвалась щетина, все волосы из носа и, кажется, прядь волос, случайно всё-таки попавшая под раздачу. Надо было лучше волосы завязывать перед боем, черт побери… Геральт бы честно поблагодарил Юлиана за то, что он сделал всё очень быстро, но сейчас его волновало только то, что кожа, хоть и воспаленная от внеплановой эпиляции, ощутила свежий воздух.       — Не вдыхай! — гаркнул Юлиан, но звук получился глухим из-за маски. — На выход!       Геральт вывалился из ванной, за ним, скидывая на ходу перчатки и закрывая дверь боком, выбежал Юлиан.       Ведьмак привалился к стене спиной, наконец вдохнул полной грудью и медленно сполз на пол.       Лютик сдернул с себя маску и бросил ее на пол.       — Курва, блять… — прохрипел ведьмак, чувствуя, как от боли кожа лица онемела, а порезанная губа начала пульсировать. — Сраный полуживой абортыш от неудачного союза игоши и трупного червя. В рот я ебал всё это дерьмо. Вернусь, сука, и пущу этот мудацкий Воротник на десять рыжих воротников и каждый утоплю в кислоте…       Геральт снова сделал глубокий вдох и поднял глаза. Юлиан стоял, беспечно привалившись боком к двери и… строчил что-то в телефоне. Когда ведьмак замолчал, он посмотрел на него в ответ и приподнял брови, чуть кивнув.       — Продолжай, продолжай, я записываю.       Геральт фыркнул. Потом закашлялся. Потом тихо засмеялся, но хрипло и вымученно. Потом закрыл лицо рукой.       Юлиан понял, что это было всё высказывание и дальше ждать нечего, убрал телефон в карман и хлопнул себя по бедрам.       — Ну что, где там твои эликсиры против отходняка? Давай, закидывайся. Ты выглядишь не лучше… чем… как там? Неудачный абортыш от союза…       — Это не поможет, — перебил Геральт. — Это не от зелья Йеннифэр.       — В смысле?       — Его действие кончилось, — ведьмак снова закашлялся и тяжело сглотнул. — Это от голода и недостатка кислорода.       — Только не говори мне, что ты грохнулся в обморок от голода.       — Я и не грохнулся.       — Однако же…       Геральт и сам не верил, что… Точнее, он знал наверняка, что его организм не способен обессилеть до обморока от такого непродолжительного голода. Ведьмак мог не есть и дольше, более того: не раз ведьмака спасала выносливость его мутировавшего организма, ведь ситуации случались разные. Но зелье, хоть и прекратило свое действие еще давно, до капли успело высушить весь энергетический запас, и Геральт был уверен, что сейчас его организм в буквальном смысле сжигает сам себя, чтобы жить.       — Сходи, — снова перебил ведьмак, — принеси пожрать.       — Воспитанные люди как правило употребляют подобные выражения вместе с “мой дорогой Юлиан, любовь моя” и “пожалуйста, прошу тебя”, — сыронизировал он без капли недовольства, схватил с пола рюкзак и начал обуваться. — Ладно, так и быть, будешь рассказывать мне, какой я хороший, и благодарить меня потом. Сейчас я бы и сам не отказался от “пожрать”. В ванную, кстати, заходить нельзя. Ну или можно, но надень респиратор, а то я потом твою металлическую тушу…       Юлиан скрылся за дверью, продолжая разговаривать сам с собой. ***       —... я понятия не имею, — пробормотал Юлиан так, будто все те полчаса, что он отсутствовал, он и не переставал говорить, — почему все кафе поблизости закрыты в ночное время. Что вообще за странная привычка заканчивать рабочий день в пять вечера? Я что, должен брать машину и ехать в круглосуточный ресторан? Видимо, должен. И мне это не нравится. Водить после того, как не спал сутки, мне не понравилось. Не понравилось. Я уже три раза это сказал, смотри, ведьмак, мой словарный запас становится меньше от недосыпа. Ты тут живой?       Пока Юлиан отсутствовал, Геральт успел обработать губу и наложить на нее шов со стороны десны, и на это он потратил последние силы. Найденные в термосе остатки сладкого кофе немного спасли ситуацию, но сейчас, лежа на кровати, Геральт ощущал каждый килограмм собственного веса. Но когда он услышал бормотание Юлиана, еще задолго до того, как он подошел к двери, Геральт резко сел. И пожалел об этом: голова начала кружиться, а перед глазами на несколько секунд потемнело.       Ведьмак невнятно промычал что-то и кивнул. Он абсолютно точно был жив, но ему это, если честно, не очень-то нравилось.       — Я думаю, если бы меня остановил дорожный патруль, — продолжал рассуждать музыкант, — они бы точно решили, что я обдолбанный. Хотя в прямом смысле обдолбанный меня ждёт в номере отеля и выглядит так, будто похудел на десять килограмм за один день. Такое вообще возможно? Геральт, скажи, ты похудел? Какое же будет несчастье, если твои кожаные брюки перестанут облеплять задницу. Поэтому…       Лютик поставил два бумажных пакета прямо на кровать, стянул ботинки с пяток, оставил их прямо у кровати и залез под одеяло.       — Я забыл надеть куртку, — пробурчал Юлиан прямо в подушку и натянул одеяло до ушей, — и замерз. Кассир очень странно на меня смотрел, так что я не смог сообразить, что нам взять, поэтому я взял всего, и, кажется, у меня кончились деньги. Потому что я попросил его… кассира, то есть… — Лютик зевнул, — пробить мне какой-нибудь еды примерно на троих человек, но того, что они очень быстро смогут приготовить, конечно, он пробил мне самое дорогое… Я даже сначала об этом не подумал… Вообще-то, жить без зарплаты преподавателя лучшего на Континенте университета… то есть, лучшего… где? Жить без зарплаты сложно. Кажется, мне придется… залезать в свои… сбережения… И не то, чтобы они были особенно внушительными, хотя за альбом… Кстати, мой второй альбом…       — Лютик, — вздохнул ведьмак, уже вовсю уплетая какой-то странный рыбный салат, — помолчи. У тебя язык заплетается.       Геральт пришел в себя только тогда, когда достал из пакета последнюю коробку с едой, а Лютик уже сопел, даже не устроившись удобнее. Он просто лежал лицом в подушку, одетый, растрепанный и пыльный.       Ведьмак чувствовал, как в голове постепенно проясняется. Организм начал регенерировать, боль в мышцах отступила на второй план, хоть и не пропала совсем, а пульсирующая боль в губе стала скорее неприятным покалыванием. Даже дышать стало легче, свинцовая слабость во всем теле сменилась на легкую утомленность. Он понял, что будет в порядке на утро.       Геральт толкнул музыканта в плечо, но тот только фыркнул и переложил голову на подушке.       — Лютик, проснись. Поешь.       Лютик скривился и перелег на бок спиной к ведьмаку.       — Проснись, — повторил ведьмак громче, — и поешь.       Лютик дернул плечом и пробормотал что-то невнятное.       — Иначе я всё съем.       — Пр-тного ап-тита, — буркнул музыкант.       — Ты не ел сутки. И ты вечно ноешь о том, как тебе тяжело поддерживать свой вес в норме.       — С-м ты т-щий.       Геральт тяжело вздохнул и больно ущипнул Юлиана за предплечье.       Возмущенный вскрик слышали, наверное, все соседи по этажу, но зато Юлиан сел на кровати с выражением такого преданного доверия на лице, будто ведьмак его пырнул ножом, а не ущипнул. И перед тем, как музыкант начал возмущаться, Геральт сунул ему в руки коробку с едой и приборы. А сам, даже не смахнув с одеяла грязные коробки от еды, лег на подушку. ***       Геральт проснулся и обнаружил, что Лютик громко и горячо сопит ему куда-то между ребер. Видимо, он сполз вниз на кровати за ночь, пытаясь глубже зарыться в одеяло, которое в номере, к сожалению, было только одно. Геральт приподнял голову, и увидел, что музыкант согнул одну руку в локте, подложив под голову. Другая рука Лютика очень нагло и по-свойски лежала прямо на заднице Геральта, и такое положение очень предсказуемо вызвало у ведьмака однозначную утреннюю реакцию. Которой Геральт тоже порадовался, потому что тот факт, что он проснулся отдохнувшим и с категоричным утренним стояком, означал, что тело за ночь полностью восстановилось. Ведьмак мягко и аккуратно отстранил Лютика от себя, предположив, что тот проспит еще несколько часов, и сел на кровати.       Он обвел взглядом комнату. Недовольно хмыкнул.       С одной стороны кровати на полу все еще были разбросаны ингредиенты для зелья, которое они вчера приготовили. С другой стороны кровати на полу в кучу была свалена одежда Юлиана, которую он все же удосужился снять ночью. Перед дверью на полу же лежала броня ведьмака, его мечи и сумка. Пакеты и коробки от еды лежали прямо на кровати, но некоторые всё-таки упали за ночь на пол. В общем, вокруг был полный хаос и бардак, и это не считая грязи и пыли, которую они принесли с собой из леса.       И это не считая ванной, в которую, как сказал Юлиан, нельзя было заходить. Вот это Геральт и решил проверить первым делом.       Он встал, потянулся, с удовольствием отметил, что мышцы больше не болят. Прямо босиком, обходя мусор на полу, он подошел к двери в ванну, глубоко вздохнул и приоткрыл дверь. Втянул носом воздух, закрыл дверь, проанализировал.       В целом, за ночь система вентиляции справилась с едкими испарениями. По крайней мере настолько, чтобы ведьмаку не нужно было надевать респиратор, чтобы помыться.       А помыться очень хотелось.       Прямо в ванне лежал серо-зеленый слепок нижней половины лица Геральта, вместе с волосами, которые от этого самого лица оторвались. Геральт скривился и посмотрел в зеркало.       Вчера он, пребывая в потерянном и больном состоянии, не особо рассматривал себя в зеркале, пока зашивал губу, но сейчас рассмотреть пришлось.       Двухдневная щетина торчала клочьями, волосы были грязными не только потому, что ведьмак давно их не мыл, но и из-за грязи, которая налипла на них во время боя. Порезанная губа почти полностью зажила, но шрам был еще красный. Подбородок и шея — в крошках и каплях, следах вчерашнего ужина, который ведьмак уплетал весьма и весьма агрессивно. Вся одежда была грязная и пахла потом.       Геральт выкинул застывшую жижу в мусорку, разделся и залез под горячий душ. ***       Из того, что было куплено для зелья, было потрачено не всё. Геральт не знал, дело в том, что Лютик сам решил взять с запасом, или в том, что Йеннифэр наказала взять с запасом, или просто в том, что меньшими упаковками некоторые товары просто не продавались, но теперь ведьмаку нужно было перебрать лежащий на полу мусор. Потому что выбрасывать то, что еще можно использовать, Геральт не планировал, даже если у него были деньги, чтобы купить новое. Потому что раньше не так уж и часто у ведьмака случалось такое, что у него действительно были деньги, чтобы купить новое…       Поэтому, как только Геральт выбросил очевидный мусор, как например ресторанную упаковку от сэндвич-ролла или ярко-желтый кленовый лист, принесенный на ботинке, ведьмак занялся перебиранием их импровизированной лаборатории.       Вот горелку он бы точно выбрасывать не стал, как и перекись водорода. Хотя, у него была своя, на кой черт Юлиан вчера купил еще несколько бутылочек, Геральт понятия не имел.       Послышался глубокий вздох, недовольный хрип и скрип кровати. Геральт обернулся.       Юлиан почесал шею и открыл было рот, чтобы задать вопрос.       — Вода на тумбочке, — опередил ведьмак.       Лютик кивнул, проморгался, осушил бутылку несколькими жадными глотками. Скривился, потер висок ладонью и снова открыл рот.       Прямо на его колени упала упаковка обезболивающего.       — Прекрати так делать, — прохрипел Юлиан и выдавил на ладонь сразу три ярко-красных таблетки.       — Как? — безразлично уточнил Геральт и отвернулся обратно к аптечке.       — Читать меня до того, как я успею сформулировать вопрос, — ответил Юлиан, прокашлялся и потряс пустую бутылку с водой в обиде на то, что та посмела так быстро закончиться.       На кровать упала вторая бутылка с водой. Геральт даже не обернулся.       — Геральт, я же попросил…       — Ты также делаешь.       — Я так делаю. Ты так не делал никогда. Хватит.       — Зачем ты купил столько перекиси?       — Я слабо вчера соображал. Да и сейчас, если честно… Прекрати. Я перевожу тему, когда не хочу разговаривать, ты молчишь, когда не хочешь разговаривать. А я сам скажу, что мне нужно, если мне нужно. Вот например как сейчас, смотри: Геральт, у меня самочувствие, как будто меня всю ночь жевали огромные челюсти шелки, а потом я покинул ее тело естественным образом, поэтому я сейчас пойду умоюсь, а потом вернусь, и хочу, чтобы ты лег со мной и обнимал меня по крайней мере минут двадцать, пока я не напитаюсь святой и всемогущей энергией героя-победителя.       — За всемогущей энергией героя-победителя тебе нужно обратиться к кому-нибудь другому, — проворчал ведьмак беззлобно и скорее по привычке.       Юлиан тяжело поднялся, громко хрустнул шеей, спиной и коленками, зевнул и, покачиваясь, побрел к двери ванной. Положил ладонь на дверную ручку и вдруг остановился, нахмурился.       — Там не опасно. Час или два назад выветрилось окончательно.       — Геральт! — простонал музыкант, но решил, что выскажется потом, и ушел приводить себя в порядок. ***       — Геральт, ты действительно… подсох. За одни сутки всего лишь. Это вообще возможно?       Ведьмак пожал плечами, спокойно наблюдая за тем, как Лютик ощупывает его живот и ребра.       — Зелье высушило ресурсы организма и ускорило метаболизм. Сейчас я в норме.       — То есть, жирок вернется?       — Жирок? — переспросил ведьмак и усмехнулся.       — Ну, не жирок… прослойка у тебя была между мышцами и кожей хоть и недостаточно толстая, чтобы ты стал мягким, но все равно было заметно. А сейчас…       — Понятия не имею, сколько времени это займет, но тело вернется в свое естественное состояние.       — Теперь на тебе лежать еще тверже, чем обычно, — вынес вердикт Лютик, но вопреки своим же словам лег на ведьмака и крепко его обнял. — М-м-м, у меня точно будут синяки. О, я уже чувствую божественную энергию великого рыцаря. И его бедренные кости я тоже, если честно, ощущаю.       Геральт тихо засмеялся.       Юлиан сладко вздохнул и зарылся носом в чистые, еще чуть мокрые белые волосы ведьмака на виске, там, где они уже отросли, но всё еще были недостаточно длинными.       — Геральт, — начал Юлиан тоном, который ведьмак совсем не любил. — Нам нужно быть подальше друг от друга.       И вот тут Геральт напрягся и приподнялся на локте. Юлиан, однако же, от него не отстранился.       — Не напрягайся так, ты не понял меня. Вот… вот видишь? Я снова это сделал. Нам нужно перестать так глубоко зарываться в мысли друг друга. Это чревато. Надо чтобы был… знаешь, воздух. Небольшое пространство между нами. Не в том смысле, от которого ты напрягся, можешь снова расслабиться, пожалуйста, ты твердый и угловатый, спасибо большое, так хорошо.       — Я не хочу никакого блядского пространства, — проворчал ведьмак и прикрыл глаза.       — Никакого пространства в вопросах болючих объятий, мой дорогой. Ты научился говорить ртом. Я и не переставал говорить ртом. Теперь мы говорим ртом, а не угадываем настроения друг друга, договорились? Скажи, что мы договорились. Еще раз ты предугадаешь, что я хочу сказать, перед тем, как я сформулирую свою гениальную и красивую мысль, и я начну плакать. Ты оставляешь мне мало пространства для изречений своими действиями.       — Тебя хоть раз в жизни волновало отсутствие пространства для изречений?       — Нет. Но я все равно хочу больше. Просто… прекрати так внимательно вглядываться в мой мозг. Все что ты захочешь, я сам покажу, но не подглядывай в окно. Мне не нравится. Я говорю нет.       Геральт понятия не имел, как перестать делать то, к чему он привык: у него всегда были проблемы с изменением собственного поведения. Но Лютик уже далеко не в первый раз просил перестать анализировать его повадки, интонации и движения, так что ведьмак решил, что он попробует.       — Я серьезно про слёзы, — добавил музыкант, когда не услышал ответ.       — Слишком много волос на груди для того, кто плачет по хуйне.       — Как вообще по-твоему связаны слёзы и волосы на груди?       — Тебе почти тридцатник, — выдал Геральт следующий аргумент.       — Я и в сорок плакал, и в пятьдесят, и дальше. И буду плакать, когда захочу, потому что я тонкая, ярко любящая, творческая натура, которая весь спектр эмоций пропускает через своё чистое сердце, от чего умеет безошибочно и мастерски передавать чувства через музыку и стихи. У меня нежная, хрупкая душа, ведьмак.       “Если бы у тебя была хрупкая душа, — подумал Геральт, — ты бы и год со мной путешествовать не смог, долбоеб. Ты просто любишь драматизировать.”       Мысль свою ведьмак решил не озвучивать — еще не хватало, чтобы Юлиан начал возмущаться о том, что Геральт усомнился в нежности души поэта.       — Ладно, — наконец выдавил Геральт. — Ты заебал, честно. Ладно, я попробую. ***       — Я тут подумал, — ни с того ни с сего начал Лютик, когда они собрались, сели в машину и поехали на следующий заказ. Удивительно богатый на заказы выдался ноябрь.       Геральт недоумевал, где были все эти монстры летом, когда и путешествовать, и сражаться было во много раз легче и приятнее. Надо было им, блять, всем повылезать, когда грянул первый мокрый снег. С самого августа по октябрь ведьмак сидел без дела, и вот, пошли заморозки — и началось.       Но из недовольных размышлений ведьмака вырвало вот это вот “я подумал”. Геральт не очень-то любил, когда Лютик что-нибудь думал. Обычно это плохо заканчивалось.       — Я ни разу не видел тебя с мужчиной, — продолжил музыкант и пристегнулся. Потом расправил ленточки на воротнике своей ярко-синей рубашки, положил телефон на центральную панель и посмотрелся в зеркало заднего вида, как будто это было его карманное зеркальце. — Я застал, наверное, сотню разных твоих женщин. Я даже, вообще-то, был с тобой в борделях.       Геральт вспомнил, как Лютик отказывался платить за секс, аргументируя это тем, что не по любви спать с кем-то нельзя, и когда ведьмак вполне резонно замечал, что бард может утащить в свою комнату девушку, которую видит впервые в жизни, Лютик очень честно и даже возмущенно отвечал, что это по любви. Просто по небольшой, быстрой любви. Но без любви никогда и ни за что.       Почему-то каждый раз в итоге ведьмак находил барда в объятиях какой-нибудь симпатичной бордельной девочки, правда, оказывалось, что за секс Лютик не платил всё равно. Вполне ожидаемо на Лютика велись даже те, кто видит по сотне разных мужиков в день.       — Но ни разу, — всё продолжал Лютик, — я не видел, чтобы ты брал в борделе мальчика. Ни разу не видел, чтобы ты хотя бы поглядывал на какого-нибудь симпатичного… не знаю, кузнеца. На молодого разносчика пива. А они были, точно были! Я же находил. И вот, проходил сорок лет, и выясняется… Или это я просто такой особенный? Сломил твою ведьмачью гетеросексуальность? У тебя не было ни одного мужика до меня — сказал бы я, но я помню наш первый раз, и либо в тебе кроется актерский талант, сравнимый с моим, что было бы шокирующе, кстати; либо ты был с мужчиной и до меня, просто я не видел и не знаю. Ты спал с мужиками только тогда, когда я уходил? В тайне от лучшего друга, чтобы он вдруг не подумал о тебе чего? Но, Геральт, это же я. Если и есть на свете человек, который точно никогда не осудит никого за своеобразную любовь, так это я. Я всегда говорю, что любовь идет в разных формах и размерах, и меня это воодушевляет, а не пугает. Так что колись, Геральт из Ривии, как оно на самом деле. Мне жутко интересно.       Геральт с усмешкой выслушал этот поток теорий, пока заводил машину, но усмешка пропала, когда ведьмак понял, что нужно отвечать.       — У меня были мужчины до тебя, — сдался Геральт.       — Это я уже понял, Геральт. Почему ты никогда… ну… не выражал никакие знаки внимания представителям мужского пола при мне?       — Нет, ты не понял, — вздохнул ведьмак и покачал головой, однако же, взгляда от дороги не оторвал. — У меня были мужчины до того, как мы с тобой познакомились.       Юлиан глупо проморгался и аж развернулся в кресле лицом к ведьмаку, чтобы вылупиться на него своими огромными блестящими глазами.       — Стоп… что? Почему? Ты увидел меня, и решил, что больше не хочешь мужчин? Три секунды до того, как я оскорблюсь до глубины своей весьма глубокой души, ведьмак.       Геральт недовольно поморщился.       — На твоем фоне все мужики выглядят, как дерьмо.       Повисла пауза. Геральт даже покосился на музыканта скептически, но увидел только бурную умственную деятельность, отраженную на лице. Ведьмак подумал, что не хватает только значка загрузки прямо над носом, и усмехнулся сам своим мыслям.       — Ещё раз, Геральт, я нихуя не понял.       Не то, чтобы ведьмак горел желанием подбирать слова, чтобы выразить свои мысли (а подбирать слова приходилось каждый раз, когда Геральт пытался выразить свои мысли, потому что сами они на слова ложиться отказывались), но раз уж он начал говорить, надо договорить до конца.       — То болезненно тощий, то толстый. То перекачанный, то горбатый, то кривой. То зубов нет, то похож на бабу, то похож на борова. Смотришь на тебя, потом смотришь вокруг — и замечаешь то, чего не замечал раньше. Ты такая складная смесь красивого мужика и эльфа, что стандарт завышается до невозможного. Мужики разом перестали меня привлекать, а ты еще не начал, поэтому ты и не видел меня никогда с мужиком.       — А… эльфы? Ты ни разу не подкатил к какому-нибудь симпатичному эльфу. Не то, чтобы нам встречалось уж много дружелюбных эльфов, но…       — Похожи на баб, — припечатал Геральт. — И слишком тощие.       — Не дай бог ты сказал бы это какому-нибудь эльфу, — задушенно пролепетал Лютик, — он бы пырнул тебя ножом в селезенку не задумываясь. Грубый ты, ведьмак…       Геральт пожал плечами. Его спросили — он ответил. Несмотря на то, что эльфы-мужчины его не привлекали, к эльфийкам он подобных предубеждений не имел. “Грубый”... Геральт имел свои предпочтения и не считал, что обязан быть в них вежливым.       — Я ответил на твой вопрос? — саркастично кинул ведьмак.       — С избытком, — закивал Юлиан и сел в кресле нормально.       Но вопреки собственным же словам, продолжил доставать Геральта уже через минуту.       — Но подожди, — снова заговорил он, — а в этом мире? Тут намного больше симпатичных мальчиков, несравнимо больше. Мыло, одеколон, хорошая одежда и абонемент в зал творят чудеса.       Геральт решил не распинаться о том, что его не очень-то радовала перспектива спать с людьми нового мира в принципе, а не только с мужчинами, поэтому решил отделаться от вопроса, высказав вторую причину.       — Я был слишком занят тем, что был в ебаном ужасе от твоей смерти.       Брови Юлиана жалостливо изогнулись, а потом снова поползли на лоб. Он закусил губу и почесал затылок.       Конечно, Геральт вполне успешно жил все эти три года без Лютика. В старом мире у него просто было слишком много дел, например, выжить и не позволить ничему плохому случиться с окружающими его людьми. В этом мире хоть и не было атмосферы, пытающейся убить его каждый день, всё равно Геральт был много чем занят: он уделял время Цири, помогал Йеннифэр чем мог, в конце концов, ездил на заказы, успел немало узнать, выучить новый язык, попутешествовать по Европе. И местами его даже отпускало: он и смеялся, и выпивал, и проводил много времени с Эскелем и Ламбертом за спаррингами, составлением нового Бестиария или изучением особенностей этого мира. Но иногда, особенно, когда была осень, или когда Геральт случайно видел в толпе кого-то с отросшими каштановыми волосами, кого-то с лютней за спиной или какое-нибудь особенно экспрессивное выступление уличного музыканта, Геральта накрывало такой душащей скорбью, что даже пошевелиться было сложно. Однажды он очень глупо, стыдно и драматично пролежал на кровати в этом состоянии скорби целую неделю. Он даже думать не мог: всё пялился в стену отеля, обклеенную старыми желто-серыми обоями, и считал завитки на безвкусном узоре. Потом очень удачно подвернулся новый заказ, и жизнь продолжилась, хотя, еще пару-тройку недель он почти не мог спать.       Особенно Геральта бесило в такие дни, что он не мог заплакать. Как будто он действительно был тем самым бесчувственным монстром, каким сам себя иногда называл.       Хотя, его слезные железы работали. Однажды они ему это даже очень наглядно продемонстрировали. И продолжали демонстрировать иногда до сих пор, когда в глаз попадала соринка, или когда он случайно вдыхал едкое испарение в лаборатории Йеннифэр. Очевидно, глаза ведьмака работали так, как и должны были работать, и если бы его слезные железы перестали выполнять свои функции, Геральт бы давно остался без глаз.       Но вот плакать от эмоций… Геральт практически не умел. Ему даже пальцев одной руки будет слишком много, чтобы пересчитать, сколько раз такое случалось с ним.       — Зря ты так… — пробормотал Юлиан, но понял, что говорит уж совсем неразборчиво, поэтому продолжил чуть громче: — Зря ты так убивался, Геральт.       Неожиданно и резко ведьмак так взбесился, что под пальцами хрустнул руль. Очень недешевый руль очень недешевой машины, вообще-то, поэтому ведьмак быстро разжал пальцы. Но зубы точно заскрипели.       — Я тебя забыл спросить, что мне нужно было чувствовать, — прорычал Геральт.       — Ну Геральт, — музыкант явно не осознал всю серьезность бешенства ведьмака, — Я не говорю тебе, что тебе нужно было чувствовать. Просто… нужно было попроще как-то к этому отнестись. Вот же он я, здоров. Ну умер твой друг и умер, ну три года ни с кем не трахаться из-за этого…       — Я, блять, был в ебаном ужасе! — гаркнул ведьмак и проигнорировал легкомысленное “ты уже сказал про это, Геральт”, — Как, по-твоему, чувствует себя человек, единственный дом которого разрушен, сожжен и потерян? Что, если и земля, на которой он стоял, захвачена, осквернена и мертва?       Юлиан притих и вжал голову в плечи, даже дышать, кажется, стал тише. Но не от страха, конечно, а от стыда.       Геральт не чувствовал, что перегнул палку своим криком, но и продолжать дальше себе запретил. Поэтому он заставил себя успокоиться, глубоко вздохнул и начал считать в уме. От десяти до одного. От одного до десяти. От десяти до одного.       Целый час они ехали в напряженной, давящей тишине. Пока Юлиан, наконец, не заговорил опять. Благо, за это время ведьмак успел окончательно прийти в себя.       — Геральт, — начал он мягко.       Геральт уже морально приготовился услышать что-то вроде “Мой дорогой ведьмак, бла-бла-бла, ты должен быть готов к тому, что я умру когда-нибудь, потому что я обычный человек и я смертен, а это, как известно, не лечится”. Но всё равно неприязненно скривился и отрицательно качнул головой. Из груди так и рвалось тягучее “да блять” со вздохом. Его он тоже придержал.       Но Лютик задумчиво накрутил ленточку рубашки на палец и выдал:       — В любом случае, я не собираюсь никогда больше умирать, так что успокойся. Мне не понравилось, я передумал. Тебе, кстати, тоже теперь умирать запрещается, поэтому возьми на заметку, а лучше вообще запиши. Будем жить вечно. Точнее, нет. Будем жить, пока не надоест, а там придумаем что-нибудь, — музыкант легкомысленно всплеснул руками и устроился удобнее в кресле, вытянув ноги вперед.       Геральт неожиданно засмеялся: всё напряжение схлынуло. Юлиан опять выдал околесицу, сравнимую с бредом умалишенного, и это вернуло ведьмака в реальность и заставило вздохнуть полной грудью. В самом деле, ну какой дурак…       — Мхм, — едко хмыкнул ведьмак, — а больше ничего не записать? — и усмехнулся.       — Нет, на этом пока всё, — деловито закивал Лютик. — Если что-то еще будет, я сообщу.       Геральт не глядя ткнул Лютика в бок. Тот изящно отмахнулся от его руки и потянулся за телефоном, чтобы включить музыку.