***
Утро выдалось еще холоднее, чем обычно. Оно и не удивительно: на улице разгар февраля, хотя чем-то горячим здесь и не пахнет. По недавно сложившейся традиции, за завтраком их встречал опустошенный взгляд матери, будто она и не человек вовсе, а кукла, которую подсунули им после переезда. Очередная комкастая манка, куда хоть банку сгущенки вылей, — вкуснее не станет. Как говорится: «Сказал а, говори и б». Отец ещё ранним утром покинул дом, когда даже Карина еще спала. И никто не уверен: делает он это из-за и вправду длинной дороги, или из-за нежелания пересекаться с нервной женой. Антон больше склоняется ко второму варианту, но никогда не высказывал его вслух. Да потому что некому было и незачем. Что он этим сделает в конце-то концов? Настроение моментально повысило воспоминание о том, что на рабочем столе Петров оставил портрет его дорогой подруги и, встрепенувшись на пороге от осознания, метнулся на второй этаж, чтобы ненароком не оставить. Когда брат с сестрой уже вышли на улицу, щурясь от яркого отблеска солнца на белоснежном снегу, Оля позволила себе поинтересоваться о листе бумаги в пластиковой защите, который Антон с такой аккуратностью держал в отдельной руке, не смея запачкать снегом даже когда открывал калитку. — Это Полина, — гордо утвердил парень, показывая сестре портрет, просвечивающийся сквозь синие стенки папки. — Вау! — не сдержала эмоций девочка. — Как красиво! Это ты вчера нарисовал? Они уже вышли на привычную дорогу меж толстых, заснеженных стволов диких елей. Видимо, ночью нехило так распогодилось, что даже протоптанный путь требовал больших усилий, чтобы буквально прорыть ногами себе возможность добраться до пункта назначения. — Да, подумал, что дома за столом получится лучше, чем на парте, — ответил он и полностью сосредоточился на том, чтобы проложить им безопасную дорогу в школу, и Олины угги не промокли. Эти сапоги никогда не внушали ему доверия. Девочка поначалу пыталась перескакивать из следа в след, оставленные братом, но быстро устала и просто повторяла за ним шаги, чуть ли не касаясь коленями носа. Такими темпами они добрались к зданию, которое тоже было присыпано немалым слоем снега. Хорошо, что не было ветра, а ни то Антон и вовсе засомневался: стоит ли тащиться им сегодня в школу? А это бы очень огорчило парня вопреки тому, что среда — его нелюбимый день недели. Слишком уж сильно он хотел вручить Полине свое творение. Спрашивается, почему он не любит среду? Все просто: всему виной физкультура. Не в плане того, что Антону плохо даются физические упражнения, на самом деле ему даже нравится выполнять некоторые нормативы. Помимо тех, в которых физрук рассчитывает средний результат на таких бугаев, как Рома, все было не так уж и сложно. Подтягивания или отжимания он мог вытерпеть, хотя преуспевал в них, как обычно, на среднем уровне, но больше всего настроение портила работа со спортивным инвентарем. У него с самого рождения и до сих пор проблемы со зрением, из-за которых Антон всю жизнь отходит в очках, будто лошадь в шорах. А когда ему в руки дают ракетку для бадминтона или волейбольный мяч, он драматически закатывает глаза, понимая, что с него потребуют снять очки, ведь: «А кто за тебя отвечать будет? Если у кое-кого после урока в глазу куски стекла будут торчать, я не собираюсь отсиживать срок». Парень еле сдерживался, чтобы не съязвить что-то на подобие: «Что, опять?». Все уже знают, что этот молодой человек с погрешностью в лет тридцать держит в шкафу скелетов, а помимо его неопрятного внешнего вида, от персоны постоянно несёт перегаром. Антон мог бы начать спорить с учителем и доказывать, что его линзы не такие уж тонкие, а оправа надежная, и даже если мяч влетит ему прямо в лицо, то максимум, что он получит — поцарапанная носиками очков кожа, но спорить с человеком, который на полном серьезе дискутирует с трудовиком о том, что в какой-то далекой Америке инопланетяне похищают коров по ночам, он не стал… Понимал, что если его в этом бреде до сих пор никто не переубедил, то что уж говорить об очках, в которых Антон проходил почти всю свою жизнь? Но больше всего его возмущает то, что после всех объяснений и аргументов Геннадий Вячеславович (так зовут учителя) еще умудрялся ругать его. «Вот видишь, как Пятифанов делает?» — говорил он Антону, приводя в пример своего любимчика, который без труда справляется с любым, предоставленным школой, видом спорта, в том числе и бадминтоном. «Вот именно, что не вижу! Ни Пятифанова, ни воланчика!» — хотел крикнуть Петров каждый раз, когда такое происходило. Но умело держал себя в руках и молча кивал, делая вид, что черное пятно в гуще разноцветных разводов вмиг стало четче, и Рома, стоящий на другом конце зала, мог своими действиями что-то разъяснить Петрову. При упоминании этой фамилии настроение портилось. Пятифанов всегда подмечал любую мелочь. Стоило просто заговорить с Полиной, как можно было позабыть о спокойной дороге домой. Тебя или выловят по дороге, как это было в первый раз, или подождут после школы. Смущало только то, что за эти два дня вместо того, чтобы ожидать приглашение на стрелу от любимых одноклассников, он радостно проводил время с Морозовой, позабыв о возможности «остаться без зубов», как однажды ему пригрозил Рома. В тот момент Петров непроизвольного посмотрел на Бяшу, про себя подумав: «Неужели это Рома его так?..». Угроза тогда прозвучала максимально правдоподобно, поэтому Антон не шуточно испугался. Видимо, мысли бывают настолько громкими, что могут перекричать даже звонкий голос Оли. Она уже несколько раз позвала брата по имени. — Тоша! — не сдержалась девочка и дернула его руку с такой силой, что он еле успел ухватиться за лямку розового портфеля, чтобы он не свалился на его владелицу. — Ты что, уснул? — возмущалась она. — Прости, задумался… — виновато посмотрел на сестру Антон, подходя к школьным воротам. — Что такое? — Мы опоздали! — возмутилась девочка, и только сейчас парень обратил внимание на то, что из здания уже несколько секунд, как доносится звонок на занятия. Выпавший снег создал такие неудобства, что Петровы задержались к первому уроку. Выругавшись про себя, Антон рванул вперед, таща за собой сестру и два портфеля, но все с такой же аккуратностью держа в руках папку с рисунком. Они с молниеносной скоростью залетели в школу, сели на скамью и стали менять мокрую обувь под пристальный взгляд проходящей мимо уборщицы. Бросили портфели на пол, а файлик на скамейку. Как назло, у Оли в туфельке заела молния и Антону пришлось буквально взять все в свои руки и вытаскивать толстые белые колготки из зубчиков застежки. Не успел парень распсиховаться, как ткань вышла и перестала мешать застежке двигаться. Победно улыбнувшись, Антон встал, забрал рюкзаки, и они побежали сдавать верхнюю одежду в гардероб, совсем позабыв о портрете Полины, соскользнувшем под деревянную скамью.***
Парни стоят в коридоре, несмотря на то, что идёт первый урок. Дожидались, пока прозвенит звонок, чтобы Геннадий Вячеславович открыл раздевалку, ведь сразу после перемены будет физкультура — единственный урок, который парни не прогуливают никогда. Как и говорил Бяша, Семен вернулся на следующий же день. Он немного шепелявил, но это было не из-за отсутствия зубов, как у бурята, а из-за последствий их лечения. — У меня после стоматолога щека распухла, — объяснял Бабурин причину испортившейся и так нечеткой дикции. — А по тебе и не видно сразу, — сказал Рома с равнодушным, скучающим лицом. Семен уловил, как только что насмеялись над размером его щек, но ничего говорить не стал, выслушивая громкий смех Бяши. Это ведь Ромка, что ты ему скажешь? Мало ли, вдруг опять зубы придется лечить из-за своей дерзости? — Так может ты ещё и беременный, на? По тебе просто не видно? — сказал Бяша, продвигая шутку друга до заезженности. Сам посмеялся со сказанного и ему было немного все равно на реакцию других. Бабурин злился, но в ответ ничего сказать не мог, ведь бурята Рома будет защищать даже от обидного слова. Так у них пошло с детства: брат за брата. Но сам Пятифанов даже не улыбается. Сигареты кончились. Он не смог закурить ни вчера перед сном, ни сегодня после пробуждения, ни сейчас перед уроком не сможет. Оттого он такой раздраженный и молчаливый. В последнее время парень и сам назвал бы себя паровозом, ведь запасы на этот месяц закончились за две недели. Это еще хорошо, что он их с Бяшей почти не делил (у него нет такой страсти к табаку, обходится четырьмя-пятью штуками в неделю), а не то они бы добили их ещё раньше. Виной тому стресс и ушедшая в запой мать. До того было больно на неё смотреть, что Рома снова ушел из дома раньше положенного, шастая по улицам около часа, а то и больше — он не мог точно прикинуть время. Он бы мог, как обычно, рассказать об этом Бяше, но тот, скорее всего, и сам понимает, что происходит. Они, конечно, знают друг друга как облупленные, но не в их репертуаре высказывать слова поддержки. Все, что они могли себе позволить на уровне своих знаний друг о друге — это понимающе кивнуть, ударить по плечу и пробурчать: «Ничего, скоро все устаканится, мужик», а после просто перевести тему и сделать вид, будто этого разговора и не было. Такими периодами Пятифанов живёт уже восемь лет, с момента смерти его отца. Кто знает, может, если бы не этот Афганистан, они бы сейчас жили втроем, как полная, нормальная семья… Парень вздохнул, чуть было не выдав на лице явную удрученность, как в коридоре, в метрах пяти от них, показался запыхавшийся Петров. На него взглянули сразу три пары глаз, а сам Антон резко остановился и с опаской посмотрел на парней, поправляя съехавшую лямку портфеля на плече. Первым заговорил Рома. — Чё встал, Тошик? — издевательски спросил Пятифанов, забавляясь его испугом, и вышел вперед. — Ты ж опаздываешь. За его спиной стал разминать кулаки Бабурин, а Бяша нацепил привычную, беззубую улыбку. Удивление Петрова было видно, но парень сразу собрался, выпрямился и посмотрел Роме прямо в глаза. Будто заяц, наостривший уши — не шелохнется. Но в отличии от пушистого лесного зверька, он не пускался в бег даже во время того, как большой и страшный волчище идёт прямо на него. На лице Ромы растянулась улыбка, полная раздражения и предвкушения. Нашелся козел отпущения. Но Антон стоял. Стоял и ждал, что произойдет дальше, чтобы в нужный момент начать защищаться. Расстояние между двумя парнями уже составляло меньше метра, а напряжение, которое испытывает Антон, с каждый секундой, — всё острее и острее. Тело пробивает мелкая, только одному Петрову заметная дрожь. Не понятно, от холода или от страха. Рома положил руку тому на плечо и, вопреки всем ожиданиям Петрова, произнес тихо, почти шепотом: — Топай, биологию пропустишь. Первые две секунды парень стоял в оцепенении, не уверенный в том, всерьез ли это было сказано. Но когда Пятифанов отошел, расслабленно наклонил голову и вздернул брови, взглядом спрашивая: «Чего стоишь?», Антон будто с цепи сорвался. Помчался, толком даже не вспомнив, куда именно ему нужно. Зачем это было, он не понял. Взгляды Бяши и Семена говорили сами за себя: они тоже ничего не поняли. И только когда Антон, перепрыгивая через одну, а то и через две ступени, скрылся на третьем этаже, шайка хулиганов одарила своего главаря немым вопросом: «Что это было?». На это он только нахмурился: — Что? Хотели его прямо перед учительской забить? — он указал на дверь в, примерно, двадцати метрах от них. Оба в унисон произнесли тягучее «а-а-а», показывая, что поняли причину такого его поведения. — Я думал, ты его пожалел, — отозвался Бабурин. — А как же? Физкультура следующей. С памятью проблемы, что ли? — в очередной раз шумно выдохнул Рома и пошел к лестнице. — Ты куда, на? — Гулять, — резко и коротко ответил Пятифанов, не желая находиться с этими двумя ближайшие полчаса. В школе пусто, а настроения как не было, так и нет. — Ромочка! — кто-то окликнул его. Обернувшись, он увидел полную женщину в синем уборочном халате и с синим платком на голове. Позади нее стояло ведро с раствором моющего средства и швабра. Уборщица тётя Таня. — Ромочка, здравствуй, дорогой, — позвала женщина его, подойдя поближе. Она всегда использует имена только в ласковой форме. — Здрасьте, — автоматически ответил он. — Я переобулся, — зная придирки этой женщины, он даже показательно покрутил стопу в темно-синих кроссовках. — Та, — она отмахнулась, — я ж у тебя спросить хотела. Никто из одноклассников папку не терял? Он непонятливо посмотрел на уборщицу. — Я утром полы мыла и увидела под скамейкой. Портрет нарисован, ну просто красотища! Сейчас, подожди, покажу, — она быстренько учапала к своему ведру и тряпкам. Походка у нее забавная — гусиная. А с учетом того, что она еще и не малых размеров тётька, это выглядит, как минимум, забавно. Женщина быстро вернулась и протянула Роме синюю папку, просвечивающую рисунок. В голове уже стали закрадываться подозрения, чьё это могло быть творение, но Татьяна сама подтвердила его догадку. — Это, наверное, того мальчика, — она уперла руки в бока. — Белобрысый такой. Высокий, почти как ты. Сложно в толпе не заметить. С девочкой такой же, сестра, наверное. Опоздуны. Пришлось еще и за ними мокрые следы подтирать, — она возмущенно вскинула руки вверх, и они, свободно падая, ударились о ее крупные бедра. Рома тем временем вытащил лист из файла и позволил себе еще раз пройтись глазами вдоль и поперек рисунка. Пока уборщица возмущалась и что-то без умолку трепала, он задумался. А ведь Оля не врала, когда говорила, что Антон хорошо рисует. Он невольно представил, как Антон, сгорбившись над рабочим столом, вырисовывает каждую линию, где-то делая их толще, где-то — тоньше, старается, сутулится и хмурится. — Я его никогда раньше не видела. Приезжий? — спросила она, наконец оборвав свой монолог. — Ага, — тихо ответил он. — Я ему передам. Поначалу он и вовсе планировал выбросить рисунок, но, увидев, сколько в него вложено труда и стараний, передумал. План того, что лучше сделать, Пятифанов еще не составил, но позаботится об этом немного позже. — Спасибо, Ромочка, — запыхтела женщина. — Ну я пойду-пойду, работы много. — До свидания, тёть Таня. Само осознание того, что все это было проделано ради Полины, раздражает, но порвать, спалить или просто выбросить у него рука не поднимется. Эх, черть, рисует-то красиво, нехотя признался он сам себе. Ничего, отыграется по-другому. Не оставит же он все это просто так?***
Получив нагоняй от учительницы, Антон с виноватым видом присел за последнюю парту. Все-таки на целых пятнадцать минут опоздал, если не на двадцать. С первой парты ему приветливо помахала Морозова, и тут-то в голову пришло осознание. Папка с рисунком потерялась. А где — не помнит. В спешке Антон и не заметил, где её оставил или, может, выронил. Его накрыла такая досада, что он даже не смог скрыть её на собственном лице. Он так долго, так старательно воспроизводил прекрасные черты подруги, чтобы в итоге просто потерять. Казалось, над Антоном сейчас возникнет дождевая туча, и польет мощнейший ливень, настолько он расстроился. Когда закончился урок, Полина подошла к нему, уже обеспокоено спрашивая. — У тебя все хорошо? — поинтересовалась девушка. — Что-то случилось? Он подумал, стоит ли рассказывать ей о ситуации с её портретом. — Ну… — Неужели Рома с его шайкой уже преуспели? — удивилась она, в момент сменив обеспокоенное лицо злостью. — Ну я им сейчас… — она сжала кулаки и нахмурилась, намереваясь пойти разбираться с хулиганами, но Петров ее остановил. — Нет-нет! Все нормально! — девушка моментально успокоилась и вопросительно покосилась на друга. — Просто… Антон вкратце объяснил, что в спешке потерял такой ценный лист и теперь корит себя за это, ведь он обещал Полине, а сам взял и не сдержал слова. На это Морозова облегченно выдохнула: — Да ладно тебе, это же не так важно. Куда важнее остаться целым, — она улыбнулась и положила свою ладонь на пальцы Антона, сложенные в замке. — А рисунок новый нарисуешь! Тут Петров и сам улыбнулся, но прекрасно понимал, что такие качественные работы, которые он прозвал «не ленивыми», у него получаются редко. Такие рисунки, доведенные до конца, можно назвать настоящими раритетами среди всех наполовину недоделанных работ, которые Антон либо ленился завершить, либо вдохновение иссякало посреди процесса. — Ты права, — вопреки своим мыслям, сказал парень, но искренне улыбнулся. — Спасибо, ты всегда для меня так стараешься, — именно из-за таких вот моментов Петрову и нравилась Полина. — Да не за что! Давай на физкультуру собираться, а после неё поищем твой рисунок. Может, его охранник нашел.***
В раздевалке Антону некомфортно. Он всегда отворачивается, чтобы не встречаться с сочувственными или насмешливыми взглядами одноклассников. Их сочувствие было ему ни к чему, ведь они и не общаются толком. Могут перекинуться парой фраз по типу «ручку одолжить», а в остальном он даже не помнит имён некоторых из них. Петров вышел в черных спортивных штанах на затяжках и просторной белой футболке. Геннадий Вячеславович вальяжно вышел из своей подсобки и командой «Стройся!» приказал ученикам встать в шеренгу. Разминку Антону разрешали делать в очках, но с выдачей баскетбольных мячей пришлось сложить их на столе у учителя. Тяжелые звуки падающих кожаных сфер отзывались в зале эхом. В волейбол Антон ещё мог как-то играть: там толком не нужно целиться, главное за лицевую линию не ударить да через сетку перебросить; но пытаться закинуть мяч в кольцо, которое и не видишь толком, сравнимо пытке. Петров не видит ничего на расстоянии дальше вытянутой руки, поэтому, если захочется поговорить с ним лицом к лицу, так сказать, придется подойти неприлично близко, чтобы парень смог хотя бы распознать собеседника внешне. Первые минуты разминки с инвентарем проходили спокойно: он просто отбивал немного расплывчатый коричневый шарик вверх-вниз, удерживая ритмичность и распределяя силу нажатия равномерно на каждый новый толчок рукой. Спустя примерно десять минут после начала урока, учитель заставил Антона сдать очки, сделал важное лицо и приказал всем разбиться на команды и начать играть, а сам ушел из зала под немым предлогом. Хотя никто спрашивать и не стал, все знают, зачем старый алкоголик умотал с таким счастливым видом на первый этаж к трудовику. Девочки сразу ушли от идеи играть, их никто и не заставлял, а вот Антону, к сожалению, повторить за ними не получится. В качестве капитанов команд выступили Рома и какой-то Лёня. Они стали поочередно набирать к себе в команду людей и, конечно же, Антон остался на скамье последний, но повезло хоть, что достался не Роме в команду. Разыграв мяч, их команда заняла позиции. Девочка со скамейки, которой доверили свисток, дунула в него с большим энтузиазмом, что Петров засомневался в целости своих барабанных перепонок, и объявила начало игры. Все заметались, а Антон, будто потерянный пытался понять, где его команда. Его постоянно толкали, и часто парень чуть не сваливался с ног. Это его неслабо так раздражало. Наконец-то летит долгожданный мяч и, как назло, кто-то сзади перехватывает его прямо из рук. Парень и не надеялся, что Пятифанов так просто отпустит его. — Пасуй, Ромка! — кричал Бяша другу, когда тот толкнул Петрова с такой силой, что он чуть не улетел на пол. А главное — попадал ровно в те места, где у него только-только начали заживать синяки. От этой боли он тихо шипел, тут же будучи подбитым чьим-то чужим туловищем, намеревающимся заполучить мяч. Антон что-то пробурчал себе под нос, явно неодобрительное, и продолжил «играть». Все бы ничего, только у него снова и снова забирал мяч один и тот же человек — Пятифанов. Ладно, просто отбирать: ему не особо интересна игра; но спустя несколько таких «случайных» задеваний бока Антона, он практически на двести процентов убедился, что это делается специально. Хоть Петров и не любил баскетбол никогда, но сейчас в нем проснулся сопернических дух, заставивший применить всю свою ловкость и смекалку. Но несмотря на это, у него раз за разом уводили мяч. Антон не видел, но чувствовал, как злорадствует Рома, как насмехается над ним и повторяет все эти манипуляции. А ради чего? Опозорить его перед всем классом, — напрашивался ответ, — выставить неудачником. Счёт уже не внушает надежд, но дав себе обещание, что должен хоть как-то уделать Пятифанова, Антон максимально сконцентрировался на происходящем, щурился, присматривался к ситуации на поле. И вот он — долгожданный момент: мяч снова летит к нему. Он уже видит подбегающего на перехват Рому, но с пылким «Была не была!» в мыслях, отталкивается ногами от земли и прыгает навстречу мячу с протянутыми руками. Он цепко хватается за него и, мягко приземлившись, бежит к кольцу соперника, не сомневаясь ни секунды. Рома, казалось, расслабился после отточенной несколькими перехватами тактики, но, не успев сообразить, застопорился на секунду и уже потом бросился вдогонку. В беге Антон не уступал никому: нёсся, что есть мочи, и, подобравшись к заветному кольцу, прыгнул настолько высоко, что смог руками поместить мяч в кольцо и получить долгожданное очко для его команды от сидящих на скамейке девочек-судий. Да, он не мог прицелиться в силу своего зрения, но нашел подходящую альтернативу. Антон был настолько горд собой, что не сдержал улыбки, когда сокомандники хором победно закричали. Некоторые даже, пробежав мимо, дали пять или показали большой палец, который с трудом опознали его глаза. Конечно, победу им это не принесло, но как же было приятно, когда Полина восторженно заговорила о том, насколько он был крут, когда забрасывал мяч в кольцо. Антон покрылся румянцем от многочисленных комплиментов не только от Морозовой, но и от других девочек, мол, давно никто Пятифанова не обыгрывал. Он и не замечал, как стоящий позади Рома сверлит его взглядом, сжимая баскетбольный мяч до такой степени, что он, казалось, даже приплюснулся. Похвала похвалой, а они с Полиной договаривались искать её портрет на перемене, поэтому Антон быстро заскочил в кладовую, где до сих пор не появлялся Геннадий Вячеславович, взял очки и выпорхнул из нее с таким хорошим настроением, что, казалось, и потеря рисунка ему не кажется такой уж проблемой. Но они искали. Спрашивали у охранника, лазили под скамейками, но бестолку. Это огорчило Петрова, вопреки недавним мыслям, но Полина не переставала его поддерживать словами, и он уже, казалось, настроился прийти домой и нарисовать новый портрет на впечатлениях от сегодняшнего урока физкультуры, как, подойдя к парте, обнаружил сложенную бумажку. В ней ровным, чересчур вытянутым и крупным почерком было выведено: «Рисунок у меня. Третий урок. Туалет на втором этаже». «Неужели, кто-то и вправду нашел?» — воодушевился Антон. Его, конечно, смущало то, что письмо никем не подписано, а встречу наметили в процессе урока в туалете, но его больше волновало состояние папки и её содержимого: не помялось ли? Он еще четверть часа просидит с поднятым настроением, прежде чем отпросится в туалет и пожалеет о принятом решении.