***
— Да ты заебешь со своими утренними подъемами, на! — возмущается Бяша, стараясь вложить максимум негодования, что отложилось в нем за все время, что они приходили к первому уроку. — Кто ж тебя заставляет? — поинтересовался Рома, красноречиво выгнув бровь. — Ты меня заставляешь! У меня скоро синяки под глазами из-за тебя появятся, на! — режим «королева драмы» включен. — Да что ты говоришь, бедный, — закатил глаза Рома. — Ты Тошика видел? Вот у него реально синячища. — Во-во! — поддержал его Бяша, и хулиган уж было удивился, что их мнения в кои-то веки сошлись, как после этого следует: — Хочешь, чтобы у меня тоже такие появились, на? Если че, это ты будешь виноват. — Ты, в отличии от него, даже до полуночи не дотягиваешь. В десять вечера уже храпеть начинаешь так, что на другом конце поселка слышно. Люди просыпаются и думают: «Бля, наверное, Бяша на спину перевернулся». А Тоха вон до двух ночи может ходить, какие-то дела делать. — Ой-ой, можно подумать, ты спишь, как принцесса, на! Вон, в последний раз у меня на ночевке всю подушку обслюнявил! Рома хотел было возразить, как Бяша резко сменился в лице: его брови моментально сошлись на одной прямой, горизонтальной линии, а крупные скулы, кажется, еще больше надулись, когда он сомкнул челюсти. — Откуда ты знаешь, до скольки Тоха не спит? Рома на секунду лишился дара речи. Вот же жук, умеет цепляться к деталям! Конечно, он не поведал другу о ночном визите и делать это не хотелось от слова совсем. Мало того, что он обещал Антону никому не рассказывать об услышанном вчера, в Роме взыграло напористое желание скрыть это ото всех. Услышав что-то настолько личное, сокровенную часть истории его друга, он не хочет позволить кому-то еще узнать об этом таким ужасным способом — через посредника. Их встреча показалась чем-то таким таинственным и ненастоящим, что поутру он не сразу сообразил, сон это был или явь. Совсем как в сказке сейчас вспоминаются черты его профиля, почти сливающиеся с темнотой двора, уставший, немного хриплый голос, ведающий о том, что происходит в доме за их спинами, и дерганое движение ладони, пока Рома сам не схватил ее, переплетая их пальцы в замок. — Че ты лыбишься, на?! Он приглашал тебя на ночевку?! — практически взвизгнул от негодования Бяша. Рома будто вышел из водяной прослойки, звуки снова стали четкими, голос друга резанул по ушам чересчур громким тенором. Он сконфужено глянул на него, вылупив огромные глазищи, мол, вообще нет, что ты несешь? И спросил странно тихо: — Чего? — а потом чуть громче: — Нет! Он с какой-то паникой подметил оборачивающиеся на них силуэты одноклассников. Вот только лишних ушей ему тут не хватало! Подсознательное желание укрыть их с Антоном вчерашний разговор ото всех превратилось в несколько панический страх того, что Бяша даст кому-то повод для сплетен. Не удивительно, если учитывать, что Катя уже хитро щурит свои подлые глазенки, откинув длинную косу за плечо. Подставлять Антона не хочется. — Променял братана на блондин-… кхф! — в Бяшу с меткостью Робин Гуда полетел тканевой мешок с формой на физкультуру. — Э, за что?! — За все хорошее, — в своем репертуаре ответил Рома и, когда друг в совершенно детской манере высунул язык, показал ему средний палец. Коротко и понятно. — Вот, где скопилось всемирное равновесие. Рома крупно вздрагивает и даже не шевелится, услышав рядом знакомый голос. Он вытянулся всем телом, словно солдат, услышавший команду «смирно!» в три часа ночи: неожиданно, но уже рефлекторно. — Как не приду, вы всегда ругаетесь. Антон выглядит довольно расслабленным, на губах даже бегает добренькая ухмылка, и Ромка волей-неволей зависает на ней секунд пять, пока взгляд юноши напротив не цепляется за его лицо. С секунды на секунду Рома должен был ляпнуть какую-то кривую фразочку в качестве приветствия, но его, что удивительно, спас лучший друг, причем, неосознанно: — Признавайся, на! — взвелся Бяша и обвинительно ткнул в друга пальцем. — Сидели на ночевке без меня, да? Внезапность вопроса заставила Антона выдать лишь протяжное «э-э-э», а Рома, придя в себя, заступился: — Да нигде мы не сидели, он мне так рассказал, что поздно ложится спать, — Рома глянул на друга с крупным намеком в глазах. — Да, Тох? Его просьбу поняли и услышали. — Да, после того, как мы с Бабуриным разбирались, — поддержал Пятифанова Антон. Они мимолетно переглянулись, немо давая друг другу понять, что сейчас будет выдана половинчатая ложь. — Ты тогда свернул, а Рома со мной до самого дома дошел. Вот и разговорились. Рома победно ухмыльнулся, видя на лице друга замешательство, а Антон рядом сохранил выражение лица, а-ля, тут не было и капельки вранья! Но стоило им на секунду обрадоваться маленькой совместной победе, как ехидный голос Катьки прорезался сквозь толпу: — Нет, ну вы гля-яньте на них, — протянула она, с предвкушением рассматривая предметы своих будущих издевательств. — Пятифанов к Петрову и так, и сяк лезет. Рома настороженно свел брови и напрягся, а толпа девчонок, стоящих близ Смирновой, сбавила звук. Внезапная тишина с их стороны привлекла к себе внимание и остальных стоящих в коридоре учеников, из-за чего стало еще меньше гама. Ну а Катя времени зря не теряет: — А очкарик только ра-а-адуется, — кажется, еще чуть-чуть и из этого аккуратненького рта вырвется испарина от едкого яда, которым она убивает своих жертв, не кусая. — Да-да-да! Ходят везде рядом, шепчутся! Обернувшись на Антона, Рому покрыли неприятные мурашки при взгляде на его растерянное выражение лица. Зрачки не могут найти себе места, а пальцы то и дело подергиваются, в инстинктивном порыве заломать их. Тот, видимо, старается своей позой не выдавать нервозности, но бегающий взгляд и напряженная поза с головой выдают его состояние. Не выносит он, бедный, повышенного внимания. Придется брать все в свои руки. — Ну да, — фыркнул Рома с напущенным спокойным видом, не давая толпе и шанса додумать сказанное сплетницей. — Потому что мы с Тохой настоящие кенты. — Да что же ты, неужели, так оно и есть? — она почти игриво скрестила изящные пальцы за спиной и наклонила корпус. — Или, может, оправдываешься? Наблюдающие за сценой школьники то и дело мотали головами из стороны в сторону, следя за каждым участником конфликта, делая свои выводы из каждого услышанного аргумента. — Да у Катьки просто подруг нормальных нет, вот ей лавры спать и не дают, на, — гоготнул рядом Бяша, и Рома вмиг почувствовал себя храбрее, увереннее. — А то! — сказал он и резво закинул руку молчаливому доселе Антону на плечо, тряхнув его, как следует, чтобы тот пришел в себя. — Не то, что Тоха. Он кореш на века! Тот, хоть и незаметно для окружающих, практически инстинктивно прижался к чужому боку плотнее. Но Рома даже толком не успел понять состояние друга в своих руках, как Катька неожиданно оскалилась, почти как лесная хищница: глаза ее заблестели, а губы скривились в презрительной гримасе. Она показательно хмыкнула. — Конечно-конечно! — залепетала она, поглаживая массивную косу. — Все такие то же самое говорят, — она выделила второе слово особой интонацией, что сложилось впечатление, будто с секунды на секунду это слово из ее рта плюхнется на пол в омерзительной своей консистенцией слюне и душащим запахом, что все присутствующие разом отвернутся. Но нет, все смотрят заинтересовано и даже как-то опасливо: кто знает, что взбредет в голову Пятифанову после того, как его почти напрямую обозвали голубым? И зрелище случилось бы, если бы не Антон, почуявший горелый запашок от этой ситуации. Накаляющаяся обстановка вынудила его ответно закинуть руку на плечо Ромки, дабы сдержать внезапный порыв того припугнуть стерву. — А не кажется ли тебе, Катенька, — от подобного обращения Антона у Ромки заходили желваки. Но сказанное дальше послужило хорошим укротителем нервов: — что у тебя какая-то больная фантазия взыграла? — У меня-то? — Смирнова нервно-возмущенно охнула, услышав в свой адрес обвинение. — Да на себя посмотрели бы! От вас аж отсвечивает голубым, когда вместе стоите! — А ты меньше в нашу сторону смотри. — Ага, — поддержал его Бяша, — а то у нас тут четкость слишком высокая, на. Глаза перенапрягутся и лопнут! — и заливисто засмеялся, заражая этим звуком еще нескольких, редких учеников, оценивших шутку. — Ну и ну, как же смешно, — закатила глаза Катя и скрестила руки на довольно пышной груди, всем своим видом выражая истинное отношение к юмору недалекого одноклассника. И как бы сильно она не хотела продолжить спор, судя по нездоровому блеску в глазах, звонок решил нарушить все их планы. Что ж, биология никого не щадит. На входе в кабинет Смирнова хорошенько врезалась Роме в плечо и быстренько слиняла к Полине, появившейся относительно недавно, когда спор в коридоре достиг своего апогея, то бишь, прямо к звонку на урок. Зацепила и другая деталь: та же Морозова была ловко перехвачена Катей под руку и усажена на свое законное посадочное место. Все бы ничего, если бы путь Полины не был намечен в сторону Антона, который успел не так далеко отойти от Пятифанова, переступив порог кабинета биологии. Весь урок его терзал вопрос не о споре с Катей, которых за их совместную учебу было море и маленькое ведерко, а о том, что на самом деле происходит между Полиной и Антоном. Ему бы понять, кто кого от общения с кем отрывает. То ли это он не дает Петрову возможности проводить больше времени с подругой, то ли это Катя виновата. Ну а что? Она ж буквально забрала Полину, которая хотела поговорить с Антоном. Он сам видел! Но ведь и сам Петров, судя по выражению лица, был не особо рад перспективе поболтать с Морозовой, а как ее утащила к себе за парту подружка, так вообще скривился, будто ему в нос всунули мокрую от нашатырного спирта ватку. — Думаешь, у них че-то мутится? — спросил он у Бяши шепотом. — У Катьки всегда новая сплетня в запасе варится, на, — сказал он, и Рома только сейчас заметил, что у того забитый рот. Забыв о том, что вопрос, вообще-то, подразумевал немного другой ответ, хулиган спросил: — Ты не мог дома пожрать? — с лицом, а-ля, «ты серьезно?» спросил Рома, отступив от темы. — Не мог! — шикнул Бяша, выдувая потоком воздуха изо рта пару крупных крошек, что стало понятно — сдоба. — Я ж говорю, заебешь со своими ранними подъемами, на, — он одним движением смахнул крошки с парты и глухо чавкнул, стараясь смочить слюной слишком большой кусок булки, чтобы впоследствии его и проглотить. — Я, бля, проснулся и впервые в жизни решил, что опаздываю, на! — Это понятно, не успел позавтракать. А жратву ты откуда взял? Мы с тобой от ворот и до кабинета топали вместе, ты в столовку не ходил. — Я ж вчера ее не доел, — сказал Бяша, все же проглотив немного затвердевшую со вчера сдобу. — А, ну да, — понимающе кивнул Рома. — Серый с Саней пиздиться в столовке начали, компотом всех пообливали. — Ну дак я свое сокровище в портфель спрятал, на, чтоб под раздачу не попало, а мы потом на урок поперлись. Вот щас вспомнил, думаю, биологичка ж слепошара, все равно не заметит, — и вынул из-под парты такой же огромный кусок булки с корицей, подгадав момент, когда учительница отвернется к доске. — Обжора. Не мог до перемены дотерпеть? — Голод не тетка, на, — сказал Бяша с вновь забитым ртом, в очередной раз плюясь ошметками сладкого хлеба через громадную щель в верхнем ряде зубов. — Так че там про Катьку? Что, Полинка теперь не актуальна, на? — Да какая в жопу Катька? — недобро шикнул на друга Рома, злясь при одном воспоминании об этой змеюке. — В жопу или нет — это уже на твое усмотрение, — пожал плечами Бяша, даже не смотря в сторону друга, вытаращившего на него обалдевшие глаза, и, похоже, сказал это серьезно. Получив звонкий подзатыльник, не входивший в план их незаметных перешептываний, Бяша довольно не вовремя… подавился. — Третья парта! В чем дело?! — провизжала миниатюрная Галина Николаевна, оперевшись ладонью, испачканной в мелу, на край учительского стола. Она самая молодая в учительском составе, но нрав, на удивление, имеет не менее устрашающий, нежели у тех же бабулек с пластиковыми указками. — Да все нормально! — убеждает Пятифанов, кидая мимолетный взгляд на учительницу, при этом всеми данными ему матушкой природой силами пытаясь выбить из друга застрявшую в горле крошку. — Сначала… Кхэ… По башке, — задушено выговаривает Бяша, получая хлопок за хлопком по своей бедной туше, — потом по… ух, бля!.. по спине… — Молодые люди! — пытается привлечь к себе внимание Николаевна, пока весь класс уже хихикает над раскрасневшимся лицом Бяши. — Я тут в качестве украшения стою или что? Нельзя было отложить еду на перемену? — Да я и сам ему говорил, он ж тупой, как пробка, не послушал! — за этот выкрик он должен был получить двойку в журнал, но вместо этого получил ладонью по лицу. Не от учительницы, конечно, а от любимого и обожаемого, обидевшегося на его слова, лучшего друга. Ну, ему хотя бы полегчало. — Может быть, я и идиот, но я не тупой, на! — Так! А ну быстро на выход! — взвизгнула учительница, что вены на лбу проявились устрашающими полосами. — Скажи мне «спасибо», — шепчет Бяша через парту, вставая, у которого на глазах все еще блестит влага после того, как тот начал задыхаться из-за крошечки в горле. — Нахуй иди, — сказал Рома и скорчил рожу, всем видом выражая свое к ситуации отношение. Выполнив приказ учительницы, они некоторое время стояли в коридоре молча. А что делать? Первый урок, одному придурку отбили спину, второму — лицо, но даже после этого один все еще готов ворчать о том, что ранний подъем убивает его нервное состояние и моральное здоровье. Он-то готов, но спросил абсолютно другое: — Че ты там про Катьку спрашивал? — Вовремя ты вспомнил, конечно, — с сарказмом ответил Рома, закатывая глаза. — Нехер было меня по затылку бить, нас бы тогда не выгнали, на! — Ты ж говорил тебе за это «спасибо» сказать, — с красноречивым ехидством припомнил хулиган. — Да все, проехали, на! — вякнул Бяша, забрасывая побитую головушку к потолку, показывая, как ему надоела пустая болтовня. — Я вообще не про Катю тебе распинаться планировал, — продолжил Рома, посерьезнев, — сдалась мне эта шалава. — Так и че ты от меня хочешь? — Тоха с Полиной. Между ними че-то неладное мутится, но я не могу понять что к чему. — Уважаемый Романыч, — начал с сарказма Бяша, — ты, походу, немного тупой, на. — Ты заразил, что ли? — Я такой тяжелой формой не болею, на, — и снова вернулся к теме: — Все ж и так с этими двумя видно, бля! — Ничего не видно, выкладывай давай! — Полтинник за показания. — Да ты заебешь! — Ща завышу до сотки! — Ща в жбан получишь! — Тогда полтинник. — Вот и договорились. — С тебя еще булка на обеде. — Обойдешься. — Ладно, обойдусь. Бяша глубоко вздохнул, готовясь к словесной тираде и практически на одном дыхании выдал всю подноготную: — Короче, ревности происходят, на. Катька с какого-то хера опять начала липнуть к Поле, потому что приревновала ее к Тохе, а он, на, в итоге начал ревновать Полину к Катьке. Но потом! Тоха стал обижаться на Полину, и она захотела порешать вопрос, на, но ее теперь не пускает от себя Катька! — То есть, Катя — корень всех зол? — Получается, что да, ёптиль. — Вот знаешь, ты, вроде, тугодум по жизни, но иногда такие перлы выдаешь, что я тя сразу уважать начинаю! — Можно было и «спасибо» обойтись, на, — проворчал Бяша, намекая на невпопад кинутое напоминание о его интеллекте. — А че ты интересуешься? — Бяш, — Рома посмотрел на друга, как на дурака, — банальный вопрос — анальный ответ. — Ой-ой, не надо мне тут затирать про вечную любовь к Поле, на. — В смысле? — факт о «вечной любви» к первой скрипке школы уже настолько приелся его амплуа, что кинутая Бяшей фраза, опровергающая его, стала неожиданной. — Я скорее поверю, что вы с Тохой голубые, чем в то, что ты до сих пор по Полинке сохнешь, на. Рома глупо хлопает ресницами, пока бурят с видом мученика закатывает глаза. Даже гнев отошел на второй план, уступая место удивлению, что Бяша с какого-то перепугу осмелился обозвать лучшего друга голубком. — Ой, вот только не надо свои глазища таращить, бля! — Ты в край ебанулся или как? — Не, ну а че? Катька любит какую-то дичь высрать, но в этот раз все было по фактам, на. Рома нахмурился, окончательно понимая, что это уже не баловство или подначка, а мнение. — Вот сейчас не понял. Ты на чьей стороне, братка? — Ни на что не намекаю, на, — сказал Бяша, морщась от собственных предположений максимально презрительно и брезгливо, — но ты за Полинкой в жизни так не бегал, как за Антохой. Он чувствует, как к лицу приливает краска то ли от смущения, то ли от злобы. Тело то и дело пробивает мелкой дрожью, участилось дыхание. Бяша умолк, заметив короткое изменение в выражении лица друга, застыл, будто олень, насаженный на луч света автомобильных фар. Кулаки сжимаются в отчаянном порыве сдержать злобу, Ромка практически чувствует, как кровь наливается в руках, разминает своим потоком мышцы, инстинктивно готовясь к драке, и пытается себя сдержать. Но не успевает он уложить мысли в порядок, как рука, будто сама по себе, вырывается из захвата терпения и прицельным ударом мажет по приплюснутому носу лучшего друга. — Ай! — вскрикивает Бяша, отскакивая и хватаясь за нос. — Ты чего творишь, на?! Этот вопрос прозвучал почти как скулеж. Если Рома и почувствовал бы вину за то, что поднял руку на своего друга раньше, то сейчас он смотрит на него с неподдельной обидой и разочарованием. Предал! Встал на сторону этой гадюки Катьки, согласился с ней! И он бы высказал все это, если бы не ушел, попрежнему сжимая ладони, в порыве гнева. «Я скорее поверю, что вы с Тохой голубые…» Лучший друг, мать его, запричитал у себя в голове юноша, благодаря удачу за то, что сейчас урочное время, и никто не видел произошедшего. Бяша может быть ему практически братом, но такой подставы, ножа в спину Рома не ожидал. Да пусть он даже пошутил, в конце-то концов, это лениво брошенное высказывание больно резануло по самолюбию парня. Он отчаянно не соглашался с тем, что услышал, только вот, дойдя до другого корпуса школы, немного остыв по дороге, он начал мало-мальски вникать в сказанное лучшим другом. Как бы там ни было, мнение Бяши для него не пустой звук. Костяшки правой руки неприятно саднят, а сердце при взгляде на них виновато сжимается. В последний раз они по-серьезному дрались где-то в третьем классе. И то из-за глупой игры в сало, а помирились спустя десять минут. Но это ведь было совсем другое. Даже Ромка при всех своих возможных подозрениях не стал бы напрямую осведомлять друга о том, что он, видите ли, голубой. Обидно. До жгучей боли в груди и влажных глаз обидно. Ромка часто дышит, резко выдыхая носом, а сердце все не унимается. Не оттого его злоба накрыла ведь. Не из-за оскорбления весь запал. Просто Бяша сказал то, что Рома боялся признать даже сам себе. Даже в уме, не то, что вслух. Катя не произвела такого впечатления, нет. Ведь это противная гадюка, мерзкая сплетница. А Бяша… он ему практически брат. Сквозь снег, дождь и все говно, в котором они талапаются всю жизнь, они проходили вместе с крепким убеждением, что друг с другом не пропадут. Его слова имеют вес. Вот, почему Рома так убивается. Человек, который знает его всю жизнь, который изучил каждую завитушку, каждую неровность его сложного характера, напрямую, без лишних колебаний выдал такое. Он с чувством пинает близстоящий горшок с очередным одомашненным сорняком. Крошки почвы по инерции вылетают из сосуда и приземляются на еще невымытый пол. Но от болезненного комка в груди это не помогло. Совсем не то! — Ай, хулиганье! — слышится позади женский голос с лестничной клетки. — Кто ж после тебя будет эту землю подметать? Совести вообще не осталось! Но стоит Ромке обернуться на звук чужого голоса, женщина замолкает с таким лицом, будто увидела призрака. — Ромочка! — говорит она, словно увидела старого знакомого, но отнюдь не с счастливой интонацией. Скорее, испуганной. — Дорогой, что у тебя случилось? И только сейчас Рома сообразил, что таки пустил слезу. Будь то подростковые гормоны или результат жгучей боли в груди и правой руке после удара, он и сам не заметил, как сорвался. Вмиг стало стыдно. Он отворачивается от приближающейся к нему женщины, утирая нижней частью ладони предательскую влагу. Он вздрагивает, когда на его предплечье ложится маленькая, пухленькая ладошка взволнованной женщины. — Ну-ну, не прячься от тети Тани, — говорит она ласковым, совсем по-матерински нежным и сочувственным голосом. — Да ниче не случилось, — он сумел сдержать слезы в узде, но голос у него таки надломился посреди предложения. — Подрался с кем-то опять, да? — предположила она, заприметив на костяшках совсем свежий след от удара. Рома довольно быстро сдался под напором эмоций и коротко кивнул. Правильно говорят, генетика — страшная штука. Будь на его месте мама, устроила бы громкую сцену прямо там, в коридоре, но отцовское воспитание гласит, что так делать нельзя. Как бы там ни было, а эмоции девать куда-то все равно надо. — С кем? С Бяшенькой, небось? — догадалась она, поглаживая расстроенного юношу по предплечью. Оно и логично, Ромка же не после каждой драки убегает в противоположный корпус школы и злится сам на себя. По его лицу прекрасно видно, что и как произошло. Пухленькое лицо уборщицы исказилось жалостью, ее «гусиные лапки» в уголках глаз проявились сильнее, а сморщенные губы поджались, словно она сама сейчас, глядя на страдания подростка, готова расплакаться. За это ее все и любят. Она до странного понимающая. — За дело хоть вмазал? И снова кивок. — Ну ничего, ничего, — приговаривает она, не отходя от юноши. — Вы с ним те еще два сапога пара, никуда друг от друга не денетесь. Помиритесь, вот увидишь! Эх, если бы Вы знали, теть Тань, думает Ромка, нарочно не глядя на встревоженную женщину. Стыдно и даже как-то неприятно. Понятное дело, что она хочет помочь, но это совершенно неверный подход к Роме. Не любит он, когда жалеют. Правильно это сделал разве что… Да, именно он. Вчера, под собственным домом. Антон, к большому удивлению, с первого раза разгадал подход к нему. Но как теперь смотреть ему в глаза? И ведь… Бяша мог быть прав. Как курица-наседка, низенькая тетя Таня крутилась вокруг шестнадцатилетнего лба, пока он думал о том, почему раньше совершенно не обращал внимания на то, сколь много ощущений несут с собой прикосновения к Антону. И ведь не сказать, что они были противными. Наоборот. Касаться Антона хотелось больше, чаще, по-разному. Оказывается, чужая ладонь плечом и пальцами ощущается совсем по-разному. Но необязательно ведь быть голубыми для того, чтобы это делать, так ведь? А в чем, собственно, состоит проблема? А ведь правда! Рома вмиг подобрел лицом, оживился и даже как-то выпрямился, радостно глядя на ничего не понимающую уборщицу. — Спасибо, теть Таня! — улыбнулся он, уже думая над тем, как бы встретиться с Антоном, чтобы не вызвать лишних подозрений. — Вы удивительная женщина! И ушел чуть ли не вприпрыжку. А растерянная уборщица так и осталась стоять посреди коридора, точно не поняв, в какой момент ее моральная поддержка оказалась ненужной. Она вздохнула и покачала головой, сама себе бубня: — Ох уж эта молодежь, — женщина уперла руки в крупные бока и хмыкнула ностальгически: — То плачут, то смеются… Влюбился, наверное, — пропыхтела она и взялась за уборку. В планах еще целый коридор промыть.***
Полина еще не раз поглядывала в его сторону, намереваясь завести разговор, но Антон был непреклонен в своем решении. Как-то уж совсем не было желания выяснять отношения еще и с Полиной, чем этим утром и занимался. Так и хочется прилепить себе на лоб записку «Не трогать, укусит насмерть и без сожалений», лишь бы все отстали на какой-то денек-другой. Кроме Ромы, разве что. С ним даже посиделки в пижаме и куртке на холодной траве кажутся успокаивающими. Когда в кабинет постучали и внутрь заглянул с просьбой разрешить войти Рома, удивилась даже учительница. — А Бяша где?.. — А он… — видно было, что пара секунд ему понадобилась, чтобы сообразить о чем-то, но он тут же подобрался и выдал, скорее всего, ложь: — В столовку пошел. — Что значит в столовку? — возмутилась биологичка. — Он ж поесть хотел. Вот и ушел. А я вот к вам пришел, грызть гранит науки, — кажется, Рома сам забавляется с того, что говорит. — Садись уже, — махнула на него рукой учительница, замечая прорезающиеся сквозь тишину в классе смешки, и дабы предотвратить разворачивающийся стендап на пороге кабинета, разрешила парню войти. Стоило Роме сесть за парту, он, к огромному удивлению Антона, действительно начал что-то писать. Но не прошло и минуты, как к ногам парня полетел скомканный кусочек бумаги. Улыбка сама проявилась на лице, когда, подняв голову, он заметил, как Рома из-за плеча внимательно наблюдает за тем, чтобы Антон увидел подкинутое им послание. Но тот, увидев ответный взгляд, сразу же отвернулся. Тихий хмык непроизвольно вырвался изо рта, а нога носком обуви подтолкнула бумажку за кинутый близ ножки парты портфель, чтобы учительница не заметила ее с громогласным: «От кого ты там записочки читаешь?». Так однажды словили Катину подружку, и ей пришлось на весь класс зачитывать сплетню о бедном парне с параллели. Антон в тот момент не знал, смеяться ему или сочувствовать, когда услышал историю о том, как Ваня из десятого «Г» вывернул лодыжку, на спор прыгая с окна второго этажа во двор. Смех заключался в том, что сделал он это ради того, чтобы поцеловать одноклассницу в щеку в случае выполнения уговора, а в итоге спор посчитали проигранным, и он получил лишь пять смачных поджопников, так как в уговоре было сказано «приземлиться на землю», а не «стать калекой на ближайшие две недели». «Ну и ну, — думал он тогда, — и ведь ради чего? Поцелуя в щеку!». Позже и до Антона слух дошел, что эти двое стали встречаться. Сложно не узнать, тот Ваня аж светился от счастья, идя за руку со своей пассией. Хромой, зато счастливый! Самоотверженность парня девушку покорила или что, Антон не мог понять. Но вот сейчас, когда человек, взобравшийся к нему на подоконник поздним вечером, чтобы вернуть очки, вступившийся за него в драке, взломавший дверь ради вызволения Оли, подкидывает записку, она кажется не просто ошметком скомканной бумаги, а целым секретом: личным, как и все, связанное с Ромкой. Подгадав момент, когда учительница отвернется к доске, он резво схватил листок в клеточку и, спрятавшись за спинами впереди сидящих одноклассников, стал аккуратно, максимально тихо разворачивать. «Разговор есть. Возле туалета на физре» Как всегда лаконично, подумал Антон, поднял голову и кивнул вновь обернувшемуся на него Ромке. Глядя на скачущий, тянущийся в одну сторону почерк, Антон словил себя на ощущении дежавю. Подумать только, ведь точно так же Рома в прошлый раз приглашал его, чтобы вернуть затерявшийся портрет Полины! Только в этот раз разница заключается в том, что с Антоном никто не собирается драться. Поговорить. Может, не только. Воспоминания о вчерашнем вечере так и норовили всплыть в сознании в самый ненужный момент. Что интересно, хулиган всем своим видом показывал, что ждет ответа. Прокручивая в голове тот день, Антон с возмущением вспоминает привычку парня оповещать остальных о том, что они и когда должны сделать, причем сам не интересовался, смогут ли они вообще физически выполнить данное поручение. Антон дословно помнит записку, подкинутую Ромкой впервые: «Рисунок у меня. Третий урок. Туалет на втором этаже». Тогда Рома даже не смотрел на Антона до роковой встречи, мол, должен прийти, а ни то хуже будет. Ему даже в какой-то степени приятно, что он стал одним из немногих, чье мнение для Ромки весомо, кто важен для хулигана в такой степени, чтобы побеспокоиться о его возможностях, а главное — желании. Поток мыслей прерывается, стоит двери кабинета вновь открыться. Учительница уже было завелась по новой, намереваясь отругать ученика за практически прогул, но так и замерла на полуслове. — Можно войти? — вяло поинтересовался Бяша, чей голос звучит немного приглушенно из-за запачканной в крови ваты в носу. — Да, проходи… — Галина Николаевна нахмурилась, прислонив ладонь, удерживающую мел, к груди. — Все у тебя нормально? — побеспокоилась она, замечая подавленный вид парня. — Да, нормально, — непривычно серьезно отвечает Бяша, поправляя рюкзак, висящий на одной лямке. Переводя взгляд с пришедшего на Рому, Антон понял, какой разговор его ждет у туалета на физкультуре. Они ведь даже не смотрят друг на друга! Неужели, это Рома его так?.. С передних парт послышался шепот. Это Катя, пользуясь секундной рассеянностью учительницы, оборачивается к подругам, чтобы обговорить только что увиденное. Полина, что удивительно и приятно одновременно, в обсуждении предпочла не участвовать. Она сама выглядит озадаченной перед видом парней, которые, судя по всему, впервые в жизни так серьезно повздорили, что нарвались на драку. Все стало принимать четкие очертания тогда, когда Бяша отсел на самую заднюю парту у стены. Он даже в другой ряд отсел, не то, что на другую парту. Антон вопросительно глянул на Рому, но тому, видимо, было сейчас не до пояснительных гляделок. Он странно ощупывает ладонью собственные костяшки, будто старается их прикрыть, поэтому Антон уже без лишних сомнений может утверждать, что нос у Бяши припухший именно благодаря лучшему другу.***
Урок, до конца которого оставались какие-то пятнадцать минут, заканчивался непозволительно долго. Антона все подмывало кинуть Ромке или Бяше записку, спросить, что стряслось, почему они так внезапно переменились в отношениях друг к другу, когда буквально этим утром все было хорошо? Китайские мудрецы все утверждали, что в мире всегда соблюдается баланс, что не бывает плохого без хорошего, а хорошего без плохого. Но каким образом все разом взяли и переругались к чертям собачьим?! Все началось с Оли и Алены, на следующее же утро сам Антон поругался с Полиной, а сейчас — вот те на! — еще и эти два неразлучника вдруг ни с того, ни с сего подрались! Хотя бы он с Ромой еще не разругался, а ни то можно было бы писать анекдот. «Пошел как-то Петров в школу…». Нет, ну это уже звучит, как начало для масштабной катастрофы! Но в сторону резкие эпитеты. Сейчас перед Антоном стоит миссия поважнее: выведать всю правду, какой бы она ни была. В раздевалке все внимание было сконцентрировано на Роме с Бяшей, которые не только повесили свои портфели на крючки по разным углам раздевалки, так еще и демонстративно друг на друга не смотрели. Наравне со всем остальным Антона беспокоило еще и то, что на попытку завести разговор с Бяшей получил грубое и какое-то нервное: — Шел бы ты, на, — сказал он с большим, рогатым намеком, но в глазах друга, которые на него не смотрели, Антон отчетливо рассмотрел обиду. Главный вопрос: на что? За ответом на этот вопрос он, дождавшись ухода Геннадия Вячеславовича, сразу же ринулся к туалету на втором этаже.***
— Может, ты мне скажешь, что произошло за те несчастные двадцать минут, что вас не было в кабинете? — начал с прямого, самого важного и интересующего его вопроса Антон, разводя руки в стороны, не дойдя до места встречи каких-то пять метров. Облокотившийся о прохладную стенку, Рома ответил коротко, но честно, максимально ровным голосом: — Я его ударил, — и посмотрел на Антона, не поднимая головы, как нашкодивший щенок. Но ведь перед Петровым Рома никак не виноват, просто… он расстроен. Ну конечно. Кто бы не был в плохом настроении после того, как поссорился с лучшим другом? Разве что те, кто никогда с тем человеком по-настоящему и не дружили. А Антон, не успев толком прийти к месту, начал допрос. Он вздохнул. — Ну… это я понял, — пальцы помассировали переносицу, приподнимая очки. И не успевает он толком продумать следующую фразу, как со стороны друга слышится максимально нейтральной, контролируемой интонацией: — А ты бы что сделал, если бы тебя напрямую обозвали пидорасом? На секунду показалось, что Рома иронизирует. Старается сказать что-то на подобие «Я все правильно сделал», но выражение лица целиком и полностью выдало искреннее желание Ромки услышать серьезный ответ. В таком случае, даже думать не придется. — Раньше я терпел, — честно признался Антон, и продолжил, поняв, что завладел полным вниманием собеседника: — Ну а потом ты видел. Стыдливые красные пятна румянца на лице Ромы дали понять, что он вспомнил их первую стычку. Вспомнил и гневно брошенное Антоном «Твари!» на той опушке, где над ним впервые занесли кулак новые одноклассники. — Это единственная причина, по которой вы разругались? — спросил Антон, не видя в ситуации ничего чересчур критичного, ради чего стоило бы разводить такую сцену, а еще хуже — устраивать бойкот. Рома сверил друга внимательным взглядом. Густые брови нависали над светлыми глазами, пока они отражали весь мыслительный процесс парня. Видно было, что он колеблется: сказать или не стоит? — Тебя тоже. — Что, меня тоже? — тупо переспросил Антон из собственной вредности. Ему настолько осточертели эти вечные выяснения отношений, что он хотел добиться прямого, четкого ответа. Рома ведь обычно так и делает, так почему в этот раз нельзя быть таким же прямолинейным, как всегда? Но Рома молчит, как партизан, то ли не решаясь, то ли не желая озвучить мысль полностью. Антон вздыхает, смотрит на парня почти с жалостью, а потом, проведя обоими ладонями по волосам, говорит тихо: — Идем во двор, а?***
Похоже, это была хорошая идея. Во дворе и дышится, и думается легче, а в спортивной форме ко всему прочему еще и удобнее, и привычнее находиться на улице. — Ну так что? — спросил Антон, вставая рядом, пока Рома поджигает сигарету. Заструились в воздухе светлые потоки дыма, парень делает первую затяжку. Судя по тому, как опустились его плечи, он немного расслабился от факта наличия сигареты во рту, но это уж никак не спасет от трудности разговора. Но ведь Рома сам наметил разговор, чего уж он теперь боится? Ответ прост: реакции Антона. Вдруг, сплетен будет достаточно для того, чтобы он перестал общаться с Ромой? Вон он как побледнел сегодня утром, когда к ним Катька пристала. Но и разговор ему сейчас нужен, ведь кто, если не Антон, сможет помочь ему в проблеме с Бяшей? Других таких умников он пока что не встречал. — Ты не боишься, что кто-то поверит в Катины сплетни? — А тебе табак, как погляжу, язык хорошо развязывает, — как бы невзначай кинул Антон совершенно спокойно. — Я без шуток, Тох. Интонация юноши заставила отнестись к словам более серьезно. Видно было, что Ромке важен ответ. — Главное, чтобы мои друзья не поверили, — улыбнулся он, легонько пихая Рому в руку, которой он держит тлеющую сигарету. С нее посыпался пепел. — Но ты мне одно скажи: за что Бяшу стукнул? — Я же сказал, он гнал, что мы на пидорасов похожи. — И все? — удивился Антон. Получив в ответ взгляд полный вопроса из разряда «А нужно что-то еще?», продолжил: — В плане, Катя это и так сделала, — Рома было открыл рот, чтобы сказать, но Антон продолжил: — Перед всем классом. И не только! — Ты так говоришь, будто тебя это совсем не волнует! — вдруг сказал Рома, возмущенно плюнув дымом прямо Антону в лицо. Тот закашлялся, отгоняя от себя едкий газ руками, с чем ему помог и сам Пятифанов, спохватившийся уже после того, как сделал. — Конечно… кхэ-кхэ… не волнует! Кхэ! — сквозь остаточный кашель оповестил друга Антон. — Фу, как вы эту гадость курите? — риторический вопрос утонул в следующем предложении: — Если на меня еще можно ткнуть пальцем, то ты вообще вне риска стать частью сплетен. Ну а дальше просто: в шайке Пятифана могут быть только нормальные. — В каком это смысле? — Ну ты сам поразмышляй: на тебя подумает либо незнакомец, либо дурак. Ты же тут кто-то вроде местного авторитета, не? — Можно и так сказать, — рука почесала затылок. — Тем более, — в качестве заключения кивнул Антон с таким важным лицом, что Рома действительно подумал, что зря переживал. — Ты бы стал дружить с человеком, если бы узнал, кто он такой? — Фу, нет, бля! — как по нажатию кнопки, отчеканил Пятифанов. — Ну вот! Все остальные тоже так думают. Так что вряд ли кто-то решится хотя бы подумать о том, что кто-то из нас какой-то… ну ты понял. — Педик. — Именно. Это даже звучит глупо. — Да мерзость, бля буду. — И не говори. Протяжная тишина вынудила парней начать озираться, топтаться на месте, закусывать губы. Как-то неловко поглядывая друг на друга, каждый из них открывал рот, намереваясь сказать что-то, но замолкал тут же, стоило встретиться с ответным взглядом. — С Бяшей тебе нужно помириться. — Схерали? — С того, что ты неправ, — брови Антона свелись к переносице, а взгляд стал совсем уж поучающим. — Он мог сказать все, что угодно, но это не повод махаться кулаками. — Так он же!.. — Он на тебя руку не поднимал, — крепостью стоит на своем Петров, даже руки на груди сложил, демонстрируя свою правоту. — Поэтому ты должен извиниться первым. А потом он. Рома некоторое время постоял молча, ссутулившись. Ладони оттянули ткань карманов, нервно зарываясь в них, а упрямое выражение на лице говорило само за себя: он явно не хочет соглашаться, хотя понимает, что Антон глупости не скажет. Он почти как обиженный мальчишка смотрит исподлобья, стараясь показать максимальный протест, но Антон всем своим видом спуску не дает. В итоге Рома сдается, поняв, что логичных доводов у него нет: — Ладно, ладно! — он поднял руки в жесте, а-ля, очень не хочу, но сделаю, потому что ты сказал. — Но он все равно говнюк! — Может быть, — промычав первую букву, будто оценивая сравнение, Антон просто кивнул, соглашаясь с другом. Его-то тоже обвинения как-никак коснулись. — Но извиниться все равно надо будет. — Да-да, само собой. Антон молчит и видит, как Рома будет упираться бараном долгое время, лишь бы остаться правым. И только он подумал, что разговор окончен, как прилетает контратака: — А ты с Полиной че пересрался? — Пф, — не подумав, фыркает парень в ответ, случайно показывая свое к их с подругой конфликту отношение, но тут же подбирается и справляется с мыслями. — У нас появились небольшие разногласия, вот и все. — Да-да, рассказывай, — хмыкнул Рома, понимая, что это совсем не «небольшие разногласия». — Ты мне тут наставления даешь, а сам вон с Полинкой разобраться не можешь. — Ты, вообще-то, сам меня позвал, — напомнил ему Антон, саркастично приподнимая брови. — А может, я вообще не для этого тебя звал? — Хах, соскучился, что ли? — хохотнул Антон, игриво ухмыльнувшись. — Ага, давно за ручки не держались, — выдал Рома и только потом понял, что ляпнул. Они одновременно прочистили горло, Рома неловко потер затылок. — Так что там, говоришь, с Полей произошло? — решил сменить тему он, уводя взгляд куда-то в сторону, лишь бы не на одноклассника. — Да ничего сверхъестественного, — подыграл ему Антон, стараясь выпустить из разговора неловкость. — Хочет усидеть на двух стульях, при этом докладывая Катьке обо всем на свете, — тут ему уже серьезно стало обидно, суставы костяшек зачесались, провоцируя парня на то, чтобы сжать ладони в кулаки, не убирая скрещенных рук с груди. Но Ромка, вопреки довольно серьезной интонации друга, не поверил. — Я Полину с первого класса знаю, — уверил он, с первых слов внушая Антону истинность сказанного. — Она никогда сплетнями не страдала. Интонация его стала твердой. Не устрашающей, конечно, но с таким лицом мастера своего дела уверяют выскочек-любителей в их неправоте. В плане Полины Ромку и вправду можно было посчитать более осведомленным, ведь десять лет знакомства — это вам не хухры-мухры. — С чего ты вообще взял, что она стала треплом? — Да я сам видел, как она с Катей разговаривала, — надулся Антон, и только произнеся свой довод, понял, что он звучит глупо. — Ты тоже сейчас со мной разговариваешь, но это не значит, что Катя была права и мы сейчас вышли пососаться втихаря, — каждое слово придавало Ромкиным щекам все больше розового оттенка. — Ну… Ты не понял, они выглядели точь-в-точь, будто… — Антош, — по-доброму улыбнулся Рома, вгоняя друга в состояние легкого оцепенения из-за непривычной из его уст собственной формы имени, — я знаю их обеих хрен знает сколько. Поверь, Поля за все это время ни одного плохого слова про свою подругу не сказала. Хоть Катя и крыса. В словах одноклассника, как всегда, звучит твердая уверенность. У Антона есть повод верить ему, поэтому он смущается от мысли о том, что действительно может быть неправ. — Но ты не ссы, — тут же подбадривает его Рома, несильно стукнув того в плечо. — Если она так из-за этого кипишится, то вы помиритесь. Антон хмыкнул, заразившись чужим позитивом, и все же немного обнадежился. Возможно, все те обвинения в сторону Морозовой образовались в его голове под действием чистейших эмоций, ведь в последнее время негативных было непривычно много. — Может, ты прав, — признал он, пожимая плечами. Рома выглядит довольным. — Я всегда прав, — игривой интонацией сказал он, лыбясь чересчур уж самодовольно. — Кроме тех случаев, когда разбиваешь лучшему другу нос? — не отстает Антон, вопросительно приподняв бровь. Он ожидал услышать отрицание, то же несогласие, которое он демонстрировал буквально несколько минут назад, но, к своему же удивлению, Рома сдался: — Ну ладно, может быть, — и закатил глаза, не переставая улыбаться. Антон вторил ему, и весь оставшийся урок физкультуры они провели там, на заднем дворе, пытаясь взять первенство в битве за самую остроумную подколку. Вспоминать о последующих уроках совсем не хотелось. Они пролетели, на удивление, с такой скоростью, будто и не было после физкультуры еще пяти занятий. По их окончании Бяша не отозвался на приглашение друзей пойти домой вместе. Все еще дулся. Антон заметил, как хулиган стушевался под осуждающим взглядом друга, но ничего не сказал. Похоже, вину Рома чувствует, но признавать ее перед самим Бяшей стремительно не хочет. Примерно такое же выражение лица сегодня было и у Полины, но, хоть она уже успела несколько раз извиниться перед другом, всё было тщетно. Наблюдая за тем, как Бяша с Ромой так же грызутся, Антону становилось грустно. Он ведь и сам скучает за их с подругой общением. Но мысли скакали в абсолютно другое русло, заставляя откладывать мысленную репетицию их диалога на затхлое потом.***
Так уж вышло, что всю дорогу домой они шли лишь вдвоем. На протяжении всего дня они довольствовались компанией лишь друг друга, поэтому под конец обоюдным, негласным желанием стала тишина. Была, конечно, довольно интересная тема для разговора: предстоящий субботник, о котором им сегодня все уши прожужжала Лилия Павловна, заставил всех учеников десятого «В» практически синхронно взвыть или закатить глаза от досады, но и она показалась им лишним трепом. А ведь до него еще целых три дня в запасе. И откуда в школьниках столько пессимизма? Уборка школьной территории, как бы Антон ни удивлялся резкой смене мороза на относительно теплую погоду, довольно уместна. К слову о погоде, утренние тучи таки решились осуществить задуманное с самого утра. Подставленная в воздухе ладонь моментально намокла от совсем крошечных каплей, и изо рта моментально вырывается очевидное: — Дождь начинается. — М-да, — с некой досадой в голосе озвучил Рома мысль, — а нам ещё топать и топать. — Добежать вряд ли успеем. Под деревьями спрятаться не вариант? — Если хочешь испачкаться в болоте по колено, то вариант, — сказал Рома на выдохе, чеша щеку указательным пальцем. Видимо, туда тоже успела приземлиться капелька воды. — Можно пойти к детской площадке, там беседка есть рядом. Она убитая, конечно, но большая. — Почему бы и нет? — сразу соглашается, ощущая, как прохладных капель становится все больше и больше с каждой секундой разговора. Каждый шаг сопровождался разглядыванием капелек, приземлившихся на сухую дорожную пыль. Она оставляла за собой темные пятна, окрашивая дорогу в мелкий горошек. Шаг, конечно, пришлось ускорить, ведь до беседки дождь смог бы намочить с ног до головы. Впрочем, долго идти не пришлось, ведь к моменту, как они заприметили площадку в своем поле зрения, дождь стал обливать поселок с новой силой. Обувь пачкалась в смеси воды и дорожной пыли, вымазывалась в налипшей траве, издавая противные, чвакающие звуки, а порой даже подводила хозяев, которые, поскальзываясь, размахивали руками в разные стороны в попытке удержать равновесие. К счастью, эта пытка быстро закончилась, стоило переступить порог беседки. Ромка не соврал, сказав, что она убита временем, но было в ней нечто притягательное. В особенности, когда парни услышали первый гром, а вслед за ним глаза ослепила небесная вспышка молнии. — Я вообще дождь люблю, — признался Антон. — Но только дома. — Ясен пень, — ответил ему Ромка, растягивая первую гласную, тем самым усиливая значение фразы. — Я б щас тоже с удовольствием в кровати повалялся под одеялом и в сухой одежде, — он оттянул край промокшей кофты, поморщившись. — А еще чайку бы заварить, — Антон мечтательно промычал, что у Ромы невольно пред глазами замаячил образ ароматной чашки с крепким черным чаем так под стать противной, холодной погоде. — Не ной ты, — шутливо кинул он, присев на край искалеченного временем деревянного столика. На фоне летящих с неба капель, в тени беседки его силуэт в черной кожанке выглядит темнее, чем есть. — Я тебя тут не в кафешку привел, чтобы о чае мечтать. Скажи вон лучше спасибо, что не шлепнулся по дороге в болото. — Слышала бы тебя сейчас Катя, навалила бы полные штаны счастья. — Фу-у, — протянул Рома, своим выражением лица вызывая у Антона приступ смеха. Тот подхватил настрой, но оба парня быстро затихли. Эта тема все же оставалась для них неловкой, такой, о чем и не поговоришь толком, потому что стыдно. Но при этом оба подумали об одном и том же: вчера, держась за руки, они явно не считали это чем-то мерзким и противным. Только вот ни один из них не уверен насчет мыслей другого. Тишину несвойственно для него робко прервал Рома: — А вообще, — он скосил взгляд на Антона, опирающегося на перила, который, хоть и не показывает внешне, внимательно вслушивался в то, что ему говорят. — Их с Полиной скорее лесбухами обозвать можно. Катя вон как за нее держится. Как пиявка. Заминка в добрые секунд десять спровоцировала колкое, липкое ощущение неловкости. Мысль о том, что он ляпнул что-то странное и глупое, не успела до конца оккупировать его голову, как Антон, к его удивлению, согласился: — Кстати, да… — он, будто на пробу, мазнул взглядом в сторону Ромы, но, увидев блестящие напротив глаза, плохо скрывающие волнительное предвкушение последующих слов, стал более уверенно высказывать свои мысли: — Самое интересное, что им никто ничего не говорит. — А то, — кривовато, но искренне улыбнулся хулиган. — Девушки, бывает, так обжимаются, что и не знаешь, как себя вести. Антон поддержал настрой и с легким румянцем на щеках кивнул. — Интересно, что они даже за руки могут ходить у всех на глазах, и это ни у кого не вызовет удивления. Обсуждение стало приобретать смешливый окрас. Парни уже более раскованно углубились в запретную тему, чему были удивлены не меньше, чем факту цивилизованной беседы о настолько щепетильных моментах. — Мне вообще одна бабка затирала, что в молодости училась целоваться со своей соседкой, — сказал Рома, удивленно пожав плечами. — Ого! — искренне удивился Антон, хохотнув. — Чем ей, интересно, помидоры не угодили? — Наверное, настолько хуево целовалась, что они начали нарочно горчить, — сказал Рома и повлек своей фразой десяток секунд обворожительного смеха собеседника. — Да уж… это дело такое… — сказал Антон, под конец предложения стихая. Казалось бы, вот только сейчас так беспечно обсуждали бабушку и тренировочные помидоры, как снова стало неловко. Эта тема… обжимания, держания за руки, поцелуи… Странно было обсуждать это с Ромой. Непривычно. Но от этого и так интересно. Он нашел в себе храбрость на следующее предложение. Воздух в легких будто стал плотнее, а сами органы по ощущениям, словно покрылись деревянной корой. Вроде, ничего страшного не случилось, но он напряжен от самой мысли, что может случайно что-то испортить. Вопрос слетает с губ тихо, совсем как у стеснительного ребенка перед взрослым: — Ты целовался уже с кем-то? Ладошки, опирающиеся на поручни сзади, неприятно вспотели. На фоне прохладной погоды они создают ощущения болота на облезшей краске. Один плюс, оно хоть как-то отвлекает Антона от мысли по типу «не будет ли странным спрашивать о таком?». — А ты? — прилетает тут же, действуя, на удивление, успокаивающе. — А я первый спросил, — ухмыльнулся он, несмотря на странное волнение в ожидании ответа. Рома, будто пристыженный, бубнит, смотря куда угодно, лишь бы не на Антона: — Нет. Коротко и ясно. Сразу видно, что он волнуется не меньше, чем сам Антон. Эта мысль немного успокаивает. — Ну… я тоже, — сказал он, легонько пнув залетевший в беседку камушек гравия, попавшийся под носок обуви. Рома хмыкнул как-то уж совсем натянуто, что слепой по голосу распознал бы, что парень готов прямо тут слечь от неловкости. Возможно, именно она стала кнопкой пуска для того, чтобы он бездумно выдал что-то наподобие: — И че, тренироваться теперь будем? Но почему же «на подобие»? Совсем нет. Он прямо так и сказал. Видимо, в ту же секунду пожалел, потому что ошарашенный взгляд Антона говорил сам за себя. Под ним Рома вмиг почувствовал себя букашкой под микроскопом, ведь эти два огромных глаза практически поравнялись размером с оправой очков. — Чего? — выдает краснющий, будто ошпаренный шутливым предложением, Антон, не зная, куда девать себя после таких-то заявлений. — Бля, хуйню спизданул, — на одних приличных выражениях оправдался Рома, моментально занося за затылок руку. Что-то ему снова хочется курить. — Не обессудь, я малек того… тупанул и… ну ты, короче, понял! — полный неожиданности взгляд друга вводит Ромку в состояние поноса речи. Собственно, это редкий случай, когда он действительно напуган и не способен контролировать несвязный поток слов. — Это типо шутка должна была быть, но… Рома и сам не понял, как его рука вновь начала судорожно нащупывать прямоугольную пачку сигарет в кармане. Так же и не заметил, как его рука была остановлена чужой. Дождь забарабанил по крыше беседки равномерными стуками, а гром практически мурлыкал, предвещая нескорое окончание непогоды. Он перевел взгляд на пальцы, что как-то нервно вцепились в складки кожанки у локтя, и поднял взгляд уже на самого Антона, боясь увидеть в них хотя бы намек на какую-то отчужденность, злобу или осуждение. К большому удивлению, все было совершенно иначе. Парень глядит неуверенно, точно сейчас сбежит, поэтому Рома не смеет издать и звука, лишь наблюдает, внимательно следит за тем, как взвешивается в сознании юноши выбор, как тянут вниз чашу сомнения и здравый смысл. Антон поднимает вторую руку на уровне груди, согнув ее в локте, будто намеревается ухватиться за что-то, но тут же притягивает ее ближе к себе, вынуждает вытянувшиеся ранее пальцы вновь скрутиться в обычное, расслабленное состояние. Но не передумал окончательно, из-за чего прохладная рука с необычайной аккуратностью и даже каким-то трепетом ложится на тыльную сторону Пятифановой ладони, накрывающей карман кожанки. Практически так же, как тогда, за домом Антона. Но в этот раз Рома просто не способен заставить себя оторваться взглядом от его лица. «Что он делает?» — беспорядочным ритмом бьет о стенку черепа вопрос, пока сердце отколачивает не менее бойкий ритм, с трудом давая парню возможность спокойно сглотнуть. Расстояние меж их лицами составляет чуть больше двадцати сантиметров, но даже отсюда можно подметить смущенно подрагивающие ресницы, обрамляющие блестящие одновременно и любопытством, и опаской глаза. Некоторые пряди Антона темнее, чем остальные из-за попавшей на них воды, и у него появляется неопределимое желание поправить слипшуюся челку на лбу, убрать ее пальцами. Рома еле дышит, всем своим существом улавливая крохотные, трусливые движения в сторону его лица. Он не показывает и малейшего сопротивления, а даже наоборот — невольно тянет шею. Глаза самовольно цепляются взглядом за чужие губы, влажно блестящие от только что облизнувшего их языка. Невозможно точно различить момент, когда ему понадобилось скашивать взгляд, чтобы все так же разглядывать лицо Антона. Стоит ему доверительно прикрыть глаза, как колом в сердце врезается неведомое ранее чувство эйфории. Его пухлые губы словно были наэлектризованы все это время, а касание чужих вызвало короткое замыкание в груди. Он чувствует, как сжались чужие пальцы на рукаве его кожанки, как неровно выдохнул Антон, по прежнему прислоняясь своими губами к его собственным, и сам не дышит, окончанием каждого нерва улавливая малейшие движения по его губам. Этот смазанный чмок, с трудом напоминающий то, что обычно показывают в сериалах по телевизору, хоть и длился чуть дольше десяти секунд, оставил после себя томное, горячее ощущение как на губах, так и в груди, где-то в области диафрагмы, отказывающейся делать новый вздох, когда Антон отстранился. Черные каемки радужек еще больше выделяют притягательную зелень его глаз, а зрачок широкий, в нем плещется видимый восторг после совершенного наравне со страхом и ожиданием реакции Ромки. — Ну… вот, — сказал Антон, убирая ладони с чужой руки. — Потренировались… Пальцы Ромы уже не цепляются клещами за карман с пачкой сигарет. Хочется такими же клещами вцепиться в самого Антона, чтобы повторить то, что он сделал, но все еще не может отойти от удивления и ощущений. Как-то само собой забылось, что Антон, вообще-то, парень, что то, что они сделали, это чистейшего рода аморальщина. Он даже не думает об этом. Думает лишь о том, каким, оказывается, приятным может быть поцелуй. Хотелось попробовать еще раз, может, хотя бы самому сделать это первым. Молчание со стороны Ромы повлияло на Антона негативно: он засуетился, начал нервничать. Пятифанов, заметив неоднозначное поведение друга, взял того за руку, точно зная, что это убедит его в том, что поводов для паники нет. Но и сказать ничего не может. Как бы странно ни звучало, но грозный, властный хулиган не может даже слово сказать, настолько он был впечатлен тем коротким соприкосновением губ. Сказать-то не может, зато на действия у него скоординированы четче некуда. Он воровато оглядывается по сторонам, после чего без задней мысли припадает к чужим губам, возвращая поцелуй, показывая, что ему маневр Антона более, чем понравился. Он не почувствовал никакого сопротивления, поэтому, простояв секунд пять с совсем по-детски сложенными вместе губами, решил попробовать хоть как-то разбавить однотипную манеру. Его пухлые губы слегка примяли чужие, прикрывшиеся от удивления, и спровоцировали рваный выдох. Парень напротив крепко зажмурился, но вскоре и сам расслабился, предпринимая робкие попытки ответить на поцелуй. В нем не было ничего мерзкого или слюнявого, как это было в слезливых мелодрамах, горячо любимых мамой, поэтому Рома по началу удивился, а потом и вовсе вошел во вкус, когда они оба в равной степени начали проявлять инициативу в поцелуе. Странно, необычно, с привкусом еле уловимой горечи на губах, Ромка держал Антона за руку, пока тот нежно облокотился ладонью на его плечо. Это могло бы длится вечно, если бы не острое желание обоих взглянуть на реакцию друг друга. Они некоторое время тупо стояли, пялясь друг на друга, пока стук капель о деревянный навес служил им фоновым шумом, а запах влаги и потревоженной дождем хвои заиграл в ноздрях. Но потом и вовсе нервно рассмеялись, не в силах понять, как точно стоит выразить свои впечатления от чего-то нового и… можно сказать, запретного. — Это было… — начал Антон, и Рома только сейчас увидел, насколько сильно раскраснелось его лицо вплоть до основания шеи, — необычно, — не подобрав нужного слова, выдал он первое, что пришло в голову. — Ага, — коротко согласился Рома, с максимальной неловкостью наконец-таки отрываясь от Антона и пряча руки в карманы. — Только это… — он почесал указательным пальцем щеку, уводя взгляд, — в следующий раз очки надо будет снять… — Д-да, точно, — Антон глупо заулыбался, услышав заветное «в следующий раз» с таким трепетом, словно его приглашают в детскую мечту — Диснейленд. Только вот Ромка разительно отличается от заграничного развлечения, его присутствие заставляет колыхнуться чему-то доселе немому, что раньше никогда не беспокоило его юношескую голову. — Там уже дождь успокоился… — обратил он внимание на более-менее утихомирившуюся погоду, желая избежать неловкого обсуждения произошедшего. Это чувство было обоюдным. — Да-да, пошли тогда, — встрепенулся Рома, закивав головой, и они в полном молчании, будто на иголках, наметили путь домой. Антон по дороге обратно, накрыв голову курткой, оберегая голову от дождя, все думал, не видно ли по нему внешне, чем он занимался десяток минут назад. Впрочем, ему не нужно было видеть себя со стороны, чтобы крепко задуматься над правильностью своих действий. Чистое любопытство двигало им в тот момент. Может, юношеское бунтарство задало ему вопрос «Почему другим можно, а мне нельзя?» при рассказе Ромки о чудной бабульке, но сам он не осмелился бы признаться кому-либо, что тот порыв был обоснован обыкновенным желанием. Может, для него самого это и прозвучало бы дико, если бы он не вспомнил реакцию Ромы. Чего-чего, а ответного поцелуя он не ожидал от слова совсем. Поцелуй, повторилось в голове странным эхом, в дребезги разнося все его представление о правильном и неправильном. Губы обсохли, вынуждая облизнуть их, и Антон краснеет от всплывших в голове воспоминаниях прямо там, рядом с затихшим и таким же смущенным Ромкой, прикрывающимся от дождя собственной курткой. Впервые за все эти дни их совместных прогулок до дома Антон не знает, как распрощаться. Ему нужно скорее попасть в дом, ведь там сидит Оля, скучает в своей крепости весь день, как маленькая принцесса, но… Топчущийся на месте Ромка не заслуживает обычного «пока» или «до завтра» после случившегося, так что… — Ты знаешь… — начал он, моментально завладевая всем вниманием Ромы. Ну и что теперь? «Мне понравилось с тобой целоваться»? «Ты хорош в поцелуях»? Или, может, не цеплять эту тему вовсе? К счастью, видя заминку, Рома решился взять ситуацию в свои руки: двумя крупными шагами он приблизился к другу, отпустил край куртки-навеса одной рукой, заставив ту повиснуть, как на крючке, и обнял несильно, так, чтобы влажная поверхность кожанки не соприкоснулась с Антоновой спиной. Парень выдохнул, мысленно благодаря друга за помощь, и обнял в ответ одной рукой того за шею, второй продолжая держать над ними собственную куртку, ведь дождь продолжал неприятно мочить все, находящееся под его массивными тучами. Он чувствует медленное дыхание возле своего уха, отчетливо ощущает учащенный ритм сердца в чужой грудной клетке и на секунду ему кажется, что собственный стук сливается с чужим. Совсем не хотелось разрывать объятие, но мысль, что они стоят так неприлично долго, отрезвила, стоило калитке позади них хлопнуть от порыва ветра. — Ладно уж, — сказал Антон, нехотя отрываясь от друга. — Уже домой надо идти. — Давай, — с еле заметной улыбкой на губах отзывается хулиган, забыв снова навесить куртку над собой. Дождь-то капает. — Накинь куртку, — напомнил ему Антон, пальцем указывая на свою, продолжающую оберегать его от беспощадных капель. Ромка, будто очнувшись, вскидывает кожанку, что капли с нее прозрачным роем с ее поверхности летят на траву. Антон тихо посмеивается, глядя на промокшего сверху Ромку, и машет на прощание. В груди затесался теплый комочек, не исчезнувший даже тогда, когда дверь дома распахнулась перед Антоном, как зубастая пасть, завлекая внутрь.***
Телевизор в гостиной, что удивительно, не был включен. Отец в кои-то веки решил по-человечески отдохнуть и уснул на диване. Антон стремглав помчался на второй этаж, стараясь попадать точно в центр половиц, чтобы те не издали противный скрип, способный разбудить отца. Единственным, что его могло действительно волновать в этом доме — Оля. К слову, уже поднявшись на второй этаж, он понял, что телевизор таки был включен, только в детской. Приглушенные расстоянием голоса героев мультфильма гуляют по коридору, а свет скачет по порожку, сменяясь цветами и яркостью. Остановившись в дверном проеме, Антон увидел скучающую сестру, вновь пересматривающую «Русалочку». Старенький телевизор шипит вместе с фразами персонажей, и сестра устало ссутулилась, помещаясь в расплывчатом прямоугольнике света, пока на прикроватной тумбочке работает светильник. Следующий шаг отозвался тихим скрипом, и Оля резво обернулась, в сторону вошедшего. Очаровательный вздох вырвался из растянутых в улыбке губ, и она с детским восторгом ринулась к брату, будто не видела его целый месяц. — Тоша! — воскликнула она, стремглав кинувшись брату на шею. — Что ты тут, скучала без меня? — улыбнулся Антон, поглаживая прильнувшую к нему сестру по спине. Но сестра не ответила. Она по-звериному принюхалась к воротнику брата и выдала каким-то испуганным голосом: — Ты что… куришь? — ее глаза смотрят с громким вопросом, совсем как мама раньше: с претензией, но не без переживаний. А Антон только глазами хлопает, пытаясь сообразить, откуда могло взяться такое безосновательное подозрение? Но тут голову ошпарило осознанием, заставившем парня покраснеть с ног до головы. Это ведь Ромкин запах отпечатался на нем, когда они обнимались на прощание! Принюхавшись к вороту собственной рубашки, в голове всплыл отчетливый образ Ромки, выкуривающего сигарету за школой. — Нет, ты что! — поспешил он заверить сестру, только усилившую подозрения после того, как брат начал принюхиваться к себе. — Это рядом со мной курили. — Кто? — прищурилась сестра, выглядя слишком уж комично, что страх Антона сменился умилительной усмешкой. — С параллели ребята, — соврал он спокойно, что лицо Оли немного смягчилось. Он бы мог сказать, что запах табака остался у него после разговора с Ромкой, только вот он прекрасно знал, что Пятифанов в присутствии его младшей сестры не курит. Узнал он об этом относительно недавно, когда они с Олей должны были встретиться с ребятами, чтобы вместе пойти домой. Как оказалось, они очень невовремя завернули за угол, ведь Рома, только-только сделавший затяжку, моментально выбросил практически целую сигарету, а у Бяши ее просто выбил из рук, чудом успев одним лишь взглядом предотвратить череду неприличных возмущений. Не хочется портить хорошее впечатление сестры о Ромке. — Я вышел из школы, а на меня выдохнули клуб дыма. Будто перед мамой оправдываюсь, подумал он, подсаживаясь к сестре на пол. — Я видела таких, — сказала Оля с явным осуждением в больших, наивных глазах, которые не перестают наблюдать за происходящим на телевизоре. — Им разве родители не говорят, что детям курить нельзя? — Наверное, у них плохие родители, — предположил Антон, присоединяясь к просмотру, абсолютно не вникая в сюжет. — Не объяснили им, что это вредно. Оля помолчала с секунд десять, после чего сказала тихо, не оборачиваясь на брата: — У нас хорошие родители. — Конечно, хорошие, — улыбнулся парень и погладил сестру по белоснежным волосам. Он не был уверен, что действительно считает своих родителей самыми лучшими в мире, но… у кого-то ведь бывает и хуже. Оля заулыбалась, и Антон только сейчас заметил, что бинт на руке у Оли совершенно новый. — Ты сама поменяла себе перевязку? — спросил он, удивляясь качеству работы маленькой девочки. — Нет, — ответила она, вытягивая руку, как бы демонстрируя брату, — мне папа сделал. «Папа?» — спросил сам у себя Антон, с сомнением относясь к сказанному сестрой. С другой стороны, она не выглядит так, будто выдумала эту историю. А зачем ей? Да и перевязка сделана явно взрослым. Хотел было вопрос сорваться с языка удивленного Антона, как в мультфильме зазвучала музыка. — О, смотри, к ней сейчас вернется голос! — воскликнула Оля радостно, все свое внимания отдавая любимому мультику. Парень перевел взгляд на телевизор и лишь вздохнул, мягко улыбнувшись при виде замершей в предвкушении фигуры младшей сестры. Судя по всему, расспросы предстоят только тогда, когда Ариель выйдет замуж за прекрасного Эрика, не иначе.