Фотосалонъ

Насколько приятен был вечер субботы, проведённый в диалогах с Мироном на крыше, настолько же отвратительным вышло воскресенье, когда Ваня, прилетевший в салон на крыльях вдохновения, был встречен отвратительной картиной. Половина стены и вся вывеска «Фотосалон Евстигнеева» была загажена какой-то дурно пахнущей жижей, вылитой, как он полагал, с этажа выше. Та же субстанция — не то помои, не то что похуже — разливалась лужей перед порогом, а рядом кто-то выкинул полную пепельницу. В довершение картины окно сверху было разбито, и оттуда торчали ножки какого-то мебели. За полтора года, что он снимал это помещение, не слышал от соседей сверху ни скрипа, ни вздоха, а тут нате пожалуйста. Стучаться к ним оказалось бесполезно, в квартире было тихо как в гробу. Впрочем, всё прояснилось, когда Ваня отправился в подсобку к дворнику. Самого его на месте не нашлось, только совсем сухонькая старушка, вязавшая на спицах. Она, тем не менее, была в курсе всех новостей. — Старая барыня померла, сын её в наследство вступил и закатил гулянку на радостях. Господа дрались чего-то и какую-то гадость вам на табличку вылили. А мой-то, видать, посмотрел на них как-то что им не понравилось, ну они ему и по роже. Нос разбили, и между собой подрались ажно того поболее. Любка его в больницу повела, а за господами жандармы приехали, и всех того. Сообразив по итогу, что остался с вонючей проблемой один на один, Евстигнеев горестно вздохнул и вернулся к месту бедствия. Часть его требовала убрать безобразие немедленно, другая страдала, что негоже лилиям прясть, и прикасаться к помоям не желала. Небо, как назло, не проявляло никаких признаков скорого дождя, сводя на нет все шансы, что всё исправится как-нибудь само собой — скорее что жижа засохнет и сделается только хуже. Подуспокоившись, Ваня вспомнил, что за пару кварталов от фотосалона было место, именуемое работной биржей — там собирались мужики, которых подъезжавшие приказчики могли нанять буквально на несколько часов: погрузить чего-нибудь, наколоть дров, пруд осушить, и всякое в таком духе. Там он поторговался немного, нанял одного, на вид вроде трезвого — отправил его всё в ту же дворницкую подсобку за стремянкой и тряпками. И наконец, наконец-таки, занялся проявкой плёнки, мигом забыв про все печали кроме той, что хотелось заполучить ещё один снимочек Мирона Яновича. Просто портрет, самый простой, и он уже был бы счастлив. Почти сразу, как он закончил укладывать плёнку на проявку, в дверь постучали. — Добрый день, Иван Игоревич, — поздровался Кирилл, никак не комментируя увиденное на улице, — Мирон Янович в Москву по делам уехал, а меня прислал к вам с лентами, чтобы вы по цвету подобрали к фотобумаге. — Прекрасно выглядите сегодня, — сказал Евстигнеев. «Очень свежо для человека, который вчера весь вечер… развлекал посетителей». — Ой, вчера повезло ужасно, мой любимый клиент пришёл. Так вот можно с ним дело сделать и так на груди у него и прикорнуть, а тот и не против. Я сплю себе спокойненько, а денежки за приём капают. До чего люблю людей, которые не напоказ щедрые, а и когда никто не видит! — Но вы же видите. «Что за привычка у них у всех себя за человека не считать?» Кир только хмыкнул и достал из большого конверта образцы лент. Половина были в тон бумаги: белая, молочная, бежевая и бежевая потемнее, чуть зеленоватая и чуть розоватая, а остальные контрастные, но ничего попугайного, только классические «книжные» цвета: рубиново-красная, тёмно-синяя, тёмно-лиловая и бурая. — Какие скажете, такие и купим. Ваня разложил на столе разные виды бумаги, принёс несколько уже распечатанных и карточек и принялся подбирать, а Кирилл завёл занимательную беседу. — Вот уже скоро и альбомы готовы будут, правда? Мирон Янович говорил… Он просто сказал, что может за ваши услуги нашими рассчитаться, буде вы изъявите на то желание. И вот ужасно любопытно стало, кого же вы выберете. Вы нам, видите ли, всем пришлись по сердцу. И только маман за дверь, мы давай обсуждать. Знаете, у нас все там в душе маленькие сплетницы. Ваня покраснел и попытался увести разговор от истинного объекта своих желаний. — И кого бы вы мне, хм… порекомендовали? — Ооо, задачка-то как раз в том, что мы всех ваших предпочтений не знаем, можем только догадываться. Кто по первому разу приходит, обычно все или Данечку хотят, или Джона, ну как на подбор просто. Только я вам сразу скажу, есть причина почему у них в цене разница. Если у вас прибор сильно большой, или вкус на странности какие-нибудь, Джон на это не полезет ни за какие коврижки, и заставлять его никто не будет. — Что вы имеете ввиду под странностями? — осторожно уточнил Ваня. — Ну, скажем, не далее как вчера один месье у нас пожелал вином поливать и облизывать — не буду говорить кого, просто в виду имейте. Воображение услужливо подсунуло картинку, как он подобное можно проделывать с Фёдоровым и его любимым сортом белого. Ваня прикусил губу, но вслух сказал только: — Неужто это так сложно или неприятно? — Вам правду или отшутиться красивенько? — Правду. — Это щекотно. Не везде, но в некоторых местах. А если над клиентом рассмеяться, они такое ой как сильно не любят. Некоторые даже ударить могут. Я так даже один раз словил по щам за смех, но Мирону Яновичу не рассказал, сам виноват всё-таки. Он потом недоумевал ещё, чего клиент больше не ходит. Но вы не думайте, что такое верх извращения, это я просто для примера рассказал, пробую понять где границы ваши. — Пока не дошли до них, — пожал плечами Евстигнеев. — Всякое бывает, правда. Он кстати, когда моложе был, любили его в женское переодевать. — Мирона? — спросил Ваня, забыв на секунду про отчество, но Кирилл, кажется, не обратил внимания. — Ну да. Вам это может показаться странным, у него ж не самая миловидная мордашка, но он очень хорош в этом, даже теперь. Настоящая царица, такая, знаете, ух. На хромой козе не подъедешь. Он редко работает сейчас, очень редко, и цен я не знаю… но это он сам не хочет, а спрашивают его до сих пор. И тут как с Владом, того все просят говорить. Кто-то хочет чтоб им шептали приятное, но много тех кому нравится прям, когда их унижают в постели. Приходят именно за этим, как именно ебёт — не суть, только чтоб говорил, говорил. Вот и с Мироном так — Оксана, Оксана. — Вы его между собой Мироном называете? — А вы с ним разве нет? — ответил Кир вопросом на вопрос. — Мне кажется он так полюбил с вами беседы вести, ну, помимо того, что от вашего мастерства в восторге. Там очень не хватает друга, я думаю. Все слишком как к божеству к нему относятся. И когда появляется кто-то извне, знакомый с ним как с Мироном Фёдоровым, а не как с идолом всего предпочитающего мужчин Петербурга… конечно он тепло к вам отнёсся. Я думал, вы на ты с ним уже. — А. Ох. Кирилл быстро сообразил, что что-то не то сказанул, и тут же ловко вывернулся. — Хотя кто вас интеллигентов знает, господи, вы ж можете годами ходить вокруг да около. У дворян и купцов, вон, даже муж с женой друг друга по имени-отчеству величают. — Так и есть. — Как думаете, у евреев тоже так? — после некоторой паузы задался вопросом Кир. И действительно. — Даже представить не могу, — искренне ответил Ваня, — они ведь даже не на русском дома меж собою разговаривают. Вроде. — Эк у нас с вами разговор завернулся, — улыбнулся Кирилл и оперся локтями на стол, разглаживая ленты перед собою. — Возьмите Витальке синюю, как Волга его любимая. А вот этот цвет один в один с фотобумагой. Розовый какой-то мерзковатый, чёрт дери, как я сразу это не увидел? — Наверное вы при другом освещении покупа… — Блядь!!! Огромное витринное стекло, которым так гордился Ваня, разбилось вдребезги, и нанятый им мужик влетел внутрь салона вместе со стремянкой, проехав ещё пять аршин по паркету и оставив за собой кровавый след по осколкам. — Жив? — первым опомнился Кир. — К сожалению, — прокряхтел мужик. — Везучий. Нам срочно водка нужна, и пинцет. — Пинцет? — только и выговорил Ваня, а Кирилл уже успел снять с себя рубашку и теперь уверенными движениями рвал её на бинты. — Ну да, а чем вы карточки из раствора вынимаете, не руками же? — Да, пардон. Пока Евстигнеев ходил в тёмную комнату за пинцетом, Кирилл перенёс бедолагу на диван и как-то сам умудрился найти бутылку шустовки, хотя стояла она и не на самом видном месте. — Так, лежим не нервничаем, в небо глядим, за руками не следим, я с малолетства раны перевязывать умею, так что не бздеть пожалуйста, господа хорошие, все живы будут и даже здоровы по большей части… — Ой, мамочки, — раздался голос с улицы жены дворника, которая, как Ваня помнил, работала кухаркой у большого семейства из дома напротив, — Иван Игоревич, что стряслось у вас-то? — Скользкое дерьмище, — прошипел сквозь сжатые зубы незадачливый работничек. — Здравствуй, Любушка. Исключительно неудачный день у нас сегодня, — вздохнул Евстигнеев, оттаскивая в сторону треснувшую стремянку. — Любушка, дорогая, будь добра нам услугу оказать, — нашёлся Кирилл, — сбегай на Троицкую, и там справа от фасада с голубями зайди в подворотню, и постучи в окошко увитое виноградом, спроси Женечку. Скажи — Ивану Игоревичу в его фотосалоне срочно помощь нужна, и что тебя Киря Анатольев прислал. Вот, держи денег немного. — Уже бегу, — живо согласилась она, развернулась на каблуках и поспешила выполнять. — Это вы за кем таким её отправили? — напрягся Евстигнеев на незнакомое имя. — Женечка — это Мирона Яновича правая рука, во всём ему помогает. Решим сейчас вопрос с витриной вашей. — Простите великодушно, — просипел мужик, — стремянка под ногами поехала, а хвататься не за что было. Господи, вовек теперь не рассчитаюсь. Отродясь у меня таких денег не водилось, сколько это стекло стоит. Ваня вообще-то не собирался требовать долг с явно неимущего и едва ли виноватого, но возразить не успел. — Ты когда в последний раз в бане был, мил человек? — полюбопытствовал Кирилл, сдирая с того остатки разодранной, да и без того видавшей виды рубахи. — Не помню, — засмущался работяга. — Смотрим в потолок! — бодро скомандовал Кир, взял со стола ножницы и в три счёта срезал клочковатую бороду. Стряхнул, присмотрелся. Убрал со лба прилипшие пряди. Мужик оказался куда моложе, чем Ваня думал изначально, со взглядом живым и любопытным, но очень страдающим. Что не удивительно, учитывая что вся правая сторона тела у него была сплошь усажена осколками, чудом что в шею ничего не попало. — Слушай, а это не ты ли вечерами в Летнем саду стихи собственного сочинения читал, пока городовой не выгнал? — Ну… да, я. «Вот уж точно, город — родина поэтов», подумал Евстигнеев. Даже голодранцы стихи пишут. Но значит грамотен хоть мало-мальски. Уже хорошо. — Нудные — жуть, аж спать хотелось. — Извиняйте. — Звать как? — Борис. — Сдаётся мне, Борис, придётся тебе ущерб этот у Ивана Игоревича ещё дооолго отрабатывать. Но сначала мы тебя подлечим и вымоем. И накормим. А то вон живот-то впалый какой, будто у собаки бродячей. Зато вшей нет, и то счастье. — А вы, простите, сам кто будете? Ангел небесный? — Это смотря кого спросить, — лукаво улыбнулся Кир. — Ангел он только когда трезвый, то бишь нечасто, — раздался строгий женский голос. Незнакомая боевого вида барышня приподняла юбки и зашла в салон прямо через разбитое окно. — Здравствуйте, господин фотограф. Рассказывайте, чего он тут натворил. — Иван Игоревич, знакомьтесь, это Женечка, помощница Мирона Яновича. Жень, это Иван Игоревич. — Наслышана, — коротко отозвалась Женечка, глядя Евстигнееву прямо в глаза. — Были о вас весьма лестные отзывы… Это ты там у порога наблевал? — повернулась она к Кириллу. — Эй, я вообще сегодня как стёклышко, извините за каламбур! — взвился тот, — Я только ленты принёс, чтоб цвет подобрать для альбомов. Прихожу, у дома балаган, на втором этаже явно была весёлая ночка. А Иван Игоревич нанял вот человека вывеску отмыть, только он, бедный, поскользнулся там, да приземлился так не совсем удачно. С ним-то я справлюсь, а вот про витрину сообрази пожалуйста, ты же знаешь всех. И стекольщиков, и столяров, и кто там нужен чтоб буквы нарисовать заново. — Надписи я сам на стекле рисовал, — вставил Ваня, грустно пиная кусок стекла с почти целым словом «ретушь». — Талантливо, — отозвалась Женя. — Это ж рублей в пятьсот встать может, так что чтоб дешевле было, соберём-ка в вёдра всё битое и на переплавку отдадим. И, не успел Ваня спросить, почему вообще они оба твёрдо уверены, что должны господина фотографа выручать в этой истории, Женечка отправилась в дворницкую за рукавицами. Кир продолжил вынимать из пострадавшего осколки, приспособив под них один из лотков для проявочного раствора. С пинцетом он был бы даже похож на настоящего хирурга, если бы не сидел без рубашки, сверкая парочкой сочных следов от поцелуев на плече. Вернувшись, Женя достала из сумочки невесть что там делавшую портновскую ленту, деловито обмерила окно, пока Ваня собирал осколки. Записала размеры, что-то прикинула в записной книжице, покачала головой и тоже принялась за уборку. — Закроем ставни, нечего зевак развлекать, — сказал Евстигнеев, — Простите, что я по первости повёл себя так беспомощно, будто сам дитя малое и никогда в жизни в форс-мажор не попадал. Парень больно шустрый и вас вызвать решил до того как я успел сообразить, о ком речь идёт. Я ведь даже и не знал о вашем существовании, Джон упоминал вас, но сам Мирон Янович — ни разу. — Он старается обо мне поменьше говорить, и правильно делает, — ответила Женечка тихо. — Идёмте-ка на снаружи дособираем, — добавила она уже громче. — Барышня, при борделе живущая, это всегда незавидное звание, даже если известно, что там заведение мужское, — они оба наклонялись низко к мостовой, и голос её прохожие не расслышали бы за гомоном улицы вокруг, — Всех из грязи повытаскивал. Один из-под суда, другой одной миловидностью своей всему приходу добродетель расшатал, этот вон артист так вывернулся, что скакать конём уже может, а пьёт всё одно как лошадь… А я прямиком из больницы для душевнобольных. — Вы выглядите более чем душевно здоровой, — удивился Ваня. — Теперь-то да. Мирон достаточно повидал эскулапов в Англии, чтобы научиться и здесь не доверять до конца их выводам. И не буду отрицать, что со мной действительно что-то не в порядке, но то, как с этим пытались совладать… я не считаю это правильным. Просто знайте, я никогда серьёзно не вредила никому, кроме себя. Они помолчали немного, продолжая убирать. Женя невозмутимо смела в совок окурки, хотя прохожие с удивлением смотрели на барышню в хорошем платье и с метлой. — Евгения… Женечка, — начал Евстигнеев осторожно, — Я польщён вашим доверием и рад ему, и невероятно благодарен за помощь, но должен признаться, я не понимаю, чем обязан такой открытости ко мне. Смею думать, что не к каждому Мирон Янович так относится. Он выглядит довольно закрытым человеком. — Ха. А вы весьма неглупы, Иван Игоревич, действительно. Он вас проверил тысячу раз, когда вы даже о том и не подозревали, просто глядя на ваше отношение к людям, отличным от вас. Как вы ведёте себя с людьми других наций, и теми, кто ниже вас по сословию. Прощаете ли вы людям их недостатки или станете высмеивать. Влад же при вас галушки с салом ел. — И что? — не понял Ваня. — Не амброзией же небесной ему питаться. — Не поверите, сколько непрошенных мудрейших советов в такие моменты может из людей выливаться. А уж сколько мы наслушались про то, как Виталика из заведения вышвырнуть надо, не пересчитать. — Боже мой, как по мне, так его очень легко вовсе не замечать, если не нравится. Даже слишком легко... Там же тише воды, ниже травы парень, кому мешает? — «Мирон Янович, зачем вы его взяли, это же не ваш класс, он вам портит репутацию, ко-ко-ко», — спародировала Женя брюзжащий мужской голос, — Только судя по доходу, что-то всё никак не испортит. И Окси, тот смотрит на всё, ваше отношение к каждой маленькой детали. Он делает выводы, и я склонна следовать за ним. И да, я знаю что он ошибался раньше в людях, один раз даже при мне. Но я больше верю тому, кто обжигался, чем тому, кто услышал что пламя опасно, и потому никогда и не лез туда. — Я, пожалуй, второго пошиба, — честно признал Евстигнеев, когда они потянулись вдвоём за последним куском стекла. — Я слишком многого боюсь и слишком редко рискую, хотя и не несу ответственность ни за кого, кроме себя самого. — Пожалуй, такие люди тоже нужны миру, господин фотограф. Меньше обращайте внимания на мои красивые фразы. У нас там ещё один любитель пообжигаться с оборванцем с работной биржи флиртует, что делать будем? — А разве его можно остановить как-то? — Никак, вы правы. Только ставки делать, когда этот бедняга поймёт, что имеет дело с проституткой, и сам отчалит.