Una vita così diversa

      Тсуна неловко поправил лямки тяжелого рюкзака, которые сегодня отчего-то натирали плечи, вздохнул и огляделся по сторонам. Уже вечерело, по небу словно мазнули золотистой краской и добавили россыпь белых перьевых облаков. Пустынная улица тихого Намимори: ни прохожих, ни даже собак за заборами. Сегодня Тсуна возвращался домой один — и уже одно это являлось событием из ряда вон выходящим. Но у Ямамото тренировка по бейсболу, у старшего брата — бокс, Реборн куда-то исчез и даже Гокудера — поклонился, пробормотал что-то тихо и сбежал. Оставив будущего босса Вонголы в полном одиночестве. — Надеюсь, с ним все будет в порядке, — прошептал под нос Тсуна и быстрее двинулся к дому. Одному ему было непривычно и некомфортно. Это раньше над неудачником Тсуной все смеялись, и никто не хотел с ним не то, что дружить, но даже заговорить лишний раз. С появлением в его жизни Реборна, мафии — будь она неладна, Тсуна приобрел и верных друзей. И находиться в одиночестве стало сродни возвращению в прошлую жизнь. Звук шагов шумно разносился по улице в тишине, где-то далеко проезжал автомобиль, со стороны парка слышались отдаленные голоса играющих детей. Будь он сейчас с ребятами, непременно бы погулял, покачался на качелях, привычно наблюдая перепалки друзей, слушая нытье Ламбо и спасаясь от нравоучений Реборна. Но сейчас — никого. А потому можно и не останавливаться. Тем более эта часть парка оказалась совершенно пустынной. Только листья деревьев едва заметно колыхались на ветру, да сидел на скамейке в глубине одинокий парень. Причем сидел, согнувшись, будто ему плохо — не то тошнит, не то… — Так, меня это не касается, если подойду, возможно, наживу себе неприятности, — уговаривал сам себя Тсуна, заодно пытаясь уговорить еще и собственные ноги, которые уже неслись на помощь. Вот ведь черт. Он всегда был слишком добрым. От скамьи под деревьями его отделяла площадка с турниками, когда он понял, что что-то не так. Форма была ему знакомой. И волосы, пепельно-серые, ниспадающие на лицо… — Гокудера?! Парень вскинулся, испуганно заозирался, а увидев Тсуну и вовсе вскочил. Гокудера, а это был именно он, уже подумал метнуться прочь, но запнулся и упал на одно колено. Этой заминки оказалось достаточно, чтобы Тсуна успел подбежать и склониться, обхватывая его за плечи. — Гокудера-кун, что с тобой? Тебе плохо? — Десятый… — голос звучал приглушенно, и Хаято упорно отводил взгляд в сторону. — Со мной все в порядке, пожалуйста, не тревожьтесь за меня. Но рассеченная бровь, синяк на скуле и сбитые костяшки пальцев говорили об обратном. — Но я ведь вижу. Ты с кем-то подрался? На тебя напали?! Кокуе? Вария вернулась мстить? — Десятый, — Хаято улыбнулся уголками губ, слыша искреннюю тревогу в голосе его босса, — на меня никто не нападал, просто я… Сердце кольнуло неприятной иголкой и болезненно сжало. Тсуна стиснул пальцы на чужих плечах, чувствуя, как затапливает обидой, но все же взял себя в руки. — Зачем ты врешь мне, Гокудера-кун? Гокудера вскинулся, широко раскрыв глаза. Теперь не только тревога… О нет, он расстроил Десятого?! Стиснув кулаки, Хаято уже собрался с духом, посмотреть в глаза, сказать, но Тсуна перебил сам. — Если не хочешь, можешь не говорить. Но пойдем со мной, пожалуйста, позволь мне обработать свои раны. И встал, протягивая руку, помогая подняться. Гокудере оставалось лишь молча кивнуть. — Вот, это перекись, сейчас будет немного щипать, потерпи, пожалуйста. На столе лежала раскрытая аптечка, несколько пузырьков, бинты, а парни сидели прямо на полу, скинув рюкзаки в сторону. Закатав рукава рубашки, Тсуна осторожно поднес вату к лицу Хаято, замялся на секунду, но потом уверенно коснулся ссадины. Гокудера тихо зашипел. — Ой, прости, очень больно? — Нет-нет, Десятый, вы очень аккуратны, прошу, не обращайте внимания. Тсуна укоризненно покачал головой. Еще немного смочил вату перекисью, провел ею по щеке, стирая кровь, неуверенно взял Хаято за руку, чувствуя, что сам начинает краснеть, и осторожно обработал сбитые костяшки. Потянулся за пластырем, чтобы все заклеить… — Вы очень добры ко мне, Десятый, — Гокудера смотрел побитой собакой, сгорая от неловкости настолько очевидно, что щеки Тсуны начинали пылать только сильнее. — Но правда, вам не стоило так… На меня никто не нападал. Это я… скажем так, напал. — Что? — от удивления Тсуна едва не выронил из рук упаковку пластырей. — Ты сам развязал драку? — Не совсем. И замолчал. Убрал руки, пряча за спиной, словно стыдясь. Будь его воля, он бы и волосами закрылся полностью, лишь бы Десятый не видел. Но тот смотрел внимательно, явно не собираясь отступать. — Ты можешь мне все рассказать, Гокудера-кун. Если хочешь, конечно! Я тебя не заставляю, но ты всегда можешь довериться мне. Если захочешь… Ах да, кажется, я это уже говорил, — рассмеялся неловко. Гокудера сжал кулаки. — Потому что я сам избил этих ублюдков. Ко мне подошли после уроков. Целой толпой. Начали говорить что-то про то, что я чертов гайдзин и чтобы я проваливал обратно в свою Италию. Упомянули вас, Десятый. Что вы… что мы… что такой неудачник со мной… — Хаято судорожно провел ногтями по полу, — в общем, говорили про вас ужасные вещи. В одиночку ко мне никто бы не посмел сунуться. Да я бы и нескольких легко бы уделал. Но, видимо, давно точили на меня зуб, вот и собрались. Но я все равно показал им, где их место. — Ты ведь не использовал динамит?! — Что? А, нет, конечно. Но очень хотелось, — буркнул, опустив глаза в пол. — Но вы бы не одобрили такого, я знаю. И я вообще не хотел, чтобы меня видели в таком состоянии. Думал, вы уйдете домой, а вы пошли в тот самый парк, в котором решил спрятаться, прежде чем домой идти. Вздохнув, Тсуна покачал головой, глядя на парня перед собой. Шумный и своенравный, вечно ввязывающийся в драки, но в то же время невероятно преданный и готовый всегда вступиться за него. Показалось, или в комнате стало жарко? Оттянув ворот рубашки, Тсуна сделал глубокий вдох, прежде чем решительно потянуться к рукам Гокудеры. Тот замер, следя широко раскрытыми глазами. — Знаешь, Гокудера-кун, мне очень приятно, что ты готов драться за меня. Не только с Варией, но и со школьными хулиганами. Но прошу, по возможности, избегай драк, — пластыри ровно и аккуратно ложились на кожу. — Ты мог бы сказать мне, Ямамото и старшему брату. Вместе мы бы смогли предотвратить драку или… или хотя бы помочь тебе. — Вот еще, буду я обращаться за помощью к этим придуркам! — вскинулся Хаято, но наткнувшись на пристальный взгляд, стушевался и виновато смолк. — Тогда бы ты не пострадал настолько сильно. — Но это просто царапины, ерунда… — Хаято. Мне очень больно видеть каждую рану на тебе, неважно кем она оставлена и почему. В комнате воцарилась тишина, только внизу едва слышно напевала Нана, готовя ужин. Видимо, Ламбо и И-Пин где-то гуляли с Реборном, Тсуна даже не обратил внимания на необычное спокойствие дома — настолько сильно спешил помочь. Они молчали, глядя друг на друга. Тсуна — отчаянно и уверенно, а Гокудера неверяще. Он ослышался или Десятый действительно назвал его по имени? — Простите, я очень виноват перед вами, Десятый… Нужных слов не находилось, только глупое иррациональное чувство вины, смешанной со счастьем, затапливало мощной волной. И он готов был получить еще с десяток с таких ран, абсолютно неважно, раз сейчас он мог чувствовать такое… Чему и название подобрать сложно. — Ты всегда можешь мне говорить, о чем захочешь. И доверять можешь тоже. Иначе какая это дружба без доверия, — на последних словах Тсуна запнулся, тоже смотря куда-то в пол. Наверное, нужно было закончить не так, но он не знал, как выразить иначе то, что клубилось внутри, отчаянно ища выхода. Он неосознанно сжал вечно холодные пальцы Хаято, чувствуя, как те теплеют под его прикосновениями. Теперь веселые пластыри с котиками на его кистях рук, вкупе с кольцами, цепочками и черепами, смотрелись вызывающе и чертовски мило. Тсуна не смог сдержать улыбки. — Чему вы улыбаетесь, Десятый? — Подумал о том, что ты очень-очень милый, Гокудера-кун. И спасибо тебе большое, что вступился за меня сегодня. Но прошу тебя, не поступай столь опрометчиво в следующий раз. Слова застревали комом в горле, хотелось сказать «обещаю» или «подобного больше никогда не повторится» или что-то еще, но вместо этого, становясь уже совершенно пунцовым, Гокудера наклонился и шепотом попросил: — Вы позволите, Десятый?.. Тсуна вспыхнул, зажмурился и кивнул, подаваясь навстречу. Поцелуй вышел неловким, смазанным. Гокудера целовал, едва касаясь губ Тсуны своими, боясь вдохнуть и пошевелиться лишний раз. Совершенно млея от счастья, растворяясь в желанной близости, рядом с человеком, которого любил больше всего на свете. А Тсуна, смущаясь и едва ли не дрожа, осторожно отвечал, положив ладони на чужие плечи. — Обещаешь доверять и делиться своими проблемами, Гокудера-кун? — запнулся, подумал секунду, и все же решился: — Обещаешь, Хаято-кун? Счастье теплым комком сидело в груди, разливаясь волнами по всему телу, согревая, как согревали теплые губы и руки Десятого. Гокудера зажмурился и позволил себе окунуться в эти ощущения с головой. — Обещаю, Тсуна.