Love is

      Эндрю никогда не считал себя параноиком или каким-нибудь арбузером, которому нужно отчитываться о каждом шаге. В большинстве случаев ему вообще было похуй, кто и что делает, где он это делает и зачем. Хотите верьте, хотите нет, но Миньярду хватало проблем. Трупы, знаете ли, сами себя не вскроют.       Быть патологоанатомом, наверное, лучший выбор Эндрю. Он воплощал работу мечты. Во-первых, можно резать и делать с внутренностями почти все, что тебе заблагорассудится, во-вторых, тишина. Трупики молчали, никто не ебал Эндрю мозг, кроме начальства и полиции, но одного взгляда хватало, чтобы отправить их в пешее эротическое. В-третьих, прохлада. Блять, Эндрю ненавидел жару, холод может поддерживать в нем жизнь, а вот высокая температура — нет. Не то, чтобы Миньярд стремился к жизни, он и патологоанатомом-то пошёл работать, потому что ему нравилось видеть смерть в истинном обличии. Ну, ещё было весело выходить из тёмного угла и пугать до усрачки Кевина, когда этот придурок-полицейский приходил за очередными анализами, поделиться своими теориями и выслушать отчёт о вскрытии.       О, был ещё один плюс. Его брат-близнец Аарон, выглядевший точь-в-точь как он, за исключением, может быть, взгляда, тоже имел дело с медициной. Правда, он был хирургом. Пытался спасать жизни, в то время как Эндрю провожал их в последний путь. Смотря на брата, он думал, что сделал правильный выбор. Иногда Аарона настолько крыло после того, как тот не смог спасти чью-то жизнь, что они всю ночь выпивали виски из запасов Эндрю. Он ненавидел такие ночи, потому что тогда его вечно невозмутимый, строгий, порой грубый и жесткий близнец плакал на его плече, поливая слезами футболку. Это были плохие дни.       В хорошие они почти не пересекались. Здорово, если вообще успевали вместе пообедать. Было весело появляться вдвоём, потому что тогда интерны Аарона не знали, к кому из братьев обращаться. Эндрю нравилось устраивать из этого шоу, если у него появлялось настроение повеселиться. Он с умным видом выслушивал их предположения диагнозов, рассматривал истории болезней, а потом невозмутимо говорил: «Ты можешь выбрать любой диагноз. В причине смерти я укажу именно его», — и уходил, оставляя побледневшего интерна и еле сдерживающего смех Аарона. На самом деле, Эндрю разбирался во многих болезнях, он мог быть практикующим хирургом, благодаря эйдетической памяти и умению красиво шить крестиком (иногда баловался с трупиками, но никто ещё не жаловался).       Но эта история совсем не о том, как Эндрю издевался над интернами, полицейскими и, иногда, пациентами.       Несмотря на свой обособленный образ жизни, поганый, саркастичный и местами тяжелый характер, (он просто скорпион) у Миньярда был человек, который воплощал в себе все, что так ненавидел Эндрю. Нил Джостен.       У него были эти оранжевые волосы, которые горели пламенем, выделяясь в толпе. Эндрю бесило то, как люди оборачивались на них. Он не любил внимание. (Опустим момент, что это может быть маленькая ревность. Эндрю ни за что в жизни не признаётся ни в чём подобном. И после смерти тоже). Нил был вегетарианцем, потому что любил животных и отказывался их есть. Эндрю скептически смотрел на его салат, зубами вгрызаясь в сочный стейк. Черта с два он откажется от мяса. Нил мёрз даже в двадцать градусов, закутываясь в толстовку Миньярда. Эндрю ворчал, но внутри каждый раз все переворачивалось, когда он видел на парне свою одежду. Нил улыбался. Постоянно. Иногда это были просто умиротворенные улыбки, иногда полные веселья, иногда он ухмылялся, иногда скалился, иногда растягивал губы, фальшиво широко улыбаясь. Эндрю одновременно ненавидел и обожал последнее. Это всегда означало, что кого-то опустят с небес на землю, закатают в асфальт и сверху проедутся на грузовике. Это всегда было интересно и захватывающе! Вы не можете осуждать Эндрю! Но он так же ненавидел это, потому что такая фальшивая улыбка значила, что Нила довели. Эндрю не нравилось, когда кто-то капал на нервы его парню, кроме него самого. В конце концов, они всегда могли оказаться на его столе. Иногда даже раньше, чем сулила судьба.       Было ещё кое-что, что нужно знать о Джостене. Нил был из тех людей, которые помогали бездомным, сиротам и просто нуждающимся. Он спасал природу, состоял во множестве сообществ по защите прав животных, участвовал в различных митингах, пикетах и акциях по спасению всего живого на планете. Альтруист хренов, как сказал бы Эндрю. И каждый такой грёбаный раз Миньярду приходилось выяснять, где находится его парень. Ведь этому идиоту ничего не стояло сесть на самолёт и свалить в другой город, написав: «Дрю, прости, но в … акция по спасению северных оленей». Сам ты, блять, олень, думал тогда Эндрю.       Он ни в коем случае не осуждал образ жизни Нила, не злился на него за то, что тот спасает животных, природу и все остальное. Он любил Нила. Несмотря на то, что их интересы были разными, Эндрю уважал Джостена, его желания и мировоззрение. Миньярд знал, что это важно не только самому Нилу, но и всему человечеству. Единственное, что напрягало Эндрю — порой незнание того, где находится Джостен. Миньярд видел, какими жестокими бывают демонстрации подавления правительством таких митингов и акций. Эндрю было важно знать, где находится Нил. Ведь тот мог долго не выходить на связь. Миньярд не из тех, кто переживает, волнуется, но Нил был его грёбаным исключением. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он сделал.       Эндрю заходит в квартиру, тихо закрывая за собой дверь. Он видит обувь Нила и понимает, что тот дома. Миньярд быстро снимает ботинки, проходит в гостиную, где на диване расположился Нил, одной рукой поглаживая их пса Морта, а другой щёлкая каналы на телеке.       — Привет, — улыбается Джостен, откладывая пульт.       Эндрю достаёт из кармана коробочку и кидает ее в Джостена точным броском вместо ответа. Он уходит в ванную, смыть уличную пыль. Когда, спустя пятнадцать минут, он выходит чистый, в домашней одежде, то видит, как Нил рассматривает содержимое коробки. Морт исчез. Наверное, ушёл на кухню.       — Это че? — тупо спрашивает Джостен.       — Кольцо, — невозмутимо говорит Миньярд. — Ну, знаешь, его на палец надевают. Я думал, ты это знаешь. Порой я забываю, какой ты идиот, — фальшиво вздыхает Эндрю.       — Зачем оно мне? — Нил подозрительно смотрит то на кольцо, то на Эндрю.       — Чтобы надеть на палец, — как ребёнку обьясняет Эндрю. Он резко выхватывает коробку, достаёт серебряный ободок и надевает на фалангу Нила. — Вот так.       Джостен ошарашено хлопает глазами. Он ничего не говорит, потому что в голове хаос. Мысли путаются, и он не может ухватиться ни за одну, чтобы хотя бы попытаться озвучить. Он смотрит на свою руку, на безымянный палец, на котором красуется кольцо.       — Это ты мне предложение делаешь? — наконец выдавливает Джостен непривычно тонким голосом.       — В нем датчик слежения, — Эндрю скрещивает руки на груди. — Попросил Кевина сделать. Мне надоело не знать, где находится мой будущий муж. Так я смогу всегда отслеживать твоё местоположение.       Нил смеётся. Он переползает на колени Эндрю и обхватывает своими ладонями его лицо. Потрясающее, эстетично красивое. Бледное, с острыми скулами и карими глазами. Джостен рассматривает своего жениха несколько секунд, а затем наклоняется почти вплотную, выдыхая в самые губы:       — Да или нет?       — Да, — быстро говорит Эндрю и подаётся вперёд, накрывая губы Нила своими. Они на вкус как вишня, потому что Джостен постоянно ест эти ягоды, пользуется зубной пастой с этим вкусом и мажет губы вишнёвым бальзамом. Эндрю сжимает бедра сидящего на нем Нила, поглаживая сквозь домашние клетчатые штаны. Их поцелуй нежный, полный чувств. Эндрю оттягивает нижнюю губу Джостена, еле касается языком, и оставляет последний легкий чмок. Они открываются друг от друга, упираясь лбами. Нил широко улыбается, Эндрю тоже.       — Я люблю тебя, — еле слышно шепчет Миньярд.       — Я тебя тоже.

Любовь — это наверняка знать, где он находится