***
Оля сидит на том же месте, что и всегда, но что интересно, шапку не сняла. — Оля… — зовёт её Антон, не уверенный в дальнейшем плане действий. — Привет! — воскликнула она, отчего-то радостная. — Как у тебя дела? «Неужели это из-за Ромы?» — подумал парень, пытаясь найти причину такой оживлённости. — Хорошо всё, — решил не выдавать себя Антон. — А что это у тебя за шапка? В яблочко. Оля напряглась, огляделась на окружающих их людей и сказала необыкновенно по-взрослому: — Давай я тебе по дороге домой расскажу? Так они и решили. Уже заходя в лес, Антон не решается поднять эту тему. Он видел то, что произошло во дворе, но не знает полной истории, и это его напрягает, ведь он не может собрать ситуацию по кусочкам. Он до последнего надеется, что Оля заговорит первой, но, видимо, ни один из Петровых терпением не славится, когда дело доходит до таких важных тем. — Так что? — спросил Антон, не в силах ждать, чтобы доведаться истины. — Что? — спросила Оля, поднимая на брата такой взгляд, будто и вправду не видит в вопросе намёка на обещанный рассказ. «Уже успела забыть, что ли?» — возмутился про себя Антон, но воздержался от того, чтобы произнести это вслух. — Ты обещала рассказать про шапку по дороге, — напомнил он и для пущего эффекта добавил: — Мы вообще-то скоро домой придём. — Ой, — тихо сказала девочка и снова посмотрела себе под ноги. В этом они с братом похожи: смущение для них всегда сопровождается рассматриванием собственных ботинок. Антон выдержал паузу, но Оля так и не начала говорить. Это его беспокоит уже не первый день, ведь она никогда раньше так не сомневалась перед тем, как рассказать брату о чём-то. В конце концов, даже родители в хорошие времена знали меньше, чем то, что доходило до Антона. А сейчас она… сомневается? В нём? Что же это может быть такое, что даже старшему брату нельзя доверить? Парень словил себя на мысли, что это молчание уже стало болезненным, ведь каждая секунда тишины со стороны девочки говорит о том, как она сомневается. Но он ждёт в надежде, что та всё же отзовётся, поделится загадкой произошедшего на последнем уроке и не станет утаивать от него что-то важное. — Ты меня ругать не будешь? — наконец подала голос Оля, но к брату лицом не повернулась. — Нет, конечно, — тут же среагировал Петров, вспоминая, как туго у них с Олей шли разговоры после того, как Антон плохо настроился по отношению к её новому, первому в этом посёлке, другу. Она помедлила, но всё же принялась рассказывать. Тихо, будто стыдясь слов, слетающих с её языка, она иногда поглядывала на брата в надежде не увидеть в них разочарования, ведь буквально призналась ему в том, что обманула, когда пообещала «не водиться с незнакомцами». Антону, слушая её, даже не пришлось изображать удивление, несмотря на то, что о неувязке с именами он догадался ещё в школе, до окончания шестого урока. Ему стало известно и о их встречах на переменах, о том, как Рома приходил к ней на лавочку, прогуливая собственные занятия, но больше всего поразило другое — из грубости к себе Оля отметила только прилипшее к ней обращение «малявка». Если бы не то, что Антон видел сегодня собственными глазами, ни за что в жизни не поверил бы, что Пятифанов по доброй воле всё это время приходил просто поболтать с какой-то там третьеклассницей, а самое главное, что он смог и захотел выслушать её рассказы. На момент осознания Антон даже почувствовал, что этот факт пробудил в нём немного уважения к Пятифанову за его терпеливость и усидчивость, ведь Оля рассказывает эмоционально, чересчур часто скачет с темы на тему, запинается на особо длинных словах, но страшно обижается, когда её перебивают. Если Роме понравилось такое времяпрепровождение, Петров осмелится предположить, что у того фантастическая выдержка, ведь даже сам Антон не всегда в состоянии полностью уловить смысл сказанного его сестрой. Единственное, чего не хватает… Почему Оля плакала? Из-за мальчика? И что это тогда за мальчик? Этот мелкий хулиган не удостоился даже упоминания. Об этом он думал уже сидя дома, в своей комнате на втором этаже и пытаясь делать домашнее задание параллельно размышлениям. Антон, бесспорно, рад, что Оля что-то да ему рассказала, но очень сомневается, что её история про взмокшую во время игры в снежки шапку является правдой. Антон очень хочет поверить сестре на слово, но противиться собственному характеру, который ни за что на свете не примет любой рассказ без, как минимум, логического подтверждения. Ему бы очень хотелось верить сестре на все сто процентов, до такой степени, чтобы без задней мысли доверить ей всё, что угодно, но понял, что для осуществления такого желания ему вечно будет мешать одна единственная вещь — разница в возрасте. И эта, казалось бы, не такая уж значительная деталь мешается ему из раза в раз, заставляя Петрова излишне много сомневаться в услышанном. С раннего возраста у парня в голове отложилось, что большая часть детских рассказов — сплошная выдумка, ведь Оля и до сих пор иногда использует слова, точно не зная их значения. Сестре он, конечно, ничего не говорит, боится обидеть, но сейчас прекрасно понимает, что эта его черта, недоверчивость, всё же больше полезная, чем вредная. Антон вздохнул, откинулся на стул, оставив правую кисть опираться на край стола, и глянув на расположившиеся на поверхности вещи, зацепился взглядом за выдвижной ящик. Указательный и средний пальцы, держащие ручку, начали двигаться вразнобой, заставляя её подрагивать, пока парень всё же не выдвинул ящик, чтобы вновь встретиться с чёрной шапкой. Зачем она тут? Во-первых, у отца, ежедневно уезжающего на работу, наверняка возникнет вопрос, откуда в доме чужая одежда или, к чему Антон больше склоняется, просто перепутает, ведь и сам носит точно такую же, во-вторых, он твёрдо намерен лично вернуть её Роме. Второй вариант, конечно, довольно опасный, как считает Антон, ведь Пятифанова с сегодняшнего дня стал считать самым непредсказуемым типом, которому уступает, разве что, Бяша. Да, они определённо друг друга стоят, подумал Петров, доставая головной убор из ящика. Такое ощущение, что эту шапку передают уже в третье поколение. Вспомнилась шутка Полины про очки, заставив парня немного улыбнуться, но приглядевшись, он не может отделаться от мысли, что эта тонкая тряпка — единственное, что согревает парня в такую холодную погоду. Ладно сейчас, весной, а как он вообще выживал зимой? Шапка Антона, закупленная в начале декабря, ещё до переезда, совсем новая, да и настолько тёплая, что не уступает традиционной ушанке, судя по тому, что даже такой мерзляк, как он, не получил гайморит. Парень некоторое время покрутил шапку в руках, после чего впихнул в самую глубь загруженного рюкзака. Решиться-то решился, а вот как же заговорить так, чтобы не получить в нос, — это уже вопрос. Здесь ему не помешал бы отцовский совет, но, к сожалению, старший Петров не попадался юноше на глаза уже больше трёх дней, хотя вот только недавно были выходные, когда тому не нужно было никуда уезжать. Да и мама, в прочем, тоже особо не вылезала со второго этажа. Антон был так обеспокоен тем, что происходит в школе, что даже не заметил наставшую в доме тишину. Не то чтобы её не было и раньше, но в последние дни это стало переходить все черты. Антон-то переживёт, за себя он не беспокоится, но вот Оля… Ей, судя по всему, совсем одиноко. Что в школе, что дома, у неё, кроме брата, больше и нет друзей. Хотя, насколько я понял, есть один, подметил про себя Петров, сверля взглядом остывшую чашку чая. Рома… Не стоит упоминать, как Петров относится к своему однокласснику, но он даже представить себе не мог, что его сестра окажется втянутой в эту историю, хоть даже и самым отдалённым способом. «Интересно, она тогда узнала голос Ромы, когда он вскарабкался на трубу?» — подумалось Антону, и изо рта, к его собственному удивлению, вырвался тихий смешок. Даже с такими натянутыми отношениями, как у них, нельзя не признать, что тот случай смешной. Да, это странно, да, Антон перепугался до чёртиков, услышав визг Оли, но теперь, вспоминая этот случай, в голову приходят только очки, оказавшиеся в целости и сохранности лежащими на подоконнике. Это оказалось… приятно. «Приятно знать, что ради тебя кто-то влез на трубу? Неужели я сегодня так сильно стукнулся головой об пол?» — упрёк сам себя парень, но не смог сдержать уже поплывшую по лицу от абсурдности мыслей улыбку. А ведь они с Бяшей меня сегодня спасли от Нины Григорьевны, продолжает свою мысль Петров, конечно, это вообще их вина, но всё же… и очки починили… зачем? На этот вопрос ответ нашёлся сразу. Может, все эти проявления благородства — попытки загладить вину? Почему же ещё они липнут к нему даже в столовой? Хотят взять его к себе в банду? Возможно, предположил Антон, скрещивая руки на груди. Одна его нога легла поверх другой, и обе упёрлись носками во внутреннюю стенку письменного стола, заставив стул отклониться назад на задних ножках. Его не расчёсанные, немного спутанные после долгой дороги в шапке волосы покачиваются в такт заданного им ритма. Обычно какие-то такие движения настраивают его мысли на нужный лад, будь то вращение ручки меж пальцев, покачивание на стуле или постукивание коленом о стол, признанное Кариной «нервной дёрганиной». Приди она сейчас в комнату, точно отругала бы, что порчу мебель, подумал парень, со странной надеждой обернувшись на дверь. Но сколько бы не ждал, что это окажется правдой, и мама наконец снова зайдёт к нему в комнату, этого не произошло ни через двадцать секунд, ни через сорок, ни спустя две минуты. Он вздохнул и вернулся в прежнее положение. До чего же ему не хватает родителей в такой момент. Петров даже ненароком словил себя на мысли, что готов был бы пойти сегодня к директору из-за химички, лишь бы родители пришли. Пусть не вдвоём, но хоть кто-нибудь из них. Математику делать уже нет настроения. Возможно, именно поэтому он решил уделить это время своему любимому делу — рисованию. Из стопки черновиков, ровно, под линейку разорванных листиков, ранее бывших двойными, он взял один в линейку и вывел первую кривую линию дерева, над которой вскоре появятся два широко раскрытых глаза огромной, почти человеческого размера по отношению к ветке, птицы, мучившей Олю кошмарами со дня приезда и оказавшей услугу Антону однажды.***
Цветы совсем завяли, с досадой подметил Рома, бросая взгляд на подоконник, где в аккуратных горшках раньше цвела мамина фиалка. Он ещё с детства помнит, как она рассказывала ему про это растение. «Какой живучий цветок!» — удивлялся маленький Рома, услышав, что эти маленькие, подоконные растения держат цвет с начала весны и до самой осени. Ага, живучий, саркастически подумал тот же Рома, только уже нынешний, подперев щёку кулаком, сидя за кухонным столом и, не глядя, ковыряя картофельное пюре. — Ромка, — позвал его уставший и охрипший, но ласковый голос, — сынок, чего не кушаешь? Мария Пятифанова — худая женщина с перепугано-большими, голубыми глазами, миниатюрным телосложением и волнистыми, чёрными волосами. В молодости она была красавицей. Её светлая кожа, тёмные, вьющиеся локоны и насыщенный оттенок небесно-голубого в радужках, сохранившийся и по прошествии четвёртого десятка делал её похожей на дорогую, коллекционную куклу. Рома может доказать это любому, показав фотографию со свадьбы родителей, которая никогда не пылится и в рамочке занимает своё почётное место на тумбочке у материнской кровати, придерживая белую, кружевную нашивку. Сейчас бы никто не смог сказать, что запечатлённая на фотографии женщина, красивая, улыбчивая, абсолютно счастливо целующая новоиспечённого супруга, сейчас, спустя шестнадцать лет, сидит со страшными космами, тёмными, впавшими синяками под покрасневшими глазами, в несущей перегаром одежде и с бледными, искривленными в печальном выражении губами. Роме больно смотреть на собственную мать. Он помнит её и её прекрасную улыбку, помнит, как, будучи маленьким, смотрел, как сосредоточенно она выводит красную помаду на смешно приоткрытых буквой «о» губах, с каким энтузиазмом ругала его, когда он этой же помадой изрисовал зеркало в прихожей, и как позже мама улыбалась, глядя из кухни, как папа, стоящий на пороге в военной форме, протянул шестилетнему мальчугану пачку разноцветных карандашей. Рома даже не смотрит на неё. Уже больше по привычке, чем из-за нежелания уловить во внешности самой родной ему женщины всё новые морщины, всё больше увядающий вид, так кстати совпадающий с состоянием её любимой фиалки. — Цветы полить надо, — ровной интонацией выдаёт парень, лицом не показывая никаких изменений. Боковым зрением он заметил, как она повернула голову в сторону подоконника. — Ой, — её глаза снова сделались испуганными, но интонация осталась печальной, — опять я про неё забыла, — и положила маленькую, сухую ладошку на щёку, покачивая головой. Кольца на её правой руке, как подобает всем вдовам, нет, собственно, как и на левой. Пустые пальцы матери лишний раз напоминают Роме о том, что под её старым свитером покоится обручальное кольцо его отца, подвешенное на золотую цепочку. Следуя всем традициям, она должна была бы надеть его на безымянный палец левой руки, но у неё совсем уж крохотные руки для его ношения. Она могла бы переплавить кольцо, подогнать размер… да вот не смогла. И никогда, никому не говорила почему. Но только Рома знает, как мать любила целовать отцовские руки. Считала их красивыми, каждый раз порывалась дотронуться до пострадавших на службе костяшек и никогда не получала отказ. Парень и до сих пор считает это странным, ведь должно же быть наоборот, но всегда заталкивал эту мысль подальше, вспоминая, как родители умиротворённо сидели на диване, смотря телевизор, как отец всегда обнимал маму за плечи, а она укладывала голову ему на плечо, ласково поглаживая кольцо на его руке, свидетельствующее о её счастье. Кто же знал, что теперь оно будет напоминать о смерти. — Совсем дурная, как же я забыла? — сама себя упрекая, сказала Мария. — Ох, ну и дурная, ну как же так можно? — поругалась она и встала с измученным вздохом, чтобы исправить печальное состояние фиалки хотя бы водой. Рома вскинул на неё взгляд, намереваясь предложить помощь. — Давай я полью. Там ещё папоротник, может, надо, — и даже привстал, высказывая свои намерения. — Сиди, сына, сиди, — улыбнулась она ему, положив руку поверх Ромкиной ладони. — У тебя рука грубая, цветы тебя не любят, — и в глазах её на секунду снова отразился блеск, будто ещё чуть-чуть и снова заплачет, ведь муж её точно так же не умел ухаживать за растениями. Но она быстро нашла ещё один предлог удержать помощника. — Покушай лучше, а то остынет, невкусно будет. Рома уже пожалел, что посмотрел на маму. Как же не повезло ему унаследовать материнскую чувствительность, ведь именно из-за неё один только взгляд на несчастную материнскую улыбку вызвал у него такое же, с трудом прикрытое несчастье. И так всегда. Он не только скучает по отцу, но и смотрит на то, как тоскует его мать. «Однолюбам трудно жить», — говорила однажды его покойная бабушка про свою дочку. Рома всегда сочувствовал маме, даже задумывался, не станет ли ей легче, если она попробует снова обручиться, но не смог соврать себе, потому что от одной этой мысли его самого воротит. Он не представляет никого на месте своего папы так же, как и Мария — другого мужчину своим супругом. Она просто не сможет убрать ту свадебную фотографию с тумбочки. — Ладно, — сдался Рома и сел обратно, зная, что с цветами и вправду мама управляется лучше. Мария потрепала его за плечо и неслышно поцеловала в макушку. От этого жеста что-то приятно скрутило в области груди. Не то чтобы мать редко хотела уделять ему внимание, чаще всего она просто не в состоянии. Даже сейчас от неё несёт спиртом, но этот запах уже такой привычный в их доме, что Рома даже и не чувствует дискомфорта, пока не выйдет на улицу и не вдохнёт морозный, свежий воздух. Так и происходит, когда он выносит остатки ужина собаке. Старый пёс, отсидевший в будке почти всю свою жизнь, лично Ромой зовётся и Шариком, и Бобиком, и Барбосом, и даже Пиратом, но официально, ещё лет пятнадцать тому назад, щенку-дворняжке было дано имя Боня. Он вышел из своей собачьей лачуги, вяло перебирая лапами, чтобы полакомиться поставленными Ромой перед ним котлетами. Всё же свою домашнюю живность нужно иногда баловать. — Ешь, Барбос, — сказал Рома, присаживаясь рядом с псом на корточки. Он гладит его по спине, пока тот ест предложенный «деликатес». — Бон аппетит. Пятифанов встаёт с тихим «эх», бьет руки друг о друга, стряхивая с них шерсть, и хотел было вернуться в дом, как заметил внутри слабый огонёк. Свеча освещает все иконки, а Мария сидит прямо перед ними на коленях и, сложив ладони перед собой, сосредоточенно что-то бормочет. Рома молча смотрит, как мать молится, и ему даже не нужно слышать слова, чтобы понять, для чего она зажгла свечи этим вечером. Такая знакомая с малых лет, молитва за упокой души стала для Марии важнее, чем воскресный пост перед походом в церковь. Собственно, именно поэтому она уже давно его не соблюдает. Рома тоже умеет молиться. Умел. Он никогда снова не станет на колени перед изображением того, кто не услышал, кто не уберёг, вопреки всем просьбам, кого, может быть, и вовсе нет. Иначе не объяснить, почему кости Александра Пятифанова лежат в чужой земле, никем не найденные останки любимого мужа и отца не оказались достойны даже быть похороненными, почему вдова горюет, как в первый день, и почему скучает уже взрослый сын, из года в год проклиная это дрянное Дашти-Марго. Он вышел за калитку и присел на снег под забором, опираясь на старые доски спиной. Рука выудила из кармана пачку сигарет вместе со спичками, и когда ладонь прикрыла коробок, о черкаш которого парень одной рукой поджигает спичку, слабый огонёк окреп, дав Пятифанову возможность поджечь сигарету, сжимаемую губами. Спичка воткнута в снег опалённой частью вниз, а указательный и большой пальцы левой руки сжали табачную трубочку у основания, ближе к фильтру, позволяя удержать её во рту во время глубокой затяжки. Ему, по правде говоря, это занятие уже давно осточертело. А всё началось с обычного любопытства и желания выпендриться. Рома никогда не считал себя глупым человеком, но вспоминая то необдуманное решение из прошлого, сидя в снегу, за забором собственного дома, не в силах отказаться от очередной дозы никотина, обвиняет себя в особой форме слабоумия, несмотря на то, что впервые сигарета меж его губ оказалась всего в одиннадцать лет, когда, казалось бы, всякий может совершить ошибку. Только спустя некоторое время он узнал, как человеческий организм реагирует на эти вещества, почему после каждой затяжки появляется чувство облегчения, и почему его так затянуло в отличии от Бяши. Тот по жизни настоящий оптимист, в отличии от Ромы, который переживал бы проблемы намного тяжелее, если бы не тратил на собственное успокоение несколько пачек сигарет еженедельно. Вот и сейчас он думает над тем, что же теперь будет, если одноклассники Оли окажутся чересчур болтливыми. Основной проблемой считается Антон, он же и стоит на кону. Рома не знает, почему дружба с ним стала для него своеобразной целью, откуда появилось желание с ним общаться и почему он так боится последствий своих действий. Взять хотя бы тот вечер, когда они с Бяшей избили Семёна. У него ещё долго болела рука после этого, но он успокаивает себя тем, что расквашенный нос Бабурина того стоил. Если спросить у Ромы, почему ему внезапно взбрело в голову лезть к кому-то на трубу, чтобы всего лишь вернуть очки, он просто нахамит в ответ. А дело в том, что он и сам не понял, что подтолкнуло его на такое странное, необдуманное и импульсивное решение. Может, это не сошедшее после драки возбуждение повлияло на такие мысли, а может он и вправду не находил лучшего решения, но на самом деле Рома просто боялся передумать. Догоревшая сигарета полетела в заранее вырытую для неё ямку и оказалась присыпана снегом. На улице уже давно стемнело, поэтому перспектива оказаться в доме оказалась достаточно заманчивой, чтобы Рома для себя решил, что слишком устал думать и пора бы наконец-то отдохнуть от всего. Вставая с пола, он почувствовал, как что-то при сгибе корпуса упирается ему в рёбра. Это оказался тюбик с клеем, который он переложил туда, как только надел куртку, да так и забыл вытащить из-за того, что тот совсем не ощущается при ходьбе. Потом достану, подумал Рома и заглянул в окно, в котором уже царила полнейшая тьма.***
— Доброе у… Боже мой, тебя что, медведи по дороге догоняли? Антон перевёл уставший взгляд на подругу. Да, его лицо, как и волосы, сейчас не самое прекрасное зрелище. Некоторые пряди на затылке так и не улеглись даже после того, как были придавлены шапкой, поэтому забавно торчат назад, словно сложенные иглы дикобраза. — Нет, а такое бывало? — без надежды на серьёзный ответ спросил он. — Я думаю, что если ты и дальше будешь выглядеть как рыба, которую выбросило на берег, то обеспечишь первый случай, — шутливо сказала Полина, но лицо её выглядит удивлённо-озабоченным, хотя и видно, что ей любопытно узнать, почему её друг выглядит так, будто его переехал трактор. — Ну спасибо, — с кислым выражением ответил Антон. Вчера ему удалось уснуть только ближе к двум часам ночи из-за распирающего его волнения. Он так и не придумал, как заговорить с Ромой и буквально отрубился с мыслью, что в крайнем случае придётся импровизировать. Он опёрся на стену и поморщился от холода, моментально дёрнувшись от неё. — Как у вас стены инеем не покрываются? — зябко ссутулился он, обхватывая себя руками и растирая ладонями плечи. — Потому что воздух сухой, — абсолютно серьёзно ответила Полина. — Мне дедушка рассказывал, что перестал постоянно мёрзнуть только лет через десять после переезда. Раньше болел постоянно. — Странно, что я от Оли заразу не подхватил в тот раз, — пробубнил сам себе Антон, упёршись недовольным взглядом в стену напротив. — Кстати! — вдруг воскликнула Морозова, что пара человек из коридора обернулись на неё. Но она не обратила на них никакого внимания. — Я же тебе вчера так и не рассказала. Из-за того, что в актовый зал теперь ходят младшеклассники, меня будут забирать на репетиции только на шестом уроке! Якобы, играть теперь нужно только для того, чтобы они могли нормально спеть… — Подожди, — нахмурился Антон после того, как некоторое время постоял, глядя будто сквозь подругу, — а Оля тоже теперь со всеми репетирует? — Ну да, — ответила она так, будто Антон задал самый глупый вопрос из возможных, — буквально вчера они с классом приходили. Она тебе не сказала? — Нет… — лицо его как-то опустилось, видно, что эта новость его огорчила. — Вы поругались? — приподняв одну бровь, поинтересовалась девушка. Он хотел было кивнуть, но словил себя на мысли, что ничего подобного не было. В смысле, да, он давно заметил, что Оля умалчивает о чём-то, но предпочёл думать, что она сильно устаёт после занятий для того, чтобы рассказать абсолютно всё. Да и повода для ссор у них не было. — Не знаю, — тихо сказал Антон, не понимая, как смог допустить такое, что сестра так просто начала утаивать от него такие интересные и, возможно, важные для неё вещи, как школьные репетиции. А вдруг это не единственное, что она скрывает? Лицо Антона стало грубее. Видно, что мысленный процесс наталкивает его не на самые прекрасные эмоции. — Ты пробовал поговорить с ней? — обеспокоенно спросила Полина. Она явно волнуется не меньше Антона. — Может, я могу помочь? Поговорить с ней, например? — Не надо, — будто по команде, выдал парень. Мало того, что он многовато рассказал Полине о своей семье, принять помощь с его стороны было бы просто расточительством. — Ты опять? — со страдальческим видом спросила она, будто от его отказа она что-то потеряет. — Ну почему сразу нет? Мы с Олей хорошо общаемся, она может мне рассказать. Вдруг, что-то важное случится? — Ага, уже случилось, — тихо сам себе пробубнил Антон, пытаясь пригладить торчащие сзади пряди. Когда он снова посмотрел на подругу, на её лице отобразилось странное выражение, будто она намеревается не узнать что-то, а проверить, подтвердить свои догадки. — А что случилось? — Да ничего… — Антон. Этот тон заставил его почувствовать себя провинившимся мальчишкой, которого отчитывают за разрисованные стены. — Ты выглядишь так, будто уже всё знаешь, — высказал свои мысли Петров. — Я слышала кое-что, конечно, — медля, начала она, — но хотела, чтобы ты сам мне рассказал, если уж это оказалось правдой. — В смысле, слышала? Откуда? Полина посмотрела на него так, будто её взгляд сам натолкнёт его на мысль. — А-а, точно, — вырвалось у него сразу же, после того, как в голове встал образ Смирновой. Как он мог забыть? — Катя мне ещё по дороге в школу рассказала, — призналась Морозова, — но я решила, что это просто очередные слухи. Хотя теперь начинаю сомневаться. Про Рому. Вообще, все говорят о том, что Рома опять кого-то припугнул. Больше слов, чем самой драмы, как по мне. Про новую девочку кое-кто обмолвился, вот я и подумала. А Оля тебе не… — Не-а, не рассказала, — перебил её Антон, уловив суть вопроса. Ему не хотелось бы напоминать себе об их «ссоре». — Я вчера случайно через окно увидел. — И что думаешь? — Я?.. — Антон даже подвис на несколько секунд. Он планировал разъяснить ситуацию с Ромой сегодня, но как относится к этой ситуации… Он обманывал его сестру, но всё же заступился… — Не знаю даже… Она мне про Рому не рассказывала ни разу. Только вчера вытянул из неё что-то. Но про того мальчика ничего так и не сказала. — Это Женя из пятого «Б» класса. Рыжий такой, сложно не заметить. — Да, я его видел. Вчера, в столовой. — Ну так вот, — Полина переминулась с ноги на ногу, словно ей жмёт обувь. — Как думаешь, что там было на самом деле? Антон запрокинул голову, словно на потолке найдётся ответ. — Оля сказала, что они дружат. — С ним?! — кажется, глаза Полины вот-вот и выкатятся наружу. — Антон, так нельзя! Я понимаю, заступился один раз, но дружить… — Вот и я ей говорил! — в тон подруге ответил он. — Только я тогда не знал, что это он! Полина с раздражением потёрла лоб, нахмурившись. — Ох, не знаю, — в итоге ответила она. — Может, я всё-таки… — Я с ним поговорю. Морозова вылупилась на него, как на умалишённого. — Антон, скажи честно, тебе совсем скучно стало? — Учитывая то, что я вчера увидел, не думаю. А что? — Тебе обязательно нужно пару раз получить в глаз, чтобы успокоиться? — Обычно я получал под рёбра. — О Господи, Антон! — Да ладно, я же шучу. Конечно, он не шутит, но не смог удержаться от такого подкола, ведь это достаточно хорошо разбавило обстановку для того, чтобы оба засмеялись этим несерьезным препирательствам. — Ты со своими шутками сейчас от меня в глаз получишь, — всё ещё улыбаясь, сказала Полина, кладя одну руку на пояс, — чтобы жизнь малиной не казалась. — Всё-всё, я понял, — хохотнул Антон, выставляя руки перед собой в защитном жесте. Звонок спас его от того, чтобы продолжить разговор. Первым уроком идёт биология, поэтому Рому, естественно, не видно. Антон посчитал это удачей, так как ему потребуется ещё хотя бы немного времени для того, чтобы подготовиться к этому отчаянному шагу для того, чтобы хотя бы набраться смелости.***
Физкультура — единственный предмет, на который Рома ходит всегда. Чтобы заставить его пропустить, нужно как минимум сбросить метеорит на спортзал. В принципе, он не один такой. Физкультуру не любят разве что девочки или такие жижи на ножках, как Бабурин, которые свою тушу не могут не то, что на турниках поднять, но и со стула без усилий не встанут. Есть ещё ботаники вроде Антона, но тот быстро доказал, что не хиляк. Собственно, это была первая причина, по которой Рома стал питать к нему уважение. Уже позже он познакомился с Олей, узнал, какой у неё хороший старший брат, и как он о ней заботится. Да, это для него более, чем просто показатель, Рома считает, что забота о близких людях делает тебя настоящим мужчиной, тем, кто достоин уважения. Он с самого детства помнит наставления отца о том, как важно ценить семью, оберегать и лелеять, а то, что он увидел в Петрове — полное соответствие всем этим пунктам. — Хочу в вышибалы играть, на, — прервал поток его мыслей Бяша, когда они оба оказались в раздевалке после того, как Геннадий Вячеславович открыл для них дверь с окончанием первого урока. — Много хочешь, — ответил ему Рома, потянув молнию олимпийки вниз с характерным звуком. — Давай попросимся! — взмолился Бяша, зная, что уж кому-кому, а Роме точно уступят. — Тебе надо — ты просись, нефиг меня за собой хвостом таскать, — выгнул бровь Рома прежде чем потянуться пальцами к краям белой футболки. — И вообще мне вышибалы не нравятся. — Ну пожа-а-алуйста, Ромыч, на! — Да нахуй оно мне надо? — с какой-то претензией в голосе спросил Пятифанов, оставшись уже наполовину голым. — Мне надо! — оживлённо воскликнул Бяша, надеясь, что это достаточный аргумент и, последовав примеру своего друга, сам начал стягивать верхнюю одежду. — А что мне с этого? — прищурившись, спросил Рома, в подтексте говоря «попробуй убедить меня». Он и не помнит, когда именно такой вид споров стал у них наравне со спонтанными драками. — А что ты хочешь, на? — спросил бурят, так же оставаясь в одних только спортивных штанах. Рома призадумался, сложив руки на голой груди. — Мой полтинник, — зловеще улыбнувшись, сказал он. — Э, я не понял, — возмутился Бяша. — Схерали он твой? — Ну так ты мне его сейчас отдашь и будет мой. — Не-не, давай чё-нить другое, — замотал головой Бяша. — Слишком кучеряво для вышибалы. Скидывай, на. — Извиняй, братка, уступать не буду, — пожал плечами Рома с победным выражением лица. — Ах так, — сказал Бяша, настораживающе растягивая гласные. Парни одновременно ухватились за свои футболки, лежащие на скамейке, и замахнулись в предупреждающем жесте. Это означало одно — война. И вот они уже во всю лупасят друг друга своей одеждой, бегая из одного угла раздевалки в другой. Они оба уже запыхались, защищаясь и атакуя всего лишь собственными футболками, но это не помешало им вставлять маты в особо экстремальных манёврах. — У, сука, — пропыхтел Рома, когда Бяша больно лязгнул его по плечу. Второй уже скакнул в другой конец раздевалки, ближе к двери, принимая оборонительную позу, и Пятифанов решился на отчаянный шаг. Он скрутил футболку в смертоносный снаряд, замахнулся и бросил его точно Бяше в голову. Он был уверен, что не промахнётся, но в этот самый момент дверь в раздевалку открывается, и в неё заходит никто иной, как… …Геннадий Вячеславович. Высокий мужчина с седыми висками, выглядящий на лет пятьдесят, со своим верным собутыльником, трудовиком СанСанычем, составляет идеальную гармонию. Его короткие, густые усы забавно дёргаются над верхней губой, когда он возмущается. Футболка попадает ему прямиком в лицо, и Рома мысленно хвалит себя за меткость. Бяша же как отпрыгнул в сторону, так и стоит с выражением лица, аля «моя хата с краю». — Да ёб… — доносится из-под футболки, но учитель вовремя вспоминает о том, перед кем находится. — Маркс твою Энгельс, парни, ну сколько вам лет — возмущённо воскликнул физрук и бросил футболку обратно в Рому. Он подхватил её, когда та ударилась о его грудь, намереваясь упасть на пол. — Извините, — на автомате выдал Пятифанов не то, чтобы особо искренне. Учитель в ответ только помахал головой, цокая. — Нате вам, — сказал он, вытягивая руку, в которой лежат ключи. Рома сразу их взял. — У меня педсовет на первом этаже, а вам задание: сходите, откройте раздевалку девочкам и подсобку, мячи возьмёте, проведёте урок. Вот. Но потом закрыть не забудьте, а то знаю я вас, в лифтах рождённых. Всё понятно? — Да, — в один голос ответили парни. — Хорошо. И переоденьтесь, а то перед девчатами неприлично. Вот. «Вот» — любимое слово физрука. Сам он дядька простой, но это слово-паразит добавляет ему больше занудства, чем того требуют его фразы. Дверь за ним захлопнулась, а Бяша победно захихикал. — Значит, вышибала! — воскликнул тот и потянулся за ключами в руке лучшего друга. — Э-э, не, — сказал Рома и подло отдёрнул руку. — Э, бля! Какое не? Он сказал нам провести урок, на, — недовольно выпятив нижнюю губу, нахмурился Бяша. — Да, но ключи-то у меня! — Ах ты… — Ладно, шучу, — сжалился Пятифанов и натянул на себя синюю спортивную кофту, которую достал из сумки-мешка, лежащего на скамейке. — Будут тебе вышибалы.***
Играть, на удивление, согласились почти все, даже некоторые девочки. Катя и её так называемая свита сплетен осталась в стороне, зато остальные с энтузиазмом поддержали идею. Бяша на это только самодовольно выпятил грудь и вздёрнул подбородок, мол, видишь, всем нравится! Хотя Рома и не смотрел на всех. Ему куда больше интересно было поведение одной конкретной особы. Когда он впервые за сегодня увидел Антона, понял, что тот, кажется всё же в курсе произошедшего, и как ему теперь смотреть в глаза, не знает. Бяша, конечно, узнал о произошедшем так же, как и остальные, — через слухи, но попытавшись выведать подробности у Ромы с утра, получил такой гнусный взгляд, что тут же замолчал. Но с Антоном всё куда сложнее. Что ему рассказала Оля? Какая часть этой истории выставила Пятифанова в худшем виде, чем он есть сейчас, и какие его действия с большей вероятностью всё испортят? Рома даже не надеется услышать от него в свой адрес что-то хорошее, если Оля выдала всё подчистую, так что не осмеливается последовать примеру Бяши, который уже убежал в другой конец зала, чтобы выловить Петрова из толпы и занять того разговором. Кажется, отвлекать Антона уже стало его моральным долгом. Собственно, у Ромы сейчас дела поважнее. Он должен выкатить из подсобки все мячи, чтобы дать одноклассникам возможность сыграть в вышибалу, но вместо этого смотрит на бурные жестикуляции Бяши, старательно вещающего что-то Антону, стоящему рядом с не менее удивлённой такой компанией Полиной. — Рома, — раздалось где-то справа. Это тот самый Лёня, главный спортсмен класса, которого всегда избирают лидером команды в баскетбол. Парень крепкого телосложения, примерно одинакового с Ромой роста, но, не походя на ровесников, отличается редкостной добротой, — нам там мячи нужны. Ты скоро? — он кивнул на связку ключей, которая висит у Пятифанова на пальце. — Ща, дай пять секунд, — ответил он и принялся бороться со старым замком. В результате они выгребли подсобку практически подчистую. Лёня было возмутился, что баскетбольными мячами играть будет опасно, но Рома лишь махнул рукой, ведь чей-то разбитый нос — это уж точно не его проблема. — Всё, начинаем! — крикнул Лёня и одной рукой поднял баскетбольный мяч вверх, официально объявляя начало игры. Рома тоже участвует, но отличительной чертой стал красный свисток, подвешенный на его шее верёвочкой. В вышибалах каждый сам за себя, поэтому этот случай стал редким исключением, когда они с Бяшей в игре находятся дальше пяти метров друг от друга. Но это, конечно, не отменяет их правила о том, что «брат брата не крысит», поэтому если им и придётся сразиться, то только в том случае, если останутся один на один. Хотя, на чистоту, Бяша со своей неповоротливостью всегда выбывает в самом начале. Эта игра не стала исключением. Ребят в классе чуть больше двадцати, поэтому спортивный зал можно назвать относительно просторным для того, чтобы не каждый бросок попал в человека. Пятифанов хоть и хороший боец, но мастерство бокса не сработало, когда в его сторону прилетело сразу два мяча. Он не увидел заговорщиков, организовавших эту подлую ловушку, но послушно уселся на скамейку рядом с другом. Тот жалуется, что кто-то больно кинул баскетбольный мяч ему в поясницу, отчего он не перестаёт ныть даже после выхода из игры. Но намного больше подбитого зада лучшего друга Рому заинтересовала игра пятерых оставшихся, а точнее, — один из них. — Зырь, это ж Тоха, — хулиган пнул друга локтём, за что получил недовольное ворчание, но Бяша тут же замолчал, стоило уловить момент, когда Антон увернулся от волейбольного мяча, пригнувшись, а следом, с разницей чуть больше двух секунд, отпрыгнуть в сторону от надувного (судя по виду, предназначенного младшеклассникам), розового, резинового мяча, отскочив на полметра в сторону, при этом умудрившись выровняться до того, как в него прилетит уже третий мяч, на этот раз снова волейбольный, который он отбил собственным, что предусматривается правилами игры. — Ну нихрена себе, на! — просипел Бяша, выпучив глаза. — Я те говорю, настоящий Джеки Чан! — Ага, — только и смог выдавить из себя Рома, завороженный точными уворотами Антона от летящих в него мячей. Кажется, оставшиеся игроки посчитали его лёгкой мишенью, но не ожидали такого умелого сопротивления, отчего уже через минуту стали переключаться на друг друга. Рома, как завороженный, смотрит на бегающего из стороны в сторону Антона, словно на редкий вид бабочек. Но перед ним не крылатое насекомое, а обыкновенный себе человек, парень, такой же, как и он, к чему прилагается вопрос: а что тут, собственно, такого интересного? Будь Рома сейчас в трезвом рассудке, не смог бы ответить, чем его зацепил вид потного одноклассника. Но сейчас сознание упрямо вглядывается в резкие изгибы юношеского тела, по-мужски угловатое, но не лишённое мышечной прослойки, отчего оно выглядит более надёжным для совершаемых парнем манёвров во время игры. Очки Антон, кстати говоря, не снял, ведь физрука, который вечно ему об этом напоминает, здесь нет, что не утаилось и от Ромкиного внимания, но взмокшая кожа заставляет их периодически сползать на кончик носа. Он иногда поднимает руку, чтобы ткнуть пальцем в переносицу, поправить их, и Рома невольно засматривается на эти смазанные движения. Иногда Антон выдвигает нижнюю челюсть вперёд, чтобы с силой дунуть на мешающую чёлку и улучшить обзор на соперников, а губы его постоянно приоткрыты из-за частого дыхания, и раскраснелись от прилившей к лицу крови, а спортивные штаны облегают переднюю часть стройных бёдер, когда Петров немного сгибает колени для следующего рывка. Рому изрядно тряхнуло от последних мыслей, и сама вселенная будто подала ему знак, ведь Антон выбыл из игры предпоследним, получив волейбольным мячом в ногу — туда, куда Рома ещё совсем недавно упёр свой взгляд. — Бля-я-я, — простонал сбоку Бяша, раздосадованный проигрышем Петрова. — А я за него болел, на, — бурят с недовольством хлопнул себя по колену и перевёл взгляд на лучшего друга, сменяя разочарованное выражение на вопросительное. — Ромыч, ты чего? — Что? — чересчур быстро среагировал парень, из-за чего голос его скакнул. — Да чё с тобой, на? — удивлённо вытаращив глаза, обеспокоенно спросил Бяша. — Пойди, может, водички глотни. — Нахуя? — озадачился Рома, про себя отмечая, что ему стало намного легче, когда снова посмотрел на лучшего друга. С Петровым в последнее время его связывает слишком много стресса. — Чёт ты побледнел. Тебе мячом по башке не попадало? — Да завались, — моментально успокоился Рома, услышав в его голосе беззлобный смешок. — Вижу, в обморок не упадёшь, на, — констатировал Бяша, стараясь сделать как можно более непристрастный вид, как у доктора, изучающего очередную противную болячку. Они попинали друг друга локтями и ногами некоторое время, пока в вышибале не объявился победитель. О своём странном поведении Рома постарался больше не думать, а взамен сосредоточился на том, чтобы продержаться в новой игре как можно дольше. Но как бы он не старался, вылетал примерно на середине игры, каждый раз поражаясь, как Антон способен на такую фантастическую штуку, как уклоняться от двух мячей сразу? Но долго спокойно в их классе никогда не было (опуская момент, что большую часть неприятностей создавал именно Рома), поэтому уже на четвёртый матч, когда на поле осталось около десяти человек, Пятифанов обратил внимание на Бабурина, которого обычно, как самую крупную и неповоротливую мишень, выбивали раньше всех. Семён выбрал тактику отбивания снарядов собственным мячом, стоя в самом углу намеченных полей. У него в руках большой, с чёрной обивкой баскетбольный мяч, который Геннадий Вячеславович почти никогда не выносит для тренировок. Если бы он узнал, что этот дорогущий мяч сейчас используется для игры в вышибалы, Рому бы без сожалений отстранили от уроков физкультуры на весь оставшийся год. Вот ссыкло, подумал Рома, глядя на Семёна, отбивающего очередной мяч так, словно касание было бы для него смертельным. Взгляд метнулся в центр толпы, где Антон бегает, как настоящий секретный агент из американских фильмов, пробирающийся через лазерную сетку. Точно заяц, скачущий по поляне от хищника. Стоило Роме только подумать о том, как Антону удаётся быть настолько внимательным, чтобы держаться в игре так мастерски, как краем глаза замечает этот самый черный баскетбольный мяч. Антон стоит к летящему «снаряду» боком, поэтому замечает поздно, только когда тот уже находился на расстоянии чуть меньше тридцати сантиметров от его головы. Он рефлекторно поворачивает голову влево и получает этим увесистым шаром прямо по лицу. Рома внезапно почувствовал испуг от предположения, что Антон поранил глаза осколками разбитых линз, но всё его состояние, как обычно, перетекло в единственную эмоцию — гнев. До боли стиснув зубы, Рома нахмурился так, что у носогубной складки откинулась тень. Кажется, ещё чуть-чуть и он покажет зубы, как настоящий зверь. Пятифанов точно не знает, что так сильно его взбесило: то, что Семён нарушил правила, целенаправленно кинув мяч в голову, или то, с каким довольным лицом он ослушался предупреждения Ромы о неприкосновенности Петрова. Бабурин подлый, но далеко не хитрый: он никогда не устраивал засады или ловушки, а лишь подначивал жертв, которые из раза в раз попадались только лишь из-за того, что боялись этого великана. Вот и сейчас он поступил донельзя глупо — бросил баскетбольный мяч Петрову в лицо прямо на глазах у Ромы. Антон подносит руку к носу, не обронив ни звука, и Рома с облегчением подмечает, что очки целы. Но этот факт совсем не перекрывает того, что его самым заветным желанием сейчас является швырнуть в лицо Бабурина шар для боулинга. Пятифанов даже забыл, что имеет право остановить игру с помощью свистка, бросил свой мяч и быстрым шагом направился в сторону побледневшего Семёна, который, кажется, начал понимать, что натворил. Рома совсем позабыл, что, между прочим, находится в спортзале, на виду у всех своих одноклассников, но вовремя сдержал порыв с ходу зарядить Бабурину по носу и лишь схватил того за футболку левой рукой, чтобы чуть ли не прорычать в его испуганное, прыщавое лицо: — Ты что, Свинья, совсем страх потерял? Семён вытаращил на него глаза, нижняя губа задрожала в попытке открыть рот, но, кажется, внезапно обрушившийся на него гнев Ромы застал его врасплох, отчего у бедняги даже задрожали колени. Он промямлил что-то нечленораздельное писклявым голосом, но не успел Пятифанов разозлиться ещё больше, как подоспевший Бяша похлопал его по плечу, довольно лаконично объяснив другу его состояние: — Ты разошёлся, — сказал он, и Рома нехотя расслабил левый кулак, понимая, что стук мячей о пол исчез и, похоже, всё внимание приковано к ним. Бабурин попятился назад, к стене, будто желая, чтобы его синяя кофта вдруг окрасилась в расцветку зала, чтобы слиться с ним, подобно хамелеону. Рома в свою очередь обернулся на причину своей бурной реакции. Антон тоже заинтересован происходящим, но вздрогнул, заметив, что внимание Пятифанова теперь переключилось на него. — Лицо попроще, братух, на, — тихо сказал ему Бяша и легонько пихнул локтём под бок. Рома даже не заметил, что до сих пор хмурится. Он сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, но взгляд зацепился за нос Антона, а точнее — за то, что из него течёт. — Блять, — сказал Рома больше себе, чем стоящему рядом другу. — Чё случилось? — настороженно спросил бурят, когда хулиган вместе с проговоренной фразой начал снимать с шеи свисток. — Назначаю тебя главным, — ответил Рома, бросив другу предмет, ранее висящий на нём. Тот поймал его и недоуменно наблюдает за тем, как друг идёт к Антону, но быстро заметил, что причиной его ухода послужило пятно на белой футболке Петрова, которая уже пострадала от хлынувшей из носа крови. А Рома тем временем уже стоит возле Антона, настороженно поглядывающего на парня с подставленной тыльной стороной ладонью, чтобы хоть как-то уменьшить последствия травмированного носа для своей одежды. — Пошли, в медпункт тебя отведу, — утвердительно сказал Рома, кивнув на выход из спортзала. По Антону видно, что он не очень охотно желает пойти с человеком, который буквально минуту назад чуть не устроил драку. — Я сам дойду, — ответил Антон и двинулся с места. И ему глубоко всё равно, что он в глаза не видел этот медпункт. Принимать помощь, в особенности от Ромы, он не собирается. Сам справится. Но Пятифанов тоже не промах. — Меня назначили главным, я ответственный, — сказал он, следуя за ним, отставая на три шага. Откуда-то появилось сильное желание пойти наперекор. С одной стороны, он прав, Геннадий Вячеславович и правда доверил Роме весь класс, но хулиган даже не задумывался, что это может каким-то образом сыграть ему на руку. Они уже вышли в коридор, когда Антон ответил ему. — Мне просто нужно взять салфетки, ты там зачем? — Во-первых, это делается не салфеткой, а ваткой с перекисью, — важно ответил Пятифанов, имея в этом деле внушающий опыт, — во-вторых, меня назначили главным. Антон не любит излишнее внимание к себе, так Рома буквально прицепился к нему, совершенно позабыв о своём страхе заговорить с Петровым после вчерашнего инцидента. Какое-то неведомое для него прежде чувство беспокойства после, казалось бы, такой мелкой травмы Антона перекрыло волнение перед его реакцией на Олин рассказ. Парни уже почти поравнялись шагом, и не понятно, то ли Антон замедлился, то ли Рома его догнал, но сейчас они идут рука об руку, хотя и не перестали спорить о необходимости присутствия второго. Они уже спускаются по лестнице, а Петров всё не смирился со своим сопровождающим. Фраза «я сам» подкрепляет его упёртость и нежелание оставаться с хулиганом наедине. — Я понял, что ты глав… — Антон оборвал речь, когда почувствовал, что ещё одна капля крови норовит добавить на его футболку пятно, и странно ссутулился, чтобы голова оказалась впереди туловища, и ткань на груди не испачкалась в очередной раз. Рома, поглядев на эту ситуацию, прикинул варианты, где бы можно раздобыть салфетки и, как кстати, заметил тучную фигуру в белой косынке, орудующую шваброй. — А ну щас, — сказал он, обращаясь к Антону, и аккуратно протиснулся между одноклассником и перилами, крикнув уже работающей на первом этаже уборщице. — Тёть Таня! Женщина выровнялась и обернулась, услышав своё имя. На лице её появилась улыбка, какая бывает у одиноких людей, к которым впервые за долгое время проявили внимание. Наверняка, ей не хватает компании во время уборки. Из-за радостного выражения брылы натянулись, а обвисшая кожа подбородка проявила его второй экземпляр. Но тем не менее, на её немолодом лице, искренняя радость встрече сделала эти черты по-особенному очаровательными. — Ромочка! — сказала она, прищурив глаза, чтобы разглядеть старшеклассника, резво спускающегося с каменной лестницы. — Привет, золотой! Как у тебя дела? — Да нормально всё, — будничным тоном ответил Пятифанов, но поспешил перейти к делу. — Тёть Таня, — повторил он, подойдя к низкорослой женщине, — у вас салфеток нет? — Салфеток? — не ожидав такого вопроса, переспросила Татьяна. — Нет, дорогой, салфеток у меня нет, а что? — Да у меня тут… — он обернулся туда, где Антон спускается вслед за ним, видимо, любопытничая, что там за тётя Таня. Не успел он ничего сказать, как уборщица возмущённо вздохнула, издав звук, отдалённо напоминающий протяжное «и». — Ты что же, опять подрался? — с упрёком посмотрела она на старшеклассника, но на лице её мелькнуло сомнение, ведь на самом Роме ни царапинки. — Да нет, это ему на физ-ре мячом въехало, — сказал он и обернулся на Антона, чтобы подзывающе кивнуть ему. — Ой, бедный мальчик! — взволновалась уборщица и потянулась в передний карман фартука. — Салфеток у меня нет, есть платок. Подойдёт? — обратилась она к робко подошедшему Антону и протянула аккуратно сложенный платок с вышитыми цветками в уголках. — Нет-нет, что Вы, не стоит, я же его испачкаю. Салфетки не жалко, а тут… — Ой, скромный какой, — с умилением откликнулась женщина. Её румяное лицо светится искренностью, буквально кричит, что вежливые люди ей симпатизируют. — Ничего страшного, держи же, — и улыбнулась ему, прищурив свои маленькие глазки. — Спасибо, — неловко отозвался Антон, приняв ткань и приложив её к носу, вокруг которого уже успело образоваться красное, размазанное пятно. — Я постираю и обязательно верну. Татьяна покачала головой, будто смотрит не на шестнадцатилетнего столба на голову выше её самой, а на стеснительного первоклашку. — Не надо, дорогой, оставь себе. Как тебя зовут? — А, я… — он не ожидал такого вопроса, но промолчать в этой ситуации нельзя. К тому же, эта уборщица общается с ним так ласково, что не может не понравиться. — Антон. — Антоша, значит, будем знакомы, — и глухо хихикнула. — Меня зовут тётя Таня, — и вскинула брови, опустив подбородок. — Приятно познакомиться… тётя Таня. — Ох, ну какой же воспитанный мальчик! Молодчина! Ромочка, тебе есть, чему поучиться, — и снова засмеялась своим тонким голоском, наблюдая, каким недовольным стало выражение хулигана. — Я вот что думаю, — снова обратилась она к Антону, изучая его волосы, — где-то я тебя видела… — призадумалась она. — А ты, случаем, не рисуешь? — Да… — признался он, — а как Вы узнали? — Ой, неужто это ты нарисовал Полю? — Антон кивнул и покосился на Рому, нервно поджавшего губы. — Так красиво! Художником бы тебе стать. Я как твою папку нашла, Ромочке передала, он там рядом ходил… — Тёть Таня, нам в медпункт надо, — перебил её отчего-то смущённый Пятифанов. Кончики его ушей покраснели из-за внезапно вскрывшейся правды. — Ой, заговорила я вас. Ну тогда бегите, мальчики, бегите, — и улыбнулась на прощание, пропустив ребят вперёд по коридору. Рома промолчал, а Антон кинул поспешное «до свидания», отчего-то спеша догнать своего проводника. Когда они снова поравнялись, разговор начал Рома. — Что, даже не спросишь про папку? Антон странно на него посмотрел. — А что тут спрашивать? После того, как её нашла Татьяна, я всё уже и так знаю. Рома понимающе промолчал, но всего пары фраз ему оказалось недостаточно. Если уж он решился завести беседу, нужно как-то развить её, а не давать Антону так просто сводить всё к молчанию. — Тётя Таня. — Что? — Не Татьяна, а тётя Таня, — снова поправил его Рома. — В чём разница? — непонимающе нахмурился Петров. Его лицо, измазанное и прикрытое уже не менее испачканным платком, выглядит одновременно отталкивающе из-за крови и смешно из-за этих смешно сдвинутых, светлых бровей. Рома помолчал с секунд пять, смотря перед собой, но всё же обернулся, чтобы ответить. — Не хочу разводить сопли, — начал он довольно невинно, чтобы внезапно выдать самую неожиданную для Антона фразу, — но у неё ещё давно дочка умерла. Вот с тех пор она и тётя Таня. Петрову не потребовалась много времени, чтобы сложить два и два. — А-а, и у неё, получается… никого больше нет, да? — как можно аккуратней подобрав слова, будто Рома на неправильную постановку вопроса может разозлиться, спросил он. — Получается, да, — кивнул Рома, снова смотря перед собой. — Она себе поэтому всех в племяшей заделывает. — Ох… — последовал тихий вздох. — Жаль. Она кажется доброй. — Жаль, а что поделаешь, — прежде чем сказать следующее предложение ровным голосом, Рома проглотил твёрдый комок в горле. — Всегда с хорошими людьми так. Рома отвёл взгляд в глубь коридора, стараясь не поддаться плохим мыслям. — Наверное, — пожал плечами Антон. Пятифанов подумал было, что снова прийдётся брать на себя инициативу в разговоре, но, неожиданно для самого Ромы, тот продолжил. — Она, кажется, любит поболтать. Антон выглядит довольно неуверенно, будто прежде чем выдать эту фразу, десять раз подумал. Такая инициатива безмерно обрадовала Рому, хоть он и не вдаётся в причины своей реакции, а тем более — не показывает. — Ага. Тётю Таню весь посёлок знает. — А ты как с ней познакомился? Ого, подумал Рома. Неужели им сейчас и вправду интересуются? Кажется, ещё чуть-чуть и его разопрёт на лыбу в стиле Бяши под названием «тридцать зубов». — Ну вообще, — Рома потёр затылок, размышляя, как лучше будет преподнести такую историю. Почему-то перед Антоном хочется рассказать всё так, чтобы вызвать хорошее впечатление. — Я тогда в младшей школе был… — на этом невинная часть истории закончилась. Ещё в третьем классе они с Бяшей прославились самыми невероятными выходками, за что их недолюбливали абсолютно все учителя, стоило им перейти в среднюю школу. — Короче… Мы с Бяшей однажды решили урок прогулять, — он мельком глянул на Антона, и уши его вмиг раскраснелись, только завидев, как его внимательно слушают. На самом деле, это приятно, рассказывать кому-то о себе, зная, что человеку это правда интересно. Внимание Антона ему приятно, отчего Рома воодушевился, постарался незаметно выпрямиться в спине и выпятить грудь, исправляя свою осанку для более солидного вида, несмотря на то, что сейчас будет рассказывать одну из самых глупых историй своего детства. — И как-то мы начали в догонялки играть. А, нет! — воскликнул он и исправился. — Я поспорил на слойку, что Бяша меня не догонит! Антон хмыкнул, посчитав это уточнение забавным. Это прибавило Роме уверенности в голосе. — Ну мы и носились по коридору. А потом на втором этаже добежали до поворота с дверью. Ну знаешь, там стеклянная вставка такая огромная в верхней части… — Да, там ещё матовый узор такой… треугольный, — добавил Петров, а Роме кажется, что он сейчас улетит на Эверест от радости. Он ведёт с ним беседу! Добровольно! — Да-да… И когда мы добегали до поворота, её кто-то резко закрыл с другой стороны… Антон прыснул от смеха, что кровь брызнула из-под платка. Он рефлекторно подставил руку под ткань и краем глаза глянул на Рому, который от такой реакции немного растерялся. — Извини, — улыбнулся под платком Антон. — Так это была тётя Таня? — А… да, она. Ну я и влетел башкой в это стекло, а оно треснуло. Антон уже начал откровенно ржать, будучи не способным сдержать эмоции, когда воображение представило ему карикатурную версию того, как малолетний Пятифанов врезается головой в дверь коридора. — Так вот, почему на второй двери другой узор! — еле выговорил Петров, снова заходясь приступом смеха, представив реакцию уборщицы на внезапный грохот по ту сторону двери. Рому этим заявлением окончательно загнали в краску, но не изменили того, что ему доставило огромное удовольствие слушать смех Антона, вызванный его словами, и от этого щёки его почти трещат, так безуспешно он сдерживает улыбку. — Да, тётя Таня нас после этого покрывала перед завучем, — Рома засунул руки в карманы и приподнял плечи, выглядя почти так же, как в их вчерашний разговор после того, как он сбил Петрова на повороте. — А что Бяша? — поинтересовался Антон. — Ну он примерно так же угорал, как ты сейчас. Парень хихикнул ещё пару раз, прежде чем наконец выдохнуть громкое «хух», дотронувшись до разболевшейся от смеха груди, и взглянуть на Пятифанова. — Да уж, я такого ещё не слышал. Весело живёте. — Можно подумать, у тебя ничего подобного не случалось, — с шутливым неверием ответил Рома. — Ну, знаешь ли, не настолько. Максимум, что со мной случалось — это чернила во рту после того, как я разгрыз стержень ручки. Плечи хулигана немного затряслись из-за глухого смешка. — Знакомая тема. Бяша так весь пятый класс с синим пятном на рубашке проходил, пока не вырос с неё. Рома бы с пребольшим удовольствием продолжил их разговор, если бы они не дошли до медпункта. Так быстро, подумал Рома, ведь до него от спортзала нужно достаточно долго топать. Довольно непродуманно, если учесть количество травм, получаемых именно на уроках физической культуры. Парни достаточно долго стоят в проходе, точно не зная, стоит ли задерживаться сейчас или лучше всё же разойтись на весёлой ноте. — Знаешь, — вдруг заговорил Антон, остановившись у двери боком. — Возможно, Оля в чём-то права. В груди что-то ухнуло. Так значит, она всё ему рассказала, додумался Пятифанов, опустив плечи и выпучив глаза на Антона, не в силах произнести ни слова. Прохлада коридора теперь почти не ощущается под температурой собственной кожи, а тишина школы во время урока стала могильной, вместе с Ромой ожидая продолжения. — Спасибо, что присматриваешь за ней, — сказал Антон и ухватился за ручку, выглядя так, будто сказанного для него оказалось маловато. Но в итоге лишь ненадолго задержал взгляд своих зелёных глаз на парне, кивнул на короткое прощание и скрылся за дверью медпункта, оставив Рому один на один со своими мыслями и догадками.