***
Достоевский услышал нечеловеческий крик и замер. Фёдор прижался к стене, пытаясь не издавать звуков. Мальчик почувствовал запах сырости. С потолка капала вода, создавая небольшие лужи на полу. Фёдор знал, что ему не смогут причинить вред эти люди, ведь среди подчинённых стало известно, что у босса есть ребёнок. Размышления Фёдора прервал очередной вскрик. Достоевский прислонил руку к стене и тут же убрал её, почувствовав на пальцах что-то липкое. Взглянув на ладонь в темноте, Фёдор не сразу понял, что это кровь. Он даже не заметил, как попал в подвальное помещение, именуемое пыточной. – Пожалуйста, хватит, я сожалею! – раздались мольбы громким и ломающимся от боли голосом. Достоевский, наплевав на и без того сильный страх, бесшумно подошёл к двери, за которой раздавались крики. Встав на цыпочки, Фёдор заглянул в комнату через небольшое, решётчатое окошко в железной двери. Глаза мальчика округлились, а тело задрожало при виде одного из охранников камеры. Сглотнув, Фёдор попятился от двери и сполз по стене, обхватив ноги руками и прикрыв глаза. – Что ты тут забыл? – Фёдор вздрогнул и испуганно посмотрел на человека перед собой. Тот, судя по костюму, был рядовым рабочим. Схватив Фёдора за шкирку, мужчина поставил его на ноги. – Тебя сюда кто-то прислал? Я с тобой разговариваю, – мужчина грубо потряс Фёдора за плечи. – Я.. я ничего не сделал, – вскрикнул Фёдор, пытаясь вырваться. – Что за шум ты тут устроил? – раздался женский голос, настолько нежный и строгий одновременно, что Фёдор замер. – Простите, Коё-сан, – опешил мужчина, моментально выпрямившись. – У нас тут шпион. Коё? Это же та женщина из исполнительного комитета. С алыми волосами и такой красивой улыбкой. – Какой ещё шпион? – недовольство так и читалось на лице и в голосе женщины. – Отпусти его, – приказала Коё тоном, не терпящим возражений. Мужчина сразу отпустил Фёдора. Коё же кивнула мальчику, чтобы тот подошёл ближе. – Как ты смеешь так обращаться с сыном босса? – строго спросила Коё, пока Фёдор инстинктивно прятался за её спину. Мужчина сглотнул и испуганно посмотрел на Достоевского. – Коё-сан, я... – Мне не нужны твои оправдания! – перебила Озаки, смотря с отвращением. – Уйди с глаз моих. – Подчинённый немедленно удалился, и Коё перевела взгляд на Фёдора. Тот опустил глаза. Походу, сейчас настал его черёд. – Разве папа не говорил тебе, что нельзя заходить в незнакомые места без его разрешения? – Коё присела перед Фёдором. Говорила она строго, но спокойно. Зла в голосе больше не было. Коё мягко взяла руки Фёдора в свои. Достоевский смущённо смотрел на неё из-под чёлки и бормотал невнятные извинения. – Мальчик, когда с кем-то разговариваешь, нужно смотреть в глаза и не мямлить. – Простите, – чётко сказал Фёдор, смотря прямо в глаза Озаки. – Молодец, – Коё одобрительно погладила большим пальцем щеку Достоевского. – Твой отец уже всё здание перевернул вверх дном из-за тебя. – От услышанного у Фёдора сердце в пятки ушло. Все надежды остаться незамеченным и безнаказанным мигом исчезли, освобождая место страху. Наверное, Мори сильно зол на него. Оставалось лишь надеяться, что Огай его не прибьёт. Витая в облаках, Достоевский и не заметил, как Коё вывела его из подвала и зашла в лифт. На выходе их уже ждал до ужаса спокойный Мори, со строгим взглядом и скрещенными за спиной руками. – Иди в мой кабинет, я скоро приду, – Мори даже не взглянул на сына. Кивнув, Достоевский быстрым шагом пошёл в кабинет. Фёдор был безмерно рад, что Мори решил не устраивать разборки при свидетелях. – Вы такими темпами скоро поседеете, – улыбнулась Коё. – Спасибо, что нашла его, – вздохнул Огай, устало потирая глаза. С тех пор, как Мори по возвращении не смог найти сына, он места себе не находил. А когда узнал от Коё, что тот в пыточной, сперва до ужаса испугался: вдруг что с Фёдором случилось? Когда Озаки сообщила, что мальчик цел и невредим, Мори успокоился, но мигом разозлился за самовольство ребёнка. – Он послушный ребёнок, просто иногда забывается, – объяснил Мори. И ведь вправду, Фёдор был спокойным и тихим ребёнком, даже чересчур. Может, из-за долгого молчания он сейчас выкидывает такое? Копит, копит, – а потом, разом...***
Войдя в кабинет, Фёдор направился прямиком в угол. Мори явно был зол и не собирался спускать с рук выходку Достоевского. Так почему бы не облегчить задачу им обоим, – может, Огай смягчится? Через пару минут дверь вновь распахнулась, а Фёдор инстинктивно зажмурился. Мори, при виде сына в углу, чуть успокоился. Натворил дел, а сейчас сам же себя наказывает. Пройдясь к рабочему столу, Огай сел и внимательно уставился на спину Фёдора. – Хвалю за сообразительность, но стоило меня подождать. Повернись, – хоть Мори и говорил спокойно, но нотки раздражения всё-таки проскальзывали в его голосе. – Я и не думал, что ты так соскучился по дням в камере, раз уж решил проведать охранника. – Фёдор вздрогнул, услышав эти слова. – Может, тебе там нравилось, и я зря забрал тебя оттуда? – хмыкнул Мори, продолжая давить, и сцепил руки в замок. – Нет, – сглотнул Фёдор, умоляюще смотря на Мори большими сиреневыми глазами. Вот и закончилась спокойная жизнь Фёдора. Мори вновь откажется от него и отдаст властям. – Так зачем ты туда пошёл? Хотел, чтобы тебя поймали или убили? Чего ты добиваешься, Фёдор? Хочешь, чтобы я вернул тебя им? Поверь мне, я вполне могу это устроить, если ты..., – Мори сразу же осёкся, увидев, как сын попятился назад. – Зачем ты так сделал? – более спокойно спросил Мори. – Мне жаль. – И вправду, зачем же он туда пошёл? Из любопытства, или же намеренно вновь проверял границы Мори? – Я спрашиваю, зачем? – устало вздохнул Мори, массируя виски. Огай понимал, что спрашивать бесполезно: Фёдор так и пожимал плечами, ковыряя заусенец и уставившись в пол. – Ничего не скажешь в своё оправдание? – Мальчик отрицательно потряс головой. – Что мне с тобой делать? – хмыкнул Мори, спрашивая скорее себя, чем Фёдора. Зарывшись обеими руками в волосы, Огай глубоко вздохнул. – Побей, – тихо выпалил Фёдор, смотря на пол. Дядя Михаил всегда остывал после того, как поколотит его. – За кого ты меня принимаешь? – Мори свёл брови. Хоть бывший подпольный врач и сохранял внешне спокойный вид, но внутри всё сжималось. Вот то, к чему Фёдор привык. – Иди сюда. – Огай уже в больнице задумывался о том, как будет наказывать сына в случаях непослушания. Полагаться на опыт из детства Мори никак не мог. Каким же извергом нужно быть, чтобы бить беспомощного ребёнка тростью до кровавых рубцов? Мори поморщился: он никогда бы не поступил так с сыном. Решив довериться себе, Огай похлопал по колену, решая больше не откладывать. Ведь знает, что не сможет наказать сына, если будет тянуть дольше, но даже лёгкое воспитание никто не отменял. Фёдор нерешительно поглядел на Мори и медленно потопал к нему, не оказывая сопротивления. Может, Фёдор считает себя виноватым, или же понимает, что сопротивляться бесполезно? Огай терпеливо ждал, пока сын подойдёт, и почти сразу уложил того на колени. Ушанка упала с головы на пол. Фёдор вцепился в штанину Огая и попытался сохранять спокойствие, глубоко дыша; вспоминая отчима, который не раз раньше выбивал из него дурь ремнём до полусмерти. Достоевский это пережил, – а значит, и в этот раз переживёт. Сейчас Мори накажет его и, быть может, передумает отказываться. – Ты не должен был туда идти, – мягко произнёс Мори, грустно смотря на лежащего на его коленях сына. Тот выглядел таким хрупким и беззащитным, будто бы вот-вот сломается от одного удара. Аккуратно обняв Фёдора за поясницу левой рукой, Мори ощутимо опустил ладонь правой руки на сидение штанов. Мори прикинул, что около двенадцати шлепков будет достаточно. Фёдор же вскрикнул от неожиданности, а через секунду появилось и жжение. Рука у Мори было довольно большой и тяжёлой. – Это было опасно. – Мори ещё два раза аккуратно шлёпнул Достоевского по заду, заставляя мальчика тихо всхлипывать. Огай прикусил губу и чуть сильнее шлёпнул сына. – Тебя могли схватить. – Ещё один шлепок, заставивший Фёдора начать мотать ногами в воздухе. Мори помнил о расположении всех синяков и старался не задевать их. – Не смей больше. – Мори потянул сына немного вперёд и трижды не очень сильно шлёпнул по особенно чувствительным местам, где ягодицы переходили в ноги. Фёдор отчаянно дёргался, но попыток вырваться или помешать не предпринимал. – Прости, – жалобно всхлипнул он, заставляя Огая остановиться на секунду. Боль не была особенно сильной, и наказание не казалось страшным или ужасным. Но Достоевский так боялся того, что будет дальше. Так боялся остаться один. – Рисковать собой! – Мори опустил руку на бёдра, и всхлипы Фёдора перешли в тихий плач. Достоевский уткнулся носом в сгиб локтя. – Слышишь меня? Не смей! – Огай ещё дважды несильно шлёпнул сына, скорее для вида. – Не буду! – выкрикнул Фёдор. – Честно! – Мори в последний раз крепко шлёпнул посередине ягодиц Фёдора, заставляя того разрыдаться во весь голос, и начал успокаивающе выводить круги на спине у сына. Что он только что сделал? Мори же обещал, что не навредит сыну, не заставит его бояться. А Фёдор так дрожал, что Огай опасался, что переборщил, или может, задел синяк. – Всё позади, – пробормотал Мори, поднимая трясущегося сына с колен и прижимая к груди. Мори уже успел раз сто пожалеть, что вообще наказал мальчика. Может всё же стоило пустить на самотёк? Фёдор ведь не глупый: сам, наверное, понял, что в подвалы соваться не стоит. Достоевский ведь сейчас весь в слезах, и, бог знает, насколько сильно ненавидит Мори. Фёдор ведь только-только перестал его бояться. Глубоко вздохнув, Огай начал укачивать плачущего навзрыд Фёдора. – Не буду, – тихо икнул Фёдор, мелко дрожа. У Мори в груди защемило от чувства вины и жалости. – Всё хорошо. – Ничего хорошего не было. – Не буду, – повторно всхлипнул Фёдор, даже не слыша, что сказал Мори. – Не буду, не буду! – Достоевский чуть ли не кричал. Мори и не думал, что простые шлепки могут сделать так больно. – Всё хорошо, мой мальчик, – Огай запустил руку в волосы Фёдора. – Я исправлюсь, – захныкал Фёдор, крепко уцепившись за одежду Мори. – Только не отдавай меня! – Я никому тебя не отдам. – Тут-то до Мори и дошла причина истерики. Фёдор ведь не из-за наказания так плачет, а от страха быть брошенным. Мори прижал голову Достоевского к груди, но тот не слышал сказанного, так и продолжая бормотать. – Не хочу туда, – жалобно протянул Фёдор. – Я исправлюсь. Буду хорошим, буду хорошим... – Ты и так хороший, – сглотнул Мори, не на шутку испугавшись истерики сына. – Нет! – громко закричал Достоевский, заставив босса Мафии вздрогнуть. А потом тише добавил: – Я монстр. – Ты хороший, мой маленький. – Мори налил воды в стакан и достал успокоительное из ящика стола. – Выпей, котёнок. – Фёдор медленно выпил весь стакан и уставился куда-то в сторону. Мори было жалко смотреть на сына. Тот напоминал нервный комок, весь подрагивал и хныкал, периодически потирая покрасневшие глаза и нервно кусая ноготь. Мори мягко прижал голову Фёдора к груди, поглаживая по волосам. Подождав, пока сын окончательно успокоится, Огай просунул руку под сиреневый свитер и понял, что вся рубашка под ней насквозь промокла. – Ты злишься? – Огай обеими ладонями держал Фёдора за лицо, но тот упорно не смотрел в глаза. – Федь, не молчи, пожалуйста. – Достоевский неопределённо тряхнул головой и всхлипнул. Мори поцеловал сына в лоб и попытался помочь тому снять свитер, но тот моментально отпрянул от него, как от огня, и встал на ноги. Мори с сожалением отвёл взгляд. А чего он мог ожидать? Не будет же Фёдор сейчас бросаться к нему с объятиями. – Котёнок, у тебя рубашка мокрая, нужно снять. – Фёдор, отвернувшись, потянул вверх одежду, снимая её. Пока Достоевский раздевался, Мори успел заметить из-под приспустившихся штанов светло-розовые следы ладоней. Почувствовав на себе взгляд, Фёдор быстро натянул на себя свитер и поправил штаны. А спустя секунду, он уже был в дальнем углу кабинета. Быстро шмыгнув за диван, мальчик прижал ноги к груди. Слёзы вновь подступили к глазам. А что, если Мори сейчас же вышвырнет его за дверь? Он ведь ослушался, и Мори вернёт его обратно властям... Ну и что, что обещал не оставлять? Мама тоже обещала, что дядя Михаил обижать не будет. – Сынок, вылезай. – Мори присел на пол, протягивая руку, но вместо того, чтобы взяться за ладонь, Фёдор только прижался к стене и заплакал громче. – Я не хочу, чтобы ты заболел. – Мори заглянул за диван, и сердце от увиденного защемило. Фёдор весь содрогался в беззвучном плаче, глядя куда-то сквозь Мори. – Нет, – всхлипнул Достоевский, мотая головой. – Не хочу туда. – Там же холодно, простудишься, – мягко объяснял Мори, но Фёдор лишь затряс головой. Может, на полу и было холодно, но в камере ещё холоднее. – Выйди. – Я не вернусь туда, – икнул Фёдор, кусая палец. – Я тебя никому не отдам. – Мори ухватился за руку Фёдора, пытаясь вытащить его из-под дивана. Тот только вырывался, дрожа всем телом. – Врёшь, – всхлипнул он, пытаясь вытереть глаза и посмотреть на Огая. – Не вру, мой мальчик. – Огай, всё же вытащив мальчика, заключил сына в крепкие объятия, не давая пошевелиться. Аккуратно подхватив Достоевского, Мори начал ходить по комнате, укачивая его. Фёдор до треска вцепился в чужую рубашку и уткнулся в шею Мори. – Ненавижу тебя, – икнул Фёдор, уже не думая о том, что будет дальше. Если и бросит – так пусть будет проклят. – Прости. – Ненавижу, – всхлипнул Фёдор. Мори было тошно слушать сына. Хотелось верить, что Фёдор говорит на эмоциях. Дети ведь часто из-за пустяков говорят так родителям, особенно маленькие. Хотя, всё это не казалось пустяком. Фёдор ненавидел его, и не без причины. – Я тебя люблю, – Мори поцеловал Фёдора в макушку, но тот уже тихо дремал.