***
Корабль ожидаемо оказался на автопилоте. За непродолжительный полет Виола смогла немного унять свои эмоции, чтобы хотя бы не рыдать на виду у посторонних. Через небольшое окно она видела, как махина снижалась над крышами домов. Казалось, что еще только вчера большинство из них было разрушено. При приземлении транспортник слегка тряхнуло, после чего раздался резонирующий гул снижения оборотов. Шум двигателей снаружи фюзеляжа стал намного тише. Боковая аппарель распахнулась и опустилась на брусчатку. Отстегнув себя от пассажирского кресла, Виола вышла из корабля, игнорируя перешептывания и удивленные взгляды мирных жителей, которым пришлось разойтись от места посадки. Она сошла на землю в том же самом парке, откуда похожий транспортник забрал ее четыре года назад. В день, когда ее жизнь сделала крутой поворот. Как оказалось, это был путь в пропасть, и Виола едва не сорвалась в нее только благодаря отцу. Корабль за ее спиной вновь взревел двигателями и поднялся в воздух. Достигнув пешеходной дорожки, Виола продолжила идти по хорошо изученному пути. Погода была до противного солнечной. Хотелось вернуться в ту мрачную, холодную ночь, когда в глаза не бил дневной свет, а улицы пустовали и идти по ним не было так тошно. Дотащив себя до родного района, Виола с замиранием сердца оглянула свой дом. Недавно перекрашенный, как и многие другие вокруг, он ничем особым не выделялся. Здесь она выросла. Виола не видела его сколько… Меньше месяца? Две недели? А чувствовала она себя так, будто очутилась в далеком прошлом. Не успела она дойти до порога, как дверь ей в спешке открыла мать. Во взгляде синих глаз Клэр, самой сильной женщины, которую только знала Виола, читалось пережитое горе. В ту же секунду она бросилась к дочери и обняла ее, едва не сбив с ног. — Виола, милая… — причитала мать, прижимая ее к себе и целуя в щеку. — Я думала, что потеряла тебя… Подняла всех на уши, уже готова была… Что же ты так? Почему не сказала? Ты же для меня самое дорогое в жизни… Виола хотела ответить ей, отдаться теплому, согревающему сердце чувству заботы, просить прощения за собственную глупость. Сказать матери, как сильно она ее любит. Но говорить Виола больше не могла.***
Клэр поставила на стол тарелку с бульоном и сама села рядом. Обычно супы она готовила только на ужин. Теперь же твердую пищу Виола вряд ли сможет нормально есть в ближайшее время, и неизвестно — изменится ли это. Узнав о страшном ранении, Клэр хотела сразу же отвезти ее в больницу, но Виола кое-как жестами заверила мать, что ее жизни больше ничего не угрожает. Для походов по больницам, которые, наверное, все равно ей не помогут, она была чудовищно уставшей. И голодной. Расположившись на соседнем стуле, Клэр с грустью наблюдала, какими мучениями дочери давалась каждая ложка. Виола ничего не ела почти трое суток, но именно из-за болезненности она отказалась от пищи в доме Рози после ухода Люцифера. Она воду-то с трудом пила и надеялась, что на следующий день ей станет хоть немного лучше. Лучше не стало. — Давай я все же запишу тебя на завтра, — мягким тоном произнесла мать. — У меня есть знакомый среди врачей, он может посоветовать специалистов. Через силу проглотив очередную порцию бульона, Виола кивнула, просто чтобы закрыть эту тему. Им предстояло обсудить еще очень многое, а она не была уверена, сможет ли на все дать ответ. — Перед твоим приходом мне пришло сообщение, — вновь заговорила мать. — Не на телефон. На сетчатку глаза. Что ты жива и возвращаешься домой. Отправитель неизвестен. Клэр сделала паузу. Было видно, что она старалась не давить. — Не все могут отправлять сообщения истребителям. Если бы это был Бенедикт, Алексей или кто-то другой из командиров, я бы увидела имя. Но я знаю, что это за тобой нам вчера пришлось отправить корабли. Я направляла экипажи, пускай и не видела всех подробностей. Виола вздохнула. Как раз то, о чем упоминал Михаил. В тот роковой час за нее дрался не только отец, но и косвенно мать. — Я сразу заподозрила, что дело в тебе, когда поступил приказ, — Клэр покачала головой. — Все слишком хорошо складывалось. А теперь я не могу перестать думать о твоем загадочном друге. Это ведь по его инициативе тебя должны были выручить? Виола лишь робко глянула на нее, после чего опустила взгляд к чашке. — Помощь в поступлении в военную академию тоже он оказал, по всей видимости. И учили тебя там явно не дронами управлять. Оповещение о полевых учениях было фальшивым. Виола отложила ложку. Она больше не решалась поднимать глаза из-за терзающего чувства вины. Мать так тихо и спокойно говорила, вскрывая всю ложь, которую приходилось утаивать годами, что хотелось провалиться на месте. А ведь эти проклятые дроны тоже были частью ее программы, только не главной. Знания оттуда она использовала, чтобы по возвращению домой она могла продолжать вводить мать в заблуждение. — Получается, что все эти два года тебя готовили к отправке в Ад. Приподняв руку, Виола на пальцах показала, что все четыре. — То есть, все началось с года нападения? Виола кивнула. — Понятно… Кем бы твой друг ни был, он явно занимает высокое место в иерархии ангелов. Обычным людям столько власти не доверяют. Снова наступила пауза. Клэр понадобилось время, чтобы продолжить разговор. В тишине звучало тиканье кухонных часов. — Я не знаю, что ты делала там, рядом с отцом, но это наверняка было важным как для тебя, так и для того ангела, который решил воспользоваться твоей родственной связью. Виола скрестила пальцы, прикрыв ими губы. Клэр наклонилась к ней и погладила по голове. — Поговорим обо всем позже, — перевела она тему, видя, как ей тяжело. — Попробуй доесть, а я пока приберусь в твоей комнате. Отдохнешь. А завтра поедем к врачу. Виолу и правда клонило в сон, но все было не так просто. Сильная тревожность после смерти не дала ей вчера заснуть. Сейчас же она находилась дома, рядом с любящей матерью. Но для надежности хотелось чего-нибудь в качестве снотворного. Поднявшись со стула, Виола нашла ручку, сняла с холодильника один из стикеров со списком продуктов и, вернувшись к Клэр, на обратной стороне написала просьбу. — Есть мелатонин, — сказала мать. — Посмотри в аптечке снизу справа. Одной-двух таблеток хватит. Но сперва доешь. С этими словами Клэр ушла из кухни. Виола посмотрела на оставшийся бульон. Собравшись с духом, она взяла чашку и принялась пить свой ужин так, чтобы долго не мучиться. Перетерпев боль нескольких глотков, она опустила тарелку и шумно выдохнула. Лучше уж так, чем спать с пустым желудком. Вытерев салфеткой губы, Виола подошла к шкафчику напротив раковины, выдвинула нижний ящик и достала оттуда упаковку снотворного. Вместо двух таблеток она выдавила из пачки сразу три и запила все взятым из холодильника вишневым морсом. Через пару минут вернулась мать. — Постельное я поменяла, — сказала она, убирая пустую чашку со стола. — Можешь идти спать. Виола в благодарность кротко улыбнулась ей и ушла к себе в комнату. Закрыв за собой дверь, она рухнула спиной на кровать. От не успевшего нагреться одеяла по коже прошел холодок. Пробыв в жарком Аду всего пару недель, Виола действительно успела отвыкнуть от местной прохлады. И… разуться на пороге она тоже забыла. Стянув с себя обувь, Виола, не раздеваясь, плотно укуталась в одеяло и легла на бок, лицом к стене, с надеждой, что хотя бы сегодня у нее получится отдохнуть. Потому что дальше покоя в своей жизни она не видела.***
Духота. Сладкие запахи режут нос. Пропитанный духами и потом воздух походит больше на вонь. Но даже его вдруг начинает не хватать, когда грудь сжимается от страха, и ее с чудовищной силой вдавливают лицом в простыню. Низ живота пронзает болью, и немой крик выдирает остаток кислорода из легких. Снова вдохнуть она не может, жар сливается с ощущением удушья, а громоздкий демон продолжает вторгаться в ее тело, мерзким голосом нашептывая, что за ней никто не придет. Она его собственность, и он будет ее иметь столько, сколько захочет. С каждым грубым толчком боль становится все невыносимее, а голос демона — более хриплым. Ее руки он вытягивает вперед, грозясь разорвать суставы, а волосы держит крепкой хваткой, постепенно вырывая их с корнем. Боль, агония. Она задыхается, но все никак не может потерять сознание. Разум нависает над пропастью забвения, но не срывается, заставляя чувствовать происходящее каждой клеткой своего тела. Под конец демон наваливается на нее всем весом и толкается как можно глубже, с низким рычанием изливаясь в нее чем-то мокрым и жгучим, задевая свежие раны. И затем отпускает ее, поднимаясь с кровати и вынимая член. Виола остается лежать неподвижно. Капля крови стекает со лба и попадает на глаз, но она не моргает, застыв остекленевшим взглядом на красной простыне. Она мертва, но ощущения никуда не исчезают. Желание кричать, рвать, наброситься с когтями на этого ублюдка горит в ней пламенем пожара. Но и оно не может заставить пустую оболочку пошевелиться. Вдруг пальцы поджимаются, подчиняясь ей. Следом просыпается все тело, и Виола взмахивает рукой, случайно попадая по стене перед собой. Громкий крик отчаяния срывается в хрипоту и тут же сменяется приступом саднящего кашля. Виола вскочила, вздымая одеяло, и, охваченная паникой, сразу же начала оглядываться. Обои. Мебель. И пара фотографий в рамках на стене, где на одной из них она была с матерью, Бенедиктом, Рут и Фином на фоне набережной. Три действующих истребителя, одна бывшая и ее дочь, которая думала, что сможет пойти по ее стопам. Виола цеплялась за знакомые детали, чтобы убедить себя, что она находится в своей комнате, в полной безопасности. Но бешеный ритм стучащего в ребрах сердца не утихал, а сцена кошмара, противные ощущения, запахи застряли в голове, как бы она ни гнала их от себя. Лицо все было мокрым от пота и слез. Виола попыталась вытереть глаза и обнаружила отросшие когти. Исчезать они не хотели. На обоях остались следы порезов. Тело горело от удушливой жары. Похоже, зря она легла спать, не раздевшись. Едва не споткнувшись об оставленную на полу обувь, Виола босиком выбежала из комнаты, нырнула в ванную и включила там свет. Крутанув вентиль крана, она набрала холодной воды в руки и окатила лицо. Это помогло на секунду унять жар, но сквозь завесу реальности все так же просвечивалась красная простынь перед глазами, а за ней и все остальное. Склонившись над раковиной, она резко обернулась, почему-то ожидая увидеть перед собой огромного четырехрукого демона. Дверь была закрыта, ручка замка — повернута. Она не помнила, как заперлась. И даже так разум не прекращал кричать об опасности, внутренности сжимались от боли, которая уже давно должна была пройти. Бессильная перед непроходящим ужасом Виола прислонилась к кафельным плиткам стены и съехала на пол. Воздух гудел, давил на голову, словно сжимающийся обруч. Она схватилась за волосы, едва не царапая когтями кожу, с желанием выдрать эти чертовы воспоминания, чтобы они оставили ее наконец в покое. Раньше она считала себя достаточно взрослой и умелой для борьбы с демонами, а теперь сидела, закрывшись в ванной у себя дома, и рыдала, как мелкий ребенок. Раздался стук в дверь, от которого она вздрогнула. — Виола, — окликнула ее Клэр и попыталась провернуть ручку. — Что с тобой? Еще ко всему и мать… Что она должна ей сказать? И как? Просто написать на листочке, что ее по собственной же безмерной глупости изнасиловали, а потом привязали к кровати, раздвинув ей ноги, и давали ее поиметь всем, кому не лень?! — Виола… Всхлипы Виола давила в себе всеми силами, но безуспешно. Сбитое дыхание резало горло, словно в нем застряли осколки стекла, которые впивались глубже при каждом содрогании. — Милая, открой, пожалуйста. Ты меня пугаешь. — Оставь меня в покое, — через силу прошептала Виола. Эти слова были настолько тихими, что она сама едва могла их слышать. И все равно это причиняло ей боль. Когда напряжение уже, казалось, достигло предела, когда все было готово сорваться в сильнейший психоз, образы из головы вдруг начали исчезать. Мысли и воспоминания перестали всплывать сами по себе. Осталась только реальность: шум воды в раковине, жесткий кафельный пол и неприятные ощущения на макушке. Разум оказался пуст. Виола не шевелилась, чтобы это внутреннее забвение продлилось как можно дольше. Глаза смотрели в точку на закрытой двери. Свет в помещении стал угасать. Или ей так мерещилось, потому что яркость лампы на периферии зрения на деле не менялась. Только когда вода позади Виолы каким-то неведомым образом выключилась и возле нее стало заметно движение, она нехотя повернула голову. Тень под ней отползла в сторону, приняв образ человеческого силуэта в сидячем положении. Виола узнала себя. Это была ее тень. Ее темный двойник, чьи глаза и линия смыкания губ в очень широкой ухмылке, чем-то похожей на ухмылку истребителя, представляли собой участки отсутствия темноты. Происходящее казалось какой-то мрачной сказкой. Тем не менее Виола восприняла появление ночного существа довольно спокойно. Может, она сходила с ума? С другой стороны примерно так Виола и представляла себя в облике демона. Теперь ей стало ясно, что андроиды перед вратами увидели в ней. Тень поднесла палец к губам. Виола без слов поняла, что рассказывать о новом друге ей не стоило. Она и не собиралась. Похоже, именно этому созданию она обязана внезапно наступившим спокойствием. Ее темная копия поднесла к ней руки и помогла встать, оказавшись еще и материальной. Тень довела ее до выхода и повернула защелку замка, после чего вернулась за спину Виолы. Та обернулась, чтобы проверить ее, но ожившую тень уже ничто не выдавало. Перед тем как открыть дверь, Виола осмотрела пальцы. Убедившись, что когти исчезли, она вышла из ванной и встретилась с матерью взглядами. — Что случилось? — встревоженно спросила она. — Выглядишь… очень плохо. Виола никак на это не ответила. Медленным, усталым шагом она прошла мимо. Клэр собралась ее остановить, но в последний момент одернула руку, позволив дочери вернуться к себе в комнату и прикрыть за собой дверь.***
Поход в больницу на следующее утро никаких толковых результатов не дал. Еще дома Виола выяснила, что может разговаривать шепотом. Выговаривать слова у нее получалось, но очень и очень тихо. К тому же это доставляло боль, из-за чего она решила продолжать использовать язык жестов. Виолу осмотрели поочередно два разных врача, чьи имена она не запомнила. Последний записал ее на МРТ, но ничего обнадеживающего ни от первого, ни от второго, кроме того, что осложнений быть не должно, она не услышала. А что они в действительности могли? Ее отец, который одним прикосновением исцелил ей сломанную руку и затем огнестрельную рану, и тот был не в силах вернуть ей голос. Единственная польза от визита — ей выписали пару лекарств, в том числе и специальное обезболивающее. Бумагу с рецептом Клэр положила себе в сумку, пообещав, что сегодня же все купит. Домой Виола с матерью возвращались так же, как и приехали: на автобусе. Своей машины у них не было. Как утром, так и на обратном пути из больницы Клэр не касалась темы вчерашнего пробуждения дочери, но напряженное ощущение недосказанности лишь усиливалось в робком молчании. Виола понимала, что мать желала ей только хорошего, но сложно было пересилить себя и открыться, когда тебе, почти фигурально выражаясь, отрезали язык. Приходилось искать утешение там, где это было менее сложным. Заняв свободное место у окна, Виола сидела, прислонившись к стеклу. Мелькали дома, машины и бредущие по своим делам люди под яркими лучами солнца — все сливалось в бесконечную картину, проплывающую перед глазами. Даже белые пятна крыльев за спинами некоторых прохожих, вызывающие отголоски презрения внутри, не могли заставить Виолу отвести взор от прозрачного отражения на стекле. Она была одета в свою старую бирюзовую кофту, а ее собственный облик в окне на мгновение искажался, приобретая устрашающие черты демона с острыми зубами, и снова возвращался в норму. Укрытой под самой стенкой рукой Виола чувствовала, как ее держал практический невидимый, но вполне ощутимый сгусток тьмы. Так ее тень давала понять, что она здесь, рядом с ней. И от этого переносить томительную поездку в душном салоне автобуса становилось чуточку легче. Двойник был как-то связан с ней ментально и помогал справиться со всепоглощающей тревогой. Или ей просто было приятно знать, что кто-то чувствовал и понимал все, что тяжелым грузом осело у нее на душе. Вероятнее всего, что и то, и другое одновременно. Вышли они из духоты салона, когда автобус приехал на нужную им остановку. Солнечный зной скрыли облака, позволив свободно дышать. Виола машинально следовала за матерью до самого дома, но перед крыльцом решила побыть на свежем воздухе еще немного. Остановившись у порога, Клэр пронаблюдала, как дочь отошла в сторону и уселась на ближайшей скамье. — Дверь я оставлю открытой, — произнесла она и провернула ключ в замке. — Поспрашиваю пока по поводу лекарств. Откинув голову на спинку, Виола ожидала, что в уединении на нее перестанет давить все, что она невольно замалчивала. Но вот краем уха она услышала, как мать зашла в дом, и ко всему еще добавилось тоскливое чувство одиночества. Разум прочитал намерение тени вновь подбодрить ее, но двойник вдруг затаился. Причина стала ясна сразу. Слева звучали шаги. По стуку обуви Виола определила, что это был не истребитель, якобы прилетевший в гости. Не открывая глаз, она уже поняла, что отдохнуть ей не дадут, потому что соседей, которые благосклонно относились бы к «отпрыску высшего демона», было мало. — Добрый день, Виолетта. Разумеется… Сегодня к ней должен был подойти именно он. Сколько она себя помнила, он всегда называл ее этим именем, словно ее настоящее — всего лишь сокращение. Нахмурившись, она глянула на ангела. Чистая белая мантия с широкими рукавами, едва не такого же цвета кожа, причесанные серебристые волосы. Снежные крылья за спиной, которые каким-то магическим образом не мешали носить верхнюю одежду и могли пропасть по желанию. Обычно ангелы «убирали» их, когда находились в помещении, но на улице им непременно нужно было демонстрировать свою природу. — Сегодня не самый безоблачный день для всех, я полагаю? Виоле могла только взглядом показывать ему, что она, мягко говоря, не в настроении сегодня терпеть его. Его звали Клеменс. Она однажды вспоминала его на уроке культуры — на каком-то из языков его имя означало «снисходительный» или «милосердный». У ангелов целая традиция называть своих детей так, чтобы это было связано с одной из семи добродетелей. — Отсутствие желания общаться я понимаю. Впрочем, я подозреваю, в чем корень вашего плохого настроения. Клеменс пропустил между пальцами локон серебристых волос. А естественный цвет волос Виолы ему, конечно же, не нравился. Как и у всех остальных ангелов, красный с черным вызывал у него неприятные ассоциации. Поэтому она однажды и покрасилась, чтобы не ловить на себе косые взоры. Однако сейчас она просто желала послать его куда подальше со словами, что ее происхождение, которое она никак не может изменить, вообще не его собачье дело. Подзуживаемая растущей злобой, Виола презрительно фыркнула и поднялась со скамьи с намерением вернуться домой. — Манеры, — бросил ей вслед Клеменс. — Попробуйте не вести себя вызывающе, и жить в обществе станет намного легче. Последние слова вонзились в нее острым ножом. Виола остановилась, до боли сжав кулаки. «Сколько раз я уже пыталась вести подобающе? Не отсвечивать, не попадаться на глаза, делать все так, чтобы всем казалось, что меня не существует?! Два десятка лет! И что?! От этого что-то поменялось на ваших мерзких рожах при взгляде на меня?! Ничего! Я проклятый демон, а вы чистые до белизны. Вы вдалбливали мне это всю мою гребаную жизнь!» Доведенная до бешенства, Виола мечтала высказать все ему в лицо. Она пережила Ад из-за того, что, как и любой любящий своих родителей ребенок, хотела повидать отца, узнать, какой он, и заодно помочь защитить людей в Раю. В том числе этих самодовольных, лицемерных тварей! Четко осознавая факт, что ничего из этого ангел не услышит и тем более не поймет, Виола стремительно выставила вперед ногу и оттолкнулась назад. Она в мгновение развернулась корпусом, а затем и всем телом, бросаясь с места, объятая полыхающим в груди гневом. Клеменс не успел даже удивиться, как Виола сократила дистанцию. Она врезала ему под дых, заставив согнуться навстречу второму удару. Переведя вес на левую ногу, она распрямилась, словно освобожденная пружина, и со всей силы стукнула его кулаком в челюсть. Клацнули зубы, изо рта брызнула струйка крови от прокушенного языка. Клеменс, зажмурившись, повалился на спину, распластались крылья. Виола не позволила ему сгруппироваться и прижала к асфальту, набросившись на него градом жестоких ударов. Ангелы тщеславны и высокомерны. Они гордятся своей исключительностью и чистоплотностью, но никогда не гнушаются насилия чужими руками, брезгуя запачкать свои. Они практически никогда не получали физический отпор, что поселило в них ложное чувство безнаказанности. И поэтому, когда Виола, обученная их же Раем драться и убивать, избивала Клеменса, тот лишь беспомощно закрывал голову, вероятно, пытаясь осознать, что вообще происходит. Он был крупнее, но выглядел жалко. Однако жалости в Виоле он не вызывал ни на йоту. «Бей сильнее», — шептал внутренний голос. Виола молчала, плотно сжав губы. Она вкладывала всю ярость вместо крика в один удар за другим, хотя с костяшек капала не только кровь ангела, но уже и ее собственная. «Вырви ему крылья. Изрежь лицо, чтобы его сородичи даже смотреть на него не хотели. Пусть познает, каково это — быть человеком». Виола не сразу поняла, что эта идея к ней пришла извне, но возможность поквитаться за все годы унижения разом была слишком заманчивой, чтобы от нее отказываться. Она нависла над скулящим Клеменсом и с торжествующей улыбкой выпустила на левой руке когти. — Проклятье, Виола! — сердито прокричал кто-то сзади. Перед ней сомкнулись руки в черно-белой защитной оболочке и дернули назад так, что это выбило воздух из легких. Кратковременное чувство удушения вновь пробудило воспоминания: нестерпимый жар, агрессия и звенящее ощущение опасности. Удерживающая Виолу хватка была крайне сильной. Так же сильно Валентино держал ее, когда вдавливал в кровать. Казалось, что все вот-вот повторится. Остервенелая, она зарычала, забилась в руках пленителя. В отчаянии она ударила его локтем. Локоть стрельнул болью, встретив прочную нагрудную пластину истребителя. — Все! Успокойся! — скомандовал он. — Хватит! «Отпусти меня! — кричал ее охваченный паникой разум. — Отпусти!» Факт, что истребители ходят дома со снятыми масками, лазерным лучом пробрался сквозь заново переживаемый наяву кошмар, и Виола, не раздумывая, вслепую полоснула незащищенное место. Пленитель выгнулся назад вместе с ней, уворачиваясь. Показалось, что когти ничего не встретили. Промахнулась. Тем не менее ее отпустили, и она, встав на ноги, отбежала в сторону. Застилавшая глаза пелена ужаса, на секунду вернувшая Виолу в ту самую студию, вдруг превратилась в далекое наваждение, когда она обернулась и оглядела того, кто оттащил ее от ангела. Бенедикт, поморщившись, коснулся лба. Он глянул на свои покрытые кровью пальцы и затем на Виолу. В его глазах не было ни осуждения, ни злости — одно искреннее непонимание. Она ранила его, хотя никогда бы так с ним не поступила в трезвом рассудке. Виола помнила с его стороны только добро. Однако реальность смешалась с кошмаром, границы размылись, и отличить одно от другого было невозможно. Она осмотрелась. Страшно избитый Клеменс лежал на боку и скулил, держась за кровоточащий рот. Другие ангелы удивленно наблюдали с соседних участков, лицезрея яркое подтверждение своих опасений. Одна половина понукала Виолу сбежать под давлением их взглядов и чувства вины, другая горела желанием послать всех святош к черту. Слишком много глаз смотрели на нее. Воздух снова наполнялся раскаленными лучами солнца… Из дома выскочила мать, застав немую сцену. — Что здесь происходит?! — рявкнула она. — Не успела я… Клэр осеклась, увидев бледную, осевшую на землю дочь с дрожащими от подступившего тремора когтями. — Драка произошла, — сухо ответил Бенедикт. — Я разнял.***
Виола тихоней сидела за кухонным столом. Пакет со льдом она держала поверх левой руки. Ныл ушибленный локоть. В это время в коридоре, за спиной, Бенедикт и Клэр разговаривали с офицерами военной полиции. Пригород располагался близко к аэродрому, поэтому им приходилось в некоторой части заменять здесь обычных стражей порядка. Да и юридически Виола относилась к ВСН непосредственно. Бенедикт рассказывал строго то, что увидел. Ни больше, ни меньше. Она понимала, что посторонних свидетелей было слишком много, чтобы пытаться как-то выгородить ее. За Виолу вступилась мать: — Он уже не первый год задирает ее. Она только вчера вернулась из Ада, измученная и раненая. Драка произошла на нашем участке, значит, это он подошел к ней, а не она к нему. Соседи это подтвердят. Он ее спровоцировал. Она сейчас и слова физически произнести не может, о чем речь? — Мы пока не утверждаем ничью вину, мэм, — сказал один из офицеров. — Ее установит следствие. Мы собираем показания. Могу я пройти, чтобы поговорить с вашей дочерью? Клэр, тяжело вздохнув, уступила дорогу. По полу раздались шаги армейских ботинок. Офицер обошел стол и занял место напротив Виолы. Это был хорошо сложенный молодой мужчина в районе двадцати пяти лет. С русыми волосами и в черной униформе с нарукавной повязкой военной полиции. — Виола Мэрлоу? — спросил он, кладя электронный планшет перед собой. Она легонько покивала. — Младший сержант О’Брайн, — представился он, нажав что-то на экране. — Нам известно о вашем ранении, из-за которого вы не можете говорить. Это подтверждает врачебная выписка, полученная вами сегодня утром. Постараюсь задавать вопросы, на которые надо будет отвечать либо «да», либо «нет». Виола еще раз кивнула, давая понять, что она готова к диалогу. Хотя вряд ли ему нужно было от нее подтверждение. Как и разрешение от Клэр. — Ангел по имени Клеменс, — продолжил он. — Свидетели утверждают, что вы сидели на лавке, а Клеменс стоял рядом и разговаривал с вами. Спустя минуту вы направились домой, а потом развернулись и набросились на него. Все верно? Виола помедлила. Первый же вопрос прозвучал так, будто ей не позволят защищаться. Но деваться было некуда, а врать — бесполезно. Она кивнула. — Когда вы к нему вернулись, он прикасался как-либо к вам, что могло бы вас побудить применить силу? Чувствуя, как обида прокручивается в груди ржавым куском железа, Виола покачала головой. — Он сказал что-то оскорбительное? Ну как оскорбительное… Клеменс был лицемерной тварью, как и все ангелы, а она наконец отвела душу за годы принижения. Он это заслужил. — Он сказал что-то оскорбительное? — повторил вопрос О’Брайн. Голос его был спокойным и размеренным. И «да», и «нет» здесь были неуместны. Виола хотела жестом попросить у него бумагу и ручку, но останавливало ее только то, что она не знала, будет ли от написанного хоть какой-то толк. — О вашей командировке нам известно, — неожиданно сменил тему офицер. — Не каждый день корабли ВСН вылетают за барьер. Насколько я могу судить, вы были на задании, во время которого вы получили вышеупомянутое ранение горла. Вы пострадали, находясь на службе, и, безусловно, заслуживаете уважения. Поэтому мы с вами беседуем за этим столом, а не где-либо еще. Но заслуги не являются оправданием для преступлений. Как и отсутствие надзора, под который вы должны были попасть по возвращении из Ада, не возлагает на вас всю вину за произошедшее. Виола заглянула в его глаза. В этот момент он создавал впечатление человека, который повидал весьма немало за свой относительно небольшой возраст. — Пожалуйста, ответьте на вопрос или дайте знать, что хотите ответить развернуто, на бумаге. Вам в любом случае предстоит изложить все в письменном виде. Первичный устный допрос — часть протокола. Виола уже искала взглядом ручку или карандаш, как что-то пикнуло, и младший сержант взялся за рацию на груди. От нее к левому уху тянулся гарнитурный провод. — На месте, — встав из-за стола, он отошел в угол комнаты. — Слушаю. Пока О’Брайн переговаривался с кем-то на том конце, Виола обратила свой взор в окно. Клеменс сидел на пороге скорой помощи с пустым выражением лица, которое уже начало опухать, приобретая багровые и фиолетовые оттенки. Медсестра оказывала ему первую медицинскую помощь, а рядом один из офицеров военной полиции заносил что-то в планшет. Все походило на то, что он опрашивал пострадавшего и снимал побои. «Святоши так просто это не оставят», — шептал ее двойник. Виола покрутила головой. Мысли двойника она всецело разделяла, но только в минуту относительной тишины она прочувствовала, насколько странно слышать чей-то голос в голове помимо собственного. — Ясно, — произнес О’Брайн в рацию. — Нет, не до этого сейчас. Потом обсудим. Офицер вернулся к Виоле и с любопытством посмотрел на нее. — Похоже, что кто-то все же взял вас под свою ответственность, — сказал он. — Имя известно? — спросил стоящий в коридоре Бенедикт. — Никак нет, сэр. Мне только передали приказ и сообщение, чтобы вы, мисс Мэрлоу, оставались дома, — вновь обратился к ней О’Брайн. Догадаться, кто в очередной раз протянул ей руку помощи, было несложно. И, похоже, очень скоро ей предстоит с ним встретиться. — Она под домашним арестом? — задала вопрос Клэр. — Строго говоря — нет. Но переданные слова на вашем месте я бы воспринимал как запрет, дабы избегать новых происшествий. Дело мы не закрываем, а лишь передаем. Мисс Мэрлоу, пожалуйста, уберите лед и поставьте руки на стол перед собой. Виола выполнила требование офицера. Тот взял планшет и поднес его к ее рукам. На отбитых костяшках отчетливо виднелись последствия драки. Сверкнула вспышка. Устройство издало звук сделанного снимка. — На этом я с вами прощаюсь. До конца дня к вам должен прийти тот, кто, вероятно, теперь уполномочен вести ваше дело. Всего хорошего. — Так куда его передали? — вновь спросил Бенедикт, когда офицер проходил мимо него. — По правилам его должны были передать в военный следственный комитет. На лицо обыкновенное избиение гражданского, за которым может последовать понижение в звании или увольнение с позором, но… — Но следственный комитет тут ни при чем? — Нет, сэр, теперь это не его юрисдикция. — А чья же? — Не могу знать, сэр. Бенедикт некоторое время молчал. — В первый раз такое вижу, — сказал наконец истребитель. — Я тоже, сэр. С этими словами О’Брайн вышел за дверь. Бенедикт, скрестив руки, подошел к окну. Небольшой порез на лбу больше не кровоточил, но истребитель по-прежнему держал в кулаке кусок марли. — Дела… — задумчиво проговорил он, поворачиваясь к Виоле. — Значит, и правда в Аду была? — Она сейчас не может говорить, — устало напомнила Клэр. — Воздержись от нотаций. — Я и не собирался. Видно, что полет туда, мягко говоря, не прошел бесследно. Ты не удивляйся, Виола, но мы тут все за тебя переволновались. Когда появились подозрения, что тебя убили демоны и даже наши пилоты не смогли этому помешать, твоя мать опросила всех, до кого смогла только добраться. В том числе меня и нашего капитана. То, что он ничего не знал, меня немного ошарашило, хотя кому, как не ему, быть в курсе полетов за барьер. Если, конечно, ему не приказали держать эту информацию в секрете. — А есть кто-то, кто может ему приказывать? — вдруг зацепилась мать. — Кроме Власти они вообще никаким боком не связаны с авиацией! — Конечно, воинская иерархия у нас своя, но по уставу мы подчиняемся не только им, но и всем ангельским чинам, которые стоят над ними. Вся верхушка может отдавать нам приказы. И иногда Алексею приходится летать на центральные острова, когда его вызывают. Но, насколько я знаю, он никому не рассказывает об этих визитах. — Даже тебе, как лейтенанту? — с удивлением спросила Клэр. — Даже мне. Теперь все взгляды в комнате были обращены к Виоле. Всем стало очевидно, что тот, кто направлял ее и кому хватило влияния, чтобы свести недавно совершенное преступление на тормозах совершенно законным способом, обладал большим могуществом, чем все чины, которые им были известны. «Власти» — каста ангелов, которые занимались тем, что помогали истребителям и одновременно держали их в узде. Они были лишь связующим звеном между убийцами демонов и всем остальным Раем. По их решению истребителя могли отстранить от службы и предать суду, но даже они не могли ничего сделать без ведома капитана. Капитан в свою очередь всегда был в курсе всей их работы точно так же, как и в работе авиации за границей барьера, ибо за спуски в Ад он был ответственен ровно в той же степени, что и командир ВСН, из-за чего им часто приходилось координировать свои действия. Так что все Алексей знал. Обязан был знать, но рассказывать никому не стал, потому что ему в самом деле запретили. К тому же выводу, судя по гнетущей тишине, пришли и Бенедикт с матерью. — В опасное же ты дело ввязалась, Виола, — покачал головой истребитель. — Сказал бы, что ты отделалась легким испугом, но, чувствую, это еще не конец. «Сама знаю», — завертелось у нее на языке. — Бен… — начала Клэр. — Оставь нас наедине. Тем временем Виола не решалась встречаться с ним взглядами. Она думала, что внутренне он осуждал ее за годы вранья. Однако Бенедикт подошел к ней и ободряюще положил руку ей на плечо. — Сейчас тебе уже не нужно держать все в тайне, — сказал он. — Ты можешь обратиться ко мне, Алексею или, на худой конец, к Рут, если нам ты не доверяешь. Пускай ты и не носишь истребительского нимба, а твоя мама уже не состоит в наших рядах, все мы воспринимаем тебя как свою и всегда готовы помочь. Не забывай это. Виола накрыла его руку своей, пытаясь выразить тем самым благодарность. Бенедикт глянул на мрачно взирающую на него Клэр, но больше говорить ничего не стал. Твердым, тяжелым шагом истребителя он ушел в прихожую и, нагнувшись, чтобы не стукнуться рогами и нимбом о дверной проем, вышел из дома. Задернув шторой окно, Клэр села за стол рядом с Виолой. Она заметила, как мать боролась с порывом начать спорить с идеей, которую Бенедикт оставил после себя. Предложенный им путь, как она все время твердила, лежал в нескончаемом океане крови и страданий. В большей степени страданий чужих, но ничего хорошего и для идущего в нем не было. Это была дорога в круговорот насилия, из которого нет выхода. Клэр пережила все сама, но в конечном счете ей удалось выбраться. Мать говорила, что она всего лишь исключение, и не желала подобной жизни для своего ребенка. Но вся паршивость ситуации заключалась в том, что другого пути для Виолы не существовало в этом Раю. С родителем-демоном ей бы не дали здесь нормально жить. По факту ее лишили выбора еще до рождения. Рано или поздно ее привели бы к этому, отчаявшуюся, с разрывающими изнутри злобой и гневом, которые, ровно как и проклятые низшие ангелы, не оставили бы ее в покое. — Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь, — начала мать. — Мне это не нравится, но сделать ничего не могу. Ты ведь не послушаешь меня. Как я ни старалась, с тех пор, как ты узнала про отца, ты лишь отдалялась от меня. Еще вчера я думала, что потеряла тебя, и ты не представляешь, какой страх я испытываю за тебя сейчас. Клэр поджала губы. — Твои ночные пробуждения, неконтролируемые вспышки агрессии… Твое поведение после возвращения меня очень тревожит, и я вижу, как ты боишься касаться этой темы. Ты снова замыкаешься в себе, и еще эта рана… Я не знаю, что именно с тобой происходит, и очень хочу помочь, но не знаю, как подступиться. Виола послушно сидела и слушала. Она тоже хотела преодолеть образовавшуюся между ними пропасть. В отложенном в сторону пакете со льдом начала расплываться талая вода. — Наверное, мне стоило рассказать это еще очень давно. Про то, что происходило между мной и Аластором. Здесь нет никакого секрета, и не представляю, поможет ли это сейчас. Возможно, это моя отчаянная попытка наладить отношения с тобой. Мать сделала глубокий вдох: — Я знаю, что ты много общалась с Рут. Она женщина специфичного характера, но несмотря на всю свою стервозность, в чем-то она может быть доброй. Она упоминала о том, как она подловила нас на одной из встреч? Виола кивнула и на краткий миг невольно улыбнулась, вспоминая, какой стыд испытывала от рассказа истребительницы. Теперь уже все эти моменты были крайне далекими отголосками, и жизнь тогда казалась совсем беззаботной в сравнении с тем, что есть сейчас. — В общем… Когда случилось то, что случилось, я была знакома с Аластором уже пять месяцев. Виделись мы тоже всего пять раз, потому что чистки происходили тогда каждый месяц. Для настоящей любви это мало, но, возможно, все обострялось из-за томительного ожидания после каждой встречи. К тому же на самой первой он спас мне жизнь, когда я в одиночку наткнулась на очень сильного демона. Его Аластор отправил в бездну, а меня трогать не стал. Хотя я и попыталась убить его. Он отпустил меня и предложил увидеться в следующий раз в назначенном месте. Улетая, я думала, что он спятил и что я буду полной дурой, если соглашусь. Клэр смотрела перед собой, продолжая предаваться воспоминаниям. — Но в тот день я не смогла заснуть и потратила всю ночь на размышления. Для меня не было чем-то из ряда вон выходящим, что даже в таком демоне, как Аластор, со всей его дурной репутацией могла быть положительная сторона. Но я всегда смотрела на всех грешников с заведомой ненавистью. Я считала, что неважно сколько человек сотворил добра за свою жизнь, потому что есть поступки, которые нельзя прощать. Не все попадают в Ад справедливо, есть исключения. Но многие, у кого за душой тяжелый грех, считают, что они не заслужили своей участи, потому что они также совершали добро или делали зло потому, что считали его необходимым. В некоторых случаях это действительно так. Например, когда человек хочет кого-то защитить и ему приходится брать на себя ответственность за жизнь других людей. Но когда я видела перед собой грешника, я могла прочитать всю его историю и почти всегда приходила к выводу, что он не стоит того, чтобы его щадить. Я не щадила даже тех, кого можно было посчитать жертвой обстоятельств. Возможно, я была слишком жестокой. Но я отчетливо видела, как они становились точно такими же обстоятельствами для других людей, считая, что если их жизнь тяжела, то это дает им моральное право пытаться спасти себя за счет других. Я вдоволь насмотрелась на подобных людей и отлично знаю, что такое тяжелая жизнь. Принцип «не замечаю зла» достаточно извратил мою семью настолько, что я успела всех их возненавидеть. Им было плевать на то, что они творили, и просто делали вид, что все так и должно быть. Виола вопрошающе подняла брови. Клэр лишь единожды касалась своего прошлого, и тогда прозвучало, что ни одному из ее родственников не удалось попасть в Рай. Это оставило большое пространство для догадок, но Виола специально удерживала себя от вопросов, понимая, насколько неприятной была для нее эта тема. — Моя мать была весьма противоречивым человеком, — сказала Клэр. — Не скажу, что она была плохой. Она знала, когда быть строгой, хотя иногда все же перегибала палку. Однако позже она попала под зависимость от наркотических веществ. Не скажу, когда именно она начала употреблять, но со временем ее пагубное пристрастие становилось все более и более заметным. И довольно скоро она уже сидела на всем, что только можно, отчего стала часто терять связь с реальностью. От этого страдала вся наша семья. В особенности я с братом, который был младше меня на два года, — твоим дядей. Его судьбу в загробном мире я не знаю, но видела его имя в списке грешников. Я не читала ничего про своих родных, мне достаточно было знать, что здесь я их не встречу. Клэр сделала небольшую паузу, собираясь с мыслями и нервно закусывая нижнюю губу. — С отцом было не лучше. Я успела его запомнить, еще когда он был нормальным. Или… казался таковым. Он, как бы я сейчас сказала, был немного с приветом, но не агрессивным, как мать, несмотря на то, что дома они постоянно ссорились. Я не помню, чтобы отец что-то пытался делать с ее зависимостью, и больше предпочитал отсутствовать, чем заниматься своей семьей. То, что происходило между ними, сложно назвать любовью. Но все стало еще хуже, когда он потерял работу и не смог найти место даже для того, чтобы нам хватало на еду. Тогда эта участь постигла очень многих. Люди лишались заработка, и у них отбирали жилье за долги и неуплату счетов. То же самое случилось и с нами. Мы оказались на улице с вещами и какой-никакой машиной, которая досталась отцу по наследству. Мать, вероятно, воспользовалась своей заначкой, и на следующее утро, когда мы ночевали на пустынной обочине шоссе, мы обнаружили ее мертвой. В голосе Клэр все отчетливее звучало презрение. — До сих пор не знаю, решила ли она так покончить с собой или же просто хотела забыться. В любом случае это было уже неважно. Она умерла из-за своих пристрастий, которые оказались ей дороже собственных детей. Тогда и психическое состояние отца пошло по наклонной. Он стал часто срываться на нас с братом. Кричал, бил, будто мы были виноваты во всех бедах нашей семьи. Клэр понадобилось совсем немного времени, чтобы успокоиться и продолжить рассказ. — И так всю дорогу у нас царила атмосфера взаимной обиды. Мы ехали к сестре матери, к нашей тете, в другую часть страны. По пути нам пришлось перебиваться объедками, подгнившими фруктами и овощами. До сих пор тошнит от вкуса забродивших груш… А как-то раз еду пришлось из реки вылавливать, куда ее сбросил целый грузовик вместо того, чтобы раздать нуждающимся. Такая вот была жизнь на Земле и такие люди… В конце концов, когда мы доехали до тети, отец оставил нас у нее. Он вывел нас из машины, вышвырнул наши вещи и уехал, ничего не сказав. Он бросил нас, при этом наверняка зная, какой тварью была тетя Маргарет. Извини, что позволяю себе резкие слова перед тобой, но иначе назвать ее я не могу. У нее жило несколько семей, и у них было что-то вроде общины, а мы оказались не первыми детьми, которых им пришлось приютить под своей крышей. И всем этим ребятам они находили применение. Моего брата приучили заниматься воровством. Он легко попал под дурное влияние, ибо становился таким же буйным, что и бросивший нас отец. Я могу его понять, ведь тогда я тоже была очень зла. Но вот чего я понять не смогла, это когда он вместе со взрослыми поставил меня и еще двух девочек перед фактом, что нам придется заниматься проституцией. Нашей работы на поле и по дому этой карге Маргарет было мало, и она захотела, чтобы мы еще отдавались мужчинам за деньги. Им не нужны были лишние рты. «Работай или убирайся» — это я услышала от Маргарет, а потом то же самое, но другими словами и от брата. По внутренностям Виолы прошлась волна холода, а под самым сердцем заскребся страх от того, что в рассказе матери могло последовать дальше. — Я настолько сильно была поражена услышанным, что не могла поверить своим ушам. Я начала демонстративно собирать то немногое, что у меня было из личных вещей. Я не представляла, куда мне податься, я лишь хотела сбежать оттуда, потому что находилась уже на грани нервного срыва. Брат пытался меня успокоить, но силу, чтобы оставить меня, применять не стал. За него это сделали взрослые. Клэр вытерла лоб рукавом домашнего свитера, после чего сглотнула. — Я вырвалась, побежала прочь. По пути с подноса схватила столовую вилку с двумя длинными, острыми зубцами. И в коридоре наткнулась на тетушку Маргарет. Я клялась богом, что убью ее, если она меня не пропустит. Но она ведь была упертой каргой, а я была еще слишком молодой, чтобы совладать со взрослой женщиной. Я попробовала пробежать мимо, она вцепилась в меня. Показалось, что все произошло за несколько мгновений, но, когда она отошла, я обнаружила, что недавно использованная вилка воткнулась в мой живот. Вот так. Пара секунд борьбы, и меня убивает родная тетя. Умерла я не сразу. Рану мне завязали, но врача вызывать не стали, так что я скончалась бы в любом случае. Если и не от внутреннего кровотечения, то от заражения крови точно. Меня положили на кровать, оставив брата присматривать за мной. Но довольно скоро я потеряла сознание и очнулась уже здесь, в Раю. При жизни я была весьма набожной, и еще до того, как нас выселили из дома и умерла мать, я посвятила многие вечера молитвам, чтобы у нас все наладилось. Как видишь, помогло несильно. Но ничего греховного я совершить не успела, и ангелы посчитали меня достойной «вознестись». Произнеся последние слова, Клэр грустно улыбнулась. — Я не рассказывала тебе о своем прошлом потому, что всеми силами не позволяла ему как-то коснуться тебя. Я полностью отреклась от своей земной жизни и всего, что меня с ней связывает. Ну а решение стать истребителем… я приняла сама, как ты знаешь. Рай оказался не таким идеальным, как его описывали, а ангелы не такими дружелюбными. Но другого выбора у нас нет. Здесь находятся люди, которые по-настоящему заслуживают лучшей жизни после смерти. Это место — последнее пристанище для них. Я слышала рассказы о войне и общалась с теми, кто пережил ее ужасы и называл это чудовищное явление абсолютно бессмысленным, чуждым человеческой природе. Но когда я узнала, что для сохранения относительно спокойной жизни на Небесах должна проливаться чья-то кровь, мне понадобилось совсем немного времени, чтобы принять это как должное. Клэр поднялась на ноги, взяла из сушилки стакан и налила себе воды из-под крана. Сделав несколько глотков, она посмотрела на кухонные часы. — Встреча с Аластором мое мнение никак не поменяла, — сказала она, выливая остатки воды в раковину. — Я прочитала все, что было про него написано, и пришла к выводу, что он негодяй, который отлично осознает себя и вряд ли сожалеет о содеянном. Но я внимательно просмотрела список всех его жертв и не нашла там ни одной души, которую решилась бы пощадить сама. Вернув стакан на место, она уселась обратно за стол и сложила руки в замок, словно стесняясь говорить откровенно. — Он являлся чудовищем для тех, кто был еще хуже. Конечно, он не имел на это право, так как судить и карать может только власть, и за все свои убийства он бы понес на Земле заслуженное наказание. Если бы его поймали живым. И вот конкретно то, что мы уже находились в царстве мертвых, что-то меняло в моем восприятии. Он был обречен навсегда существовать в Аду, где нет законов, кроме права сильного. И там, как и в жизни, он по сути делал то же самое, что и мы. Я держала в голове, что он скорее удовлетворял свои извращенные желания, чем искал справедливости, в последнее было бы глупо верить, но… Взять и поставить на нем клеймо безнадежного убийцы-психопата я уже не могла. Я чувствовала себя идиоткой, но все равно решила дать ему шанс. Это как… Когда ты умом понимаешь, что твоя затея полная чушь, но в сердце поселилась надежда на обратное, и это не дает тебе покоя. Виола медленно кивнула в попытке хоть как-то выразить сочувствие — она понимала ее. Еще как… — Так что я пришла на встречу. А потом и на следующую. Каждый раз мы много общались. Он абсолютно не скрывал своей сущности, не пытался ни за что оправдаться. И его открытость закрепила во мне убеждение, что… С ним можно попробовать сблизиться… Это было очень плохой идеей, учитывая, что мы находимся по разные стороны баррикад. Но я больше не хотела относиться к нему, как к очередному злу, которое мы должны истреблять. А как мы могли бы поддерживать контакт, я не представляла. Очевидно, что чистки рано или поздно снова стали бы проводиться только раз в год. Вылеты за барьер в иной день казались бы слишком подозрительными. Я начала испытывать сильную тоску, и поэтому старалась воспользоваться всем отпущенным нам временем, практически не занимаясь своими обязанностями. Отрицать, что я к нему привязалась, было уже бессмысленно. Но я еще не могла понять, испытывал ли Аластор ко мне взаимные чувства. Он вел себя открыто, но в то же время с ним очень сложно было начать разговор на личные темы. И вот на шестую нашу встречу я почти добилась ответа на свой вопрос. Но тут вмешалась Рут со своей подругой, и все пошло совсем не так, как я хотела. Однако… Прогресс был. Клэр постукивала пальцами по столу, что Виола могла бы принять за смущение, но лицо матери почему-то выражало сомнение. — Расстались мы на спорной ноте. Я терялась в мыслях, как эта встреча повлияет на наши отношения. Но все приобрело еще более серьезный оборот, когда спустя три недели я наконец узнала, что забеременела. Беременна от демона… Отвращение и ужас изнасилования нахлынули на Виолу новой волной. Она прикрыла глаза, гигантским усилием воли подавляя воспоминания и болезненно впиваясь ногтями в кожу, чтобы не чувствовать фантомных прикосновений. Хорошо, что мать не смотрела на нее сейчас. Иначе заметила бы, как дрожали ее губы. А ведь она тоже могла понести… — На тот момент я еще могла держать это в тайне, — продолжала Клэр. — Но, признаюсь, была в панике. Я даже близко не представляла, как можно выносить ребенка в своем новом теле, в котором от человека практически ничего не осталось. Мне нужна была помощь. Но как только я заикнулась бы о своем положении, это означало, что я перестала бы быть истребителем в тот же день. Следующая чистка должна была пройти через неделю. Я понимала, что это, скорее всего, мой последний вылет. Рисковать, откладывать момент, когда пришлось бы все рассказать, я не хотела. Слишком сильно я боялась как за себя, так и за тебя. Мать с сожалением глянула на дочь. К этому времени Виола справилась с приступом в достаточной мере, чтобы он не был заметен со стороны. — Однако рассказать Аластору о тебе мне не хватило духу. Я собиралась это сделать. Мне важно было знать, как он относился к тому, что происходило между нами. Но он снова стал уходить от темы. Я и без того была на взводе, ведь та встреча была по сути для нас последней, поэтому я начала задавать вопросы в лоб. Он будто не понимал меня, а я не хотела видеть очевидного: любые отношения, которые хоть как-то касались любви, ему были чужды. Я злилась. И одновременно испытывала вину, потому что осознавала, что поступала с ним не слишком честно, но все равно добивалась однозначного ответа. И, когда у него кончилось терпение, он его дал. Четкий. И ясный. Клэр судорожно выдохнула. — Вы с ним не разговаривали насчет этого? Виола покрутила головой. — Ну а с тобой? Он был добр? Недолго думая, она дала утвердительный ответ. — Рада, что так… Правда. Я бы хотела опустить подробности того, что он сделал, но уже достаточно убедилась, что умолчание ни к чему хорошему не приводит. Когда я надавила на него, души из бездны схватили меня и прижали к полу. В теории я знала, как с ними бороться, но освободиться не могла. Он сделал это специально, чтобы я почувствовала себя на его месте. Так он сказал, после чего с улыбкой добавил, что с радостью повторил бы нашу предыдущую встречу. Только по-своему. И после этого я бы не смогла ни ходить, ни летать. Вот чего желал он, а я должна вспоминать это всякий раз, когда у меня начнет зудеть между ног… Это были его слова. После этого он меня отпустил. А я улетела и больше ему не докучала… Клэр замолкла. Видя, с какой печалью она глядела на стол, Виоле искренне хотелось ее пожалеть. Наваждение о пережитом кошмаре вытеснил образ вернувшейся на Небеса матери в день расставания. Разбитой. В слезах, которые помогала скрывать маска. — Я знаю, что была глупа, когда… — сказала мать, но Виола не дала ей договорить, наконец встала, подошла и крепко обхватила ее на стуле. Немного удивленная, Клэр приняла объятья дочери, отвечая взаимностью и прижимаясь щекой к ее волосам. Виола сделала это, потому что не могла больше сдерживать нежных чувств к ней. Большую часть ее жизни мать была той единственной, кто всегда заботился о ней и не давал впасть в отчаяние, когда ей было плохо. И сейчас, под разрушительным влиянием прошлого и гнетущим ожиданием будущего, она ощущала это, как никогда прежде.***
За окном темнело. Солнце постепенно угасало, превращая день в вечер. А вечер неуклонно уступал ночи. Клэр ехать никуда не стала и осталась дома вместе с Виолой в ожидании того, кто должен был «продолжить вести дело». Однако прошло уже много времени с тех пор, как их участок покинули военная полиция и медработники вместе с пострадавшим ангелом. В очередной раз взглянув на часы, Клэр достала из холодильника одну из ампул и выпила лекарство по расписанию. Как всегда: в промежутке между десятью и одиннадцатью вечера. Иногда Виола заботливо напоминала о нем, если мать, нагруженная делами и хлопотами, забывала его принимать. Клэр опустилась на диван рядом с дочерью и скрестила руки. — Если через полчаса никто не заявится, мы отправимся спать, — категорически произнесла она. Виола согласно покивала. От усталости глаза уже сами норовили сомкнуться. Прожитый день морально изнурил ее, и напряженное ожидание назначенного визита не прибавлял ей сил. Она так и не придумала, что будет делать и как объяснит все матери, когда к ним придет посредник архангела и требовательным голосом из головы андроида скажет, что Виола должна проследовать за ним. Именно так она это и представляла, вспоминая, как ее забрали в первый раз. Михаил вряд ли станет лично покидать центральные острова, рискуя раскрыть факт своего существования. До сих пор Виола гадала, почему сыновья Бога предпочитали держаться подальше от обычных смертных и даже большинства ангелов. Михаил. Гавриил. А других она и не знала. Сколько еще их там могло быть братьев или сестер? Или просто верховных ангелов? И где сам Бог? Когда она задалась этим вопросом, затаившаяся тень поддержала ее размышления. «Почему, когда Михаил принял нас к себе, он и словом не обмолвился о своем родителе? О дорогом папочке, который создал его и это место. Михаил управляет всем, что должно защищать Рай силой насилия. Гавриил отвечает за якобы нравственное наставление людей. А за что отвечает Бог? Чем он руководит? Почему прячется, если его везде представляют как существо, преисполненное любовью и милосердием? Или… Прячут его ото всех остальных?» От последней мысли Виолу едва не передернуло. Такая идея витала где-то на задворках сознания и наверняка не у нее одной, но это было бы слишком даже для Рая, который она знала. Хотя… Теперь ее одолевало сомнение, удивилась бы она, если очередная тайна верховных ангелов вдруг оказалась намного ужасней, чем можно было предположить на первый взгляд. «Они для всего найдут оправдание». И снова Виола не могла не согласиться с тенью. Она подметила, что двойник либо вобрал в себя всю ее злобу, либо имел свое коварное и циничное сознание. Раздался стук в дверь. Пришел. Виола тут же обратил взор не в коридор, а на мать. Клэр выглядела спящей. Она сидела со скрещенными руками, склонив голову. Приглядевшись, Виола заметила, что веки были наполовину опущены, а синие глаза смотрели ровно вперед, никак не двигаясь. Это сильно взволновало ее. Но когда она поняла, что мать оставалась живой и свободно дышала, до Виолы дошло, что это дело рук создателя истребителей — похоже, Михаил не собирался менять свои методы. Виола прислонилась ко лбу матери, легонько приобняв ее. «Прости меня… Ты боишься за меня, но по-другому я не могу. Это должно было случиться рано или поздно», — с этой мыслью она уложила Клэр на диван, чтобы ей не пришлось провести искусственный сон в неудобном положении. Накрыв мать принесенным из ее комнаты одеялом, Виола опустилась на колени рядом с ней. Она знала, что они еще увидятся, но все равно испытывала давящее на сердце чувство расставания, чего не было даже тогда, когда Аластор отпускал ее домой. Будто бы в этот момент она снова предавала ее и все, что мать делала ради нее. Чувство вины, как оно есть. Тяжелое. И мучительное. Во второй раз прозвучал стук в деревянную дверь. Три раза. С одинаковым интервалом. Еще раз убедившись, что Клэр спит спокойно, Виола встала и направилась в прихожую. Там она открыла замок, провернула ручку и, распахнув дверь, заглянула в глаза своему будущему. Из темноты на нее смотрел вооруженный копьем андроид с белыми светодиодными глазами и такой же светящейся широкой ухмылкой.