Тень гигантской кошки

Детская фантазия безгранична, удивительна и необъяснима. А ум ребёнка невероятно гибок. Порой настолько, что и непонятно, в каком мире находится маленький фантазер — в реальном или вымышленном? Заросший дворик превращается в непроходимые джунгли, простые высокие травы становятся жуткими хищными представителями растительного мира с причудливыми названиями. Так, прочитав книгу на ночь, Петунья уходит, пожелав сорванцам спокойной ночи, совсем не подозревая о том, что лопух и резеда из повести вырастут наутро у них на заднем дворе и станут резепухами, в которых прячутся ужас-с-сные макоразни, страшенные черви, кусачие и ядовитые, с которыми будут сражаться Гарри, Джек и Дадли. Макоразни, как нетрудно догадаться, произошли из слияния двух слов: «макароны» и «лазанья», двух крайне нелюбимых блюд, которые мама зачем-то заставляла есть. Скромная лужа, образовавшаяся после дождя, в детском воображении становилась инопланетным морем, населенным всякими интересными гадами. На поверхность этого внеземного моря совершает вынужденную посадку межзвездный крейсер «Отважный», и его экипаж в составе капитана Джека, бортмеханика Дадли и корабельного врача Гарри отправляется на разведку нового неведомого мира, в котором кишмя кишат всевозможные монстры — представители местной флоры и фауны. Твари все как на подбор: шестиногие и усатые, они летают, скачут, бегают, ползают, плавают… Вот местная водяная лошадка — серая, хищная, шестиногая, у неё черные фасеточные глаза, над ними — два усика-антенны. А вот местный абориген, у него восемь ног, и он отличается от прочих обитателей, поэтому считается разумным, да и действует он оригинально — таскает к себе в подводный дом мешки с кислородом. Он удивительный, и трое исследователей долго наблюдают за ним, восхищаясь его деяниями. Джек — самый старший, он на целых два года старше Гарри и Дадли, поэтому лидерство всегда на нем, он везде и во всем первый. Ему уже пять, а Гарри и Дадли, соответственно, три. Как лидер, Джек неистощим на фантазии и выдумки, но также он не прочь выслушать и реализовать идеи младших братьев, особенно Гарри. Вот уж тот был выдумщиком хоть куда! Дадли по части идей был довольно скромен — больше любил покушать, поспать и подраться. Ну, поединки всерьез не приветствовались, поэтому были придуманы гладиаторские бои, в которых мальчики притворялись львами, медведями и дикими конями. В собачьи драки они не играли, потому что псы должны кусаться, а это не очень хорошо. Лучше порычать и поколошматить друг друга лапами по-львиному, поспарринговать в вольной борьбе, как медведи, и полягаться по-конски. И вот… Залита солнечным светом круглая римская арена, по песку, тяжело подволакивая лапы, друг перед другом кружат два льва — молодой и старый. Ветеран Джек опытен, его суровая морда иссечена шрамами; он не сводит глаз со своего противника, легкого и вертлявого Гарри. Короткий звонкий взрык, и Гарри бросается в атаку — полосует когтями скулу Джека. Ха, а вот и мимо! Джек уворачивается и со всего маху бьет могучей лапой несмышленыша по шее — рычать научись сперва, молокосос! Рев его в воображении мальчишек воистину царский — гулкий и раскатистый. Тактика медведей несколько другая: сначала мишки рычат и примериваются, потом, облапив друг друга, силятся опрокинуть противника. Пары выходят по очереди: Джек — Гарри, Джек — Дадли и Гарри против Дадли. Третий при этом выступает рефери, тренером, комментатором и болельщиком в одном лице. В битве коней участвовали всегда только Гарри и Дадли; Джеку нельзя, так как старше и сильнее. Однажды он так лягнул, что чуть не выбил Гарри зуб. Петунья потом долго ругалась, оттирая от крови ковер. Эти красные капельки на белом ворсе образумили Джека, и он понял, что в чем-то надо соблюдать разумные меры. С тех пор кони сражались на равных — Гарри и Дадли. Плюшевая пантера Огарок стала неизменной спутницей Гарри, всегда и везде она была с ним: спала в объятиях мальчика, сидела на столе рядом с тарелкой во время всех завтраков и ланчей, ездила в багажнике детского велосипеда Джека или выглядывала из рюкзачка за спиной у Гарри. Подарок Северуса очень полюбился мальчику. Огарок не давала забывать его, высокого незнакомца, пришедшего однажды на день рождения к Гарри. А ещё она была магической. Северус-то не просто так её подарил, а с умыслом. Подарил для того, чтобы она поглощала излишки магии маленького волшебника. Обычная практика среди магов — снабжать своих детей накопительными амулетами, не дающими выплеснуться детской стихийной магии и причинить какой-либо урон окружающим. Конечно, даря игрушку мелкому Поттеру, Северус никаких целей, кроме основных, не преследовал. Он рассчитывал лишь на то, что пантера будет поглощать излишки магических выбросов и только. То, что Гарри даст пантере имя, Северуса не особо удивило — многие дети придумывают клички своим игрушкам, но он не учел того, что с именем Гарри передаст пантере свою любовь. А любовь — материя тонкая. В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой. В ней хранится сила, одновременно более чудесная, чем сама жизнь, и более ужасная, чем смерть, более непознанная и неизведанная, чем человеческий разум, чем все силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Абстрактно говоря, конечно, ибо не совсем понятно, как можно запереть то, что нельзя пощупать… Но если волшебникам так легче, то пусть думают, что властны и над любовью, причем так, что смогли её где-то запереть. К чему эта лирика? А к тому, что силой своей любви Гарри вдохнул в игрушку жизнь. Это не так странно, как кажется на первый взгляд. Многие маленькие дети в минуты острейших переживаний, таких как: болезни, тоска и скука, печаль, волнение, радость от чего-то хорошего грядущего — прижимают к себе плюшевых Тедди, Банни, Пепперов, или тряпичных Полли, Монику и Мод, шепчут им свои самые сокровенные сердечные секретики, тайные желания, мечты, признаются во всех своих маленьких и больших делах, тайнах, проступках, грехах… И любят их, своих бессловесных верных друзей, зачастую единственных, кто выслушает, поймет и ни в чем не осудит. Гарри не был в том исключением. Как и все маленькие мальчики, он любил посекретничать со своим самым близким другом. Обняв мягкую игрушку и зарывшись личиком в согретый дыханием черный мех, Гарри, бывало, шептал в пушистое ухо, делясь впечатлениями от услышанной сказки, рассказанной Петуньей: — Это неправильно, Бунчу тоже надо было дать карамельку. Он же обиделся и стал злым. И пошел всем мстить. Видишь, к чему всё привело, Огарок? Бунча обидели, и он тоже начал всех обижать. А вот Гарри делится планами на завтрашний день: — Ух ты, Огарок, ты слышала? Завтра мама возьмет меня и Дадли на фо-то-сес-сию! Сказала, что нас будут там фо-то-грави… чего-то там, мы с Дадли будем сидеть и смотреть, как откуда-то вылетит птичка. А что за птичка, Огарок? Она какая-то особенная, да? А то я не видел, как птички вылетают… Вот тут, заметьте, прошу вас, Гарри не иначе как иронизирует. Вы только подумайте: ребёнку три года всего, а он уже скептицизм проявляет! Огарок слушала, загадочно мерцая прозрачными стеклянными глазами, ярко-зелеными, как у Гарри, запоминала услышанное и впитывала всё то, чем делился с ней маленький друг. А делился Гарри всем, что имел: своими мечтами, желаниями и любовью, по-детски беззаветно любя мягкую уютную подружку. И оживала игрушечная пантера, медленно, но верно, пропитываясь магией любви и желаниями маленького мальчика, потому что Гарри, сам того не сознавая, хотел, чтобы Огарок была живой, отважной и стремительной, как мнилось ему в тайных видениях. Себя-то он видел воином, высоким, сильным и могучим. Вот он стоит на вершине горы, смотрит вдаль на голубые горизонты, положив ладонь на эфес двуручного меча, в лицо веет порывистый ветер, играя его длинными темными волосами, а у ног лежит огромная черная пантера. И не мечты это были, не фантазии… Откуда об этом знать такому маленькому мальчику?.. Это кровь просыпалась в нем, пробуждая генетическую память, сливаясь с магией и выталкивая из небытия забытый древний Дар. Кровь бурлила, вихрилась, смешивалась с магией, всё ярче и ярче проявляя дар Повелителя зверей. И всё больше и больше росло и ширилось желание Гарри оживить Огарка. И оно исполнялось. Медленно, день за днем. Недели и месяцы перетекали в годы, и желание становилось ярче, сильнее и вернее… И пусть Гарри с течением времени уже не так сильно хотел того, о чем мечтал в раннем детстве, магия его ожила и тихо дремала внутри того, что в будущем станет Огарком. А пока Гарри и Дадли росли, спеша вслед за Джеком, который, увы, так и оставался старше и впереди них на два года. Одежду с плеч Джека донашивал Гарри, Дадли был слишком толст, и ему приходилось покупать вещи отдельно и на размер больше. Как Лили и Петунья в свое время были разными, так и братья Дурсль теперь поражали неодинаковостью: Джек — высокий и тонкий, с длинным носом, шатенистый и нескладный — напоминал маму, Дадли же полностью пошел в отца. Уже сейчас становилась видна его полнота, которую нельзя было списать на младенческую пухлость. Их кузен Гарри тоже ничем не походил на братьев Дурсль — мелкий и вертлявый, с черными вихрами и странной фамилией Поттер. Это было достаточно сложно — приучить мальчика к тому, что он не Дурсль, что мама и папа, которых он любил, на самом деле тётя и дядя. Вот где был шок, когда взрослые сочли, что он подрос и должен знать правду. И ведь никто не задумался: а нужна ли ему эта правда? В общем, Гарри стали поправлять, одергивать и настаивать на том, что папу надо звать дядя Вернон, а маму — тётя Петунья. Сперва он не понимал, в три-четыре года, думал, что это такая игра, слушался, называл так, как хотели взрослые, получал ласку и конфетку. Потом, к пятилетнему возрасту, понял — не игра — и начал сопротивляться, изо всех сил протестуя против такой несправедливости, упорно и до посинения называя дядю папой, а тётю — мамой. Правда до него доходила долго, тяжело и со скрипом, а когда дошла, то очень трагично… Неизвестно, ошибка ли это взрослых, но, думается, это ребёнок так устроен — что развивается, взяв пример с других. Джек и Дадли, с которыми Гарри рос, называли родителей мамой и папой; ему сначала разрешали повторять за ними, так как несмышленышу много ли объяснишь? А потом бац — и запретили! Ну как тут понять и, главное, принять правду? В общем, дошло до Гарри, но как-то не так. Сел он посреди ночи, пятилетний малыш в мокрой от пота пижамке, и ка-ак зарыдал! В соседней кроватке проснулся Дадли и жалобно заныл спросонок, а из своей комнаты прибежал Джек. Прыгнул на кровать к Гарри, ухватил за руки, ощутил пропотевшую материю и ойкнул. — Гарри, ты чего, что случилось?! — Я не родной, да?! — трагично провыл Гарри, хватаясь за Джека, как тонущий в шторм. — Ты сдурел? — в свою очередь взвыл Джек. — Ты брат наш, двоюродный! — А почему мне нельзя их звать папой и мамой?.. — продолжал надрываться внезапно осиротевший Гарри. — Да не знаю! — зло отозвался Джек, крепко сдавливая Гарри в объятиях. — Нет, чтоб усыновить и забыть!.. Эти слова тараном врезались в Петунью и Вернона, как раз добежавших до дверей детской на плач Гарри. Растерянно замерев за дверью, они оцепенело уставились друг на друга — вот те раз, нанесли травму ребёнку… И ведь не исправишь теперь ничего, Гарри-то уже знает. А в детской Джек тем временем успокаивал Гарри, обстоятельно объясняя, почему он двоюродный, что такое кузен и чем они отличаются от родных братьев, почему родители перестали быть ему папой и мамой, но стали дядей и тётей, и как, несмотря на это, они всё равно родные его родственники, ведь он — их племянник и всё такое… — Ты живешь с нами, Гарри, сколько себя помню. Ты всегда был с нами, — тихо бормотал семилетний Джек, укачивая в объятиях младшего братишку. Гарри хлюпнул носом. — А мои родители где? — жалобно спросил он. Джек покосился на проем приоткрытой двери, за которой на полу виднелись тени притаившихся родителей, и хмыкнул. — Не знаю, но думаю, об этом надо маму и папу спросить… Петунья вздохнула, потянула дверь на себя и вошла в комнату. Присела на кровать к мальчикам и виновато обняла их, когда те подсунулись к ней с обеих сторон. — Гарри, прости… но… твои родители умерли, стали ангелами и улетели на небеса. Что ж, Гарри вместе со всеми посещал воскресную службу и мало-мальски разбирался в религиозной теме. И про ангелов он понял. А Петунья с Верноном запоздало поразились своей недалекости — эк они намутили! Куда проще было рассказать племяннику о смерти отца и матери, чем ни с того ни с сего запрещать называть себя родителями и накручивать ребёнку нервы. Но, как говорится, ошибки на то и ошибки, чтобы их совершать; без них мир был бы слишком идеальным. Для Гарри это было серьезным испытанием — осознать свое отличие не только индивидуально, но и от семьи, частью которой себя считал. К тому, что он Поттер, мальчик привыкал долго и трудно, но пришлось, тем более что в младшей подготовительной школе его постоянно окликали по фамилии — «мистер Поттер». Дети в группе Гарри были все разные и со своими причудами: Пирс Полкисс, например, любил задирать девчонкам юбки и платьица и всех уверял, что у них есть вагина. Что это такое, Гарри не знал, но спрашивать опасался, потому что Пирса за это одергивали и ругали. Другой пацан, Джейсон, бредил пожарными машинками и очень мечтал прокатиться на настоящей и на настоящий пожар, для чего периодически норовил что-нибудь поджечь, следуя своей логике — если на пожар приедет машина, то он сможет в неё пробраться и, таким образом, прокатится! Этот ребёнок был кошмаром для воспитателей, то и дело отбирающих у него спички и зажигалки. И ведь ему удавалось что-то поджечь! Но костерки обычно быстро обнаруживали, с ругательствами затаптывали и заливали водой из ведра, отбирали спички, отчитывали и ставили пиромана в угол. А однажды Джейсон добился своего — сотворил Великий Пожар, который потом долго обсуждали, а Гарри вспоминал со смесью страха и благодарности… Младшая школа располагалась в стареньком здании, построенном по старому типу, который был в ходу в конце девятнадцатого века, то есть с полуподвалом и бойлерной. Здесь цокольный этаж служил складом и гардеробной, из холла к нему вела широкая деревянная лестница, по которой ребятня спускалась в раздевалку, оставляла верхнюю одежду и вещи и спешила наверх, в теплые и просторные игровые комнаты. Гарри не сразу рискнул принести в школу свою игрушку, опасался, что будут над ним смеяться, но, видя других ребят, притаскивающих с собой кукол, машинки и кубики, понял — можно, потешаться никто не будет. И на третью неделю посещения учебного учреждения принес с собой пантеру, не подозревая, что в тот же день Джейсон Гордон раздобыл поджиг для газовой плиты с кухни, выполненный в форме пистолета с длинной узкой трубкой вместо дула. Улучил удобный момент и стащил из-под носа матери, пока та по телефону соседке рецепт пирога пересказывала. А потом ещё и прикрикнула на Джея, чтоб тот поторапливался, сейчас она его в школу отвезет. О том, что Джейсон собрался снова что-то поджечь, Гарри узнал случайно, когда заметил, как тот, не доев кашу, постарался пораньше выскользнуть из столовой. Заинтересовавшись, Гарри побежал за ним и проследил, как Джейсон крадется к раздевалке. Недолго думая, Гарри последовал за ним вниз по лестнице и успел увидеть, как неуемный пироман разводит огонь у стеллажей с картонными коробками, забитыми журналами и газетами. Синий огонек из «пистолета» нехотя лизал бумажные бока старых коробок, медленно вползал вверх и в стороны и, добравшись до содержимого, вспыхивал ярко-желтым трескучим пламенем. Джейсон, восторженно попискивая, отошел к вешалкам, с восхищением глядя на разгорающееся чудо. Гарри посмотрел на вешалки с пальто и куртками, на брошенные в углу портфели и сумки, на ряд шкафчиков для малышей и спохватился. — Джей, ты дурак? Тут же вещи! Гордон обернулся, недоуменно глянул на Гарри, потом вокруг и испугался — дошло до него, что натворил. Кинулся к лестнице, но… Сгорающие коробки, меняя формы и устойчивость, начали падать с полок и раскатываться по полу туда-сюда. Две из них, как живые, прыгнули под ноги к Джею, отрезая ему путь к отступлению. Гарри в страхе оглянулся — бежать некуда, разве что вглубь подвала, но туда-то зачем? Окна закрыты и высоко над полом, под самым потолком — этаж-то цокольный… Ну, Джей, ну дурак. И тут из рук вырвалась Огарок. Ожив и став огромной, она прыгнула к лестнице, вбирая в себя огонь. Думать и удивляться было некогда. Схватив Джейсона за руку, Гарри потянул того к выходу, мимо распластанной на огне пантеры. Дождавшись, когда мальчики окажутся в безопасности, Огарок отпустила пламя и взбежала вверх по ступенькам, оглядываясь через плечо на бушующее море сзади. Жидкий огонь, подобно лаве, стекал с её спины, боков и хвоста и тек дальше, вниз, к своей стихии. Встряхнувшись, Огарок сделала длинный прыжок прямо к проему двери… Это был незабываемый день для детей младшей школы Литтл Уингинга: вой сирен скорой, полицейских машин и лающий кашель пожарных красных гигантов создавали как раз ту волнительную атмосферу, которой так упорно добивался несносный Джейсон. Прокатиться ему не разрешили, но посидеть в кабине настоящей пожарной машины дали. Дюжие дяди в брезентовых робах и касках только головами покачали, узнав о причине пожара. А один молодой пожарный подошел к детям, сгрудившимся на верхней площадке игрового стенда в парке при школе, оглядел их, маленьких и напуганных, улыбнулся нервной воспитательнице и спросил: — Гарри Поттер здесь? — Д-да, да, за ним и Дадли ещё не приехали… — прозаикавшись, учительница нашла Гарри и вытянула его к пожарному. Гарри растерянно заморгал, увидев, как тот протягивает ему пантеру. — Твоя кошка? Нашел у двери в подвал, — сообщил высокий дядя в каске. Гарри, плохо веря глазам, протянул руки и взял игрушку. Она была целой, хоть и пахла дымом, даже бирка на ошейнике с именем владельца уцелела. — Спасибо, сэр, — не забыл поблагодарить Гарри. — На здоровье, герой. Молодец, вытащил товарища! Сказал и ушел, а Гарри стоял, прижимал к груди пантеру и смотрел, как разъезжаются машины пожарных и полицейских, как навстречу им, бибикая и чуть не сталкиваясь, отжимаются к тротуарам машины родителей, приехавших за своими чадами. Удивляться и теперь не получалось, все эмоции куда-то сгинули, да и всё равно никто не поверит, что Огарок ожила и спасла две жизни…