До вечности и обратно.

Честное слово, пусть взрослая жизнь и была полна сюрпризов и неожиданностей, коих и предсказывали увидеть в своей грядущей судьбе двое близнецов, смотрящих на мир под иным углом, нежели их сверстники и взрослые, — те оказались вовсе не такими радужными и чудесными, какими их представляли детские, неокрепшие еще, невинные умы. Старшая школа стала местом своеобразным в своей сути: разумеется, двойняшки, способные расположить к себе практически любого, покорили новое окружение едва ли не сразу, однако именно в этом возрасте, кажется, люди наконец познают сущность всех, кто находится подле них? Вот только избрали они разные дороги принятия того, что далеко не все люди схожи с их близкими друзьями, в голове осевшими флерными воспоминаниями. Мейбл, ничуть не изменившая своим привычкам и манерам, окружала себя мимолетными влюбленностями и милейшими подругами, участвовала в школьных мероприятиях, на уроках соревновалась с последними партами в «кто быстрее распилит ластик», и, в общем-то, целиком и полностью получала удовольствие от процесса обучения, каким-то чудом умудряясь и с отметками преуспевать — не пропускала занятия, исправно (пусть порой и не без чужой помощи) училась, свободное время посвящая самой себе и развлечениям; словом, взрослая жизнь и отрыв от городка Гравити Фоллз не сказались на ней почти никак, и она довольно быстро абстрагировалась от тянущего чувства тоски, все обещая себе приехать обратно, «как только выдастся время», только вот, с занятостью такой случай все никак не подворачивался, но Мейбл свято верила, что это вина самого времени, никак иначе. Что же до ее брата… тут, позволю заметить, ситуация в разы запущеннее. Энтузиазм и позитив сестры все же был практически невозможным к избеганию — и Диппер первое время действительно заразился ее нескончаемой энергией, погрузившись в новые предметы, в изучение программы и возможных активностей, вот только для юноши все прелести взрослой жизни стали на удивление быстро скучны и оттого недосягаемы. Он замечательно учился в первый год, и словно бы в замедленной съемке съезжал постепенно все ниже и ниже что по оценкам, что по процессу своей социализации — с приятелями, которыми успел обзавестись, он перестал выходить на прогулки, ведь обсуждение новостей, вечеринки, сплетни, тема отношений, машин, спорта и всего прочего, чем зачастую интересуется среднестатистический подросток, стали ему до банального приевшимися и в какой-то мере даже омерзительными. Его мозг будто бы отказывался принимать подобную абсолютно неважную информацию, блокируя дальнейшие мысли, следовательно, обрывая и пресекая любую, даже малейшую возможность на продолжение беседы; и после нескольких недоуменных выдохов, что слышал Диппер в спину, уходя с очередной встречи компании, на эти самые встречи он и вовсе перестал выходить. Попытки вытащить его к своей компании сестра прекратила довольно быстро — пусть и детский характер преобладал в ней, с возрастом она стала понимать нюансы как минимум личного пространства, а потому, пусть и с тяжелым сердцем, но приняла его поведение: взамен же стараясь заменять брату компанию почаще, чему, собственно, юноша был только рад. Она, пусть и не обладающая таким же сверхпоглощающим и жаждущим информацию умом, была все же приятным собеседником; и даже если порой совершенно не понимала, о чем Диппер говорит, все равно внимательнейше слушала его, разинув рот, ни капли не давая усомниться в том, что ей действительно интересно. Шли месяцы. Подходил к началу весны уже четвертый год их учебы в старшей школе, а все вокруг будто застыло в рутинности бытия — по крайней мере, для Диппера. Не будет лишним упомянуть, что на носу важных итоговых работ он и вовсе перестал посещать занятия, отбрехиваясь повседневным «я занят», вот только, чем именно он был занят, узнать не удавалось никому. Сестра, может, и догадывалась, отчего свет в его комнате по ночам горит, и отчего мешки под глазами у юноши давно уже превысили все допустимые границы, но заводить разговор никак не решалась — да и к тому же, предыдущие ранние попытки оканчивались, обычно, неудачей и знаком «стоп»: это всегда означало, что лучше бы им прекратить обсуждение, во избежание ссоры. А причина, признаться, была довольно ясной и понятной. В ночи, собравшись с мыслями, погружаясь куда-то далеко внутрь собственной головы, Диппер часами сидел, сгорбившись над столом, с бешеной энергией, непонятно откуда берущейся, написывая чернилами на страницах купленного нового дневника с багровой обложкой. После того, как в прошедших событиях тех по истине ужасных дней безвозвратно были уничтожены три книги, на которые он и его дядя положили едва ли не душу, юноша просто места себе не находил: в его голове копились вопросы, ответа на которые он так и не получил. Да, возможно, то можно было оправдать простым чувством тоски по ставшему родным городку с букетом из тайн и загадок, но Диппер чувствовал, нет, знал, что дело совершенно в ином. Он без устали ставил знаки вопроса над собственными суждениями, возвращаясь на несколько страниц, а вместе с тем и на несколько лет назад, выуживая по крупицам любую мелочь, за которую мог зацепиться его пытливый ум — и всего было мало. Почерк продавливал идеально белые страницы, а он все никак не успокаивался, заперевшись одиноко в комнате и лишь изредка отвлекаясь на скрашивавшую его одержимое затворье сестру, казалось, совсем не понимавшую, насколько далеко зашел ее брат в попытках изучить уже вдоль и поперек известный им город. Как сильно изголодалось его сознание по настоящим расследованиям и азарту от разгадывания, как ненавистны ему стали примитивность и понятливость окружающих его людей, как приелась безбожно серая пленка городской пыли и каждодневных дел. Середина недели, привычная для обоих среда — и Мейбл, что, попрощавшись с братом утром да как всегда отчитав его за очередной пропуск, нервно покачивалась на стуле задней парты, грызя колпачок от ручки и смотря в потолок. «Я не верю, что ничего не могу сделать. Может, кладу мало сахара ему в чай? Может, слишком сильно надула праздничные шары в последний школьный праздник и зря заставила его надышаться гелием?» — размышляла она про себя, то и дело меняя положение, закидывая одну ногу на другую, подпирая кулаками щеки, моргая поочередно глазами и все вспоминая машущего ей вслед Диппера, на удивление весьма бодрого для его обычного состояния. Интуиция у нее работала пусть и неидеально, пусть и ограничивалась гаданием шуточным с подругами на картах таро, но все же связь с близнецом не могла обманывать — у горла весь школьный день стоял непонятный комок, все никак не дающий сосредоточиться на уроках. — Пойдем на сеанс завтра, мне нужно домой к моему братишке! Вы же знаете, если его не покормит Мейбл, он совсем превратится в сырой орех, — бросает она со смехом ожидающим ее у входа в здание подругам, получая одобрительные кивки и прощание закономерное, прежде чем устремиться прямиком обратно. Солнце весеннее чуть заходило за зенит, обед исконный после занятий пропускает, как никак, но все для собственного же успокоения — если что, они все равно могут заказать пиццу и как всегда поразыгрывать курьера из доставки несуществующими проходами к адресу. И все будет как обычно, все будет хорошо. — Диппер, открывай, спасительница жителей кротовьих ученых нор прибыла тебе на помощь! — гордо скандирует она, тыча в дверной замок, любопытно и по-озорному весело уставившись в глазок. Ожидая. Минуту, две. Вновь позвонив, — Диппер, ну я ради тебя даже обед в кафе пропустила, оставшись без мороженого по акции, подойди уже к двери! Иначе я полезу через окно и позову на помощь супергероя-белку, который украдет все твои тетрадки! Разумеется, угрозы ее как всегда были шуточны, пусть и в голосе ощущалась тревога легкая — в пространстве за дверью не слышалось ни намека на шаги или же чье-то присутствие. Выдохнув в возмущении немом, девчушка резво принялась шариться по сумке, выуживая кошачий корм для уличных кошек, расческу, с десяток утерянных когда-то заколок, ох, вот и ключи — ну сейчас братцу достанется. Лязг дверного замка, щелканье поворотного механизма, его же запирание изнутри — и Мейбл врывается, как борец сумо в коридор, подняв руки к потолку, издав боевой клич; не получая, впрочем, в ответ никакой реакции. Ей хватает одного взгляда на соседнюю с входной дверью стеной, чтобы застекленеть и разинуть рот — то ли от абсурдности происходящего, то ли с чужой наглости, то ли с его же решительности. Приклеенная скотчем наспех записка на листке в клеточку, размашистым почерком гласившая: «Я буду в Гравити Фоллз. Спокойно доучивайся и не переживай, я постараюсь отправлять тебе открытки! Диппер.» А из его комнаты пропал что дневник, что добрая половина вещей, вместе с кошельком и поездной сумкой. «Когда ты вернешься, братец, я тебя крепко так приложу подушкой» — а большего в мыслях у Мейбл и не было. Разве что то, насколько же ее близнец порой бывает невыносимым дураком.