(=^‥^=)
Кэйа оставил красноволосого спать в своей кровати. Он хотел сделать это сам. Кэйа не был готов, вообще нет. Джин несомненно посоветовала бы не появляться не подготовленным, но наконец у него появилась возможность отпустить. По-настоящему принять все факты, а также попросить прощения у человека, которого бросил. Он не заслужил быть брошенным в одиночестве, особенно после просьбы о помощи. Кэйа действительно был занесён в семейный реестр. Он посмотрел на огромный особняк, что являлся винокурней. Что являлся его домом до инцидента, он более не узнавал этого места из своего детства. Кэйа мог бы простоять так долго, едва чувствуя кусающий холодный ветер, от которого немели руки. К счастью или нет, знакомое лицо обнаружило его рассеяно смотрящим на винокурню. — Сэр Кэйа, – милый голос был приветливым, и был таким с тех пор, как его приняли в семью. — Аделинда, – его голос звучал тихо, едва ли слышно, так как казалось, лишнего дыхания не было. Лёгкие уже сжались. — Я рада, что он наконец решил встретиться с тобой, – сказала горничная, немного грустно, так как знала что привело Кэйю в такое состояние. — Я действительно оставила его с бременем, которое он не мог нести, – Кэйа маленькими шажками начал идти к зданию. — Я пришёл попрощаться. Аделинда разрывалась между облегчением и печалью. — Значит, ты не вернёшься? Кэйа покачал головой. Его сон и его кошмар не могли существовать вместе. Фойе не было оживлённым, а молодая девушка на ресепшене уже ждала его появления. — Сэр Кэйа, – сказала она, кратко поклонившись Кэйе, а затем Аделинде. Горничная попрощалась, она была занята, приглядывала за поместьем, которое он бросил; приглядывала за ним, даже если он покинул это место. Девушка оставила его ожидать прямо перед офисом, предварительно предупредив о его визите человека за дверью. — Рад, что ты согласился встретиться со мной, – сказал Кэйа, голос пронизан печалью, и, возможно, ещё виной. — Ну, после того, как ты ворвался сюда вчера, как я мог отказать? – лицо, смотрящее на него, не выглядело злым или раздражённым — оно было уставшим. Кэйа улыбнулся. — Да, извини за это. Но я решил наконец принять то, что случилось. — Что-то мне подсказывает, что возвращаться ты не хочешь, – в глазах теплилась надежда, блестело счастье и облегчение. Я бы вернулся, убеждал себя Кэйа, если бы это место не душило воспоминаниями и правдой моей ошибки. — Да, я пришёл попрощаться. Оба тяжело вздохнули. — Я не виню тебя за то, что ты ушёл, – глаза вцепились взглядом в его, – я просто не хочу, чтобы ты снова страдал, как тогда, – Кэйа точно знал, о чём он говорил. Если бы он мог отпустить, его сон не развалился бы от тяжести кошмаров. Чудесный сон. По крайней мере так он себе говорил. Оба в тишине дошли до камня, на котором были выгравированы новые имена. Мирно и спокойно отдыхая в тени большого дерева, любуясь бесконечными рядами виноградных лоз. Ничто не побеспокоит. Кэйа рукой провёл по камню, будто вспоминая лучшие дни и добрейшую правду. В этой тишине, не нарушаемой даже прохладным воздухом, он шептал небесам. Пальцы слабо сжимали пальто, желая впиться в руки под ним. Пусть тебе снится чудесный сон. Мягкий голос, нежная улыбка и смех, который согревал, словно солнце, а потом... всё исчезло. Кошмары прошлого. Он уже провалился в кроличью нору, и сейчас ему надо вернуться в чудесный сон. Мужчина за ним не сказал ни слова, не ему следовало говорить что-либо. Он уже привык к этой работе и никогда не был против в одиночку справляться с поместьем. Всё, что он когда-либо делал, — переживал за мужчину, что тихо шептал Архонтам. Может, он тоже чувствовал себя виноватым, что его постоянный отказ во встрече больше губил, чем помогал. Кэйа развернулся, и мужчина заговорил вновь. — Не волнуйтесь, сэр Кэйа. Я позабочусь об этом месте за вас двоих. Кэйа знал, он позаботится. Но всё равно не мог ничего поделать, кроме как извиниться, потому что это был он, кто бросил наследие своей семьи; чувствовал себя виноватым, даже когда знал, он не винит его. Теперь Кэйа мог по-настоящему улыбнуться и смотреть вперёд, в свой сон. Чудесный сон. — Спасибо, и прости меня... Эльзер. Он уже смирился с этим кошмаром прошлого. Теперь мог дальше падать в свой сон.(=^‥^=)
Люк вертелся и ворочался, ему было некомфортно в собственной коже. Он думал, погрузиться в аромат Кэйиной постели поможет ему. На мгновение это действительно помогло, как небольшая передышка, глоток спокойствия. До тех пор, пока всё не вернулось к нему в десятикратном размере. Он снова заводился, живот, который когда-то был голоден, больше не требовал пищи. Вместо этого нежное тепло, скопившееся там, превратилось в обжигающие угли, а затем в пылающий огонь, который заструился по венам. Обжигая кожу и сжигая кровь в раскалённом желании. Он почти мог почувствовать его прикосновения, призрачные искры появлялись и исчезали в тех местах, которых касался Кэйа. Хотелось снова чувствовать, как он касается. Тепло невинно появилось на щеках и руках; как Кэйа ласкал их своими грубыми ладонями и подушечками пальцев. Потом на губах, и как Кэйа боготворил их своими собственными мягкими губами и голодными укусами. Укусами. Может, всё это началось тогда, когда Кэйа укусил его за загривок, будто может поглотить Люка в любой момент. Как он мог заявить на него права. Что он и сделал, когда Люк бесстыдно искал его. Покусывая шею и плечо, оставляя их медленно расцветать красным и фиолетовым на чистой светлой коже. Люк вдохнул запах Кэйи на простынях и подушках, его собственный едва ли чувствовался. Голова утонула между подушками, но бёдра были подняты высоко, а хвост вздрагивал. Пытаясь свернуться вокруг чего-либо для комфорта. Ему нужен был Кэйа. Жар усилился, когда призрачные руки блуждали по его покалывающей коже, его собственные робко следовали после. Он вспомнил, что для него сделал Кэйа утром. Затуманенный разум всё ещё помнил тяжесть руки на своей плоти, и дразнящий палец на головке. Затем пальцы Кэйи, что вошли в него, растягивая, сгибаясь, вдалбливаясь и трахая. Он закусил подушку, пытаясь повторить всё это, скуля имя Кэйи и умоляя о большем. … Вернувшись домой, Кэйа не ожидал обнаружить Люка, отчаянно умоляющего о нём. Бёдра подняты и дрожат, пальцы трахают себя сзади, пока спереди он долбится в собственную руку. Люк пытался заглушить бессвязные стоны в подушки Кэйиной кровати, но их запах только больше опьянял его. — Кэйа-а, – позвал Люк громко, всё ещё не подозревая о мужчине в дверном проёме, который смотрел на него голодным взглядом, облизывая губы, словно сейчас будет пиршество. Крадясь, будто хищник, скидывая по пути одежду, не беспокоясь, куда она приземлилась. Не беспокоясь ни о чём, кроме непослушного котёнка на кровати. Слизь капала с красной дырочки, которую трахали отчаянные пальцы. — Люк, – голос Кэйи звучал глубже, темнее. Люк застонал, пальцы покинули проход; спина выгнулась, хвост подвинулся в сторону. "Кэй", громко в подушку простонал он, словно течная кошка, которой он и был. Его тело умоляло дать Кэйе трахнуть себя. Люк хотел этого, желал этого, где-то в его испорченном течкой мозге он понимал, что всегда хотел Кэйю. Кэйа не мог устоять от блюда, что было ему предложено. Он раздвинул его половинки и языком провёл по блестящей от слизи и привлекательной дырочке. Люк закричал, хвост бешено задёргался, как он потёк ещё больше. Кэйа с удовольствием всё слизал, медленно растягивая колечко мышц своим языком. Последовал бессвязный поток стонов, в основном состоящих из имени Кэйи. Когда он отстранился, Люк требовательно заныл. Мышцы задрожали, Кэйа схватился за подёргивающиеся бёдра хваткой, от которой точно останутся синяки. Он дразнил головку собственного члена, водя ею по мокрому входу. — Такой жадный, – сказал он, когда головка растянула колечко мышц, что легко впускало в себя, — такая шлюшка-кошечка, – Люк пытался насадится на дразнящий член; если растяжка ощущалась так хорошо, он хотел весь его в себе. Почему Кэйе надо быть такой чёртовой дразнилкой? — Прошу, ещё, – умолял он со стоном. Не ожидал, что Кэйа схватит его бедра, входя до упора. Заполняя его полностью. — А-ах, Кэйа-а, – он схватился за простыни, когда Кэйа начал медленно двигать своими бёдрами, бёдра Люка всё ещё в его захвате. Кэйа такой большой в нём, что Люк чувствовал себя заполненным, каждое неспешное движение по стенкам добавляло удовольствия к обжигающей растяжке. — Быстрее, – выдохнул он. — Да, принцесса, – ответил Кэйа, вдалбливаясь в просящую дырку, бархатные стеночки пульсировали вокруг него с каждым толчком. Люк застонал особенно громко, когда Кэйа попал в точку, что заставила его умолять о большем. — Да, да, там, ещё! Кэйа усмехнулся, вытаскивая член, вместо того, чтобы трахать его дальше, как он просил, нуждался. Люк почти зашипел, как вдруг оказался перевёрнутым на спину. — Хочу видеть твоё лицо, – потребовал Кэйа. Застеснявшись, Люк попытался спрятаться за руками, когда Кэйа вошёл в него снова. Зарычал, вцепляясь в бёдра, сгибая его почти пополам. Руки Люка взметнулись в попытке ухватиться хоть за что-нибудь, толчки выходили грубыми, а угол входа позволял трахать ещё глубже. Почти каждый толчок приходился по простате. Люк хныкал, слёзы зарождались в уголках глаз. Было так хорошо! Хвост обкрутился вокруг Кэйиной ноги, а костяшки пальцев побелели от того, как сильно он вцепился в простыни. — Ах, К-Кэйа, Кэй, – в глазах заискрилось, а тепло снова разливалось по животу. Он скоро кончит, и он знал, что Кэйа тоже, так как ритм стал беспорядочным и замедлился. — Мне... внутрь? – прорычал Кэйа, замедляясь, начиная надрачивать небольшой член Люка. Тот уже не соображал, потому что его Кэйа хотел осеменить его, сделать его своим изнутри с помощью своего семени. "Да", выдохнул он ответ отчаянно. Кэйа снова начал грубо входить в него, лаская член в ритм, пока его тело не затряслось, выстанывая имя Кэйи, а стенки не сжались вокруг пульсирующей плоти. Кэйа излился в него горячей спермой, пока Люк кончал себе на живот. Выжал его оргазм до последней капли, а после свалился на Люка сверху; кусая зацелованную до этого шею, пробуя солёную кожу на вкус, пока Люк не замурлыкал громко. — Я помогу тебе почиститься, – пробормотал Кэйа через некоторое время. Люк просто кивнул, чувствуя липкую влажность между бёдрами. Будучи вымытым и уже на чистых простынях, Люк свернулся рядышком с Кэйей, не желая ничего, кроме обнимашек. Кэйа был не против, нежно пропускал красные пряди сквозь пальцы, почёсывая пушистые ушки. — Я тебя люблю, Кэйа, – услышал он в перерывах между мурчанием, и этот сон не мог стать чудеснее. Он бы остался так надолго, даже навсегда. Со счастливым и удовлетворённым Люком, мурчащим и теревшимся о него своим носиком. И никогда в своей жизни он ненавидел мерцающий экран своего телефона больше, чем сейчас, особенно, когда это были не только сообщения — ещё и звонки. [Джин] Попробовал проигнорировать вибрацию, пытался просмаковать этот момент теперь, когда его сны стали такими чудесными. И всё равно, его всё ещё отвлекали. Он решил прочитать смс-ку. [Прости, что отвлекаю тебя от твоего выходного, но нам нужна помощь. Это срочно.] В их конторе всё было срочно, но Джин всегда была рядом с ним. Теперь он мог отплатить ей тем же. Высвободившись из объятий Люка, он встал с кровати, чтобы одеться. — Люк, мне надо уладить кое какие дела на работе. — Не-е-ет, – заныл Люк, цепляясь за Кэйю, пока тот пытался натянуть штаны. — Я скоро вернусь, родной, – поцеловал Люка в лобик, убирая его руки с себя. Мой чудесный сон, ты в безопасности. Он врал сам себе. Ноющая боль в затылке призывала его не уходить, только не снова. Ему действительно стоило прислушаться, так как сны, какими бы чудесными они ни были, легко разрушались. Прямо как его, что сгорели дотла. … Люк был раздражён, что его Кэйю увёл какой-то глупый мерцающий экран. Он бы терпеливо подождал, но минуты тянулись, как часы. Кот нуждается в любви тогда, когда он её требует, и насколько бы человеком Люк ни был, он всё ещё не мог избавиться от кошачьих нужд и собственничества. Он наматывал круги по гостиной, пытаясь развлечь себя хоть как-нибудь. Солнце зашло, и последние лучи окрашивали небо в фиолетовый цвет. Раньше ему нравилось наблюдать за заходящим солнцем через окна гостиной, чувствуя, как медленно уходят последние лучи тепла. Теперь это не приносило ничего, кроме ощущения проходящего времени. Он случайно пихнул одну из своих кошачьих игрушек, что всё ещё валялись вокруг, и она закатилась под диван. Кошачья половина разума мгновенно взяла вверх, и он сразу же прыгнул на пол, догоняя маленькую игрушку под диваном. Там оказалась необычная вещица. Небольшая коробочка, с которой он наверняка игрался, когда башни из полупустых коробок всё ещё возвышались в Кэйиной гостиной; когда он всё ещё был очень сильно котом и совсем не человеком. Маленький свёрток, который можно было бы так назвать из-за его формы и цвета, был коричневого цвета и обёрнут с четырёх сторон бечёвкой. В свёртке не было ничего особенного, кроме того, что на нём аккуратным почерком в уголке было выведено имя Кэйи. Любопытство Люка взяло вверх и, сдаваясь кошачьей натуре, он развязал бережно завязанную верёвочку. Коричневая бумага зашуршала, открывая скрытую под ней коробочку. Это была простая синяя коробка, а в ней — две золотые серьги, в каждой по голубому камню посередине. Люк уставился на них; они были один в один как те, что он подарил Кэйе. Под серьгами лежала маленькая записка с тем же красивым почерком: "В следующий раз не опаздывай". Он не знал почему или когда зрение поплыло. Когда тёплые слезинки покатились по щекам. Когда в груди так сильно заболело. Когда голова закружилась, обманывая мысли и воспоминания. А потом его будто ударило током, голова раскалывалась от боли. Он попытался схватиться за край дивана. Пытался победить танцующие в глазах чёрные пятна. Пытался дышать, но лёгкие не работали. Мышцы отказывали, и в последней попытке не свалиться на пол, он приземлился на диван. В глазах потемнело и всё, что он слышал, был белый шум в ушах. Женщина выглядела сурово, голос гремел, словно гроза. Она посмотрела на Люка сверху вниз, будто осуждая само его существование. — Судьба сложилась бы иначе, если бы у дела была я, – голос яростный, как трескающее электричество. — Ибо смерть неизбежна, – и рассмеялась. Фиолетовые молнии засверкали в тёмной пустоте, и Люк мог почувствовать, как поднимаются волосы, когда треск становился громче, и гроза стала почти оглушительной. Словно поражённый бешеным электричеством вокруг, тело сотрясалось. Боль, бесконечная. — Мы даруем тебе твою смерть.(=^‥^=)