***
С этого самого момента можно начать говорить о тех самых переменах, которые, к слову, таки появились. Рома стал рассеянным. Будучи олицетворением жестокости и кровожадности среди учеников всей школы, у него валились из рук даже сигареты, а речь смазывалась, стоило в поле зрения появиться Антону. Ещё одним интересным показателем стала успеваемость, которая, конечно, мало интересовала Рому, но много о чём говорила. На уроках он перестал воспринимать даже доселе понятную математику, а физику и вовсе стал писать на сплошные двойки! Не то, чтобы у него не получалось понять её, он просто не слушал. Более интересным занятием было разглядывание Антона, старательно пишущего конспект и, чего уж там, действительно стремившегося понять сложную для него математику! Опираясь подбородком о ладонь, Рома то и дело поворачивал голову в сторону последней парты, что сделать было сложнее, чем кажется с третьей-то парты соседнего ряда. Благо, есть перемены, на которых не нужно прилагать много усилий, чтобы хотя бы посмотреть на друга. С Антоном хотелось быть чаще. Будь то поход от одного кабинета к другому, большая перемена или дорога до дома. Его компания нужна была, как утопающему — глоток воздуха. Даже элементарное присутствие оказывало на Рому видимое влияние: он чаще, громче говорил, не стеснялся шутить, улыбался и даже, сам того не подмечая, пыжился казаться круче. Сам же Антон от такой компании никогда не отнекивался, ведь видел, что от него желают ни что иное, как его самого. В прошлом мнимым друзьям он годился разве что в качестве бесплатной раздачи домашки, из-за чего, собственно, все и делали вид, что дружат с ним. Да, отличником он не был, но всегда старался, а некоторые предметы и того знал на твёрдую пятёрку. Вот только с возрастом Антон начал различать, когда с ним общаются ради выгоды, а когда — ради удовольствия. Так его привлекла Полина, которая никогда не давала и намёка на то, что ей от него что-то нужно. А зачем? Она ведь сама отличница. Рома же в этом плане напоминает ему верного щенка, требующего к себе больше внимания и с каждым новым разговором привязывающегося всё больше. Как ни странно, чересчур частое внимание к своей персоне его ничуть не смущало, а даже наоборот — притягивало. То, как Рома изъясняется, как жестикулирует, даже как смотрит — вызывает у него чувство надобности. С таким человеком никогда не почувствуешь себя одиноким. Таращащиеся на них школьники лишь льстили Антону, ведь он прекрасно понимал причину всеобщего удивления. Рома рядом с ним менялся, будто и не его боится добрая часть школы, а все вокруг только и могли, что удивляться: как приезжий смог усмирить их несносного хулигана? Впрочем, их дружба не мешала тому, что Рома периодически дрался, угрожал и хамил, неприветливо хмурился и кидал такие взгляды, что под кожей мороз пробегал. Но только не с Антоном. Стоило посмотреть в сторону хулигана, тот выжидательно вытягивал шею и внимательно раскрывал любопытные глаза, гадая, не с ним ли Антон хочет поговорить? Столь же смешно это звучит, сколько и приятно. Подумать только, как забавно выходит: каждый вечер, перед сном, он ненароком задумывался, о чём же они будут говорить завтра, за каким столиком сядут на обеденном перерыве и доведёт ли Рома в следующий раз его до дома? Впрочем, чего гадать. С недавних пор он делает так постоянно.***
— Значит, что мы делаем теперь? — спрашивает Антон, присев на подоконник. — Ищем Чебураху, — ответил Рома, зачем-то озираясь по сторонам, будто надеется прямо сейчас словить гадёныша взглядом. — Его чёт вообще не видно и не слышно с прошлой недели. — Так он с родичами уехал, на, — просветил друзей Бяша, безнадёжно дёрнув плечами, — у пятиклашек спрашивал. — Вот же, — выплюнул Рома, хмурясь. — Куда вы торопитесь? — спрашивает Антон. — Не навсегда ведь уехал, получит ещё заслуженное. — Так-то да, но смущает меня кое-что, — настаивает на своём Рома. — Свинтус такой мудрёный план не придумал бы, бля буду. Бяша часто закивал. — Он ж тупой, как пробка, на, — подтвердил он, действительно заставляя Антона засомневаться. — Думаете, ему кто-то помогал? — Думаем, кто-то ещё на тебя зуб точит, — сказал Рома, скрестив руки на груди. — Да когда они успевают? — с видом мученика выдал Антон, обмякая в плечах от досады. — Не парься, Антох, на, — уверяет его Бяша, ободряюще стукнув того в плечо, — мы ж тя не бросим, если чё, на. Рома согласно кивнул, волшебным образом внушая Антону уверенность в хорошем исходе. — Спасибо, — сказал он, почувствовав приятное ощущение защищённости в кругу друзей. Со временем он начал понимать, какой порой может быть приятной поддержка со стороны, как легко быть со страховкой, чем без, что стало в разы облегчать его непростое существование. «Не бросим» прошлось по душе бальзамом и будто закутало её в пупырчатую упаковку. Эти двое всё больше дают понять, что его проблемы не встанут преградой их дружбе, за что был более, чем благодарен. — Так у вас есть предположения, кто это может быть? — вернулся к теме Антон, чувствуя необходимость в подробностях. — Вспоминай, с кем у тебя тёрки были. — С Лёней разве что, но он не стал бы рассказывать Бяше про Олю, будь он замешан. — Тоже верно. Может, не из класса? — Я больше ни с кем и не общаюсь. Только вы и Полина. Всё. — А Катька? — вставил предположение Бяша. — Вы ж на прошлой неделе рамсили возле твоей парты, на. — Да, кстати, — поддержал друга Рома. — Ты ей предложил член на лбу нарисовать, — припомнил парень, не без удовольствия наблюдая, как при этом порозовели щёки Антона. — Не напоминай, — сказал тот, всё ещё стыдясь своих слов. Нет, конечно, нагрубил он Катьке заслуженно, просто выразился, можно сказать, не по-джентельменски. На том моменте обсуждение было принято перенести на потом. Хоть у Смирновой ситуация с одноклассниками и обстоит лучше в силу того, что она староста и, как уже все давным-давно знают, — родственница учительницы, никому это не мешало не общаться с ней. Вот она и организовала себе группку из девчушек-прилипал, которые готовы ей пятки лизать за возможность списать или отпроситься с уроков по «важным» обстоятельствам. Где-то в глубине души Антону её даже жалко. Хотя почему это? У неё, между прочим, Полина есть. Она же… она же Полина! Что ещё нужно иметь для счастья? Ответ на этот, казалось бы, риторический вопрос, следует за ним по пятам уже который день. Нет, в прямом смысле. Рома уже несколько дней к ряду буквально прилип к Антону, став невероятно навязчивым. «Тоха» и «Заяц» — приевшаяся к нему с недавних пор кличка — звучали ежедневно с поразительной частотой. Такое ощущение, что эти два слова въелись в голову хулигана, как строки популярной песни, заставляя то и дело произносить их вслух. Волей-неволей, а окружающие стали коситься на них, заинтересованно притихая каждый раз, когда Рома подходил к нему по какой бы то ни было причине. Причём говорил парень громко. Эта особенность появилась относительно недавно, но до ужаса смущала Петрова. Все эти косые взгляды, чаще всего не особо доброжелательные, заставляли ладони потеть, а глаза испуганно бегать по толпе, пока Рома в очередной раз звал его с ними в столовку. Знает ведь, что и так пойдёт, зачем лишний раз спрашивать? С другой же стороны, Антон никогда не был против этих приглашений. В первый раз Рома подходил аккуратно, будто своими словами способен спугнуть Антона. Ну а после одного единственного согласия моментально обрёл уверенность и стал приставать к нему, как появляется возможность. Но были и запреты, как же без них. Прогуливать с ребятами уроки он отказался, категорично разведя руками и покачав головой. «Только перемены», — заявил он, и Рома, утвердительно кивнув с коротким «понял», без лишних слов удалился с Бяшей за школу к турникам, куда они и звали Антона. Впервые отказав, больше этого делать не приходилось. Какого же было его удивление впервые. Хорошо зная Пятифанова, можно без лишних размышлений сказать, что он крайне груб, властен и непокорен. Так как так получилось, что с Антоном он вёл себя ровно противоположно? Ругаться он, конечно, не переставал, ведь, как говориться, без мата, как солдат без автомата, но во всём остальном грозный для всех хулиган становился шёлковым в присутствии друга. Возможно, это и стало причиной для косых взглядов в их адрес. Не сказать, что Антон и раньше уживался в новой школе, но тогда на него хотя бы не обращали внимания. И это его более чем устраивало просто потому, что популярность для него и ломаного гроша не стоит. Но ведь Ромка — абсолютно другое дело. Парня тут, хоть и не по его желанию, знают все, следовательно, близкие друзья подвержены такой же судьбе. Хотя здесь вопрос спорный, ведь Бяша сам по себе довольно интересный кадр, учитывая его визитную карточку — отсутствие передних зубов. Видимо, и Антонов час настал, но не в самом хорошем смысле этого слова. Лишнее внимание к себе напрягало, не давало сосредоточиться на разговоре с теми же друзьями, но, конечно, как и во всех ситуациях, нашёлся и свой плюс. Антона стали побаиваться, а отдельные члены в Ромкином, так сказать, подчинении, уважительно кивали ему в качестве приветствия. Интересно, к Семёну относились так же, когда он был членом компании? Антон искренне надеялся, что нет, потому что сравнивать себя с этим подонком было не столько неприятно, сколько неуважительно к самому себе. Друзья дали понять, что он в их мини-отряде ценится намного больше, и ради него они даже способны на кое-какие жертвы. В такие моменты Антон не мог сдержать улыбку. Друзья. Неужто, настоящие? Как давно он о них мечтал. Ослеплённый этой негой, он не замечал потуг одного из них выхватить кусочек его внимания. На этих выходных они побывали в гостях у Полины и дедушки Харитона, с которым Оля быстро нашла общий язык. Пока она без лишнего стеснения, присущего детям, щебетала что-то пожилому мужчине, умиляющемуся каждой неуклюжей запинке в быстрой речи девочки, Антон помогал Полине заваривать чай. Он кстати вспомнил, насколько редко на этой неделе им приходилось общаться в отличии от того, сколько фраз пролетало между ними за одну только перемену раньше. — Ну конечно, ты ведь теперь почти под охраной, — ухмыльнулась она, кладя в одну из чашек сахар. — Так и не подберёшься ведь, постоянно где-то рядом Пятифанов с Бяшей. — Боишься, что ли? — вздёрнул бровями Антон, нагло улыбнувшись. — Да, щас! — моментально среагировала девушка. — Это им лучше меня бояться! — интонация, с которой была произнесена фраза, внушила более, чем достаточно веры в её правдивость. — А сама-то, — напомнил подруге Антон, — вечно с Катькой своей носишься, — он не заметил, как в интонации скользнула нотка обиды. Всё же нельзя не приревновать к её противной лучшей подруге, если она целиком и полностью крадёт всё внимание Полины! Ему действительно надоело ловить на себе косые взгляды одноклассницы, пока она же утягивает Полину от общения с ним. К удивлению Антона, ответом послужила не ирония, а какое-то виноватое выражение лица. — Не знаю, что с ней происходит, извини, — сказала она, понурив взгляд в одну из чашек, куда уже заливала кипяток. — В каком это смысле? — не понял он. Испытывающий взгляд был успешно выдержан, благодаря которому подруга, с не менее серьезным лицом ответила ему предельно честно. — Она постоянно говорит о тебе. И меня спрашивает о тебе же. Вот те на, подумал Антон, вытаращив на Полину ошарашенные глаза. — Не поверю, что она безостановочно щебечет что-то о том, насколько я прекрасный и неповторимый, — с сарказмом выдал Антон, по какой-то причине почувствовав внезапную неприязнь к старосте. — Да-да, мечтать не вредно, — ухмыльнулась Полина, вздернув плечами. — А если серьезно? — всё же интересуется Антон. — А если серьезно, то без продыху говорит о том, как ты её раздражаешь. — Это уже больше похоже на правду, — расслабился Антон. — Значит, апокалипсис в ближайшее время ждать не придется. — Надейся-надейся, — не удержалась подруга, хихикая с в момент ставшего заинтересованным лица друга. — Может, ты ей нравишься. — Не дай Бог! — с чувством воскликнул он, вызывая у подруги новую волну смеха. — Ты свои шутки шутишь, а вот мне потом порок сердца с такими заявлениями лечить. — Эх вы, — покачала головой Полина, — мальчики, — вздохнула она, одной своей интонацией передавая всю сущность мужского пола в своих глазах. — Ничего в таких делах не мыслите. — Ну конечно, — протянул Антон, сдерживаясь от того, чтобы закатать глаза, — ведь если девушка говорит, что её кто-то бесит, то он ей сразу понравился. Да? — Твоя фраза только подтверждает то, что я сказала, — довольно ухмыльнулась Полина, увидев ещё более озадаченное лицо Антона, и принялась объяснять всё, как говорится, на пальчиках. — Вот ты как думаешь, — она выждала паузу, — станет ли человек так много разговаривать о ком-то, если равнодушен к нему? — Ты забыла о том, что Катя — источник всех тутошних сплетен, — перебил её парень, скрестив руки на груди и оперевшись бедром о столешницу. — Тоже верно, — не растерялась девушка, кивнув, — поэтому я только предполагаю. — Подожди, — нахмурился Антон, — я думал, что ты просто пошутила тогда… — Ну слушай, — бросила она со знающей интонацией, — всё может быть. Я не специалист! — поспешила добавить она, видя, как в очередной раз открывается рот Антона, чтобы сказать что-нибудь. — Но с кем, а с Катей дружу долго. Насчёт «нравится» не знаю, но то, что она к тебе неровно дышит — сто процентов. — Это мы уже поняли. Вопрос в другом: за что? — За «член на лбу», — припомнила Морозова прелестное выражение друга, не постеснявшись процитировать. — Ничего не знаю, она первая начала, — Антон показательно увёл взгляд прочь, показывая всё недовольство той ситуацией. — Детский сад, ясельная группа, — сказала Полина, вскинув руки. — Ты бы ещё щелбан ей тогда влепил, вот это было бы интересно! — А что, идея… — хитро улыбнулся Петров, без сопротивления принимая толчок в бок от подруги. — Я тебе дам «идею»! — улыбается она, не удержав на лице подобающего ситуации, строгого вида. — У Ромы с Бяшей понахватался, небось. — Ну а что? Это интереснее, чем ваши эти перешёптывания на переменках. Морозова помолчала некоторое время, чтобы потом с лицом побеждённой признать: — Ладно, ты прав, — и вскинула руки в соответствующем жесте, мол, «сдаюсь, это правда скучно». — Слушать о том, какие у тебя дурацкие очки и странные волосы, действительно скучно! Замечание о внешности, хоть и стыдно признавать, задело за живое. Антон этого, конечно, старался не показывать, но в душе всё ещё играет уверенность в том, что очки его уродуют, а волосы слишком пёстро выделяют из толпы. Годы замечаний насчёт его необычного внешнего вида, будь то сказано в позитивном или негативном ключе, оставили свой отпечаток и по сей день вызывают у парня стойкую уверенность в том, что он не отличается особой красотой. С возрастом он, конечно, похорошел, вытянулся фигурой и лицом, ушли по-детски пухловатые щёки, которые так некстати подчёркивали круглые окуляры, выделились на этом фоне глаза в обрамлении светлых ресниц да и в принципе изменения пошли в лучшую сторону. Только вот в семье почему-то комплименты мужскому полу говорить было не принято, из-за чего он продолжает считать себя не таким уж привлекательным и по сей день. Недавние разглагольствования Полины о его внешности не просто удивили парня, а, можно сказать, шокировали обращённым в его сторону, редким для ушей словом «красивый». Не сказать, конечно, что после той случайной тирады его самомнение сильно изменилось, но, по крайней мере, она заставила его иногда рассматривать себя в зеркале. Всё чаще он задерживался взглядом на своём отражении во время чистки зубов, оценивая лицо без очков, но каждый раз всё больше убеждался в том, что без них выглядит совсем уж непривычно и сонно. Вскоре он, конечно, забросил это гиблое дело — рассматривать себя в зеркале, посчитав, что это совсем уж девичье занятие. «Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны», — гласит родительская мудрость. Белых мартышек Антон ещё не видел, так что насчёт своей принадлежности к диким человекоподобным переживать не нужно. На том, конечно, и закончились его думы, только чужие замечания от этого менее обидными не стали. Вот и в тот момент Катька предстала в его мнении ещё более злым созданием, чем была раньше. Нет, ну он ведь к ней вообще не лез! За какое такое плохое зло она ему, хоть и не напрямую, но говорит гадости? Нет, Антон никогда не считал себя ранимым человеком, но в такие моменты настроение заметно ухудшалось. Вскоре чай был готов и, как и было обещано неделей ранее, отлично сочетался с принесённым Петровыми печеньем. Харитон не переставал хвалить ребят за способности в выпечке, но Антон скромно присвоил все заслуги сестре, которая на протяжении очень долгого времени с удовольствием перенимала у матери все секреты в кулинарии. Конечно, касалось это исключительно сладостей, но стоит отдать ей должное: на кухне она превращается в настоящего командира, без согласия которого Антон побаивался даже перемешать что-то. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Но если уж вспомнить истинного «генерала плиты и половника», то всё становится не таким уж и радужным… Антон закрывал входную дверь с тревогой. Перед походом в гости он посетил маму. Да, именно посетил, ведь родительская спальня, с недавних пор лишь мамина, стала буквально местом её обитания. Карина всегда любила причудливую пору смены времён года и старалась чаще обычного выходить из дома, чтобы словить те мгновения, когда на оживших веточках кустов и деревьев пробиваются первые светло-зеленые почки, а из грунта уже уверенно является взору травяной покров, борясь с ещё не полностью оттаявшим на поверхности снегом. Но сейчас она даже окна не открывает. Занавески плотно скрывают помещение от солнечных лучей, а мама постоянно укутана в зимнее одеяло. За всё то время, когда Антон был дома, она ни разу не показывалась. Благо, Оля без лишних вопросов приняла объяснение брата о том, что мама заболела и её лучше не тревожить. Это, конечно, не избавило Антона от вопросов по типу: «Чем болеет?», «Долго?», «Когда выздоровеет?», «Почему мы не вызывали врача?» и тому подобное. С сестрой он всегда ладил, поэтому она без задней мысли ринулась помогать брату по хозяйству. Каждый день после школы они занимались приготовлением еды, уборкой и, что делал исключительно Антон, уговорами маму поесть. Её аппетит не прорезался, заставив Антона действительно нервничать. Как и было запланировано ранее, он попытался обратиться за помощью к отцу, но, к сожалению, его состояние всё чаще было нетрезвым. Сталкиваться с пьяными людьми в жизни приходилось довольно редко, из-за чего парень и действовал с опаской. Под влиянием алкоголя отец стал всё меньше себя контролировать. Начиналось всё с того, что в невнятной фразе Антон впервые в жизни услышал от отца матерное ругательство, и заканчивая тем, что тот с нескрываемой агрессией кричал на сына, обвиняя в том, что он «выгораживает свою ленивую мамку», что «она это мне назло делает, а ты ей только помогаешь» и прочее. Как много, оказывается, вскрывает алкоголь. Вместо необходимой детям помощи отец только усложнял их существование в этом доме. В гостиной, где предпочитал проводить время отец, стало скапливаться всё больше стеклянных бутылок, грязных тарелок и обёрток от жвачек, предназначенных для того, чтобы, посещая работу, не так сильно выделялся на его официальном виде запах перегара. Единственный день, когда отец уезжал из дома не по работе — воскресенье. Обычно с ним ехали мама с Олей, но негласно, по понятным причинам, было принято решение пренебречь этой неустоявшейся традицией. Пока гостиная освобождалась, Антон быстро, чтобы Оля не заметила, прибирал следы пьянства. Он всякий раз старался не привлекать внимание сестры к той комнате, перенаправляя её на очень важное занятие домашним заданием или же предложением отдохнуть: поиграть в приставку или посмотреть мультики. С последним, к слову, Антон так же столкнулся в проблематичном контексте. Сестра настойчиво выпрашивала у брата, когда папа купит ей новую кассету. Антон честно хотел помочь сестре, но так и не осмелился снова подойти к отцу с просьбой. Трусил, что, ранее спокойный, он снова разозлится, накричит, выгонит. Подсчитав свои сбережения, он с не особым оптимизмом прикинул, что хватит ему на одну кассету не особо хорошего качества. Да и вряд ли на их посёлке найдётся подобный магазин. Папа-то ездил в город, который на данный момент для Антона недоступен. Пообещав сестре, что что-то придумает, он мысленно пополнил свой список забот на ещё один пункт. Уборка целого дома давалась Петровым тяжко. Их никогда особо не утруждали помощью в этом деле, ведь мама, не загруженная работой, всегда была дома, чтобы встретить детей вкусным ужином и чистотой жилища. Сейчас же Антону приходилось не только следить за уровнем пыли на горизонтальных поверхностях, но и за отсутствием нарастающего количества бутылок в доме, подальше от взгляда Оли. С этой мыслью он и начал прятать остатки отцовского «отдыха» в мусорных пакетах. Он точно не понимал, правильно ли делает, но рассказать кому-то возможности не представлялось. «Что происходит в семье, то остаётся в семье», — повторял строгий мамин голос в воспоминаниях, заставляя парня поджать губы и молча продолжать заботиться о хозяйстве. Головой он понимал, что пускать всё на самотёк нельзя, что всё станет ещё хуже, если не предпринимать радикальных мер. Но он просто не знал, что делать. Жизнь не готовила его к тому, что однажды они станут жить в гнилом доме на опушке леса, мама объявит голодовку, отец будет каждый вечер приносить в дом выпивку, а вся ответственность за состояние жилища и младшую сестру ляжет на него. Со всеми этими делами он намеревался ещё и не отставать в учёбе, исправно делал домашние задания, учился, когда стрелка часов уходила за полночь, не отменяя ещё и факта того, что Оле тоже нужно помогать с уроками. Если раньше друзья отвлекали его от домашних проблем, помогали развлечься, то теперь общение с ними давалось ему тяжело. Под конец следующей недели, когда на календаре уже была зачёркнута половина марта, он ощущал в теле заметную ломоту. С каждым новым утром открывать глаза становилось всё тяжелее и мучительнее, но трезвон будильника всё напоминал и напоминал, что он, вообще-то, не один должен идти в школу. Есть ещё Оля, подвести которую он просто не имеет права. Понятное дело, что на постоянной основе кормить её бутербродами нельзя, нужно разбавлять рацион ребёнка хотя бы какой-то кашей, поэтому к позднему отбою ситуацию ухудшало ещё и раннее пробуждение. За крайне короткий срок он заработал себе заметные синяки под глазами. Хорошо, что была Оля, очень кстати напоминавшая брату, что ему тоже нужно иногда кушать. Право, он не страдал плохим аппетитом, как мама. Просто забывал поесть. Примерно так же он стал забывать и о домашнем задании, как бы ни старался успеть всё и сразу, что удивило не только учителей, успевших сложить о парне положительное мнение, но и друзей. Всех одноклассников, как бы предвзято они не относились к нему за дружбу с хулиганами, повергла в шок неподготовленность Антона к уроку литературы. Он надолго запомнил шуршание двух десятков оборачивающихся на заднюю парту людей, когда на вопрос учителя об изучаемом произведении парень не нашёл, что ответить. Ладно это был вопрос из разряда «Какого цвета были пуговицы на жилете главного персонажа в тринадцатой главе?», но Антон сразил всех. Забыл автора! Это произведение, конечно, не из ряда популярных, тех, сюжет которых люди и так знают, не читая, Петров стал не настолько забывчив, но готов был убить себя на месте за то, что даже не проверил расписание на сегодня! Да-да, ко всему хорошему он перепутал вторник с понедельником. Ах да, пенал тоже забыл. Ручку пришлось просить у Полины. Позорище. Первой к нему с вопросами пришла она же. Чувствовалось в её беспокойстве что-то настолько знакомое, но далёкое, что Антон почувствовал жгучий ком в горле, когда слуха достигло осторожное: «Всё в порядке?». Он бы рассказал ей, доверил свои проблемы, если бы не мысль о том, что этим подведёт свою семью, выставит в дурном свете. Мама бы долго причитала о том, что нельзя рассказывать посторонним о проблемах в семье, что это не тема для обсуждения с чужими. И Антон с ней полностью согласен. В чём он просветит свою подругу? В том, что мама не выходит из дома почти месяц? Или что отец медленно, но верно зарабатывает звание алкоголика? Быть может, что он в собственном доме стал горничной? Ни в коем случае. Позор и только. Он сдержанно убеждает подругу, что всё в порядке, просто не высыпается в последнее время, но выглядит это не настолько убедительно, как он надеялся, ведь так и не смог выдавить на своем сером лице хоть какое-то подобие улыбки. Знать бы, как избавиться хотя бы от недосыпа, его положение могло стать чуть лучше.***
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Хорошая поговорка. Рома, не знай её, уже давно разочаровался бы в этом мире, но, к счастью, вовремя усвоил одну простую истину: всё познаётся в сравнении. Он знает, что такое «хреново», отчего последняя неделя казалась ему личной бумажкой календаря, в которой почти дюжина дней обведены ярко-красным маркером, будто это самый настоящий праздник. Ощущения у него, собственно, такими и были. А всё из-за чего? Вроде, до Пасхи ещё далеко, а Масленица уже позади. Он не глупый и с самого начала ловил себя на не самых добрых мыслях каждый раз, как, лежа в кровати перед сном, после каждого счастливого дня в компании друзей, пытался понять причину своей придурковатости в те моменты. Даже если мозг уже не способен на здравый анализ произошедшего, всегда найдутся силы, чтобы заставить человека окунуться во все детали его самых смущающих поступков. Вот и Рома краснел, вспоминая каждую нелепую шутку, каждый дёрганый жест, каждый неуместный смешок во время разговора с Антоном. Он однозначно перестал контролировать себя. Не то, чтобы раньше Рома следил за своим поведением, но таким эмоциональным его видели разве что одноклассники, которые застали пик его хулиганской истории, когда одиннадцатилетнему Пятифанову, любимейшим занятием которого были срывы занятий, учителя обещали поставить тройку по предмету, лишь бы он не приходил на их уроки. Нет, дружба с Антоном не подтолкнула его на свершение подобного, напрягало его совершенно иное. Сны. Он бы понял, если бы в них они с Антоном вместе пили чай с британской королевой или седлали инопланетного киборга. Ну или что там людям снится? Но никак не обнимались. Уже два раза перед глазами всплывал пятничный день, когда Антон, решив поддержать друга, обнял его прямо посреди дороги. Наверное, именно в тот момент Рома и задумался. Задумался, потому что никак не ожидал почувствовать от касания такую яркую вспышку эмоций чуть пониже солнечного сплетения. Настораживало и его меняющееся поведение, стоило приблизиться к Антону. Каждая клеточка тела трепетала под его взглядом, тянулась к предмету воздыхания и стремилась коснуться снова. Хоть это будет дружеское похлопывание по плечу, хоть мимолетное столкновение локтей, любая близость, хоть и вовсе незаметная для Антона, пускала сердце парня в радостную пляску. Но со временем этого становилось мало. Внутри него столько всего держится, что он боится в один день выплеснуть содержимое в самый неподходящий момент. Иной раз он чересчур долго приобнимал Антона за плечо, в другой раз — смотрит на него во время разговора и вот уже через пять секунд не улавливает, о чем шла речь. Антон говорил, что Рома витает в облаках, но никогда не обижался на его рассеянность, глядя на него со странным пониманием в глазах. Именно это в нем и цепляет парня. С ним до такой степени легко и просто, что окружающий мир становится уже не таким интересным и красочным, если в нем поблизости нет Антона. И это пугало. Не раз Рома заглядывался на мелодрамы, транслируемые по телевизору (их в особенности любит его мама), но в последнее время они начали его действительно пугать. Нет, мыло не превратили в хоррор, но парень все чаще и чаще видел в подобного рода сериалах себя. Эти кинофраншизы состояли исключительно из двух типов парней, преуспевающих за молодой дамой: самодостаточный, уверенный молодой человек, который сможет дать главной героине все, что она пожелает, не теряет времени и продумывает целые планы, чтобы завоевать красавицу, и влюбленный дурачок, стремящийся выхватить хотя бы каплю внимания от девушки. Не углубляясь в сюжет, Рома изначально знал, чем эти мелодрамы заканчиваются. Больше всего, как ни странно, его раздражал именно влюблённый дурачок, слепо надеющийся, что одной его любви окажется достаточно, чтобы завоевать экранную красавицу. Как бы парень не морщился, невольно слушая включенный телевизор, а сам ненароком вспомнил парочку увиденных отрывков. Странно было сравнивать себя с этим бегунком. Очень странно. И настораживающе. Другой раз он хотел стукнуться головой о бортик кровати, насколько трещала голова от подобной ерунды, да вот от себя не убежишь. В какой-то момент он должен был крепко задуматься, что с ним происходит и почему. Возможно, стоило эксперимента ради уменьшить их с Антоном время общения, но стоило увидеть его в коридоре, все планы в момент стали казаться глупыми и совершенно ненужными. Но и тут были свои нюансы. Рома не первый, кто стал замечать изменения в однокласснике. Чего только стоил конфуз на литературе! Антон потом ещё долго краснел, сидя за партой, видимо, вспоминая ту неловкую тишину после заданного учительницей вопроса. А Рома себе места не находил, снова и снова кидая взгляд на его измученный силуэт, штудирующий учебник.***
Близится конец марта. Погода послушно следует календарю, не планируя отклоняться от графика, поэтому уже сейчас можно разглядеть под хрупкой корочкой снега белесые головки подснежников и первую за столько времени зелень, уверенно пробивающуюся над почвой. Хмурые дни сменились ясными, ведь мало-помалу и скоро время дойдет и до первых гроз, какие в своем родном городе Антон обычно привык встречать в конце мая. Бяша с радостью оповестил друга, что в их регионе проливные дожди стоит ждать уже к середине апреля, поэтому, как он же сказал: «Наслаждайся солнышком, на». Ему бы хотелось последовать такому ценному совету, да вот после бессонных ночей, проведенных за домашкой из-за нехватки времени днем и вечером, долгожданное светило не вызывало в нем и капли благоговения, что обычно приходит с первыми лучами весны. Яркий свет лишь слепил его усталые глаза, а ссутуленную спину пекло, несмотря на все еще прохладную температуру воздуха. Вечер еще достаточно холодный, но уже можно открывать окна на проветривание без опаски простудиться. Время близится к полуночи, но Антон и не планирует готовиться ко сну, стоя у подоконника. Свет ради безопасности своих же глаз было принято решение не включать, поэтому видимость ему создавала луна, в этот раз выглядящая прелестнее обычного. Возможно, он вообразил это себе, придумывая лишнюю отговорку для того, чтобы не возвращаться к своим обязанностям, но аромат кофе, его способность согревать даже напротив распахнутого окна заставляла не погружаться в сон. Это-то ему и нужно. Из гостиной уже привычно слышен приглушенный шум телевизора, вещающий о неком Джеке, который должен будет перерезать нужный проводок, чтобы не оставить на месте Нью-Йорка одну сплошную расщелину. Отец уже наверняка видит десятый сон, приправленный бутылочкой «Балтики», но Антон не осмеливается зайти внутрь. Когда папа уедет, тогда он и займется всем тем, что осталось после очередного вечера расслабления. Антон давно не смотрелся в зеркало. Когда-то он перестал это делать, посчитав, что станет меньше переживать о своем внешнем виде. Сейчас он не смотрится в него просто из-за того, что боится увидеть там лешего. Наверное, впервые в жизни он настолько сильно ждёт лето. Учеба вымотала его ещё давно, а домашние заботы лишь добавили поводов для усталости. Он не единожды отказывался от предложений друзей пойти погулять. А когда ему? По началу отказывал вежливо, как полагается, да вот ненароком начинал раздражаться без видимой на то причины. Устал, думал он, каждый раз отдергивая себя от того, чтобы просто кинуть резкое «нет!» на очередное приглашение парней провести время вместе. Скрывать от них своё состояние было трудно, ведь те, чередуясь с Полиной, не уставали приставать к нему с разного рода вопросами. Антон искренне не мог понять, как информация о происхождении его синяков под глазами и «хмурого табло», как выразился Бяша, помогут им, и зачем вообще сдалась. Так длились последние три недели. Рутина. Скука. Сонливость. Родители объявили друг другу масштабнейший бойкот, даже не используя сына в качестве устного почтальона, как это было в первый раз после переезда. Сам же сын уже нет-нет да заснет ненароком, опираясь щекой на подставленную им ладонь.***
Над деревянным паркетом коридора, благодаря уверенно бьющему в окно солнцу, видно летающие под ногами пылинки. Стоит по нему пройтись группке школьников, они взмывают вверх, меняют своё положение и снова оседают где-то близ одного из многочисленных цветочных горшков. Во вторник в это время обычно мало кто ходит по первому этажу, ведь на нём находятся кабинет директора, учительская и прочие помещения, не предназначенные для учеников. А сегодня на четвертом уроке на нём просто большинство классов учатся в другом корпусе. У десятого же «В» класса сейчас в одном из немногочисленных кабинетов первого этажа состоится урок. Кто-то из ребят разговаривает с одноклассниками, кто-то уселся у стенки коридора, кто-то зарылся в учебник с головой, кого-то ещё и в помине не видать. Полину в очередной раз утянула в свой круг сплетен Смирнова, вынуждая лишь иногда оборачиваться на друга, всем своим видом показывая, что ей жаль оставлять его так надолго одного. Да, именно одного. Рома с Бяшей стали всё чаще странно переглядываться во время их совместных обедов, тихо переговаривались, видя Антона издалека, но не подходили, а сегодня так вообще на обед не позвали. Да что там, он и сам не пошёл, потому что забыл еду дома. А вот насчёт парней обидно стало. Не долго они водили дружбу с ним. В груди как-то неприятно закололо при взгляде на единственную надежду — Полину. Буквально секунд десять назад ещё вспоминала про своего друга, а теперь раскрыла свои огромные глаза и с ярко выраженным интересом слушает Катьку, только и наслаждающуюся вниманием к своей особе. На лице его не дрогнул и мускул, но какая волна злости и обиды поднялась внутри. «Вот как, значит? — думает он. — Катька пальчиком поманила, так я уже не друг, да?». Он скрестил руки на груди, старательно пытаясь скрыть невольно сжимающиеся ладони. Сухожилия на запястьях некрасиво выделились под кожей, а кулаки мелко задрожали из-за напряжения в пальцах, ногти которых очень явно отдавали болью во внутренней стороне ладоней. Сейчас Полина в его глазах выглядит, как самый настоящий предатель. Вдруг, она лишь делала вид, что беспокоилась? В голову внезапно пришла самая мерзкая догадка из всех: неужели, она, как и все подруги Кати, тоже обо всем и всем рассказывает? Рассказала ведь про Ромкиного отца. И про Катьку тоже рассказала. А ведь Смирнова, со слов Полины, допрашивается подруги о нём. Неужели, она действительно докладывает ей о Петрове?! — Тоха! — доносится из другого конца коридора. Антон моментально отвлекается от не самых положительных мыслей, обернувшись к торопящемуся к нему Роме. То же сделали и все присутствующие, после чего стали оборачиваться и на самого Петрова, заставляя его поджать губы и всего сжаться, невольно поджимая голову и плечи. Рома стремительными шагами приблизился к парню, после чего сказал твёрдое: — Пошли, — и схватил его за предплечье, одно из скрещенных на груди, заставляя Антона в изумлении расслабить их. Тем не менее, он остался на месте. — Зачем? Что случилось? — спрашивает он, недоумевая. Рома впервые на его памяти устраивает нечто подобное на глазах у одноклассников. Антон, глянув краем глаза на кучку девчонок, уловил до странного одинаковые, злобные взгляды Смирновой и Полины. Что интересно, оба были направлены на Пятифанова. Как следует подумать над причинами и следствиями ему не дал сам Рома. — Пиздец случился. Пошли, говорю, ты нужен, — ответил он предельно ясно, таки утаскивая уже не сопротивляющегося парня за собой. Стоило отметить, что держать Антона за запястье было совершенно не обязательно, но он не стал об этом говорить, про себя подмечая странно взволнованное выражение лица парня. Он плохо представлял, что могло пойти не так средь бела дня, но подозрения стали закрадываться, когда в поле зрения бросилась дверь медпункта, к которой Рома упрямо тащил одноклассника. Он не успел задать интересующий его вопрос, ответ на который мог бы хоть как-то прояснить случившееся, как дверь перед ним раскрылась, и тело пронзил болезненный холод ужаса. Сердце на мгновение замерло при взгляде на окровавленный рукав младшей сестры, сидящей на кушетке. Она то и дело всхлипывала, пока сидящий рядом Бяша внимательно следил за действиями медсестры, обрабатывающей порез девочки чуть выше локтя. — О Господи… — только и вырвалось у Антона, подскочившего к оживившейся от его появления сестре. Он не стал мешать низенькой медсестре выполнять свою работу, но не смог сдержать рвущийся наружу вопрос: — Что произошло?! Не отрываясь от своего занятия, медсестра с невозмутимостью профессионала ответила: — На гвоздь напоролась, — мягким голосом оповестила парня она, приподнимая руку Оли и поворачивая её чуть в сторону для большего удобства в обработке ранения. — Повезло, что по вене не попало. Горе было бы. Стоило Антону взглянуть на порез внимательнее, голова закружилась. Неприятное чувство в желудке твердило, что лучше подобных маневров глазами в сторону раны не делать. Нет, он не боится вида крови. Он боится видеть её на Оле. Его вздох оказался достаточно глубоким и громким, что медсестра обратила на него внимание, меняя ватку для дезинфицирования пореза. — Рома, — обратилась она к парню, до сих пор стоящему у двери, — выведи его, — она кивнула на Петрова. — Мне пациент без сознания не нужен. Он молча кивнул и, предельно аккуратно держа Антона за плечи сзади, начал проводить к выходу, куда и вышел сам. Так они и стоят, прислонившись спинами к прохладной стене по разные стороны от двери в медпункт. Звонок прозвенел около двух минут назад, но ни один из них и не думает сойти с места. В коридоре на первом этаже, в месте, где образуется проход меж двумя корпусами, окна расположены лишь за следующим поворотом, придавая окружению оттенок тёплой тени, какая обычно проявляется на земле в сумерках. Тут всегда было холоднее, чем в остальных частях школы, благо, клятых форточек нет. Коридор совершенно пуст. Только эти двое. Стоят и переживают. Рома неотрывно наблюдает за состоянием друга, которому не особо-то и полегчало. На фоне побледневшей от ужаса кожи синяки под глазами стали выделяться ещё отчетливее, а сам Антон ссутулился, нервно заламывая пальцы на руках, и почти слился с цветом собственных волос. Рома почувствовал острую необходимость сделать хоть что-нибудь. Вид разрывающегося на части от нервозности Антона заставил его впервые в жизни решиться на попытку утешить. Он понимает, что это не Бяша, что ему недостаточно будет простого хлопка по плечу, чтобы успокоиться. Он практически бесшумно отрывается от стенки и опасливо, будто сомневается, шагает к Антону. Когда Рома оказывается прямо напротив него, Петров замирает, ожидающе глядя на парня перед собой. Вид у того решительный, тем не менее, не лишен какого-то мелькающего в глазах страха, твердящего, что оступиться в такой ответственный момент нельзя. Антон уже хотел подать голос, развеять эту напрягающую тишину словами. Да так и замер, уловив в движениях Ромы что-то до боли знакомое и далёкое. Он задохнулся, ощутив на спине самые надежные сейчас ладони. Рома обнимает робко, как-то неуверенно, будто не привык к подобному, но Антон в полной мере чувствует желание парня помочь. И он ему за это очень благодарен. Это больше, чем просто прикосновения, ведь распространяющееся от груди и до кончиков пальцев тепло, успокаивающее с каждой секундой все больше, говорит о том, что Роме вполне удаётся исполнить задуманное. Он не владеет никакой секретной техникой объятий, нет. Антону достаточно знать, что Рома никогда бы не сделал такого с человеком, которого не считает достаточно близким для касаний. «Значит, они меня не бросили?» — подумал он, с облегчением роняя голову на чужое плечо. Для него не осталась без внимания реакция Пятифанова, который чуть вздрогнул и напрягся, но быстро расслабился, что Антон понял, почувствовав, как руки на его спине лишь чуть сместились, давая ощущение легкого поглаживания. Мурашки поползли по рукам, вздымая светлые волоски под белоснежными рукавами рубашки, и Антон вспомнил, что… может расслабиться сам. Хотя бы на десяток секунд, совсем на чуть-чуть! Все, что вывалилось на него за это время, все проблемы ненадолго отошли в сторону, позволяя окунуться в неведомый так долго омут спокойствия и тишины. Лишь тихое дыхание Ромы да отчего-то очень громкое сердцебиение были слышны в этот момент. Ему так не хватало всего лишь капельки поддержки. — Всё будет хорошо. Антон крупно сглотнул, с каким-то стыдом понимая, что к горлу подкатывает огромных размеров комок, давящий на его уже влажные глаза. Практически на уровне подсознания он прижимается ближе, а руки хватаются за спортивную кофту на спине так крепко, что после того, как он отпустит, на ней обязательно останутся мятые следы. Рома не отталкивает его, а лишь позволяет почувствовать это бесконечно приятное тепло ещё дольше. Антон чувствует, как к его голове прикасается Ромкина щека, и он не может сопротивляться странному желанию поддаться этим непривычным ласкам. Знал бы Рома, что значит для него это «Всё будет хорошо», знал бы он хотя бы о части того, что ему приходится нести на своих ещё не окрепших юношеских плечах. Он не просит помощи, не просит сочувствия. Ему бы хотя бы капельку поддержки. Он явно не ожидал, что получит её от друга, причём таким способом. Но благодарен больше, чем мог бы выразить словами. — Спасибо, — только и может сказать он надломленно, чувствуя себя донельзя разнеженным в руках друга. Рома молчит, но ответа Антону и не надо. Им послужила нежно погрузившаяся в светлые волосы ладонь, которая с небывалой заботой поглаживает голову парня, готового с секунды на секунду пустить предательскую слезу, а то и не одну. Впервые за столько времени он чувствует заботу, от которой в грудной клетке приятно покалывает, будто где-то возле сердца медленно распускаются прекраснейшие бутоны цветов. Рома сам точно не знает, почему не хочется отстраняться, снова оставлять Антона одного. Но он не отпускает. Гладит, дает опору и держит крепко-крепко, не давая и малейших сомнений в том, что ему не все равно на Антона, что он хочет помочь. До чего прекрасно было просто находиться рядом. Касаться. Им всё же приходится оторваться друг от друга, когда дверь издает щелчок. Они отскакивают, некоторое время смотрят друг на друга понимающими взглядами. Антон благодарно улыбается другу, пуская по лицу того смущённый румянец, получая в ответ хоть и кривоватую, но такую искреннюю улыбку, что в какой-то момент захотелось вновь обнять его. Он не успел удивиться этому желанию, как из кабинета выходят Бяша с Олей, рука которой аккуратно перемотана белым бинтом. — Оля! — восклицает Петров, подрываясь с места. — Скажи, что случилось? — не менее взволнованно спрашивает он, приседая на корточки напротив сестры и беря ее за маленькие ладошки. Та отводит взгляд в сторону, выглядя как-то неестественно спокойной. Судя по длине бинта, рана довольно обширная, а красное пятно на рукаве говорит о том, что ощущения при повреждении были не просто неприятными. — Мы играли в догонялки, и я упала, — сказала она, сверля взглядом носки собственных туфель. Антон ей не поверил. К его удивлению, в разговор вступил Рома. — Тебе не стыдно родному брату врать? Это прозвучало настолько разочарованно и строго в одной интонации, что Антон не удержался от того, чтобы не обернуться на источник звука. Рома подошел совсем близко, встав рядом с присевшим Антоном, и смотрел на девочку сверху-вниз, что лишний раз показывало важность слов, излагаемых парнем. — Знаешь, как он за тебя переживал? Оля стыдливо подняла взгляд, выскальзывая из ладоней брата и сцепив собственные перед собой. Её уши стыдливо покраснели. Она посмотрела сначала на Бяшу, уверенно кивнувшего в сторону Антона, а после и на самого брата, отчего покраснела ещё больше от неимоверного стыда, вызванного её же враньем. — Я… — начала она тихо, совсем затравленно, — хотела поиграть с подружками… А они… — нижняя губа Оли задрожала, а вместе с ней и голос, — н-не хотели меня брать… мы поругались… и… и… — из-за прерывистых всхлипов её речь становилась все менее разборчивой. Тем не менее, Антон решил дослушать её до конца. Он слишком долго хотел услышать об этом, чтобы прерывать её на моменте, в котором наконец узнает то, что хотел. — А-Алёна меня толкнула… а там гвоздь… в парте… По красным щекам девочки текут слёзы, а у Антона сердце сжимается при взгляде на её тщетные попытки утереть дорожки влаги на лице. Как больно становится от этого. Над ней издеваются. Судя по всему, не впервые. Антон тяжело вздыхает, но чувствует на плече подбадривающую ладонь, большой палец которой погладил его, намекая, что тот вновь напрягся. — Нам дали справку, — сказал Бяша, протягивая Антону бумажку. Тот встал с корточек и принял её, по привычке начав вчитываться в витиеватый почерк медсестры, одновременно вслушиваясь в то, что ему говорят. — Охраннику передать и можно валить. Антон в очередной раз вздохнул и зарылся ладонью в волосы. — Хорошо… Спасибо, ребят, — он явно переволновался, из-за чего сам с трудом сцепляет слова в предложения. — А как вы вообще… ну, узнали об этом? — Ольку проведать пришли на четвертый этаж, на, — пожал плечами Бяша. — А тут это, — и кивнул на окровавленный рукав девочки. — Ты бы перетёр вопрос с её училкой, — посоветовал Рома, красноречиво глянув на Антона. — Мелких один порез не остановит. Они бешеные. — Да, само собой, — уверенно кивнул Антон с твердым намерением в глазах. — Но сейчас — домой. — Мы проводим! — неожиданно воскликнул Рома, обратив на себя два удивленных взгляда. Удивились все, кроме Оли. Она всё ещё виновато тупит взгляд о пол, не справляясь с чувством вины. Антон берет сестру за руку, показывая, что совсем не злится на нее, но и не перестает говорить с Ромой. — Сейчас идут уроки, — напоминает он ему. — И что? — настаивает Пятифанов. — А как же химия? Она следующая, — говорит Антон, кивая на Бяшу. Он уж химичку боится, как огня, поэтому предпочитает ради своего же блага не пропускать уроки. Не дай Бог мать вызовет! А ведь может. — Я… Ну это… За химию не знаю, на… — скомкано мямлит бурят, застыв каменным изваянием перед друзьями. — Ой, вали к своей Нинке, короче, — Рома отмахнулся от друга, давая понять, что без него они искать клад не собираются, так что ничего интересного не пропустит. И провёл. Довёл до дома, хоть они и молчали всю дорогу. Антон с Олей, конечно же, оба прекрасно знают, что поговорят о случившемся дома, а Рома просто не нашёлся в словах. Ему очень неловко даже смотреть на Антона после их спонтанного объятия. В руках поселилось настораживающее желание снова прикоснуться к другу, причём не так, как обычно, а именно обнять. С этой мыслью он прощался с Петровыми у калитки. Отсиживал оставшиеся уроки в школе. Шёл домой. Ужинал. Лежал в кровати перед сном. Да уж, день показался ему коротким после прощания с этими двумя. Он тупо пялился в потолок около получаса, прежде чем понял, что обнимает себя руками. Будто имитировал те самые прикосновения, которые не стеснялся проявлять Антон. С ним быстро привыкаешь. Он думал о многом, но в центре его ночных мыслей был и остается один человек. И это беспокоит. Рома ворочается с бока на бок, не находя успокаивающего положения, и в итоге разбрасывает конечности звездочкой, насколько позволяет размер его одноместной кровати, и решает, что сигарета перед сном пока что никому не повредила. Во дворе уже не морозно, но и не тепло в ночное время, поэтому пришлось накинуть куртку. С пижамными штанами он уж как-то смирился на пять минут перекура. Горящий пергамент выделяет его силуэт в темноте, а выходящий из его рта дым действует успокаивающе не столько ощущениями для легких, но и для глаз, испытывающих практически эстетичное наслаждение от вида полупрозрачной завесы. К нему пришло странное беспокойство, источник которого он не может определить. Голова говорит, что не следует вестись на внезапный порыв эмоций, но интуиция велит поступить совершенно иначе. А когда его обманывала интуиция?***
Делать домашнее задание в пижаме должно быть очень странно, но Антон привык. Он специально садится за уроки после ванных процедур, чтобы не будить Олю после полуночи своим топотом и звуком льющейся воды. Ей нужно отдохнуть после случившегося днём. Её «подругу» — Алёну — он видел лишь два раза, но даже и не думал, что она способна на нечто подобное. У него до сих пор перед глазами стоит заплаканная Оля на кушетке, перед которой маячит медсестра с бинтом и ваткой. Ему до сих пор мерещится вся эта ситуация, поэтому в попытке отвлечься он решил с головой погрузиться в домашнее задание. По крайней мере, он думал, что сядет его делать. В сон клонило неистово. Стоило подставить руку слишком удобно, глаза сами закрывались, а в воображении невольно начинали прыгать через забор белые барашки. Стук. Один из них цепляется копытом за перегородку. Стук. И барашек чуть не подворачивает себе ногу, приземляясь на землю. СТУК. И Антон окончательно просыпается. Биение копыт о забор не прекратилось. Антон уж было испугался, неужели звуки всякие мерещатся? Но нет. Источник очередного стука оказался совсем близко — окно. Парень, всё ещё сомневаясь в чистоте собственного рассудка, прикладывает ладонь ко лбу. Не заболел ли? Но вот звук повторяется, и Антон точно видел: кто-то кидает в окно камушки! Он не без опаски подходит к подоконнику. Провернув ручку на девяносто градусов, Антон открывает окно и тут же ловит маленький камушек гравия лбом. — Ай! — не сдерживает возгласа он, хватаясь за лоб. Он свел брови к переносице и выглянул из окна, тут же сменяя былое выражение лица на удивление. — Рома?! — негромко, но довольно эмоционально спрашивает Антон, глядя на то, как его одноклассник замер с камушком в руке, которая уже занесена для нового броска. — Он самый, — подтвердил Пятифанов, отсалютовав другу двумя пальцами. — Ты что тут делаешь? — не унимается Антон, переживая, что Рому может заметить кто-то из его родни. — Кидаю камни в твое окно, — беспристрастно выдал Рома. — Спасибо, капитан очевидность, — Антон закатил глаза. — Ты чего не спишь? — Может, я спал, а ты меня разбудил. — У тебя свет в комнате горит. — Да это… — Антон почесал в затылке, не находя отговорок на такое. Не скажет же, что темноты боится, слишком стыдливое вранье. — Ладно, не сплю. А ты чего не спишь? — А я первый спросил. Антон недовольно выдохнул через нос. — Я домашку делаю. Ну, пытаюсь. — Спускайся тогда. — Это ещё зачем? — Расскажу, почему не сплю. Что ж, весомый аргумент. Антон, конечно, так всерьез не считает, но на согласие у него есть несколько причин: во-первых, ему нужна хорошая отговорка, чтобы сбежать от домашки по математике, во-вторых, если не выйдет, Рома продолжит кидать камушки в окно, а в-третьих… ну… Антон сам хочет спуститься к нему.***
— Ну и прикид, — хмыкнул Рома, глядя на Антона, накинувшего куртку и кроссовки под пижаму. — Кто бы говорил, — улыбнулся Антон, замечая у друга такой же наряд. — Ну так что? Каким ветром тебя сюда занесло? Задумчиво поведя носком кроссовка по земле, Рома не спешит отвечать. Он искоса поглядывает на пришедшего, поджимает губы. Облокотившись на стену дома и засунув руки в карманы, он по обыкновению ссутулился, заставляя Антона невольно засмотреться. Он, кажется, успевает второй раз погрузиться в полудрему, когда голос Ромы обрывает эту возможность. — Да вот… просто… — он чешет затылок от досады, что всё же прийдётся найти достойное оправдание. Слово «переживал» он не выдаст даже под дулом пистолета. — Думал о тебе. «Вот баран!» — думает Рома, мысленно давая себе пинка. — Правда? — спрашивает Антон, совсем не ожидавший такого простенького ответа. — Странная причина для визита в час ночи. Роме же сарказм в свою сторону не понравился. Как говорится, лучшее оружие — нападение. — Домашку в час ночи тоже делать странно, — сказал он и скрестил руки на груди. — Ничего не странного, если хочешь учиться нормально, — стоит на своём Антон. — У тебя как-то не шибко получается, — режет без ножа Рома. Эти слова заставили юношу вскипятиться. Даже вечерняя прохлада не может удержать его раздраженного шипения по отношению к другу: — Если ты пришёл сюда поиздеваться, то советую валить, потому что у меня ещё куча дел, а ты… — Я видел твоего отца в окне. Антон, кажется, похолодел от этого заявления. Повернув голову, он заметил совсем тоненькую щель за окном, не прикрытую шторами изнутри, через которую без проблем можно рассмотреть происходящее в комнате. Увидел, болезненной пульсацией бьется в голове мысль при взгляде на Рому. Кажется, он в полной мере не понимает, что только что произошло. — Ты… Никому не рассказывай, — устало вздохнул Антон, устраиваясь на земле рядом со все ещё стоящим Ромой. — Как скажешь, братан, — смиренно ответил Рома, присаживаясь рядом, так, что рукава их курток соприкоснулись и издали соответствующий звук трения. — Расскажи мне только, что у вас творится. Голос его звучит настолько заботливо и ненапористо, что у Антона действительно появляется желание высказаться. Желание-то есть, но чтобы прямо рассказать… Этого делать нельзя. — Нет, — коротко отвечает Антон, поджав ноги и складывая руки на коленях. Он не осмеливается посмотреть Роме в глаза. — Почему? — скорее с любопытством спрашивает парень. — Ну тебе было бы приятно, если бы все знали, что происходит у тебя дома? — вздохнул Антон, всплеснув кистью руки в воздух, будто показывал на этих «всех». — Да все, вроде, и так знают, — пожимает плечами Рома, ловя на себе косой взгляд Антона, выглядящего достаточно пристыженным за такой вопрос. — И что ты насчёт этого думаешь? — аккуратно спрашивает Антон, немного поворачивая голову в сторону парня. Рома принял практически такую же позу, как и он сам, лишь расставил немного придвинутые ноги пошире, а локти разместил на коленях так, чтобы потом сцепить пальцы в замок между ними. Он откинул голову назад, всматриваясь в чистое небо, и сглотнул, заставив остро очерченный кадык дёрнуться. Весь его профиль выглядит каким-то уставшим, меланхоличным. Антон раньше не замечал этих ноток в его персоне. — Неприятно, конечно, — признался Рома, не уводя взгляд с покрытого звёздами неба. — Кое-что я хотел бы не распространять, но… как есть, так и есть. Он замолчал на несколько секунд. Антон положил голову на свои руки боком, лицом к Роме, чтобы продолжить слушать. — Понимаешь… Говорят разное. Где-то кого-то зачмырят, с кем-то перестанут водиться из-за слухов. А на деле всё может оказаться куда… сложнее. До Антона быстро дошло, что Рома говорит о своей истории, но молчит. Слушает внимательно, затаив дыхание. Парень расцепил замок из рук, вытянул ноги и положил ладони по бокам от своих бёдер, с каким-то успокаивающим ощущением притрагиваясь к траве. — Проблема в том, что если все и так знают, то зачем об этом лишний раз пытаться рассказывать? Выговариваться надо тогда, когда есть, чем поделиться. Тогда легче станет. И тебя поймут. Рома впервые за время своего монолога обернулся к Антону. Они так и смотрят друг на друга, не в силах высказать то, что чувствуют. Со второго этажа тускло светит настольная лампа. Трава издаёт нежный шелест каждый раз, стоит слабому ветерку колыхнуть её маленькие весенние пучки. Пробившиеся накануне подснежники источают прекрасный аромат, в прохладе ночи ощущаемый ещё ярче, ещё насыщеннее. Антон не в силах осознать причину всколыхнувшихся внутри эмоций, но Рома, неотрывно смотрящий на него своими светлыми глазами с какой-то странной нежностью, пониманием в глазах, придаёт ему уверенности, что всё происходящее правильно. Он отнимает голову от сложенных рук, выравнивается в спине и смотрит на Рому со смесью восхищения и понимания. Всё же он не такой простой. — Ты… — начинает он тихо, будто рассказывает секрет, — ты оказался не таким, каким я тебя представлял. Рома по-доброму хмыкает. Его голос стал таким же тихим, словно севшим. — И какой я? — Понимающий. Парень с интересом слушает, не перебивает. Такую характеристику ему ещё не давал никто. — Ты хороший друг, — признаётся Антон и отчего-то краснеет. Он впервые делает кому-то такие комплименты. — Ну… Знаешь, ко мне ещё никто никогда в жизни не бегал домой в час ночи из-за того, что переживал. Теперь краснеет и Рома. Слово «переживал» слишком точно описывало его состояние накануне. — У меня, если честно, подобное впервые, — Антон улыбнулся по-доброму, совсем смущённо. — Вот я разговариваю с тобой и… даже не знаю, легче становится, что ли. Рома не знает, куда деть руки, поэтому ещё сильнее стискивает коротенькую траву под ладонями. Слишком уж сильно хочется коснуться Антона. — Но ещё ты очень смелый человек, — сам себе кивнул Антон. — И сильный. У меня, вроде, целая семья, даже такая хорошая сестра есть, а я… раскисаю вон который день подряд… Он смотрит на Рому, ища на его лице реакцию, и замечает в его глазах проблеск чего-то настолько грустного, но в то же время прочного, что Антон не сомневается в своих словах: он многое пережил. — Если хочешь знать, то не такой уж я и крутой, — признаётся Рома, уводя взгляд в сторону. — После того, как умер папа, ревел ещё хуже, чем мама. Антон сдержался, чтобы не открыть рот от удивления. Это не Пятифанов ли признался, что плакал? Он вслушивается внимательнее. — Я ж на самом деле тоже не кирпич, — говорит он, сглотнув. — Сложно было. Я примерно после этого и стал наводить беспредел в школе и на улице. А сейчас вот стыдно за то, что творил. Думаю, папка, если б узнал, выпорол бы без задней мысли, — он сказал это с улыбкой горечи на лице, а тихий смех звучит донельзя отчаянно. — Мама вон до сих пор не может справиться. В алкоголь ударилась, а лечиться ехать не хочет. Говорит, типо, дорого, а если кто узнает, так опозорят, что к мозгоправам ездила. Повисла тишина. Антон не может подобрать точных слов, чтобы высказать всё сожаление и восхищение. После этого рассказа он посмотрел на Рому с абсолютно другой стороны. Он не просто хулиган, которому нравится устраивать драки и хамить учителям. Когда-то он был маленьким мальчиком, который плакал навзрыд, когда пришла весть о смерти папы, который до сих пор живет с горюющей мамой, которая не в силах отказаться от утешающей выпивки. Рома не смотрит на него, но Антон чувствует, как болезненно на него подействовали воспоминания. Одна рука Антона соскользнула с коленей и медленно накрыла чужую ладонь, безвольно лежащую на траве. Он не чувствует сопротивления, поэтому позволяет себе несильно сжать пальцы, чувствуя внутренней стороной ладони побитые костяшки хулигана. Рома перевел на него осторожный взгляд и вновь заговорил: — Я это к тому… — говорит он, кидая теплый взгляд на новое для обоих касание. — Не надо молчать, — он медленно переворачивает ладонь, и когда Антон хотел было убрать свою, посчитав это движение намеком, Рома вовремя перехватил её, сплетая их пальцы в замок. — Если хочешь, я послушаю. Антон краснеет ни то из-за сказанного, ни то из-за их странного, но такого приятного положения рук, ни то от взгляда, призванного пугать всех недругов, который сейчас смотрит на него с такой нежностью, с которой вряд ли на него когда-либо смотрел хотя бы кто-то. Он сжимает чужую ладонь и чувствует ответную реакцию, заставившую его улыбнуться, опустив смущенную голову. — Ну… буду иметь ввиду… — он глупо усмехнулся, посчитав вежливость в разряженной обстановке довольно смешной, но Рома и не думал смеяться. Он только кивнул, неотрывно глядя на него, что Антон стало ясно: все сказанное — отнюдь не пустой звук. Может, когда-нибудь он и посвятит его во все подробности. Но сейчас хочется просто быть здесь, чувствовать ночную прохладу на горящих щеках и совершенно позабыть о домашнем задании по математике.