ровно до тех пор, пока не слышится хруст деревьев, так сильно выбивающийся из этого блаженного затишья.
Вмиг стало холоднее, пробирающийся под ткань одежды ветер вызывал ощутимый сброд мурашек по коже, даже само солнце, казалось, почувствовало неладное — спряталось за горизонт, боязливо сверкнув напоследок лучиками искристыми, погружая окружающий подростка мир в темноту. К слову говоря о нем — Диппер вмиг растерял даже намек на спокойствие, тревожно вцепившись в края толстовки, сжимая те так, что собственные ногти начинали впиваться в ладони. Напрягала даже не тишина — напрягало то, что в ней скрывалось. То, что будто бы нарочно нервировало еще больше, не показываясь на глаза, доводя юношу до трясучки и дергающегося глаза, ровно до тех пор, покаон не слышит позади себя до болезненного знакомый голос.
— А ты вырос, Сосна, хотя в своей овечьей пугливости себе не изменяешь, — а следом задорно звучит будто бы пропитанный язвительным электричеством смех, эхом проскальзывающий меж деревьев, осторожно, на цыпочках словно подбираясь к своей оцепеневшей жертве. А он и вправду застыл. Холодная капля пота скатилась по шее подростка, прямиком за лопатки, до костей пробрав леденящим и пробивающим чувством страха. «Это невозможно, этого не может быть, это все не реальность,» — звучит собственный голос в мыслях, что тщательно стараются держаться стойкости и логики, но как назло, им словно бы бьют прямо под колено, с ног на землю опуская. — Разумеется, сон твой реальностью быть не может, но кто сказал, что реальность не может быть сном? — а он все ближе, с правой стороны обходит плавно, окутывая загнанного Пайнса темнотой и навязчивым, хамоватым и веселым тоном, — Из тебя вышла бы неплохая статуя, решил разделить со мной эту нелегкую долю? Лишь это заставляет Диппера наконец взять себя в руки — он с места отрывается, по сторонам бешено озираясь, чувствуя, как тяжело и замедленно бьется его сердце — ему не мешает накативший адреналин, нет, ведь сейчас время не под властью вселенной. В такие моменты, время всегда принадлежало только ему одному. — Мы одолели тебя, ты не сможешь вернуться, на что ты рассчитываешь? — осмелевше вопрошает юноша, вздернув подбородок и руки в кулаки сжав, вытягивая шею ближе к темной чаще; будто бы выискивая взглядом, между какой из елок промелькнет знакомая треугольная тень. Не сказать, что ему больно желалось видеть его, но присутствие демона лучше было обнаружить, чем не обнаружить, — У тебя больше нет контроля над миром, ты стерт и вернуться не сможешь. Создавалось впечатление, словно бы подросток успокаивал скорее себя, чем разговаривал с кем-то иным — у него тряслись пальцы, а воцарившаяся вновь после столь смелых заявлений тишина лишь способствовала нарастающему стрессу, так и норовящему выключить этот кошмар сию секунду — но он не прекращался. Но вот, напряженный купол отсутствия звуков разбивает этот — протяжный, задиристый, искрящийся определенным превосходством и забавой смех, эхом раскидывающий листву с ветвей, проникающий в ушную раковину и до боли вибрирующий по мембране, так, что Диппер рефлекторно закрывает уши, лишь бы не слышать, не слушать — но не помогает. Словно бы голос демона уже внутри его головы, разрушает ту, ударной волной, словно бы ракеткой мячик, отбивая по стенкам его тонкого сознания. — Меня всегда забавляла твоя недоверчивость в купе с поразительной наивностью, Сосна, — звучит уже чуть более безобидно прямо над ухом. Юноша резко разворачивается, однако, никого не обнаруживает — и только собирается вновь что-то выкрикнуть в ответ, успев достать куда-то потерявшуюся от шока речь, как его прерывают: на голову приземляется что-то легкое, приминая собой распушенные волосы, впрочем, все равно заставляя Пайнса от неожиданности вскрикнуть и схватиться за предмет руками, намереваясь тот скинуть на землю — ведь это могло оказаться что угодно; чья-то конечность, медвежий капкан, горящая звезда, или же…бело-синяя кепка со значком елки.
— Впредь ложись ближе к стенке, мальчик! Неужели про волка историю не слышал? И прежде, чем Диппер успевает понять, как у него в руках оказалась кепка, оставленная его рыжей подруге четыре года назад, при чем тут история про волка и стенка, сон заканчивается, выпиннывая подростка из его сознания обратно в реальный мир, да так резко, что он еле успевает сообразить, что уже очнулся; И пробуждение начинается с резкого разворота вбок, секунда: и тело юноши, запутавшееся в одеяле, улетает на пол, больно ударяя того затылком об доски; не сказать, что смертельно, но не таким образом хотелось встречать первое за долгое время утро в Гравити Фоллз. Он приподнимается на локтях, болезненно потирая макушку, и протяжно выдыхает, успокаивая скачущее в ритме скерцо сердце. «Ну и приснится же,» — пробегает в мыслях, пока он, нервно заулыбавшись, переворачивается, окончательно свалив одеяло на себя, ладонями облокачиваясь на еще теплый матрас кровати, поворачивая голову, взглядом вперившись прямо вмирно покоящуюся у стенки кепку со значком синей елки.
У Диппера дергается глаз. Значит. Не сон.***
Еще несколько утренних часов, обычно занимаемых продуктивной активностью собственных исследований, юноша проводит прямо так — застывше на досчатом полу, всматриваясь нечитаемо в некогда предмет собственного гардероба, с боевой готовностью во всем теле, будто бы ожидая того, что кепка сейчас сама по себе сдвинется, разинет свою тканевую пасть и решит сожрать его целиком — но ни пасти, ни желания ожить у аксессуара так и не появлялось. Подумав еще немного, собрав всю волю и смелость в кулак, Диппер протягивает ладонь к той навстречу, слегка дрогнув — но уверенно берется за нее, отмечая, что наощупь она точно такая же, как и была раньше. Потрепана слегка, помята в одном месте, но все так же приятна и привычна, как и прежде; разумеется, если не брать во внимание факт того, каким образом она могла оказаться в Хижине Чудес без посторонней помощи. В любом случае, она гордо водружается на макушку юноши — удивительно, но сидит, как влитая. Если в двенадцать лет она постоянно спадала козырьком вперед, так, что Диппер порой и дороги не видел из-за нее, то сейчас смотрелась действительно подходяще — все же, изначально, будучи товаром, для детей кепка не предназначалась. На самом деле, окромя мыслей о том, какая все-таки это чудесная вещь, Диппера совсем немного в крайне и ужасно бо́льшей степени волновал вопрос о том, за что принимать произошедшее ночью — поскольку подтверждением реальности (пусть и относительной) этого являлась вещь на его голове, так что сбрасывать вероятность того, что всему Гравити Фоллз снова грозит опасность, не следовало, вот только сосредоточиться на этом никак не удавалось: Диппер то и дело ловил себя на мысли о том, какое непередаваемое чувство азарта и приятного страха перед неизвестностью вызывает все это в нем, ругал себя за подобное, мысленно вдалбливая в голову, что необходимо предупредить всех о том, что он видел, ведь еще одного Странногедона этот город просто не переживет, но…Так ли он хочет, чтобы эту проблему решали все?
Разве не всегда мечтал о том, чтобы сделать что-то действительно стоящее самостоятельно?Неужели он зря потратил столько времени на изучение секретов, тайн и аномалий, чтобы вновь, будто младенец, бежать за чьей-то помощью?
Ответ приходил сам собой. Диппер не бросился уведомлять людей, связанных с произошедшими событиями четырехлетней давности потому, что по какой-то причине не желал этого делать. Но оправдывал себя лишь тем, что доказательств пока мало — кепка могла быть чьей-то шуткой, а сон… это просто сон, не несущий в себе какого-либо смысла. По крайней мере, так ему хотелось думать. Вот только, вопреки своим же мыслям, запись о произошедшем немедленно же заносится в собственную записную книгу — с мельчайшими подробностями, с помарками от спешки, лишь бы ничего не забыть, — и захлопывается закономерно с тяжелым вздохом. Ему бы стоило проветриться выходом на улицу, освежить голову и перегруженные мысли — но Диппера будто бы приковало к Хижине, создавалось впечатление, что стоит ему выйти наружу, и он увидит там то, чего точно не хочет видеть — или, хуже, кого-то, кого аналогично встречать не желает. Одна теория была хуже другой, и потому отпирать входную дверь юноша наотрез отказался, изнутри ключом закрыв ее для надежности, лишь после этого слегка успокоившись. Однако параноидальное ощущение того, что из-за каждого угла теперь за ним кто-то наблюдает никуда не делось — из-за этого, к слову, Пайнс трижды врезался лбом в одну и ту же палку у косяка двери, пока судорожно оглядывался за спину каждые три секунды, по итогу заработав себе здоровский синяк. А голос все никак не желал уходить с его сознания и воспоминаний — звучащий там остатками мелодичного эха, он назойливо заставлял вспоминать о своем недавнем присутствии, в который раз уже возвращая юношу к цели своего приезда; нет, неправильным будет сказать, что он ждал подобного исхода. Никому не захочется вновь встречаться с врагом, который чуть не убил тебя, твою семью и близких, почти разрушил ваш дом и, между делом, желал уничтожить вселенную — победа над ним всегда была конечным этапом, но сейчас…Наверное, где-то в глубине души, Диппер наконец почувствовал и осознал, какая же именно тайна зазывала его в Гравити Фоллз.
А тайна только того и ждала.