Широкая торговая улица Лондона была оживленной, автомобили степенно проезжали среди повозок, запряженных лошадьми, пока матроны ходили за покупками, горничные выполняли свою задачу по покупке товаров и продуктов у мясников, пекарей и бакалейных лавок, а молодые пары и семьи прогуливались, разглядывая витрины.
В разгар всего этого Элис сопровождала детей из приюта Святого Иеронима на их ежемесячную прогулку по Лондону. Глядя на прохожих с сумками покупок, она почувствовала прилив бодрости.
Экономика Англии начала медленно восстанавливаться: в последние годы наблюдался рост уровня занятости, в основном на Юге, где более низкие процентные ставки вызвали бум жилищного строительства, что, в свою очередь, стимулировало восстановление отечественной промышленности. Очевидно, Великая депрессия закончилась.
Элис мало что понимала в экономике, поэтому объяснения в газетных статьях пролетели мимо ее головы. Но она знала, что дела в Англии идут хорошо, поскольку ее собственная сестра нашла работу горничной в состоятельной семье, а ее брат работал на обувной фабрике на окраине Лондона. И это было очевидно, поскольку люди теперь были на улицах, снова тратя деньги.
— Король Георг пятый торжественно открывает туннель Квинсуэй под рекой Мерси, Сорок первая эскадрилья присоединяется к Королевским военно-воздушным силам в рамках новой программы противовоздушной обороны! — выкрикивал мальчик, стоящий на углу пересечения оживленных улиц, размахивая газетами в руках, — Премьер-министр Рэмси Макдональд заверяет, что Пакт четырех держав, подписанный в прошлом году Великобританией, Францией, Германией и Италией, по-прежнему действует и обеспечивает мир и стабильность в Европе… Прочтите все это в "Дейли геральд"!
Элис на мгновение остановилась рядом с мальчиком, вытащила пару шиллингов из кармана своего фартука и отсчитала необходимую сумму, прежде чем передать их ему.
— Спасибо, мэм, — вежливо сказал мальчик, протягивая ей одну из газет, прежде чем снова начал громким раскатистым голосом повторять те же новости.
Пока дети оживленно болтали, смеялись и хихикали вокруг нее, Элис быстро открыла газету в разделе Международных новостей и нашла статью, которую искала.
Нечасто удавалось найти информацию о Германии, а статьи, которые действительно были посвящены этой теме, обычно были короткими и спрятанными среди других более веселых вопросов международной политики и торговли.
Британское правительство, казалось, не было особенно обеспокоено тем, что происходило в Германии... по крайней мере, они не выносили эту информацию на суд общественности. Однако у Элис были свои опасения. Она следила за новостями, касающимися Германии, и то, что она читала, все больше тревожило ее в течение последних двух лет.
Два года назад, в 1932 году, Национал-социалистическая — или, сокращенно, "нацистская" — партия, набрала почти сорок процентов голосов в немецком парламенте, называемом Рейхстаг или что-то в этом роде. Тогда лидер партии, человек по фамилии Гитлер, был назначен канцлером президентом Германии Гинденбургом.
Вскоре после этого канцлер Гитлер объявил, что главной целью его партии во внешней политике является обеспечение жизненного пространства для немецкой расы — это немного озадачило Элис, заставив ее задуматься, что оно влечет за собой.
Затем в Рейхстаге вспыхнул пожар, предположительно вызванный Коммунистической партией. В результате эта партия, которая была второй по величине в Германии, была запрещена, что дало нацистам явное преимущество в правительстве на следующих выборах.
После этого ситуация, казалось, ухудшилась.
Разрешительный акт дал Гитлеру право издавать законы без консультаций с Рейхстагом в течение четырех лет, профсоюзы были запрещены — что, по мнению Элис, было не очень хорошо; у Англии были свои проблемы с профсоюзами, но брат Элис сказал ей, что если бы не его профсоюзный лидер на фабрике его зарплаты не хватило бы, чтобы прокормить его — и они начали сжигать книги, которые считались "не немецкими". Последнее Элис, трепетно любившей книги, казалось ужасным.
Более того, позже все политические партии, кроме нацистов, были запрещены, Германия вышла из Лиги Наций — это вызвало некоторое беспокойство в политических кругах Англии — и магазины, принадлежащие евреям, подверглись вандализму, очевидно, потому, что евреи не были немцами и стремились разорить неевреев и страну в целом. Последнее привело Элис в замешательство. Она знала нескольких владельцев магазинов и лавочников, которые были евреями, и не находила в них ничего плохого. Они были умными торговцами и дружелюбными людьми, не завышали цены на свои товары и были честными и справедливыми во всех своих сделках — они даже давали в долг.
Из-за всех этих новостей Элис чувствовала себя возмущенно, но не слишком беспокоилась об этом. В конце концов, премьер-министр сказал, что все в порядке и что у немцев не было намерений провоцировать какие-либо конфликты.
Ее беспокойство проявилось три месяца назад, когда она ходила за продуктами для приюта.
Она взяла с собой маленького Гарри, который любил сопровождать ее, когда она ходила по соседним магазинам. Мальчику просто нравилось бывать на свежем воздухе и на улицах, где дети, игравшие возле своих домов, весело махали ему и приглашали поиграть с ними, или проходящие мимо женщины ворковали над ним и гладили его по волосам.
Почти на всех приютских детей люди смотрели свысока — большинство думали, что сироты в конце концов станут ворами или преступниками — но Гарри всегда был исключением. Он очаровывал всех с первого дня, когда Элис начала брать его с собой.
В тот день она посетила небольшой круглосуточный магазин мистера Хатчинса, где продавались продукты. Роберт Хатчинс, или Боб Три Пальца, как его называли, поскольку на левой руке у него не хватало мизинца и безымянного пальцев, был дружелюбным мужчиной лет тридцати пяти, почти на десять лет старше нее. И Элис должна была признать, что втайне была очарована им с того момента, как этот мужчина переехал в их район и открыл магазин. Он был очень красив, со своими темными кудрями и небесно-голубыми глазами, но в то же время очень интригующ.
Из того, что она знала, он работал на Севере в угольной шахте, когда был простым мальчиком, а затем сам научился читать и писать — чем она очень восхищалась. Когда ему было чуть за двадцать, он работал на фабрике, став не только начальником, но и профсоюзным лидером. Но по какой-то причине он покинул Север и переехал жить в их район пять лет назад.
Ходили слухи, что он открыл свой магазин на деньги, украденные у владельца фабрики, на которой он работал; что его работодатель поймал его с поличным и что они подрались, причем работодатель каким-то образом отрезал мистеру Хатчинсу два пальца, прежде чем тому удалось сбежать. Другие говорили, что мистер Хатчинс возглавил профсоюзное восстание на фабрике и что в драке между рабочими, вооруженными полицейскими и работодателями он убил владельца фабрики, и поэтому ему пришлось бежать на юг, в Лондон, в район приюта.
Еще более злые языки говорили, что мистер Хатчинс соблазнил жену своего работодателя, что муж узнал о незаконной связи, застав их в постели, и что он выстрелил в них, но мистер Хатчинс смог забрать пистолет из руки мужчины, хотя выстрелом ему оторвало два пальца.
А некоторые, те, кому он совсем не нравился, в основном соседские мужчины, которые видели, как их жены тоскливо вздыхали при одном виде мистера Хатчинса, говорили, что он коммунист. Мужчина действительно исчезал на несколько дней в месяц, отправляясь неизвестно куда — говорили, что это были тайные встречи Красных в центре Лондона.
Тем не менее Элис не обращала внимания на подобные слухи. Если что и имело значение, так то, что мистер Хатчинс был хорошим человеком; его цены были справедливыми, а товары хорошего качества, он никогда не пытался обмануть никого из своих покупателей и всегда раздавал детям конфеты или хлеб бесплатно. Они стали своего рода друзьями, насколько неженатые молодые мужчина и женщина могут быть друзьями, не вызывая скандала. У этого человека, по-видимому, была хорошо укомплектованная библиотека в его доме за магазином, потому что он одалживал Элис книги и романы всякий раз, когда она приходила в его магазин.
— Вы здесь за последним романом миссис Агаты Кристи, Элис? — спросил мистер Хатчинс в тот день, улыбаясь ей, когда она и Гарри вошли в его магазин.
Элис почувствовала, что слегка покраснела при этих словах, качая головой.
— Не сегодня, мистер Хатчинс, я все еще не закончила тот, который я у вас позаимствовала, — она неловко откашлялась и продолжила, — Мне нужен мешок бобов и пшеницы, и два фунта картофеля.
Мистер Хатчинс снова улыбнулся ей, так нежно, это всегда заставляло ее сердце биться быстрее, а в животе что-то трепетало, прежде чем он отправлялся собирать то, что она просила.
Элис пришлось пожурить Гарри, когда мальчик начал играть с какими-то кастрюлями на полке.
— О, пусть малыш повеселится. Он не причиняет вреда, — сказал мистер Хатчинс, укладывая мешки на прилавок, заставляя Гарри лучезарно улыбаться ему.
Мистер Хатчинс одарил его улыбкой, как будто был одним из его товарищей по играм, и добавил, указывая пальцем в угол магазина:
— Я только что получил несколько новых игрушек. Ты можешь выбрать игрушку, Гарри, я одолжу ее тебе на несколько месяцев, если ты будешь хорошо заботиться о ней.
— Правда? — Гарри смотрел на мужчину с обожанием, широко распахнув изумрудные глаза.
— Правда, — ответил мистер Хатчинс, ласково улыбаясь и заговорщически подмигивая мальчику.
— Спасибо, Боб! — пропищал Гарри, прежде чем броситься в угол и начать возиться с деревянными кубиками, оловянными солдатиками, игрушечными автомобилями и другими игрушками.
— Мистер Хатчинс, вы слишком великодушны, — начала Элис, — Не стоит...
— У ребенка нет проблем с обращением ко мне по имени, — мягко прервал ее мистер Хатчинс, махнув рукой, добродушно отметая ее комментарий, когда пронзил ее своим добрым голубым взглядом. — Когда ты начнешь делать то же самое, Элис? В конце концов, мы знаем друг друга уже пять лет.
Элис почувствовала, что краснеет от щек до кончиков ушей, когда она, заикаясь, смущенно и кротко пробормотала:
— Это... это неприлично...
— Да кто об этом узнает? Тут больше никого нет, — сказал он, махнув в пустой магазин, с улыбкой на лице, — Я был бы очень рад этому, Элис.
Она почувствовала, что краснеет еще больше. И она ненавидела то, что не могла перестать делать это в его присутствии; ей было двадцать четыре года, и она не должна была выглядеть перед ним глупой маленькой девочкой. Глубоко вздохнув, Элис удалось взять себя в руки и, подняв голову и встретившись с ним глазами, отрывисто кивнула.
— Хорошо, Роберт.
Мистер Хатчинс одарил ее широкой улыбкой, его глаза сверкали… была ли это привязанность? Элис не смела надеяться, она знала, что он может заполучить любую женщину, какую захочет, а большинство мужчин не интересовались такими девушками, как она. Она была хорошо образована, намного выше большинства людей того же положения в жизни, что и она, но у нее не было денег, она была просто воспитательницей в захудалом приюте. Она была достаточно хорошенькой, как полагала; она видела, как мужчины с интересом разглядывали ее, но им не нужна была молодая женщина, которая читает книги, имеет собственное мнение и не носит красивые платья.
Затем мистер Хатчинс тихо сказал, неуверенно глядя на нее, немного нервно, что немало озадачило ее:
— Скажи, Элис... Я знаю, что ты умная девушка, и я видел как ты покупала газеты... Тебе интересно что сейчас происходит?
Элис ошеломленно уставилась на него.
— Вы имеете ввиду Германию?
Он кивнул, выражение его лица стало серьезным, когда он сказал тихим, приглушенным голосом:
— Хочешь узнать больше? О вещах, о которых большинство людей не знают? Если я расскажу тебе, ты сохранишь это в секрете?
Теперь озадаченная Элис энергично кивнула, гадая, в чем же заключался этот "секрет". Что ж, что бы это ни было, она унесет его с собой в могилу. Даже если мистер Хатчинс вдруг заявит, что он действительно убил своего работодателя на фабрике, она не думала, что расскажет об этом хоть одной живой душе.
Мистер Хатчинс еще раз внимательно посмотрел на нее, определенно пытаясь понять, можно ли ей доверять. Через несколько секунд он запер дверь магазина, повернув табличку, висевшую на витрине на "Закрыто", а затем взял ее за руку и потянул за прилавок, открывая дверь, которая вела в подсобное помещение магазина. Как только они пробрались через груды коробок и ряды полок, он провел ее через другую дверь, которая привела их в небольшую гостиную. Глаза Элис расширились, так как теперь они, очевидно, были в его доме, и она начала чувствовать себя немного неловко. Она не думала, что мистер Хатчинс нападет на нее, но все же было неправильно оставаться одной в доме молодого мужчины. Если кто-нибудь узнает, она будет опозорена.
Но у нее не было времени протестовать, потому что мистер Хатчинс уже повел ее в другую комнату, и все мысли о глупых правилах приличия вылетели у нее из головы, когда она увидела все, что там было. И она застыла, разинув рот.
Там был небольшой печатный станок, кипы брошюр, многочисленные плакаты на стенах и полки, заполненные книгами, имена авторов которых громко звенели в ее голове: Маркс, Ленин, Энгельс, Троцкий... и многие другие имена, о которых она никогда не слышала.
Она повернулась, смотря на него с беспокойством и тревогой, и пробормотала:
— Ты... Ты...
— Коммунист? — уточнил мистер Хатчинс, глядя на нее с некоторым удивлением, — Да, это так. Ты, конечно, в курсе слухов, — он усмехнулся выражению ее лица и дружелюбно добавил: — Но не бойся, я не собираюсь устраивать всемирную большевистскую революцию и "красть частную собственность людей", как некоторые говорят о нас. Ты же знаешь, мы не хотим этого. Ну, возможно, некоторые действительно хотят вооруженной глобальной революции, но я не из таких. Я марксист и ленинец, я просто мечтаю о лучшем и более справедливом обществе.
Он повернулся, чтобы указать ей на одну из стен, Элис встревоженно развернулась, проследив взглядом за протянутой рукой, и увидела плакат с изображением мужчины с густыми усами и суровым выражением лица, выглядящего довольно устрашающе. Сверху было что-то написано на иностранном языке, а лицо мужчины пересекал большой крест — она вспомнила, что видела в какой-то газете портрет этого мужчины.
— И я, конечно же, не сталинист, — продолжил он, а его голос стал серьезным, — Сергей Киров был убит, ты знаешь? Он был популярен, был угрозой. Сталин начал массовые чистки политических диссидентов, проводя сфальсифицированные показательные судебные процессы, а затем казня их или заключая в сибирские трудовые лагеря ГУЛАГа. Бухарин, Рыков, Каменев, Зиновьев... Их больше нет.
Элис не имела ни малейшего представления о том, что он говорил. Она кое-что читала о России в газетных статьях, но не очень много. Она никогда не проявляла к этому особого интереса. И, конечно, ни одно из этих имен ни о чем не говорило, кроме имени Сталина.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее, в его голосе звучала печаль, в то время как его лицо выглядело сердитым.
— Он избавился от высшего политического эшелона, поддерживающего Ленина. Троцкий был сослан, по некоторым слухам он сумел бежать в Мексику. Если бы только он мог вернуться в Россию... Он должен был стать преемником Ленина. Он интеллектуал, ты знаешь, а не кровожадный мясник, как Сталин...
Он покачал головой и замолчал. Элис прикусила нижнюю губу, прежде чем набраться храбрости. Мистер Хатчинс действительно открыл ей великую тайну, что-то, что могло легко погубить его, если она распространит слух о том, что у этого человека было в доме.
Она никогда не слышала ничего хорошего о коммунистах, их все боялись, но она верила, что не ошиблась в своем мнении о мистере Хатчинсе, и она не могла осуждать кого-то за его идеалы, когда на самом деле так мало знала о них. И даже если это были неправильные идеалы, пока они никому не причиняли вреда, она не стала бы осуждать. В конце концов, ей нравилось верить, что она сторонница свободы мысли и слова.
И, чтобы отплатить мистеру Хатчинсу за доверие к ней, она могла бы, по крайней мере, проявить некоторый интерес. И действительно, ее очень заинтересовала маленькая фотография мужчины азиатского происхождения лет тридцати пяти, которая висела рядом с плакатом со Сталиным. Она никогда раньше не видела азиатов, это было для нее в новинку.
— А кто он? — прошептала она, делая несколько шагов, чтобы рассмотреть его поближе.
— Это Мао Цзэдун, — ответил мистер Хатчинс, рассматривая фотографию с критическим и задумчивым выражением на своем красивом лице. — Он молодой коммунистический лидер в Китае, не очень хорошо известный за его пределами, в основном только в коммунистических кругах. В последнее время мы много чего слышали о нем. Он помог создать Китайскую Советскую Республику в горных районах Цзянси, он создал армию под названием Рабоче-крестьянская Красная Армия Китая. Скромная, но эффективная армия, похожая на партизанскую. И он проводил эксперименты в области сельской реформы и управления, а также предоставлял убежище коммунистам, спасающимся от чисток в городах.
Он бросил на нее взгляд и продолжил скрытным, приглушенным шепотом:
— Из того, что мы слышали, Чан Кайши, председатель правительства Гоминьдана, окружил их своей армией, и они были вынуждены отступить из Цзянси. Если верить слухам, они намерены отправиться в Шэньси на северо-западе Китая. Это почти шесть тысяч миль — такое путешествие займет у них по меньшей мере год. Я прочитал несколько переводов его сочинений… Одни говорят, что он многообещающий молодой человек, другие — что он безжалостен и беспринципен. Еще неизвестно, станет ли он еще одним Лениным или Сталиным, добьется ли он успеха и окажет ли вообще какое-либо влияние.
Элис моргнула, глядя на него. С таким же успехом он мог бы говорить с ней по-китайски. Китай не только казался ей другой планетой, но и названия мест и термины, которые он использовал, были ей совершенно чужды. Она поняла только несколько вещей. Ленин или Сталин — вот, в сущности, и все.
Тем не менее, хотя она всегда знала, что мистер Хатчинс превосходит ее интеллектуально, ей было стыдно за то, что она так мало знает. Она интересовалась Германией только потому, что это касалось ее. Теперь она поняла, что в мире происходит гораздо больше, и ей стоило бы проявить интерес и побольше читать по этой теме в газетах.
Мистер Хатчинс увидел ее смущенное выражение лица и усмехнулся.
— Ну, я привел тебя сюда не для того, чтобы утомлять своими бреднями. Это... — он подошел к небольшому печатному станку и начал собирать брошюры, — на самом деле то, что я хотел тебе показать. Мои коллеги и я считаем своим долгом разглашать информацию, которую мы получаем. Мы переписываемся с коммунистами в других странах, даже с некоторыми немцами, которые скрываются, пытаясь как-то повлиять изнутри, и с еврейскими интеллектуалами в Америке — некоторые из них получили письма от родственников или знакомых в Германии, которых им каким-то образом удалось переправить через границу.
Мистер Хатчинс сделал паузу, чтобы бросить на нее серьезный и встревоженный взгляд, и пробормотал:
— И, Элис, это намного хуже, чем то, что пишут газеты или что знают здешние политики. В Германии они не просто грабят магазины, принадлежащие евреям, они открыто преследуют их. И не только их, но и поляков, славян, живущих на территории Германии, цыган и политических диссидентов, а также духовенство, людей с физическими или умственными недостатками, гомосексуалистов... — сдавленный кашель застрял у нее в горле и Элис покраснела до кончиков ушей от смущения.
Мистер Хатчинс странно посмотрел на нее, прежде чем на его красивом лице появилось понимание, когда он мягко сказал:
— Ты ведь знаешь, кто такие гомосексуалисты, верно? Мужчины, которые любят мужчин...
— Я знаю, — пробормотала Элис, все еще чувствуя себя очень неловко.
Она действительно знала, до нее доходили слухи о подобных людях, но никто открыто не говорил об этом в ее присутствии. Это не был вежливый разговор и, тем более, не то, что обсуждалось с молодыми женщинами. Ей казалось неестественным, что мужчинам нравятся другие мужчины. Мужчины созданы для того, чтобы быть с женщинами. Но затем, как она обычно делала, проанализировала проблему; она поставила себя на место этих людей и признала, что если бы у кого-то хватило наглости сказать ей, кого она может или не может любить, она бы сказала им, куда они могут засунуть свое мнение.
И одним из ее любимых драматургов был Оскар Уайльд. Она читала о нем, о том, как он умер десять лет назад, в бедности и отвергнутый обществом, после того, как его судили как содомита и приговорили к двум годам тюремного заключения и принудительным работам, срок, который он отбыл, прежде чем уехать во Францию.
Она не могла позволить себе ходить в театр, но, конечно, покупала его опубликованные пьесы всякий раз, когда ей удавалось сэкономить немного денег. Этот человек был гением, и если кто-то вроде него был гомосексуалистом, что ж, это не было плохо. Его пьесы теперь были в моде. Люди все еще были о нем плохого мнения — прошло недостаточно лет, чтобы заставить их простить или забыть, что Уайльд был гомосексуалистом — но это не мешало им наслаждаться его работой. А Элис всегда считала это довольно лицемерным и к тому же очень несправедливым.
Тем не менее, обсуждение таких вопросов все еще заставляло ее чувствовать себя неловко.
Мистер Хатчинс откашлялся, теперь он выглядел встревоженным, учитывая ее реакцию. Увидев это, Элис проклинала свою собственную глупость. Она не хотела выглядеть в его глазах ничтожеством.
И действительно, если такой выдающийся человек, как мистер Хатчинс, был таким либерально мыслящим и непредубежденным, и действительно относился к ней как к равной, открыто обсуждая с ней такие вопросы, тогда ей стоило бы вести себя как зрелой женщине.
С решимостью доказать свою ценность, она изобразила на лице уверенное и спокойное выражение, робко улыбнувшись ему и тихо сказав:
— Прошу прощения, я не имела в виду… Я ценю, что вы говорите со мной свободно. Пожалуйста, продолжайте.
Мистер Хатчинс одарил ее довольной улыбкой и кивнул, прежде чем выражение его лица снова стало серьезным.
— Как я уже говорил, эти люди подвергаются преследованиям. Некоторых забирают для "допроса" в гестапо, и их больше никогда не видят, в то время как большинство были вынуждены покинуть свои дома и переселиться в беднейшие районы, где все ютятся в небольших кварталах. И эти районы отрезаны от остальной части города стенами и колючей проволокой — они... ну, превращены в тюрьмы, с ужасными условиями жизни и скудной едой. Гетто. И... — он замолчал, прежде чем внезапно взял ее руки в свои, а его лицо выражало печаль и болезненное бессилие. — Недавно мы услышали, что видели грузовики, выезжающие из гетто. Грузовики с людьми в них, Элис, предположительно, для перевозки их в другие города или сельскую местность. Но больше об этих людях никто ничего не слышал. И мы задаемся вопросами... куда их везут и что с ними происходит.
Глаза Элис расширились, и она с тревогой выдохнула:
— Как ты думаешь, что происходит?
— Я не знаю, — сказал мистер Хатчинс, глубоко нахмурившись, как будто злясь на себя за то, что у него нет более достоверной информации, и опустил ее руки. — Я действительно не знаю. Похоже, никто не знает, — он бросил на нее взгляд и добавил вполголоса: — Но я боюсь худшего. Сталин использует трудовые лагеря, так что не будет преувеличением предположить, что Гитлер может делать то же самое. И все же... Даже из трудовых лагерей время от времени можно услышать новости о тамошних заключенных. В данном случае мы ничего не слышали.
Элис нахмурилась, сбитая с толку и озадаченная, но ее оторвали от мыслей, когда мистер Хатчинс внезапно всунул ей в руки пачку брошюр.
— Здесь все есть. Прочти это, но обязательно сожги их после того, как закончишь с ними. Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности, — он сделал паузу, прежде чем бросил на нее пронзительный взгляд и добавил: — И верь тому, что говорит Уинстон Черчилль.
Элис чуть не разинула рот. Сейчас никто не обращал внимания на Черчилля. Она помнила, что он был глубоко вовлечен в политику, когда она была младше, занимая несколько постов в правительстве.
Этот человек начинал в Консервативной партии, затем его собственный избирательный округ фактически снял его с выборов, и поэтому он стал членом Либеральной партии, а затем вернулся к Консервативной. Позже он создал для себя независимую партию, прежде чем снова вернуться к консерваторам. Впоследствии члены его партии отнеслись к нему холодно, и он на несколько лет отошел от политики.
Такой человек был явно ненадежен и верен только самому себе. О нем говорили как об алкоголике, сварливом человеке с дурным чувством юмора и почти без манер. Более того, его обвиняли в разжигании войны.
Черчилль только в прошлом году вернулся в политическую сферу, произнеся всего одну публичную речь о Германии, которую никто не воспринял всерьез.
Мистер Хатчинс криво улыбнулся, увидев выражение ее лица.
— О, лично мне он не нравится. Я думаю, что он империалистический фашист во многих своих взглядах, особенно в отношении Индии и Ганди...
Элис моргнула, смотря на него с улыбкой смущенного удивления. Ганди? Разве это не был тот коротышка, который ходил почти голышом и проповедовал о ненасильственном восстании, чтобы добиться независимости своей страны? И это было совершенно неприлично для мужчины — представать почти обнаженным, а Индия, в конце концов, была жемчужиной короны Британской империи. Все очень гордились этим. В газетных статьях, которые она просматривала по этому поводу, журналисты, казалось, всегда относились к господину Ганди с пренебрежением, насмешкой и презрением. Хотя, похоже, у мистера Хатчинса было совершенно противоположное мнение по этому вопросу.
Ее оторвали от озадаченных размышлений, когда мистер Хатчинс продолжил:
— ...Но у нас есть парень, который работает в Министерстве обороны, и он считает, что кто-то там передает Черчиллю сверхсекретную информацию, возможно, это кто-то из высокопоставленных политиков. Поэтому, когда Черчилль сказал в прошлом году, что Германия перевооружается, нарушая Версальский договор, я посчитал что он прав, — мистер Хатчинс сделал паузу и пронзил ее своими небесно-голубыми глазами. — Я верю этому не потому, что это говорит именно он, а потому что, скорее всего, у его информаторов есть доказательства всего этого. Иначе им не было бы смысла рисковать, чтобы передать ему информацию, что грозило бы им лишением должностей. Я верю, что они делают это ради благой цели.
Элис вышла из магазина очень взволнованная, с мешками бобов, пшеницы и картофеля под мышками, брошюрами, засунутыми в карман ее фартука, и с маленьким Гарри, бегущим рядом с ней, кипящим от возбуждения от своей новой игрушки.
И теперь, просматривая статьи в Международном разделе газеты, которую держала в руках, она узнала, что президент Германии Гинденбург умер, а канцлер Гитлер совмещал свой пост с постом президента и называл себя "фюрером" — что бы это слово ни значило.
Ну, согласно крошечной статье, это, по-видимому, означало, что этот человек присвоил себе тоталитарную, абсолютную власть. Этот человек стал настоящим диктатором, в том не было никаких сомнений.
Но в другой статье говорилось, что премьер-министр Макдональд настаивал на том, что Пакт четырех держав остается в силе и что в Европе не будет вооруженных конфликтов.
Все это было очень запутано: политики успокаивали общественность, говоря, что все хорошо, и некоторые несогласные голоса, такие, как Черчилль, выступали против, и то, что она прочитала в брошюрах мистера Хатчинса...
Однако, конечно, ситуация не могла ухудшиться еще больше. Никто не хотел еще одного конфликта после Великой войны. Это была настоящая бойня; погибло так много людей, и все они погрузились в экономическую депрессию.
Если бы Германия попыталась что-нибудь предпринять, другие европейские страны наверняка остановили бы их. И она верила в свое собственное правительство — она должна была это делать.
И таким образом, она еще раз внутренне успокоила себя, как делала в последнее время довольно часто, и сложила газету.
Взглянув на детей, она не упустила из виду пристальный взгляд Тома, устремленный на газету, прежде чем он быстро отвел его, и Элис пришлось скрыть улыбку.
Мальчику сейчас было семь, но последние пару лет он проявлял интерес к тому, что происходит за пределами приюта. Мальчику едва исполнилось пять лет, когда однажды Элис заметила, как он смотрит на газету, которую она читала, наблюдая за игрой детей. Конечно, Том бросал на газету взгляды — она бы назвала их голодными — а затем отворачивался от нее с безразличным лицом, прежде чем кто либо успевал заметить. Но Элис увидела это и почувствовала огромную гордость.
Тем не менее, она хорошо его знала, поэтому открыто не предлагала ему газету. Вместо этого, закончив читать, она оставила ее лежать на маленьком столике на кухне, прежде чем приступить к своим повседневным обязанностям в приюте. Час спустя, когда она вернулась на кухню, газеты уже не было.
Таким образом она "одалживала" Тому газеты в течение последних двух лет, никогда больше их не видя, но знала, что мальчик читает их по ночам в комнате, которую он делил со своим братом. Для такого маленького мальчика интересоваться мировыми делами и даже понимать газетные статьи было чудом.
С тех пор она начала давать ему частные уроки после своих обычных уроков со всеми детьми, обучая его предметам на уровне достаточно продвинутом для его возраста. Том никогда не благодарил ее за это, и он всегда был спокоен во время их уроков; внимательный, но подчеркнуто вежливый, никогда не говорил ничего лишнего. Но Элис была по-своему вознаграждена, когда увидела, как Том прогрессирует не по дням, а по часам. И, к ее большому удовлетворению, Гарри тоже начал ее этим радовать.
Гарри ни в коем случае не был тупым, он мог быть довольно умным, когда прикладывал усилия, но проблема заключалась в том, что маленький мальчик едва мог усидеть две минуты подряд. Он был так полон энергии и игривого рвения, что в одну минуту он сидел неподвижно, внимательно прислушиваясь к ее словам, а в следующую секунду он раздраженно ерзал на своем стуле, разглядывая какую-то игрушку, оставленную на полу, или нежно дергал Эми за косички, чтобы заставить девочку хихикать, или делал что-то еще озорное.
В один прекрасный день все изменилось.
Элис и дети были в маленькой игровой комнате приюта; она читала детям сказку, но в тот день Гарри почти не отходил от своего брата. В то время как Том, как обычно, сидел, скрестив ноги, в углу и читал книгу, Гарри был рядом с ним, играя в одиночку с оловянными солдатиками без рук или ног, которых Элис нашла в мусорном контейнере на улице.
Затем снаружи послышался ревущий звук. И, как это часто случалось, Гарри мгновенно вскочил на свои маленькие ножки и бросился к окну, прижимаясь носом к стеклу, глядя широко раскрытыми, зачарованными глазами на проезжавший мимо автомобиль.
— Я хочу быть механиком! — взволнованно объявил он всей комнате, повернувшись к ним лицом, его зеленые глаза были особенно сосредоточены на Томе, как будто желая увидеть, встретят ли его слова одобрение брата, — Я сделаю много-много автомобилей и буду...
— Механики только ремонтируют автомобили, — резко перебил его Том, ненадолго положив книгу на колени, чтобы сурово взглянуть на брата, — Они их не делают, идиот.
Сморщив лицо в задумчивости, Гарри склонил голову набок.
— Тогда кто же это делает?
— Инженеры, — коротко ответил Том, снова берясь за книгу с явным намерением в дальнейшем игнорировать брата и продолжить чтение.
— Тогда я буду инджини! — весело отозвался Гарри.
Том бросил на него раздраженный взгляд.
— Ин-же-нер.
— Да, это, — прощебетал Гарри с широкой улыбкой, кивая головой.
Том закатил глаза, прежде чем положить книгу на пол и встать, сделав несколько шагов, чтобы добраться до своего брата, возвышаясь над ним, когда он сказал презрительным и насмешливым тоном:
— Не смеши меня. Ты, инженер? Ты слабоумный. Ты никогда не сможешь стать одним из...
— Я не слабоумный! — взорвался Гарри в негодовании, сердито глядя на своего брата, выпячивая грудь и выпрямляясь, как будто пытаясь вытянуться, чтобы быть выше и быть в состоянии соответствовать росту своего брата. В следующую секунду он, казалось, понял, что этого недостаточно, и решил схитрить, встав на цыпочки и пристально глядя на еще более высокого мальчика.
— Нет, это именно так, — язвительно усмехнулся Том, игнорируя выходки своего брата, который начал опасно покачиваться, потеряв равновесие, и снова опустился на стопу, надувшись. — Во время уроков ты едва...
— У Гарри короткая концентрация внимания, вот и все, — вмешалась Элис с другого конца комнаты, которой не нравилось, когда Том таким образом принижал мальчика. Гарри боготворил брата, а Том иногда мог быть таким злобным по отношению к нему.
Вскоре она бросила взгляд на Кэти, которая чинила пару детских носков рядом с ней, и дала ей книгу, которую читала. Пока Кэти продолжила читать сказку вслух другим детям, Элис подошла к двум мальчикам, стоявшим у окна.
Бросив на нее прищуренный, мрачный взгляд, Том повернулся к ней и скучающим тоном протянул.
— Точно, у него концентрация внимания, как у комара. Так как же ты предлагаешь ему учиться, чтобы стать инженером? — он саркастически изогнул бровь, глядя на нее, — Будем привязывать его к стулу и затыкать ему рот кляпом, чтобы он действительно слушал и обращал внимание, а не прыгал вокруг, постоянно что-то бормоча?
Элис усмехнулась и наслаждалась тем, что Том говорит ей больше трех слов одновременно. О, она не обманывала себя. Том разговаривал с ней только тогда, когда они были с Гарри — он терпел ее ради Гарри, потому что она нравилась Гарри, и ничего больше.
Но она все равно дорожила этими моментами.
— Через пару лет, когда он станет старше, я уверена, он сможет быть достаточно прилежным, если захочет, — мягко сказала она, ободряюще улыбнувшись Гарри.
— Я бы не стал так на это надеяться, — пробормотал Том, бросив на брата пренебрежительный взгляд.
— Но я хочу делать автомобили! — пропищал Гарри с упрямым выражением на маленьком лице, надув губы, — И я это сделаю, вот увидишь! И я объеду весь мир и...
— Правда? — медленно произнес Том низким голосом, глядя на своего брата с задумчивым и расчетливым блеском в темно-синих глазах. Элис не знала, что пришло в голову мальчику, но в следующую секунду он, казалось, принял решение и хладнокровно добавил: — Тогда я начну тебя учить.
При этих словах брови Элис взлетели до линии волос, а маленький Гарри уставился на своего брата. Том лишь самодовольно ухмыльнулся им и вернулся в свой угол, а Гарри в следующую секунду молча последовал за ним, все еще выглядя сбитым с толку и шокированным неожиданной щедростью брата. Хотя в следующий момент Гарри уже прикусывал нижнюю губу от страха, без сомнения, понимая, что его брат будет суровым учителем и что на самом деле ему будет совсем не весело.
В ту ночь, переполненная любопытством, Элис не могла не пошпионить за мальчиками, когда совершала свой ночной обход, и услышала их голоса, доносившиеся из приоткрытой двери их комнаты. Она украдкой заглянула внутрь и увидела двух мальчиков, сидящих, скрестив ноги, на кроватке Тома, лицом друг к другу и с книгой между ними.
— Я не потерплю в братьях дурака, — строго говорил Том, бросая на Гарри суровый взгляд, проводя пальцем по раскрытой книге. — Это бесит. Ты едва умеешь читать, а твой почерк ужасен.
Элис было немного жаль Гарри из-за этого. Мальчику тогда было всего шесть лет, и в этом возрасте нельзя было ожидать, что он будет хорошо читать и писать; другие дети, которые были на один или два года старше Гарри, тоже не умели. Но, похоже, Том решил применить те же высокие стандарты, которые он установил для себя, теперь и к своему брату.
Гарри прикусил нижнюю губу, на его лице было нерешительное выражение, как будто он боролся между тем, чтобы сказать что-то в свою защиту или признать слова Тома. В конце концов он низко опустил голову и посмотрел на брата сквозь ресницы, а затем просто кивнул.
— Я буду учить тебя тому же, что Элис пыталась вбить в твою толстую черепушку все эти годы, и так же многому другому, — продолжил Том тем же тоном. — На этот раз ты будешь внимательно учиться, — он бросил на Гарри самый зловещий взгляд, его взгляд остановился на лбу Гарри. — Если нет, ты знаешь, что произойдет.
Элис нахмурилась, когда маленький Гарри поморщился и потер свой шрам, но она выбросила это из головы, когда они продолжили.
— С этого момента тебе не разрешено играть, пока я не удостоверюсь, что ты полностью усвоил уроки, — строго сказал Том, хотя, увидев испуганное выражение лица Гарри, он смягчил тон голоса и схватил брата за плечи. — Послушай, я не жду, что ты станешь инженером. Я не ожидаю, что тебе вообще придется работать...
— Что ты имеешь в виду? — пропищал Гарри, выглядя совершенно сбитым с толку. Он поиграл с краем своей изодранной рубашки, бросив на брата неуверенный взгляд, и тихо сказал: — Мы бедны, нам обоим придется работать...
— Тебе нет, — резко перебил Том, прежде чем в его темно-синих глазах сверкнул огонек, и он вскочил с койки на ноги, глядя в какую-то точку вдалеке, как будто предвидя их славное будущее, его голос стал взволнованным. — Я уже все продумал. Мы уедем, как только нам исполнится пятнадцать...
— Уедем отсюда? — выдохнул Гарри, его изумрудные глаза расширились, — Но это наш дом!
— Дом? — выплюнул Том, его губы скривились, когда он повернулся к Гарри, ярость отразилась на его лице. — Что, тебе нравится носить подержанную одежду, почти ничего не есть, и то, как на тебя смотрят свысока из-за того, что ты живешь в приюте...
— Нет, — отрезал Гарри, упрямо сжав челюсти, — Но я не против, — он прикусил нижнюю губу и добавил мягким голосом, глядя на своего брата: — И мне нравятся Эми, Эрик и Билли. И мне очень нравится Элис. Я бы скучал по ней. Она как наша мама...
— Она нам не мать, не сестра и вообще никто для нас, — прорычал Том, его красивое лицо исказилось от гнева, когда он посмотрел на Гарри сверху вниз. — А Дженкинс тебе тоже нравится, а?
Гарри ссутулил свои маленькие плечи и пробормотал тоненьким голосом:
— Нет.
Элис, все еще подслушивавшая их, поморщилась, чувствуя, как у нее защемило сердце. Кроме нее и Кэти, в доме раньше были еще две сиделки: две овдовевшие, угрюмые старухи, которые не проявляли терпения к детям и кричали на них вместо того, чтобы мягко и сочувственно улучшить манеры детей.
Тем не менее, эти две женщины были не так уж плохи; одна в конечном итоге обожала Гарри, а другая была просто равнодушна ко всем детям. К сожалению, одна из них умерла от инсульта, а вторая, вскоре после этого, ушла на пенсию и жила вместе со своей племянницей где-то в сельской местности.
Учитывая всё более ограниченные средства приюта, для покрытия их отсутствия был нанят только один человек. Старый знакомый миссис Шарп: Том Дженкинс, злобный сварливый старик, который и пальцем не пошевелит, если не для того, чтобы надрать кому-нибудь уши, дать пощечину или грубо обойтись с любым ребенком по таким мелким причинам, как то, что он был слишком шумным.
Мистер Дженкинс и миссис Шарп были неразлучны и часто проводили дни за чашкой джина в кабинете миссис Шарп. Порок матроны с годами усугублялся, как и ее характер. Более того, они оба придерживались схожего мнения, когда дело касалось детей, и с разрешения и поощрения миссис Шарп начали применяться телесные наказания, которые были исполнены злобными руками мистера Дженкинса.
С тех пор Элис часто находила синяки в форме мясистых пальцев на руках и плечах некоторых мальчиков, особенно на Гарри и Томе. Мистер Дженкинс, казалось, испытывал к ним особую ненависть.
Но Элис мало что могла с этим поделать; мистер Дженкинс не применял ремень ни к одному из детей, не бил их и не причинял серьезных травм, таких как переломы костей. Телесные наказания, которые он применял, были разрешены английским законодательством и применялись большинством школ, как государственных, так и частных. По ее мнению, это было жестоко и дико, но немногие думали так же, как она.
— Вот именно, — отрезал Том, все еще сердито глядя на брата, — Так что мы уйдем, когда нам исполнится пятнадцать. В этом возрасте я могу найти работу бухгалтера в магазине. Они не будут возражать против того, что я не совершеннолетний, когда я соглашусь на более низкую заработную плату и когда я докажу, что превосхожу всех по интеллекту... — он выпрямился во весь рост и яростно продолжил: — Как ты думаешь, почему я так усердно учусь? Я уже умею писать, читать и считать лучше любого взрослого, и к тому времени, когда мне исполнится пятнадцать, я узнаю как можно больше о бухгалтерском учете и торговле. Поначалу этого должно быть достаточно. С работой я смогу позволить себе небольшую комнату для нас в каком-нибудь дешевом доме, пока я буду экономить столько, сколько смогу.
Гарри уставился на него, его зеленые глаза были большими и испуганными. Небольшая морщинка прорезала его лоб, когда он тихо прошептал:
— И что я буду делать?
— Готовить, убирать и заниматься домашним хозяйством, — небрежно ответил Том, прежде чем пренебрежительно пожать плечами. — В остальное время ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится.
— Убирать? Готовить? — переспросил Гарри, с неприязнью сморщив нос. Затем он сердито посмотрел на него и недовольно проворчал: — Почему я должен делать все это, а ты работать?
Том усмехнулся и ткнул Гарри пальцем в лоб.
— Потому что я гениален, а ты нет, маленький придурок. А еще ты слишком мелкий, и все еще будешь выглядеть мелким, даже когда тебе будет пятнадцать, — он одарил его широкой самодовольной ухмылкой и добавил: — Держу пари, что когда мне будет пятнадцать, я буду выглядеть на восемнадцать.
Гарри бросил на него злобный взгляд, скрестил руки на маленькой груди и фыркнул, отчего непослушные пряди его челки встали дыбом.
— Хорошо, и что потом?
— Затем, когда я накоплю достаточно денег, по моим подсчетам, это через год или два работы, — торжественно ответил Том, как император, правящий судьбой своих подданных в жизни, — Мы поедем в Америку.
Уставившись на него широко раскрытыми глазами, маленький Гарри выдохнул:
— Америка? — как будто кто-то сказал ему, что он полетит на Луну.
— О, я знаю, что сейчас они переживают трудные времена, — спокойно сказал Том, одарив его высокомерной ухмылкой, — Но, говорят, что это страна возможностей, — затем он раздраженно прищелкнул языком, когда его младший брат все еще выглядел растерянным. — И как только мы окажемся там, — его ухмылка стала шире, когда он продолжил с абсолютной уверенностью в себе. — Я легко заработаю состояние, я это знаю.
Явно нервничая и волнуясь, Гарри теребил край своей рубашки, покусывая нижнюю губу и с тревогой поглядывая на брата.
— Я не уверен, Том...
Том мгновенно прищурился и резко спросил:
— Ты мне доверяешь?
Маленькому Гарри не потребовалось и секунды, чтобы несколько раз кивнуть головой, хотя он все еще выглядел неуверенным в планах своего брата.
Том, казалось, расслабился, и его губы приподнялись, выражение его лица было счастливым и удовлетворенным, когда он сел на койку рядом с братом. Он обнял Гарри за маленькие плечи и тихо пробормотал:
— Вот увидишь. Я заработаю состояние, куплю для нас отличный дом, и у тебя будет вся еда и игрушки, о которых ты только мог мечтать, и мы будем путешествовать.
Он бросил на своего младшего брата понимающую ухмылку, когда глаза Гарри заблестели при этих словах.
— О да, я обещаю, что мы объедем весь мир, и у нас будут все приключения, которые ты захочешь, и мы увидим много интересных мест. И я буду продолжать учиться и зарабатывать больше денег, я буду заботиться о тебе, и нам больше никогда не придется беспокоиться ни о деньгах, ни о еде, ни о чем-то другом.
— Хорошо, — сказал Гарри, сияя широкой радостной улыбкой, как будто простого упоминание о далеких местах и захватывающих опасных приключениях хватало ему, чтобы согласиться на любые авантюры брата.
Увидев двух мальчиков, свернувшихся калачиком на кровати, Элис ушла, чувствуя себя очень встревоженной.
Она не могла позволить мальчикам уйти до того, как им исполнится восемнадцать — возраст, в котором они все равно были бы вынуждены покинуть приют. Одному богу известно, что случилось бы с ними, если бы они ушли, когда не были юридически взрослыми, особенно Гарри, у которого были такие красивые черты лица и который все еще был слишком маленьким для своего возраста.
Она содрогнулась, когда подумала, что злобные мужчины могут сделать с таким мальчиком, как он. Элис знала о жестокости некоторых мужчин и что они могли сделать с таким мальчиком как Гарри, у которого не было взрослых, которые могли защитить его.
В лучшем случае Гарри был бы похищен, чтобы стать одним из многих маленьких мальчиков-трубочистов, которые обычно умирали в молодом возрасте из-за голода, поскольку их "владельцы" оставляли себе все заработанные деньги, редко кормили их и заставляли жить в ужасных условиях. А в худшем его бы каждую ночь продавали для удовольствий богатых мужчин. И Том, возможно, не смог бы предотвратить ничего из этого, как бы он ни старался; он сам все еще был ребенком.
Да, она поговорит с Томом и покажет ему, что есть и другие пути, по которым он может пойти. Мальчик был очень независимым, а также очень подозрительным ко взрослым и любой форме власти, но с таким умом, как у него, он мог легко получить стипендию в хорошем университете.
Действительно, Элис думала, что мальчик легко может оказаться в самом Оксфорде. Возможно, это был не самый прямой путь к гарантированному богатству и успеху, но, по крайней мере, он был относительно безопасным. Америка! Так много всего может пойти не так для мальчиков…
Тем не менее, непосредственными последствиями того дня годичной давности стало то, что Гарри старательно проводил три часа каждый день в своей комнате с Томом, изучая все, чему его брат решил его научить. И на своих уроках с детьми Элис заметила, что Гарри значительно улучшил свои навыки чтения, письма и счета. Для нее было очевидно, что Тому удалось справиться со своим братом гораздо лучше, чем она могла когда-либо надеяться.
Она знала, что Гарри никогда не будет таким блестящим, как Том — в конце концов, Том был вундеркиндом — но ребенок будет хорошо подготовлен, когда придет время мальчикам посещать государственную школу по соседству.
Как и все сироты Святого Иеронима, они будут посещать школу, как только им исполнится двенадцать. Хотя Элис уже решила, что навестит директора школы, чтобы Тому позволили пропустить несколько классов.
Это разделило бы двух братьев, но они все равно были бы вместе в приюте, поэтому она подумала, что так будет лучше, так как она окажет Тому медвежью услугу, если не сделает этого.
Более того, после того, что она услышала той ночью, она уже рассматривала стипендии, на которые Том мог бы подать заявку — она сделает все, что в ее силах, чтобы он учился в хорошей школе и университете, и никакой этой рискованной американской чепухи.
Оторвавшись от своих размышлений, Элис взглянула на детей, которые окружали ее.
Билли Стаббс все еще выглядел угрюмым, потому что ему пришлось оставить своего кролика. Кролик Паффи был домашним животным приюта в течение трех лет, и его очень любили все дети, за исключением Тома, который выглядел раздраженным всякий раз, когда его брат играл с Билли и кроликом. Но все дети обожали его, особенно когда маленький зверек часто пытался сбежать и прыгал по всему приюту, а дети визжали от смеха и хихикали, гоняясь за бедным кроликом.
Вскоре ее взгляд остановился на Томе и Гарри. Младший мальчик сейчас большими тоскующими глазами разглядывал витрину соседней кондитерской.
Внезапно, когда Том бросил на нее тайный, расчетливый взгляд, Элис вздрогнула. Мальчик делал это последние три месяца, и она знала почему. Это была ее собственная вина, ее собственная беспечная рассеянность.
В тот день, когда она вернулась из магазина мистера Хатчинса, она сразу же прочитала брошюры на кухне приюта, пока Кэти была на заднем дворе с детьми. Внезапно Кэти позвала ее, попросив принести из дома йод и несколько бинтов, так как Эрик Уолли поцарапал колени во время игры. Элис поспешно засунула брошюры в газету, спрятав их и намереваясь сжечь, когда вернется.
Увы, после ухода за Эриком, когда она вернулась на кухню, газеты уже не было.
Том не сказал ей об этом ни слова, но она знала, что он нашел и прочитал брошюры, и она знала о неприятностях, которые он мог причинить ей. С тех пор он бросал на нее короткие лукавые взгляды, от которых у нее иногда мурашки пробегали по спине. Как будто он лениво держал косу, которой мог бы обезглавить ее, если бы ему пришла в голову такая прихоть.
Она отвела взгляд от мальчика, убеждая себя, что у Тома должна быть хоть капля уважения к ней, а затем посмотрела на Гарри, который был рядом с братом. Элис пришлось скрыть довольную улыбку, когда очки Гарри сползли на кончик его маленького носа, прежде чем мальчик снова поднял их.
Очки все еще казались такими же огромными на его маленьком лице, как и в тот день, когда она купила их ему три года назад. Они были большими, сделанными для взрослого, а не для ребенка, так как она не могла позволить себе покупать новые оправы каждый год.
Таким образом, очки закрывали верхнюю половину щек Гарри до самых бровей, что делало его еще более очаровательным, чем когда-либо прежде, не только потому, что они были огромными, но и полностью круглыми.
— Я хочу очки, как у смешного человека! — воскликнул тогда Гарри в магазине, на что Элис оставалось лишь ухмыляться.
По соседству с ними жил старик, который работал оператором катушечного проектора в кинотеатре в Лондоне. Он ушел на пенсию, прихватив с собой несколько катушек черно-белых немых фильмов, которые кинотеатру были не нужны, а также сломанный проектор, который он позже починил сам.
Старик с радостью приглашал соседских детей, а также детей из приюта к себе домой пару раз в год, используя свои катушки и проектор с пользой. Чаще всего все они смотрели фильмы Чарльза Чаплина.
Но в тот день, когда они пошли покупать очки, дети из приюта посмотрели фильм, который вышел в кинотеатрах тремя годами ранее, фильм братьев Маркс под названием "Обезьяньи дела". А Гарри смеялся, хихикал и хлопал в ладоши больше всех. "Забавным человеком" был Граучо Маркс.
Тому это не понравилось, но сколько бы он ни говорил своему брату, что выглядит нелепо и глупо, Гарри упрямо отказывался носить какие-либо другие очки, кроме этих. Именно поэтому Элис все еще время от времени посмеивалась, когда смотрела на Гарри в его смешных мужских очках.
Наконец, Элис дважды хлопнула в ладоши, заставив всех с нетерпением глядящих на нее детей немедленно обступить ее.
— У вас есть пятнадцать минут свободного времени, чтобы посетить магазины, которые вам нравятся, — она подняла палец и одарила их своим лучшим строгим взглядом, — Помните, вы не можете перейти улицу или выйти за пределы этого квартала. А теперь идите развлекайтесь и будьте вежливыми.
Дети радостно захлопали, заработав несколько взглядов от прохожих, не все взгляды были дружелюбными или сочувствующими. А в следующую секунду они уже убегали прочь, заходя в свои любимые магазины.
Элис могла дать им только по паре пенни каждому из своих собственных заработков, так что они мало что могли купить, кроме одной-двух конфет, но большинство из них просто довольствовались любуясь игрушками или, в случае девочек, платьями и лентами для волос.
***
Гарри мгновенно схватил своего брата за руку и потащил его к кондитерскому магазину, на который он ранее засматривался, прежде чем дал Тому хоть какой-то шанс пожаловаться.
Когда они подошли к витрине, Гарри почувствовал, как у него потекли слюнки, когда он уставился на все замечательные торты, конфеты, печенье и груды шоколадных конфет всех сортов с кусочками миндаля, клубники, вишни и других кондитерских изделий, среди разноцветных маленьких коробочек, лент, кружев и подобных украшений.
— Ты такой обжора, — презрительно сказал Том рядом с ним.
Гарри оторвал взгляд от прекрасного зрелища и бросил на него быстрый взгляд. Совершенно сбитый с толку, он склонил голову набок.
— Что?
— Ты слишком много ешь, — объяснил Том, едва сдерживая раздражение и уже делая мысленную пометку начать заставлять Гарри читать словарь от начала до конца. Объем словарного запаса его младшего брата все еще оставлял желать лучшего.
Гарри моргнул, удивляясь, что в этом может быть плохого. Большую часть времени он был так голоден, что, по его мнению, не могло быть такого понятия, как слишком много еды. И он редко чувствовал себя сытым тем, что им давали в приюте.
— Растолстеешь и перестанешь всем нравиться.
Маленькие брови Гарри нахмурились, когда он посмотрел на себя сверху вниз. Он не видел ничего, кроме своей слишком большой рубашки, которая низко свисала на одно из его маленьких плеч, обнажая, и штанов, которые ему пришлось подвязать веревкой. Он ткнул пальцем в свой впалый живот, а затем фыркнул, бросив на брата сердитый взгляд.
— Я не толстый. Кроме того, я... — к его разочарованию, его желудок решил громко заурчать, и он почувствовал, как кончики его ушей порозовели, когда Том бросил на него насмешливый взгляд.
Но потом он решил, что это на самом деле доказывает его точку зрения, и его глаза расширились, когда он умоляюще посмотрел на своего брата, сказав с легким хныканьем:
— Я голоден, Том.
Том посмотрел на него с прищуром, скрестив руки на груди, холодно и не заинтересованно посмотрев на него.
— Какое это имеет отношение ко мне?
Гарри пошаркал ботинками по земле, поглядывая на маленькие белые карточки вокруг ассортимента конфет, на которых был список цен, а затем взглянул на Тома и обратно, когда он раскрыл ладонь, чтобы сосчитать несколько пенни, которые у него там были.
— У меня недостаточно денег, чтобы что-нибудь купить, — начал он тихим, умоляющим голосом, бросив на брата еще один жалобный взгляд. — Но если ты одолжишь мне немного своих денег...
Том издал громкий пренебрежительный смешок, глядя на него сверху вниз, как будто он имел дело с идиотом с поврежденным мозгом.
— Ты не в своем уме, если думаешь, что я дам тебе свои карманные деньги, чтобы ты мог запихивать конфеты себе в глотку...
— Я просто хочу плитку шоколада, — тихо сказал Гарри, изо всех сил стараясь выглядеть совершенно несчастным и подавленным, — Я никогда не пробовал шоколад...
— Я тоже не...
— Я слышал что он очень, очень вкусный, — быстро продолжил Гарри, его зеленые глаза расширились от надежды и беспомощной потребности — он обнаружил, что его брату иногда нравилось, когда он так смотрел на него, как будто Том был единственным человеком во всем мире, который мог ему что-то дать, и ему больше не к кому было обратиться за помощью, кроме как к нему. Он заставил свои глаза стать еще больше с той же целью, когда добавил тихим, печальным голосом: — И я просто хочу попробовать это один раз. Только один раз, Том. Я поделюсь с тобой половиной...
— Я не заинтересован в дегустации шоколада, — язвительно усмехнулся Том, бросив на него подозрительный, прищуренный взгляд, — Кроме того, шоколадные батончики — это роскошь, они дорогие. Мне пришлось бы отдать тебе все свои деньги на это...
— Но я верну их в следующий раз, когда Элис даст нам немного! — сказал Гарри, раскачиваясь на дырявых каблуках своих стоптанных ботинок и дергая за край рубашки своего брата. — Пожалуйста, Том, пожалуйста...
Том стиснул челюсти, явно собираясь произнести еще один отказ, но затем выражение его лица изменилось, когда он окинул Гарри расчетливым и оценивающим взглядом.
Его темно-синий пристальный взгляд скользнул от носков маленьких рваных ботинок его брата вверх по тощим ногам и серым брюкам до колен к маленьким бедрам, талии и груди, проходя по обнаженному костлявому левому плечу, к тонкой шее, а затем к лицу с тонкой линией подбородка, пухлыми розовым губам, маленькому носику пуговкой, нежным щекам, густым черным ресницами, обрамляющим большие изумрудные глаза, и этим нелепым круглым очкам, до кончиков растрепанных волос — даже последнее заставляло многих взрослых нежно улыбаться.
И вся эта картина всегда вызывала восхищенные вздохи и тихое, нежное воркование проходящих мимо незнакомцев, заставляя их выглядеть так, как будто они были очарованы какой-то лесной феей, если такие вообще существовали. К счастью, его брата вполне хватало чтобы заменить этих самых фей.
Уголки губ Тома изогнулись в широкой ухмылке, его глаза мрачно заблестели.
— Если я окажу тебе услугу, купив плитку шоколада, то ты должен будешь оказать мне услугу в ответ.
Гарри сразу же насторожился, выпрямив спину и пронзив брата подозрительным взглядом. Ничто не предвещало ничего хорошего, когда у его брата был такой взгляд.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал, — холодно сказал Том, бросив на него высокомерный взгляд, — Таковы мои условия. Ты согласен?
Гарри бросил на него еще один взгляд, прикусил нижнюю губу, а затем снова посмотрел на него. Он знал, что пожалеет об этом, но он был так голоден, и ему так хотелось попробовать шоколад. Эрик однажды попробовал шоколад и не переставал тявкать по этому поводу, и ему действительно хотелось знать, так ли он хорош, как хвастался его друг.
— Хорошо, — проворчал он наконец, бросив на брата злобный взгляд, прежде чем протянуть открытую руку, — Давай мне свои пенни.
— О нет, они тебе не понадобятся, — высокомерно протянул Том, выглядя слишком довольным собой, с хитрым выражением на лице, которое Гарри совсем не понравилось. Том протянул свою руку и повелительно добавил, — Давай сюда свои очки.
— Зачем? — испуганно воскликнул Гарри, его глаза расширились, когда он инстинктивно схватился за края очков своими маленькими ручками.
Они были его самым ценным сокровищем, и он очень заботился о них, так как знал, что Элис не может позволить себе купить ему новые; он всегда снимал их и клал в безопасное место, прежде чем поиграть с другими детьми приюта.
— Ты хочешь шоколадку или нет? — нетерпеливо выпалил Том, выражение его лица становилось все более сердитым.
— Если ты их сломаешь, я заставлю тебя пожалеть, — мрачно пообещал Гарри, продолжая смотреть на брата, пока снимал очки и передовая их в руки Тома.
— У тебя больше шансов сломать их, чем у меня, маленький придурок, — с усмешкой выпалил Том, засовывая очки в передний карман брюк. Затем он бесцеремонно подтолкнул своего брата вперед к двери магазина. — Иди, у нас осталось не так много времени, и тебе все равно придется отплатить за услугу после этого.
Без очков Гарри все еще мог видеть предметы; они были размытыми, но это было не так уж плохо, и если он очень сильно щурился, он мог даже читать слова. Так что не составило никакого труда рывком открыть дверь и войти внутрь. И вскоре он перестал задаваться вопросом и беспокоиться о том, что задумал его брат, когда его взгляд прошелся по всем полкам, заставленным коробками со всевозможными сладостями и кондитерскими изделиями. Это был рай, даже звон дверного звонка звучал для его ушей как ангельские переливы.
Он едва обратил внимание на пожилую женщину, стоявшую за прилавком, которая просто бросила на них рассеянный, беглый взгляд, продолжая складывать несколько банок с печеньем на полки позади себя, очевидно, посчитав их безвредными и просто маленькими мальчиками, желающими купить пару конфет.
Тем временем Гарри был совершенно очарован всем, что было видно, до такой степени, что был застигнут врасплох и не смог вовремя отреагировать. Совершенно неожиданно для него из-за спины вылетела нога, зацепившись о его собственную, и с криком удивления и тревоги Гарри рухнул вперед, размахивая своими маленькими ручками.
Он сильно ударился об пол и проскользил вперед на несколько футов; его задница оттопырилась, колени ободрались, локти ныли под тяжестью тела, челюсть пульсировала, а язык ужасно болел — его зубы прикусили от удара.
— О Боже, братишка! — воскликнул Том, выглядя встревоженным и ужасно обеспокоенным, когда он бросился к Гарри, — Ты в порядке? Не поранился?
Продавщица к тому времени быстро обернулась, ахнув, когда увидела маленького худенького ребёнка, распростертого на полу и, очевидно, брата мальчика, в панике. Женщина мгновенно обошла прилавок, чтобы добраться до них, и обеспокоенно пробормотала, пристально глядя на Гарри, — О боже, о боже, бедный ребенок...
Том присел на корточки рядом с Гарри, повернувшись спиной к женщине, и подложил руку под живот брата. Он ущипнул кожу там и сильно скрутил, прошипев Гарри на ухо: — Плачь, идиот.
Гарри не нуждался ни в каком поощрении; все болело, и его брат продолжал щипаться, и живот, казалось, горел, его глаза уже слезились, и слезы вскоре начали катиться по его щекам.
Его голова кружилась; он взглянул на Тома с крайне преданным и обиженным выражением в глазах, но он едва мог говорить, его язык казался распухшим и толстым. Брат снова с силой скрутил кожу у него на животе, и Гарри ахнул и всхлипнул, желая только одного — пнуть своего мучителя, но он не мог пошевелиться, так сильно болели колени.
— Мне так жаль, мэм, — пробормотал Том, игнорируя любые взгляды, которые бросал на него брат, когда владелица магазина встала на колени рядом с ними, выглядя взволнованной. — Он такой неуклюжий, он никогда не смотрит, куда идет, постоянно спотыкается и...
— О нет, нет, пол, наверное, был скользким, — сказала женщина, очень осторожно перевернув Гарри лицом вверх, ее глаза расширились, когда она увидела прекрасные изумрудные глаза, наполненные слезами, красивое лицо мальчика, искаженное болью, когда с надутых губ сорвались тихие рыдания. При одном только виде этого у нее защемило сердце, — О, бедный мальчик, тетушка Роза тебе поможет, потерпи немного...
Она начала тихонько напевать, вытаскивая из передника носовой платок и вытирая им маленькое личико Гарри. — У тебя где-нибудь болит, дитя? Просто кивни или покачай головой, если сможешь... — пока женщина суетилась и продолжала бессвязно болтать и ухаживать за Гарри, полностью сосредоточившись на нем, Том встал и попятился к полкам, спрятав одну руку за спину, в то время как другая сжималась и разжималась, как будто с опаской, его лицо выражало озабоченность и беспомощность, как будто он ничего не мог поделать, кроме как наблюдать, как женщина заботится о его младшем брате, а сам надеялся на лучшее.
Прошло несколько минут, Гарри просто отвечал на нежную заботу женщины так хорошо, как только мог, чувствуя, как боль постепенно исчезает, в то время как слезы утихли, а голова начала проясняться.
Женщина помогла ему встать, все еще выглядя ужасно обеспокоенной, и Гарри, наконец, заговорил, его прокусанный, тяжелый язык заставлял его запинаться со словами.
— Я ф плядке, плавда, ф пладке.
Продавщица нежно погладила его по голове и тихо спросила.
— Что ты хотел купить, дорогое дитя?
— О, ничего, мэм, — вмешался Том, его тон был милым и вежливым, подойдя к ним и бросив на Гарри очень обеспокоенный взгляд, он обнял его за плечи, будто защищая. Гарри дернулся, но оставался тихим и неподвижным. — Мы только хотели посмотреть, — он смущенно опустил голову и пробормотал: — Видите ли, у нас нет денег. Мы из приюта. Простите нас за...
— Сиротский приют! — воскликнула женщина, прижимая руку к своей пышной груди и глядя на них с жалостью, но в то же время с теплым выражением на лице, — Ах вы, бедные мальчики... И нечего прощать, совсем нечего!
Она мгновенно развернулась и направилась к своей стороне прилавка, гремя банками и коробками, пока не закрепила два маленьких бумажных рожка с несколькими конфетами в каждом, передав их Тому с нежной улыбкой на лице, — Вот, для тебя и твоего брата.
Том расширил свои темно-синие глаза, держа рожки, с благоговением смотря на них, и прошептал: — Спасибо большое, за это и за то что помогли брату...
— Тише, тише, ничего такого! — махнула рукой владелица магазина, нежно посмотрев на Гарри. — Заходите еще в магазин, если будете рядом.
— Конечно, мэм! — широко улыбнулся ей Том, — Ещё раз спасибо!
Женщина выглядела совершенно очарованной ими, восхищенной и довольной, наблюдая, как двое мальчиков покидают ее магазин; такие вежливые и захватывающе красивые мальчики, такие милые — и при всем этом были сиротами. Если бы не их одежда, кто бы мог подумать, учитывая их манеры и привлекательность.
Том убрал руку с плеч Гарри в ту же секунду, как они вышли из магазина, и больше не могли быть замечены владелицей магазина, вытаскивая очки своего брата из кармана и рассеянно предлагая их обратно, не удостоив брата взглядом, рассматривая проходящих мимо людей.
Очки были быстро отобраны у него из рук, и Том прищелкнул языком, когда увидел, что многие дети уже вернулись к Элис.
— У нас не осталось времени. Тебе придется вернуть мне долг в следующем месяце...
Внезапно его с силой дернула маленькая рука, сжимающая его рубашку, и, прежде чем он смог собраться с мыслями, его агрессивно затащили в маленький переулок. Его брови взлетели вверх, когда он уставился на своего младшего брата, которого трясло от ярости, его изумрудные глаза сверкали, а зубы скрипели. Том быстро придал своему лицу беззаботное выражение и приподнял бровь, глядя на него.
— Ты придурок! — яростно выплюнул Гарри, прижимая Тома к стене с той тщедушной силой, на которую был способен, — Я мог что-нибудь себе сломать!
Том зарычал, когда его спина ударилась о стену, и он сделал уверенный шаг вперед, но затем его толкнули снова и снова, каждый раз, когда он пытался отойти от стены. К четвертому разу, когда летящий маленький кулак приблизился к его лицу, сопровождая толчок, он оттолкнул своего младшего брата в ответ, сердито огрызнувшись, его глаза сузились.
— Ты действительно хочешь подраться со мной? Тебе будет гораздо больнее, чем было до этого, это я тебе обещаю.
Гарри отступил на шаг назад, все еще сердито глядя на него с ненавистью в глазах, и Том выпрямился во весь рост и хладнокровно добавил:
— Кроме того, ты не сломал ни одной кости, когда я заставил тебя споткнуться. На тебе все равно все быстро заживает. Твоя болтовня становится утомительной, младший брат, — прервал Том скучающим тоном, прежде чем он широко ухмыльнулся и помахал двумя бумажными рожками перед его носом, — Вот, твоя награда, сопляк.
Кипя от злости, Гарри протянул руки и вырвал рожки из рук своего брата, быстро распутал бумаги и сунул четыре конфеты в карман, мрачно ворча: — Конфеты — это не то, чего я хотел...
— И это, — самодовольно перебил Том, вытаскивая из кармана брюк большую плитку шоколада.
Глаза Гарри расширились, и он замер, жадно уставившись на плитку.
— Ты украл это… С полок? В то время как...
— В то время, как "Роза", — язвительно сказал Том, кривя губы от отвращения, — Ухаживала за тобой, как взволнованная наседка, — он бросил на него высокомерную ухмылку и насмешливо помахал шоколадкой в воздухе, намного выше досягаемости своего младшего брата. — Ты хочешь ее? Хочешь?
Молниеносно Гарри подпрыгнул в воздух и мгновенно схватил плитку шоколада, слегка подтолкнув своего брата — просто потому, что он все еще был очень раздражен — а затем жадно срывал обертку.
Он разломил батончик пополам и очень быстро запихнул самый большой кусок в свой рот, на случай, если брат решит отобрать у него шоколад. Затем его глаза закрылись, когда он смаковал взрыв приторной сладости, который взорвался в его небе, испустив радостный вздох — все было, как и сказал Эрик, даже намного лучше. "Я умер и попал на небеса," — радостно подумал Гарри.
Он медленно открыл глаза и с благоговением посмотрел на оставшуюся половину, осторожно разломив ее на более мелкие кусочки, вскоре сунув один из маленьких квадратиков в рот, обводя его языком. Как только проглотил, то нахмурился, переводя взгляд с шоколадных квадратиков на липкой ладони на своего брата и обратно.
Наконец, он бросил на него суровый, обвиняющий взгляд и пропищал:
— Ты украл. Ты не должен был этого делать, это неправильно. Элис так говорит...
— Да когда ж ты перестанешь, как попугай, повторять за этой глупой женщиной, — едко выпалил Том, сердито прищурив на него темно-синие глаза. — И начнешь думать самостоятельно?
— Я думаю сам! — огрызнулся Гарри, расправляя свои маленькие плечи и сердито смотря на него, — А еще я знаю, что воровство — противозаконно, вот!
— Ты действительно думаешь, что меня это волнует? — презрительно усмехнулся Том, глядя на брата сверху вниз. — Я не настолько глуп, чтобы попасться. Меня не волнуют законы, правила поведения Элис или кого-либо еще, понятно?
Гарри бросил на него сердитый взгляд. Он понимал, но не соглашался. Тем не менее, у него на уме были более важные дела, а именно — удовлетворить своего внутреннего сладкоежку. С широкой зубастой улыбкой он проглотил оставшуюся пару маленьких шоколадных квадратиков, высунув розовый язычок, чтобы слизнуть следы, оставшиеся на губах.
— Ты такой маленький лицемер, — прошипел Том, наблюдая с отвращением за тем, что делал его младший брат. — Ты без зазрения совести лопаешь стащенный шоколад и пропагандируешь мне о неправильности воровства...
— Ты украл его, а не я, — разумно заметил Гарри, начиная слизывать пятна шоколада, оставшиеся на его липкой ладони и пальцах, очень похоже на маленького котенка, который удовлетворенно облизывает свои лапы, мурлыкая от удовольствия.
Том усмехнулся, но прежде чем он смог продолжить говорить что-нибудь неприятное, Гарри убрал руку ото рта и серьезно нахмурился, произнося нараспев: — И я знаю, что ты украл другие вещи. Губная гармошка Эрика, йо-йо Билли, наперсток Элис...
Он замолчал, вспомнив тот день, когда обнаружил "шкатулку с сокровищами" своего брата. Неделю назад он зашел в их комнату и увидел Тома, сидящего со скрещенными ногами на своей койке, с картонной коробкой на коленях, пока его пальцы ласкали то, что было внутри, с выражением радости и самодовольства на лице. В тот момент, когда Том заметил присутствие Гарри, мальчик быстро закрыл коробку, перекатившись на койке спиной к Гарри, натягивая простынь на себя и пряча коробку.
Естественно, после этого маленький Гарри использовал все свободное время, в течение которого он был один в комнате, на поиски таинственной шкатулки. В конце концов он нашел его в глубине их гардероба, в углу под грудами спрятанных газет, которые были изуродованы ножницами, очевидно, из них вырезали статьи — но они его не интересовали.
Гарри, не теряя времени, открыл коробку и был ошарашен тем, что обнаружил внутри; в основном, подарки, которые другие дети получили на некоторые из своих дней рождения в тот или иной год, и которые быстро исчезали, но никто в приюте не имел ни малейшего представления о том, кто был виновником преступлений. Хотя Кэти время от времени бросала на Тома подозрительные мрачные взгляды, Гарри видел это.
Но он все еще не понимал, почему Том это сделал. Его брат никак не мог интересоваться или ценить что-либо из того, что он украл. И Гарри не нравилось, что его брат воровал; все дети плакали, когда пропадали их вещи, и Гарри не нравилось видеть, как плачут его друзья. И особенно он не обрадовался, когда увидел в коробке наперсток Элис.
— Ты посмел... — прорычал Том, выражение его лица зловеще потемнело от нарастающей ярости, когда он сделал угрожающий шаг к нему, — ...ты рылся в моих вещах?
— У нас один и тот же гардероб, и твоя картонная коробка была там, — огрызнулся Гарри, расправляя плечи, выражение его лица было совершенно нераскаявшимся. — Это не моя вина, если ты оставил ее валяться где попало. Мне было любопытно, поэтому я заглянул внутрь.
— Это не твое дело, — выплюнул Том, глядя на него сверху вниз, его спина и плечи напряглись.
Гарри склонил голову набок, озадаченно глядя на него и нахмурив брови. Действительно, было много случаев, когда он вообще не понимал своего брата.
— И ты крадешь газеты Элис...
Том быстро прервал его, презрительно усмехнувшись.
— Она думает, что она такая умная. Она нарочно оставляет их, болван ты этакий, — он навис над своим младшим братом, пронзая его глазами, сузившимися до щелочек, и прошипел низким, угрожающим тоном. — Тебе лучше не думать о том, чтобы рассказать кому-нибудь о моей коробке...
— Я и не собирался! — с негодованием пропищал Гарри, чувствуя себя глубоко оскорбленным, когда выпрямился во весь свой полный, но все еще невысокий рост. А потом он просто добавил, как будто это было само собой разумеющимся: — Кроме того, ты мой брат.
На мгновение озадаченный, Том уставился на него; очевидно, чувства Гарри о безоговорочной и непоколебимой преданности брату были для него чем-то неожиданным и чуждым. Затем его губы медленно изогнулись в широкой ухмылке, а темно-синие глаза заблестели от удовольствия.
Однако все положительные чувства, которые он испытывал к Гарри в тот самый момент, вскоре исчезли, когда его младший брат снова начал говорить.
— Я хочу, чтобы ты вернул их, — сказал Гарри с упрямым выражением лица, его маленькая челюсть сжалась. Он задумчиво прикусил нижнюю губу и добавил: — Ты можешь оставить их под старым диваном в игровой комнате. Это может выглядеть так, как будто Паффи крал их, чтобы свить гнездо или что-то в этом роде, — затем он бросил на своего брата неуверенный взгляд. — Кролики так делают, не так ли?
— Я их не верну, — злобно прорычал Том, — Теперь они мои...
— Ты ими даже не пользуешься, просто пялишься на них! — обвиняюще выпалил Гарри, — И это неправильно. Элис было так грустно, когда она "потеряла" свой наперсток, ты знаешь? Он сделан из серебра и стоит дорого, — он бросил на своего брата сердитый взгляд. — Принадлежал ее матери, одна из немногих вещей, которые у Элис остались от нее.
Том громко усмехнулся, бросив на него скучающий взгляд, и холодно сказал:
— Я выгляжу так, будто мне не все равно?
Гарри метнул в него яростный взгляд, прежде чем быстро сообразил, а затем одарил брата мерзкой ухмылкой.
— Хорошо, тогда посмотрим, отплачу ли я тебе тем же "одолжением", как ты это назвал. В конце концов, я уже съел свой шоколад.
И с этими словами он развернулся на каблуках с твердым намерением покинуть переулок и вернуться на улицу, чтобы присоединиться к Элис и другим детям.
Мгновенно чья-то рука опустилась на его маленькое плечо, сильно сжав, и он развернулся, чтобы встреться с разъяренным Томом.
— У нас была сделка, ты, малявка, так что ты должен выполнить свою часть...
— Кто сказал? — прощебетал Гарри, зубасто ухмыляясь.
— Я! — прорычал Том, его гнев усилился, когда Гарри бросил на него совершенно равнодушный взгляд. Он заставил себя обуздать свой гнев, а затем высокомерно ухмыльнулся ему и многозначительно уточнил: — И, конечно же, Элис говорит, что сделки нельзя нарушать, верно? Это вопрос чести или что-то в этом роде...
— Говорит, — перебил его Гарри, его мстительная ухмылка расширилась. — Но я должен "думать сам", не так ли? И я думаю... — он сделал вид, что задумчиво напевает, постукивая пальцем по подбородку. Затем он бросил на своего брата сердитый взгляд. — Что ты должен сделать то, что я сказал!
Пальцы Тома впились в плечи Гарри, заставив маленького мальчика поморщиться, хотя он уже потирал свой шрам, который начал болезненно пульсировать.
— Я верну наперсток, — процедил Том сквозь зубы, как будто ему пришлось приложить невообразимое усилие, чтобы выдавить эти слова сквозь зубы.
Чувствуя себя вполне бодрым и довольным собой, Гарри просиял и нетерпеливо сказал:
— И другие вещи тоже...
— Только наперсток — либо так, либо вообще ничего, — резко выплюнул Том, сжимая челюсть от ярости и досады.
Мятежное выражение на мгновение промелькнуло на маленьком лице Гарри, прежде чем он сдулся и проворчал:
— Хорошо, — он бросил на своего брата взгляд, полный опасений, и добавил: — Что я должен сделать, чтобы отплатить тебе?
Том убрал руки с плеч младшего брата и самодовольно ухмыльнулся ему, мягко говоря:
— Это сработало довольно хорошо, не так ли? Ты "споткнулся" и упал на пол, отвлекая от меня внимание, пока я стащил плитку шоколада, — его улыбка стала шире, а темно-синие глаза заблестели. — Я хочу, чтобы в следующий раз мы сделали то же самое, только в книжном магазине. Я не поставлю тебе подножку, ты можешь просто наткнуться на какую-нибудь полку или что-то в этом роде — я не хочу, чтобы ты потом ныл мне о том, как я "причинил тебе боль".
Он бросил на Гарри презрительный взгляд, прежде чем продолжил, его голос теперь стал нетерпеливым и взволнованным:
— Я смогу засунуть книгу за спину, под пояс брюк, если она достаточно маленькая. И мы можем делать это по очереди. Один месяц ты решаешь, что и в каком магазине хочешь, в следующий раз — я, и так далее. Элис достаточно часто водит нас в разные районы, чтобы нас не поймали и никто ничего не заподозрил.
Гарри уставился на него широко раскрытыми глазами, прежде чем тяжело сглотнуть, обретая голос, когда прошептал, все еще потрясенный:
— Ты снова говоришь о воровстве. Воровать каждый раз, когда Элис выводит нас погулять... — он отчаянно замотал головой, — Я не буду воровать, Том!
— Ах, но как ты заметил ранее, — вмешался в его тираду Том, одарив его высокомерным взглядом, — Ты не будешь воровать, это сделаю я.
Нахмурив брови, Гарри бросил на него недоверчивый взгляд.
— Но я все равно буду тебе помогать... Буду соб.. сабщ..
— Сообщником, — нетерпеливо поправил его Том, — Да, ты будешь помогать, — затем он пронзил своего младшего брата яростным прищуренным взглядом и выплюнул: — Ты не можешь отказаться. У тебя не было никаких угрызений совести, когда ты ел свой шоколад, так что теперь ты не можешь отказаться. Это одно и то же.
— Я не знаю... — неуверенно пробормотал Гарри, замолчав, переминаясь с ноги на ногу и раздражающе перебирая край своей рубашки. Он прикусил губу и с тревогой посмотрел на брата. — Что, если нас поймают, или лавочнику будет все равно, что я упал...
— Им не будет все равно из-за того, как ты выглядишь, из-за твоего лица или глаз, — резко бросил Том, раздраженно смотря на него. — Ты... — его губы скривились от отвращения, — Хорошенький. И когда твои глаза полны слез, они заставляют сердца этих гадких взрослых биться быстрее, им жалко тебя. Понял?
Гарри уставился на него. И очень медленно его пухлые губы изогнулись, пока он не оскалился во все зубы.
— Я знаю.
На мгновение ошарашенный, Том уставился на него в ответ. Затем его глаза опасно сузились, пронзая мальчика, словно желая мучительно препарировать, чтобы увидеть его внутренности и все мысли. Совершенно невозмутимый, Гарри лишь хитро ухмыльнулся еще шире. Действительно, что думал его брат? Он не был таким уж тупым. За эти годы он видел, как взрослые реагировали на него; нужно было быть слепым и глупым, чтобы не заметить.
И он многому научился, находясь рядом с Томом; например, как Том стал таким вежливым по отношению к Элис, когда она решилась давать ему частные уроки, и как он мило разговаривал с незнакомцами, чтобы получить то, что он хотел, как несколько минут назад с владелицей магазина; Том в такие моменты казался таким милым и невинным...
Что ж, маленький Гарри пришел к пониманию, что то, что делал его брат, было актерством, и что он таким образом манипулировал людьми. И поэтому он знал, что его собственным оружием была его так называемая очаровательная внешность и, в частности, его глаза.
Он не часто использовал эту тактику, только иногда, и это всегда срабатывало, особенно если он плакал и выглядел беспомощным и уязвимым. Это работало даже на Томе, и, казалось, брат никогда не осознавал, когда Гарри использовал на нем это намеренно.
Гарри внутренне дьявольски ухмыльнулся от этой мысли.
— Так ты знал... — пробормотал Том, замолкая, все еще пронзая его взглядом. Затем он громко рассмеялся. — Ах ты маленький бесенок.
— Но это не значит, что я хочу это делать, — мгновенно огрызнулся Гарри, скрестив руки на груди, а затем фыркнул. — И почему я должен быть тем, кто падает? Это больно. Мы должны по очереди...
— Это не сработает, если я упаду, — прошипел Том, выглядя таким же упрямым, как и его младший брат, — Я не "милый", — говорил он это с очевидной гордостью, — Только ты такой. Так что ты должен быть тем, кто падает.
Гарри сморщил нос, совсем не довольный, прежде чем пробормотать.
— Хорошо, я подумаю об этом.
— Нет, — Том прищурил глаза, — Ты должен согласиться прямо сейчас и...
— ГАРРИ? ТОМ? — в этот момент до них донеслись панические крики Элис. Женщина, очевидно, уже искала их некоторое время.
Гарри одарил брата зубастой ухмылкой и выбежал из переулка веселой рысцой.
Его брат вскоре последовал за ним с мрачно-раздосадованным выражением лица, но это было просто прекрасно — Гарри хотел, чтобы Том некоторое время кипел и злился, так как сегодня он был очень грубым с ним.
В конце концов маленький Гарри уступил неумолимой настойчивости Тома, уговорам и угрозам. И братья Риддл вскоре довели свой номер до совершенства. В течение следующих четырех лет владельцы и владелицы магазинов по всему Лондону были озадачены, когда обнаруживали, что один или два товара пропадали. Они размышляли о плохом менеджменте, вороватых клиентах или даже продавцах, воровавших на своих рабочих местах.
Но они никогда не думали о двух мальчиках-сиротах, которые посетили их магазин, и вспоминали лишь прекрасные полные слез изумрудные глаза среди красивых черт, которые завораживали и захватывали их сердца, и темно-синие глаза на элегантно красивом лице, которые заставляли их испускать трепетный вздох.
***
В ту ночь, когда Том перечитывал свою коллекцию газетных вырезок о Германии и нацистской идеологии, когда он размышлял о событиях в мире, когда он мрачно ухмылялся, глядя на коммунистические брошюры Элис, и когда он смотрел на своего младшего брата, который спал, свернувшись калачиком рядом с ним, он пришел ко многим выводам и принял несколько решений.
Большинство из них были основаны на том, что он знал о своем младшем брате, который оказался таким же особенным, как и он сам. Действительно, три года назад, через пару месяцев после того, как Том причинил боль Деннису, особые способности Гарри проявились. Мальчику было тогда пять лет.
Размышляя об этом и о том, что, как он понимал, ждет Англию и Европу в ближайшем будущем, Том чувствовал себя слишком беспокойным и взволнованным, чтобы спать. И он решил прогуляться по коридорам детского дома. Это помогло бы ему очистить разум, прежде чем снова попытаться отдохнуть.
В ту ночь во время его блужданий по приюту то, что он подслушал, потрясло его до глубины души, и последствия этого растянулись на многие годы.
