Take me home

Заднюю площадку украсили длинными гирляндами, переливающимися под звуки бодрой музыки. Наспех и вполне тесно расположили столы неровными рядами, поставив на них миски с фруктами и бокалы с безалкогольным пуншем. Громоздкая пиратская шляпа съезжала с маленькой головы, почти сваливалась, и он танцевал, вечно придерживая ту руками. Плотная повязка скрывала один глаз, как и полагалось настоящим разбойникам, бороздящим просторы глубоких океанов. Деревянная сабля висела на поясе, длинные чёрные сапоги, неподходящие по размеру, сильно сдавливали ноги. Но Монро не жаловался. На фоне остальных, по его собственному скромному мнению, он выглядел лучше всех. Тело неловко двигалось под быстрый ритм очередного техно, которое раздавалось в то время со всех радиостанций. Летний ветерок трепал каштановые кудри, когда шляпа всё же слетела и осталась до конца вечеринки в руках. Он хотел сделать себе костяную ногу, но реализовать грандиозные планы не получилось. В общем доме царил настоящий хаос, и найти даже ножницы было большой удачей. У мальчишек костюмы получились лучше и разнообразнее. Девчонки предпочли образы нескончаемо отвратительных фей с неаккуратно вырезанными крыльями из картонных коробок. Каждая словно упала в цистерну с блёстками, позабыв принять душ перед дискотекой. Эдди ненавидел их тошнотворно-розовые платья в пол. И все они ругались, когда на подол наступали грязной обувью. — Так нехер надевать свои балахоны, — и Монро получил оплеуху от няни Сидни, проходившей рядом. И чтобы та не слышала крепких словечек и больше не распускала свои мозолистые руки, почти шипя обратился к ним всем. — Розовые идиотки. И Эдди больше с ними не говорил. Танцевал, пил пунш, таскал фрукты со столов, вполне нарочно наступал тупым девчонкам на платья, толкался локтями, проходя мимо компании очередных подружек, и даже успел ударить вечно плачущего Джереми. Ошибка. Сидни всё же оттащила за ухо в общий дом и поставила в угол. Но ненадолго. Притворно раскаивающийся Монро выклянчил прощение и вернулся на задний двор. Вечеринки в домах временного содержания, как он понял потом, полный отстой. Оказывается, в будущем пунш будет алкогольным, девчонки окажутся не такими противными и длинные платья найдут замену в облипающих топах и в коротких мини-юбках, открывающих вид на стройные ноги. В одиннадцать Эдди всё ещё радовался праздникам. Дням рождения, вот таким шумным вечеринкам, наверное, по каждому поводу, благодаря которому украшали общий дом и позволяли танцевать до полуночи. Всему, что приносило радость. Но только не Рождество. Двадцать пятого декабря отчего–то становилось так грустно, что он плакал несколько часов подряд, зарываясь с головой под широкое одеяло. Плакал навзрыд, не боясь насмешек старших. «Пла–а–кса» — тянул главный задира младших детей Стив, но Монро не обращал внимания. Солёные крупные слёзы вытирала заботливо Сидни, иногда проникаясь к воспитанникам большой любовью. А потом ругала, не выдерживая надоедливые громкие всхлипы, насильно натягивала на Монро заношенный костюм, тащила его за руку со второго этажа и грубо сажала на стул, надевая праздничный красный конус на голову. Резинка всегда больно впивалась в шею, принося удушье и дикий дискомфорт. Он чувствовал себя в такие моменты отвратительно плохо и сравнивал всех присутствующих с безвольными куклами, которых нарядили и подготовили к чаепитию. Обычно так играли девчонки: одевали своих игрушек, подносили пустые чайные кружки к их застывшим ртам и требовали веселиться. Колпак хотелось поскорее снять, но няня будто чувствовала такие моменты и натягивала его в ту же секунду на тёмные густые волосы. — Засунь этот колпак себе в жопу, — Эдди однажды не выдержал и нагрубил ей, снова получив оплеухи. Но больше всего выводила из себя улыбка Сидни, оголяющая жёлтые гнилые зубы, едкая и мерзкая. Няня говорила с ним с такой ненавистью, что мальчишке хотелось выбить из неё всю дурь. — Тебе в жизни придётся несладко, маленький Эдди Монро, — дежурная, стандартная фраза Сидни, въевшаяся в детскую голову. И дура сглазила. Наверняка сглазила, ведь после её увольнения всё пошло наперекосяк. Эдди забрали в первую фостерную семью. Родители ему не понравились. Жирный Саймон Блэк с запахом прокисшего молока изо рта, с невероятно толстыми пальцами, хватающими больно за запястья, кажется, заслуживал всего самого худшего. В детском доме при их первой встрече мужчина вальяжно ходил среди детей, осматривая каждого так тщательно, будто думал, какого взять на ужин. Ухмылка, искажающая его лицо, больше походила на оскал, а жадные глаза скользили по каждому и останавливались на детских лицах на долгие минуты. Он всё смотрел и смотрел, ходил кругами, лавировал гружёной баржой среди них, и Монро просил всех богов, чтобы жирдяй его не заметил. Но боги покинули Эдди, оставив его на растерзание. — Этот, — он ткнул в него указательным пальцем. И Монро подчинился. Собрал вещи, спрятал игрушки на самой глубине чемодана и попрощался со своими друзьями. Не забыл даже о девчонках, которым уже в дверях показал язык. Эдди снова обратился к богам спустя две недели. Он молил их, чтобы опекун лопнул от такого количества поедаемых гамбургеров и чтобы его жена Молли больше никогда не подходила к плите. Одноэтажный домик с каменной кладкой и с явно недоделанным ремонтом казался пристанищем самого Дьявола, куда сослали мальчишку за плохое поведение. Если в детском доме на Рождество его красно–зелёный носок наполняли углём, то здесь измывались и без конца наказывали. Забрали игрушки, вынесли из комнаты книжки, оставив только большую библию, и приказали сидеть тихо, так тихо, чтобы про Монро не вспоминали. И он сидел мышкой на кровати с пружинистым матрасом, болтал ногами и напевал едва слышно песни. Часто вспоминал общий дом, новую няню Кассандру, ненавидящую детей больше Сидни, с приятной улыбкой, но волосатыми руками и пролысиной на затылке. Здесь ему не нравилось. Комната была ярко–розовая, как платья у тех девчонок с дискотек, с отвратительно неудобной кроватью, с небольшим столиком, на котором стояли громко тикающие часы, не дающие уснуть по ночам. А самой противной в их семействе была малышка Джин с вечно затянутым на затылке конским хвостом. Она ходила в сером комбинезоне с большим карманом на груди, в чёрных дырявых носках со своим одноглазым мишкой, которого называла Бу, и с большим длинным прутом, бьющим по голым ногам невероятно больно. Безмозглый Саймон Блэк специально выбирал палку потолще, разрешая Джин наказывать Монро всякий раз, когда поведение мальчишки переставало быть идеальным. Эдди терпел. Терпел тиканье часов, мешающее спать, пружины, упирающиеся в бока, библию, которой убивал пауков и бесконечных комаров знойным летом. Терпел жгучую боль в коленях и голенях, когда отпрыск Блэков лупила от души по ногам, чесал красные глубокие следы от палки. И терпел даже тогда, когда сил терпеть, кажется, совсем не оставалось. И стойкость приняли сурово. Джин начала постоянно плакать, жаловаться без причины на Монро, выдумывая байки. Словом, делала всё, чтобы приёмного мальчишку сажали в чулан и не выпускали целый день. Особенно ей нравилось, когда Эдди запирали на замок в маленькой душной комнатке без окон с липкой паутиной и забывали оставлять воды. Он жалобно звал Молли, умоляя простить, но под дверью хихикала ябеда Джин и дразнила его плаксой. — Я возьму ножницы и ночью, когда ты, набитая идиотка, будешь спать, отрежу твои миленькие белые волосы. И спалю весь ваш дом, — Эдди говорил серьёзно, вполне устрашающе, и Джин со временем поверила. Поверила, что Монро сожжёт их семью и заберёт все-все игрушки. Жалобы девчонки прекратились, но маленького потрошителя продолжали наказывать. За любой проступок, без причин. И Эдди решил, что нужно возвращаться обратно в общий дом, к своим друзьям, к новой няне. Туда, где не запирали на замок и позволяли есть шоколадки после ужина. Любой ценой. — Жирный придурок, — Монро застал опекуна на кухне за разговором с Молли, которая варила очередной пересоленный, несъедобный суп. Волна непонимания озарила ненавистные ему лица. — Это твоей безмозглой дочурки. Длинные волосы, затянутые у корня чёрной резинкой, брошенные прямо на стол, неровно остриженные, казалось, разорвут опекуна на части. Не порция очередных гамбургеров. И, сидя на чемодане, ожидая, пока вызовут представителей дома временного содержания, Эдди дьявольски улыбался, не сводя глаз с первой фостерной семьи. Он запомнил их навсегда. И запах прокисшего молока, который буквально въелся в его одежду. Спустя пять месяцев приехала Мэри. Приятная на внешность женщина с длинными волосами цвета осени, с задорными веснушками на бледной коже лица, с накрашенными тёмно-красными губами, с вытянутыми, как ветки, пальцами и зелёными широкими глазами. Она так же ходила среди детей, внимательно слушала няню Кассандру и говорила каждому ласковое «привет». Монро, наказанный за разбитое окно, хоть и стоял в углу, но постоянно оборачивался и не мог отвести глаза. Красивая. Как из сказки про добрых волшебниц, в которых уже к двенадцати годам он перестал верить. Разумеется, Эдди обрадовался, когда его подозвали к воспитательнице и сказали, что нужно собирать вещи. И он собрал. Быстрее, чем в первый раз, уже не с такой щемящей грустью в сердце, почти не боясь очередной главы в жизни. У Мэри была такая же красная, как губы, машина с приятным запахом апельсина в салоне, с кожаными чехлами на сидениях и игрушкой на панели, которая забавно трясла головой на небольших кочках. Дом выглядел маленьким, но до безумия очаровательным. Ему выделили на втором этаже комнату с бледно-голубыми обоями, с мягкой, удобной кроватью, с компьютером, с книжным шкафом, с новыми игрушками в разноцветных упаковках. Больше всего понравилась гирлянда над кроватью, протянутая длинной волной по стене. Такая же, как та, что украшала задний двор общего дома. У Мэри был муж Эрик. Мужчина с густой бородой, хромающий на правую ногу, с глубокими шрамами на руках, лысый, отрешённый, иногда до жути пугающий, но всё же неплохой. Он часто читал Эдди перед сном, заботливо укрывал мягким одеялом и желал хороших снов. Иногда брал с собой на рыбалку и учил, как правильно нужно держать удочку и ловить рыбу. Мальчику купили большие резиновые сапоги для походов, тёплую курточку и просторную палатку, в которой он боялся спать один. Мэри готовила вкусно, пекла Монро шоколадное печенье и разрешала пить столько лимонада, сколько ему хотелось. Они здорово проводили время. Посещали театры и музеи, по вторникам ходили в кино на вечерние сеансы. Опекуны покупали мальчику солёный попкорн и шипучую газировку, позволяли ложиться спать после одиннадцати, дарили подарки. И Эдди был счастлив. Безумно счастлив. Кажется, что никакого детского дома не существовало, никакая Сидни не таскала за уши и не наказывала, заставляя стоять в углу по несколько часов, не было Джин, тучного Сэма Блэка, закрывающего в маленьком чулане на весь день. Всегда были Мэри и Эрик. — Сынок, — говорила женщина, и Монро плакал, потому что так его никто никогда не называл. Но потом случилось непоправимое. То, из-за чего Эдди до сих пор себя не простил. В саду за поливом очередной клумбы Эдди схлынул. Так быстро, что не успел понять, почему Мэри лежала в обморочном состоянии среди ярких кустарных роз, а Эрик, держа перед собой садовую лопатку, отмахивался от ребёнка с кроваво–красными глазами. Монро, плача как можно тише, сидел на чемодане и не сводил глаз со второй фостерной семьи. Он запомнил их навсегда. И ощущение разбитого на куски сердца, сжимающегося неприятно-сильно. Его возвращали раз за разом, как ненужную, порядком надоевшую вещь. За следующие несколько лет в общем доме он научился всему самому скверному. Научился курить сигареты на заднем дворе в тени больших рослых деревьев, выкидывать бычки за деревянный забор, научился материться так, что уши вяли, пить алкогольный яблочный сидр и доводить до истерики всех нянек, которые после Кассандры менялись почти каждые полгода. Спустя время пришла Нэн, молодая девчонка-студентка, практикантка с панически-огромными глазами, трясущимися руками и желанием сделать беспризорников лучше. Она задержалась на пару лет и очерствела. Больше никаких дружелюбных ноток в ее голосе не слышалось. Стальная выдержка была её лучшим оружием. Но Монро не сдавался. Подкладывал дохлых мышей, посыпал её постельное бельё красным перцем, задирал подол коротких платьев, мочился в цветы на подоконнике и обзывал каждый раз, когда она еле сдерживала слёзы. — Маленький злой потрошитель, — говорила Нэн. Она была существом Балам, с синим коротким мехом и с чёрными полосами, встречающимися ближе к носу, с золотыми свирепыми глазами, сочувствующая всем и напрасно. Монро и был маленьким злым потрошителем даже в пятнадцать. С развязным поведением, с безумной улыбкой, отпугивающей большинство детей, без друзей, с пачкой синего бонда под подушкой, с привычкой грызть ногти и пресекать всяческие попытки взрослых помочь. Няньки в Святом Иосифе перестали донимать, наставники — дёргать несносного мальчишку. Они игнорировали запах сигарет в его комнате, давали свободу и ждали лишь момента, когда в восемнадцать неуправляемый потрошитель выйдет за двери навсегда. Монро и сам ждал, когда закон позволит выпорхнуть свободной птицей на волю, когда он закончит школу и уедет так далеко, как только захочет. Дни сменялись днями, недели месяцами, оставалось чуть меньше года. Девять месяцев до дня рождения. Он был готов отсидеть миллион праздников Рождества, с красным колпаком, лишь бы время ускорилось и эти месяцы пролетели за мгновение. И однажды появилась она. С короткими каштановыми волосами, с зажжённой сигаретой в зубах на пороге общего дома, с рюкзаком через плечо, в рваных чёрных джинсах и непристойно коротком топике. С чёрными длинными стрелками, размазанной тушью, явно в пьяном угаре, с проколотым носом и такой очаровательной улыбкой, что Эдди сдался без боя. Он принял её правила, взял за тёплую руку, проводил девчонку до своей комнаты и угостил последней сигаретой из помятой пачки. — Ты живёшь один? — они сидели в его комнате после ужина и безбожно курили в открытое окно. — Один, — Монро не сводил с неё весь день восторженных глаз и наблюдал за колечками дыма, слетающих с ее приоткрытых губ, сложенных буквой «о». — Теперь нет, — она никогда не спрашивала разрешения и в будущем. Просто делала, если хотела. У Эдди появилась копия в женском обличии и близкая подруга Розали Калверт.

х х х

Бесшумно, почти на цыпочках Монро выбрался на кухню и сделал пару бутербродов. В комнате, сидя на кровати, он ел всухомятку и только потом догадался спуститься за чашкой кофе. В рюкзаке уже лежали учебники, пара тетрадок, конечно же, с несделанной домашней работой, мятые листы реферата, скаченного из интернета. Будильник сработал поздно, и он опаздывал на автобус. Пешком идти не хотелось, поэтому парень вполне быстро запихнул остатки завтрака в себя и вышел из комнаты второпях. Он натянул кеды, которые до сих пор не высохли, накинул куртку, забыв застегнуть молнию, нацепил шапку, убрав под неё непослушные кудри, схватил рюкзак и обернулся. Ник спал в гостиной, и Монро не понимал — это его нерушимая привычка или очередная волна недоверия? Лучи утреннего солнца падали прямо на его напряженное светлое лицо. Угрюмо сведенные брови очерчивали высокий прямой лоб, под ними — темные синяки, вестники болезни, едва заметные тонкие морщинки в уголках сомкнутых глаз… Уставший до безумия. Он сморщился вдруг еще сильнее, медленно потянулся на диване и уткнулся щекой в подушку. Сон, кажется, отступал, а Эдди все не мог оторвать от него взгляд. От этих бровей, от этих растрепанных волос, блещущих медью в тускловатом сиянии недавно проснувшегося солнца. Сердце на мгновение дрогнуло, а потом Монро словно дернуло в каком-то ужасном порыве смущения. Холодная дрожь прокатилась по всему телу. — Идиот, — раздраженно прошипел подросток, всё-таки найдя в себе силы открыть входную дверь, и вышел, наконец, в объятья бушующей зимы. За ночь снега выпало почти по колено, Портленд окрасился в ослепительно-белый. Автобус в итоге простоял больше получаса в пробках, двигаясь не быстрее улитки, и наконец привёз учеников в школу. Монро не особо торопился внутрь и пошёл искать подругу. Розали ждала его, как обычно, в конце парковки, за красным пикапом Тома Мерло. Девушка курила с красными от лёгкого морозца щеками, в длинной чёрной толстовке, больше на несколько размеров, в джинсах, на которых собственноручно сделала дырки маникюрными ножницами, в таких же кедах, как у Эдди. Рюкзак валялся на снегу. Тёмные глаза встретили его с недоверием. — Вау, тебя не запрели в чулане, — Калверт протянула красными от холода пальцами пачку сигарет. Монро благодарно мотнул головой и закурил. — Ник не такой, — Эдди защищал мужчину, всё ещё задаваясь вопросом, почему в его голове до сих пор томились воспоминания об этом красивом лице, увиденном сегодня утром. — А какой? — Розали не понимала резкой перемены, ожидая очередного осуждения. — Не такой, как все другие, — у него почему–то не нашлось слов для описания Ника, но внутри всё ещё дрожало сердце от мыслей об их вечернем разговоре. — Хороший. — Хороший? — подруга рассмеялась. — Прекрати, мне до сих пор стыдно, что я заставил его волноваться, — Монро ощущал себя виноватым, наверное, до сих пор не мог избавиться от этого липкого чувства. — Он думал, что я сбежал. — Серьёзно? — Розали выкинула свой бычок под ноги, втоптала окурок в снег и набросила рюкзак на плечо. — Меня искали копы. Вчерашний сержант оказался другом Ника и рассказал, как они всем участком шныряли по городу. Розали, он хотел позвонить судье и отказаться от меня. — Обратно в Святой Иосиф? — Калверт, как и Эдди, ненавидела общий дом всем сердцем и искренне была рада, что три месяца назад попала в приёмную семью Питерсонов. — Ты уже собираешь вещи? — Нет, идиотка, мы пришли к понимаю, и я пообещал стать самым послушным ребёнком на свете, — Монро направился к школе, схватив подругу за руку. — Мы всё уладили, ну, насколько это было возможно. — Тебе нельзя просрать шанс на нормальную жизнь, Эдди Монро, — она посмотрела на него совсем серьёзно, без тени привычной лёгкой улыбки. — И я его не просру, — парень был твёрдо уверен, что справится со своим непростым характером и отныне не подведёт Ника Бёркхарда. На третий урок они опоздали. Молодой преподаватель зарубежной литературы мистер Джойс, пребывавший в скверном настроении, назначил каждому из них час отработки после уроков, называемой среди учеников отсидкой, и пообещал позвонить родителям. Монро принял наказание и сказал, что исправится. Весь день он был молчалив. Преподаватели сочли это подарком, а Калверт приставала с расспросами о вчерашнем разговоре с опекуном. Но Эдди угрюмо смотрел на ланче в окно, завороженно наблюдал за искристыми снежинками, порхающими в непокорном танце, и искренне не понимал, почему всё изменилось. Гримм. Такое чудовищное слово, заставляющее существ испытывать всеобъемлющий страх, от которого сжимается болезненно сердце. Ужасно было видеть своё отражение в его глубоких, чёрных, как ночь, глазах. И Монро, впервые представ перед Гриммом, только ощутил, как подогнулись колени и мелкой дрожью затряслись руки. Подушечки пальцев покалывало, а кровь бурлила в ушах. Подросток возненавидел Ника ровно в тот самый момент, когда осознание коснулось юной головы — перед ним охотник на Существ. Бёркхарда хотелось уничтожить, в одну из бессонных ночей вспороть тонкую кожу на шее, вырвать сердце из груди, заставить молить о прощении за отнятые жизни далёких родственников, других существ. А потом Ник подкупил. Как оказалось, он неплохой. Не идеальный, безумный трудяга, возможно, даже честный коп, сажающий за решётку исключительно плохих парней, но далёкий. Чужой. Не такой кровожадный Гримм, каких он знал по рассказам знакомых существ или из книг, но всё же по природе своей враг. Но Монро понял, что не боится. Даже спустя пару дней ненависть в его душе не пробудилась. Его не запирали в чулане, не контролировали каждый шаг, давая время привыкнуть к новой обстановке, пусть просили сообщать о своём приходе из школы и делиться планами на вечер. Эдди всё же привык быть сам по себе. Самостоятельность равна свободе. И свободу он любил. Испытывать детектива вошло в привычку. Отвечать вопросом на вопрос, с упоением лицезреть жалобы преподавателей в дневнике, гордо показывать красные двойки в тетрадках, драться на парковке и приходить с синяками, нарушать правила, курить прямо под окнами дома и грубить. Но Ник не заслуживал такого обращения. И подросток понял это спустя время, но продолжил выстраивать между ними неприступные стены. Кирпичик за кирпичиком — и личная крепость Монро не поддавалась никаким штурмам. Хотя он видел эти попытки Бёркхарда прорваться сквозь оборону и стать большим в жизни потрошителя. А потом всё вошло в норму. Ник стал чуть ближе. Детектив оказался не таким надоедливым, не таким суровым и категоричным, вполне нормальным. Монро чувствовал его замкнутость и знал, что сам являлся причиной плохого настроения мужчины. Святой Иосиф и желание вернуться. — Ты просил его сдать тебя обратно. Конечно, Нику нужно время, — Розали оказалась чертовски права. Девушка понимала больше, чем говорила, иногда всё же позволяя себе влезать в голову друга и приводить в порядок хаотичные, иногда совсем уж нездоровые мысли. — Скажи ему, что передумал. Пока не поздно. И это самое «поздно» чуть не наступило вчера на парковке. Ник сказал, наконец, что нужно решение, хотя у Монро оно было всё это время. Нет, даже не решение, а твёрдое убеждение, что с Бёркхардом хорошо. Ему не делали плохо, но он поступал с ним в ответ отвратительно. Незаслуженно. Но этот нездоровый героизм детектива, его упорное желание сделать по-своему. Наперекор, кажется, всему детектив раз за разом выбирал работу, и это задевало Эдди за живое. Он переживал за Ника. Только решил открыться ему, как его чувства тут же растоптали. А после занятий Розали пригласила друга к себе домой. Монро был желанным гостем и с удовольствием заходил, по обыкновению задерживаясь допоздна. Обычно Ник возвращался с работы за полночь и не догадывался, откуда именно звонил ему подросток. Телефон был поставлен на беззвучный режим и благополучно забыт в рюкзаке. А потом, уже поздней ночью, раздался звонок в дверь приёмной семьи Калверт. Невысокого роста сержант показал значок и попросил собраться Эдди домой. — Слава Богу! Ты в порядке, — и Монро, сидя в полицейской машине, не понимал, зачем вообще приехал этот мужчина, почему он так тревожно смотрел на него. — А чего случилось, легавый? — Эдди задавался вопросом всю дорогу и не получал ответ. И за пару кварталов от дома Ника, в ночной пелене, рассеянной непрошенным светом фар, он понял, как облажался. — Я не буду лезть к тебе в душу, учить, как поступать правильно, кого стоит слушаться, а кого нет. Но запомни, Ник Беркхард — чудесный человек. Он поднял на уши весь полицейский участок, своего капитана, напарника Хэнка, сержантов, чтобы найти тебя, засранец. Не смей так больше поступать и пугать моего друга до усрачки. — Друг, не пойми меня превратно, а зачем искали-то? — осознание приходило невероятно медленно. — Ты сбежал. — Нет, я сидел у Розали и делал проект по химии. — Монро, ты пропал на несколько часов, не отвечал на звонки, не предупредил Ника, что задержишься у подружки, — сержант вёл машину по пустой дороге, иногда останавливаясь на светофорах, и смотрел на Эдди с едва скрываемым осуждением. — Это всё выглядело именно так. — Он правда так подумал? — Эдди словно не верил в происходящее. — Вы поругались с утра. Если бы Ник не ночевал дома после вашего разговора и не брал трубку, что бы ты сделал? — Ву решил помочь подростку посмотреть на ситуацию в другом свете. — Неужели ты бы не беспокоился? И Монро представил. Представил, как проснулся бы в пустом доме, не обнаружив Ника, наверняка бы схватился за телефон и позвонил тысячу раз. Несмотря на все их разногласия, Бёркхард больше не вызывал ненависти и заслуживал, кажется, чуть больше уважения, чем получал в конечном итоге. Поэтому Эдди бы сделал всё невозможное, чтобы найти Гримма, оббежал бы половину города, если бы потребовалось. Они остаток пути ехали молча. Сержант больше не говорил, следил за дорогой и отвечал на многочисленные звонки. Монро сбился, какое количество людей спросило, нашёлся ли подросток, как себя чувствует Бёркхард и можно ли сворачивать поиски. Именно тогда в машине он понял, что Нику не всё равно. На все тысячу процентов. Уже утром, за горячим кофе и сухим бутербродом, Монро дал себе обещание больше не лажать. Если он хочет задержаться в доме Бёркхарда дольше, чем на месяц, нужно уметь принимать. Принимать заботу Ника, его правила, брать в привычку доверять и заботиться в ответ, относиться к домашним обязанностям без протеста и делить детектива с работой. День прошёл незаметно и совсем уж быстро. Отсидку проигнорировать не удалось, и они с Калверт проторчали целый час в кабинете химии. Их заставили расставлять пробирки по полкам строго в алфавитном порядке, мыть парты и полы, протирать пыль на подоконниках, собирать учебники и относить их в библиотеку. Преподавательница проверяла тетради и не замечала учеников. Мисс Гриффин была женщиной неплохой, но Монро невзлюбила с первого взгляда. Она спрашивала его на каждом уроке, ставила безжалостно двойки, звонила Нику по несколько раз на дню и упрямо жаловалась, взывая опекуна к решительным мерам. Ближе к четырём Монро вернулся домой. На вешалке висело чужое длинное пальто с пёстрым длинным шарфом. Уже знакомый женский голос доносился откуда-то с кухни. Тон гостьи подростку не понравился — слышался поток упрёков. — Ник, я вернулся, — он позвал опекуна нарочно громко, не желая прерывать разговор, который наверняка его не касался. Но Монро ошибся, когда к нему вышел Гримм и одним жестом пригласил на кухню. За обеденным широким столом сидела Оливия Уолес. Такая же полная, как год назад, постаревшая, с глубокими морщинами, с близко посаженными к носу глазами за толстой оправой очков, с пучком редких волос на затылке, скреплённым по обыкновению шариковой ручкой. Клетчатые свободные штаны прятали её ноги, а чёрная приталенная блузка с белым крупным горошком рябила в глазах. Конечно, она смерила Монро пронзительно-недовольным взглядом и молча кивнула в знак приветствия. — Отлично, все в сборе, — Уолес ещё раз пробежалась взглядом по подростку, оценивая внешний вид и заостряя своё излишнее внимание на тонких кедах мальчишки. — Монро, можешь присесть рядом с Ником. Эдди подчинился и занял свободный стул с правой стороны, около детектива. Мужчина казался всё ещё больным, слегла злым, но таким же сногсшибательно красивым. Монро потребовались некоторые усилия, чтобы отвести от него взгляд, спрятать тупую улыбку, а затем осознать, что его приехали забирать. — Ты не так всё понял, — Гримм заметил эту перемену в лице подростка и поспешно добавил. — Нам просто зададут пару вопросов. Вот и всё. — Это вряд ли, — Оливия с ним не согласилась. — Вы потеряли ребёнка, Бёркхард. Это больше, чем зададут пару вопросов. — Послушайте, как я уже сказал, произошло недоразумение, — Ник будто устал с ней сражаться и едва громко выругался. — У Эдди разрядился телефон, и он забыл предупредить, что будет в гостях. — По словам администрации школы, звонок поступил около одиннадцати часов тридцати пяти минут ночи. Это по-вашему нормально? Ребёнок ушёл после занятий в три дня, а в одиннадцать ещё не появился дома. У вас это частая практика, детектив? — каверзные вопросы сыпались один за другим. — Вы понимаете, чем это грозит? Служба имеет право забрать ребёнка из семьи. — Нет! — Эдди испугался. Испугался так сильно, что рука сама нашла ладонь Ника и сжала под обеденным столом невыносимо сильно. — Да, если вы, юноша, продолжите сбегать впредь из дома, — Оливия, кажется, даже не вздрогнула от резкого вскрика. — Я не сбегал. У меня разрядился чёртовый телефон. Я весь вечер провёл у Розали Калверт, у моей подруги, мы делали проект по химии, — с напором ответил Эдди. — Вы совсем дура или прикидываетесь? — Господи, Монро, — Ник дёрнул его за руку, привлекая внимание. — Прошу тебя, не усугубляй. — О чём я и говорила. Тотальная распущенность! За две недели вы, мистер Бёркхард, не потрудились найти контакт с Монро и научить, как минимум, вести себя прилично в обществе взрослых людей, — та залилась дурной краснотой и обиженно поджала губы. — А ты, Эдди, научись держать язык за зубами! — Совсем дура, — больше подросток не сомневался в этом и продолжал закипать. — Вы прекрасно знаете, что я не сбегал. И никогда не сбегал. Даже от Блэков. Как бы ко мне плохо ни относились. — Эдди, я сам, — Гримм задохнулся от открытых оскорблений в сторону сотрудницы. — Просто помолчи. — Да, Эдди, помолчи, — Уолес тоже отбросила мнимую вежливость и стала той самой женщиной, которая забирала его из предыдущих приёмных семей, обвиняя совсем ещё мальчишку в дурном поведении. — Мы, кажется, договаривались, что ты постараешься избавиться от роли плохого потрошителя и будешь вести себя хорошо! А сейчас, когда ситуация довольно скверная, ты подставляешь своего временного опекуна ещё больше. — В любом случае, мисс, Монро не врёт, — Ник продолжал водить пальцем, перемещаясь с широкой ладони на длинные пальцы подростка. — У него правда разрядился телефон. Я переживал, что с ним могло что-то случиться, мы оба прекрасно знаем, какой стал Портленд и что происходит на улицах… — Вот именно, Бёркхард, мы все знаем, что происходит на улицах, в заказниках и в подворотнях, — Оливия бесцеремонно перебила Ника. — У нас есть все основания забрать сегодня Эдди в Святой Иосиф, подать прошение в суд о лишении вас статуса опекуна в связи с ненадлежащим присмотром за ребёнком. — Да вы, блять, видимо, шутите, — Монро всё-таки взорвался, сжав свободную ладонь в кулак. — Вы не только жирная, но и тупая! — Ещё и обсценная лексика, здорово вы взялись за его воспитание! — женщина демонстративно открыла блокнот и сделала заметку. — Нет, Бёркхард, на сегодня достаточно. Я составлю характеристику на вас обоих за прошедшие дни и передам как можно быстрее судье. С этим нужно что-то срочно делать. Мне всё ясно, в какую семью попал Эдди и каким неуправляемым стал! — Я тоже составлю свою характеристику судье и охотно расскажу, какие бестолочи у вас работают! — Эдди задохнулся от такой наглости Оливии, перейдя в открытое наступление. — Вы вообще слов не понимаете, да? Хотите, я на колени встану и поклянусь, что был у подруги? Можете прямо сейчас позвонить приёмным родителям Калверт, вы же помните такую? Розали Калверт, моя подруга. Конечно, помните, вы же её передавали Питерсонам. Сделайте хоть что-то, а не вешайте мне лапшу на уши и не запугивайте. — Я тебя задушу. Задушу и даже не пожалею, — Ник прошипел в самое ухо Эдди, грубо разорвав их переплетённые пальцы, и уже громче обратился к Уолес. — Мы с вами понимаем, что с Эдди непросто. Всегда. Он вспыльчивый, иногда грубый, но я сам настаиваю, чтобы его не забирали. Прошло не больше двух недель. Ничего не происходит за момент. Нужно время. То, что произошло, согласен, ужасно и отвратительно, но это произошло. Он искренне раскаивается! — Раскаивается? — женщина усмехнулась. — Я вас умоляю, Бёркхард! — Я приношу свои самые искренние извинения, Оливия, — Эдди притворно улыбнулся. — Мне жаль, что я нагрубил вам и снова вышел из себя. Вы знаете, как тяжело мне даются эмоции. Это не оправдание. Но мы с Ником за всё это время сделали большой шаг вперёд и нашли общий язык. Я клянусь, мне нигде не хотелось так сильно задержаться, ни в одной фостерной семье. Ник исключение. Я заверяю, он заботится обо мне, воспитывает, проверяет домашнее задание, готовит самую вкусную пасту на свете, стирает, убирает, Боже, да он идеальный опекун! Мне незачем сбегать отсюда. — Я принимаю твои извинения Эдди, — Оливия, кажется, выдохнула и сделалась чуть приветливее. — Но ситуация в корне не меняется. Я должна уведомить судью и составить характеристики на основании нашего сегодняшнего разговора. Мы обязательно рассмотрим дело, пригласим вас, Ник, отдельно на закрытое заседание, где уже будет решаться вопрос о дальнейшем пребывании ребёнка в данном доме. — Дура жирная, — выплюнул Монро, осознав, что женщина осталась непреклонной. Чтобы не усугубить ситуацию (да куда ещё хуже!), подросток сорвался с места и пулей выбежал из кухни, стараясь не оборачиваться. Печального, разрывающего на части взгляда мужчины он видеть больше не мог. В комнате было прохладно. Он бессильно упал на кровать лицом вниз, скомкав в руках плед. Всё испортил! Где сдержанное обещание быть самым хорошим ребёнком на свете? Где клятва Розали, что этот шанс не будет просран? Эдди затрясло. Его точно заберут в Святой Иосиф. Если раньше от одной мысли становилось неуютно, то сейчас болезненно страшно. А Уолес? Эта набитая дура, забирающая его из приёмных семей? Где она была раньше, когда над мальчишкой откровенно издевались? Били, закрывали в чуланах, оскорбляли, не давали воды целый день и кормили отвратительным рагу? Когда няньки в общем доме заставляли часами стоять в углу, придумывали тонну причин для наказаний, когда Сидни таскала за уши, Кассандра била по рукам за неаккуратную домашнюю работу, за двойки лишали ужина и забирали личные вещи? Где были все, когда Эдди Монро был самым несчастным человеком на свете? А сейчас, когда ему так сильно понравилось с Ником, грозятся забрать? Ник вернулся, когда он уже сидел на кровати, отрешённо глядя перед собой, теребил пальцами край футболки, иногда нервно дёргая головой. Вид опекуна расстроил ещё больше. Уставший, словно с поля битвы, правда, без крови, но вроде бы с победной улыбкой. — Ты в порядке? — теперь пришла очередь Ника садиться рядом с подростком и теряться в словах. — Думаю, что да, — Монро боялся услышать правду. Что угодно, но только не она. — Монро, оказалось всё хуже, чем я думал. У них правда есть основания пойти с прошением в суд, чтобы лишить меня временного опекунства над тобой. Если дойдёт до разбирательств, тебя могут поместить в дом временного содержания, но на данном этапе они не могут тебя забрать. Прошение должны сначала взять на рассмотрение, а только потом в крайнем случае удовлетворить. Через несколько дней меня вызовут к судье, после этого мы поймём, что делать дальше. Но сейчас ты под большим прицелом. Умоляю тебя, не наделай глупостей. Особенно в школе. Не дерись, не вступай в конфликты, не спорь с мисс Гриффин, делай домашнее задание, старайся, появляйся дома сразу после занятий, не ходи в гости к друзьям, пусть лучше приходят к нам. — Ник, мне пиздец как страшно, — к подростку снова вернулась нервная дрожь. — Знаю, мне тоже страшно, — Ник осторожно погладил того по спине, стараясь утешить. — Просто нужно верить в лучшее. И не грубить Оливии Уолес. — Сделай всё, чтобы меня не забрали, — Монро обнял его, уткнувшись носом в плечо. Руки мужчины приняли его и обняли в ответ. — Сделаю, — Бёркхард был обескуражен, но приятно удивлён. — Только без тебя мне не справиться. Не в одиночку. Умоляю тебя, будь умнее. — Буду. Пропасть между ними сократилась так же быстро, как и образовалась. Монро понравилось обнимать мужчину. Хотелось стать неотъемлемой частью его жизни. Только вот теперь серая грозовая туча могла разорваться над их головами в любую секунду, обдав промозглым, ледяным дождём. Эдди пообещал им обоим, что станет лучше. Снова.