Второй шанс

      Войдя в зал, Мори обнаружил сына на руках наставника. Всё-таки, такие тренировки достаточно сильно утомляли Фёдора.       – Огай-кун, мне нужно кое-что с тобой обсудить, – сразу начал учитель, ставя Фёдора на пол. Но тот моментально вцепился в пальто Нацумэ. Мори сразу заметил чуть опухшие глаза сына. Возможно, это и будет причиной разговора.       – Хорошо, только переодену его. Пойдём. – Мори постарался держать дистанцию с сыном, видя, как тот настороженно смотрит на него. Зайдя в ближайшую из спален, Мори скинул с плеча рюкзак и сел на кровать, достав бутылку с водой.       – Хочешь пить? – Мори открыл и протянул бутылку.       – Спасибо, – тихо поблагодарил Достоевский, залпом выпивая воду. Как же он устал. Нацумэ-сан час гонял их по залу. Фёдору пришлось то пробегать круги, то отжиматься, то ещё много чего. Будто бы судьба решила отомстить за все прогулянные уроки физкультуры разом. Всё получалось не так плохо, как в прошлый раз, но Гоголь всё также опережал его по всем параметрам.       – Подними руки, пожалуйста, – попросил Огай. Фёдор послушно держал руки поднятыми, пока с него снимали кофту.       – Сильно устал? – Мори достал из рюкзака полотенце и начал аккуратно протирать тело Достоевского. Тот лишь кивнул, пока Мори натягивал белую кофту на костлявое тело. Подождав, пока Фёдор справится со штанами, Огай вышел из спальни, следя, чтобы тот не отставал. Идя в кабинет, Мори невольно занервничал: интуиция подсказывала, что разговор будет не из самых приятных. Постучав, Огай зашёл.       – Фёдора за дверью оставь, – кивнул Сосэки.       – Вы хотели поговорить? – устало спросил Мори, закрывая за собой дверь.       – Присядь, Огай-кун, – Сосэки махнул на ближайший стул. Как только Мори сел, Нацумэ подошёл и влепил ему подзатыльник. Мори поднял на наставника ошарашенный и слегка обиженный взгляд, потирая затылок. Видел бы сейчас кто-нибудь, как босс Мафии получает по шее. Мори бы вряд ли смог отмыть свою репутацию после такого.       – Я понимаю, что справляться с ребёнком сложно, – особенно одному, – но угрожать, что сдашь его... Это уже перебор. – Мори обречённо упал лицом в ладони.       – Я не хотел пугать его, – пробормотал Мори. Он ведь действительно не хотел пугать, но, похоже, не справился с эмоциями, раз уж Фёдор обратился к учителю.       – Я знаю, мой мальчик, – Нацумэ положил ладонь на плечо Мори.       – Он всё ещё думает, что я его отдам? – обречённо спросил Мори, поднимая глаза на наставника. Получив кивок, Огай устало вздохнул. – Я был зол на него утром. И лишь хотел слегка припугнуть, чтобы больше не лез в опасные места.       – Как будто бы ты ничего такого не делал, – фыркнул Нацумэ. И ведь правда, Мори, – как в юности, так и сейчас, – нередко влипает в более опасные истории. Чего стоит лишь то, что Огай регулярно намеренно попадал в плен. – Я хоть раз сказал, что брошу тебя? – И ведь правда, несмотря на всё то, что Мори творил, учитель ни разу не говорил, что выставит его за дверь. А Мори при первой же выходке пригрозил отдать сына.       – Нет, – пробормотал Огай, ещё сильнее стыдясь. Для Нацумэ он был чужим человеком, но тот ведь никогда не закрывал двери перед учеником и не отказывал в помощи. – Нацумэ-сан, что он вам сказал?       – Мальчик был сильно напуган. Плакал; боялся, что отдашь его. – Нацумэ взял стул и поставил рядом с Мори. – Я думал, ещё немного, и попросится у меня жить, – последнюю фразу Сосэки произнёс с улыбкой.       – Я не хочу быть тираном. Не хочу быть, как мой отец, – Мори был опустошён, ведь, возможно, потерял последние капли доверия сына. Мальчик ведь и так зашуганный. Было тошно видеть столько сходства между собой и отцом. А ещё с Михаилом. Он ведь так же начинал: сперва кричал, угрожал, а потом в дело пошли и кулаки.       – Мори, ты не тиран и, – уж тем более, – ты не как твой отец. – Нацумэ потрепал Мори по волосам, чего не делал долгие годы. В глазах Сосэки, Огай по-прежнему был тем наглым подростком, побитым жизнью, но всё ещё державшимся за неё. Нацумэ впервые встретился с, – на тот момент, – Ринтаро, когда тому было пятнадцать. Подросток буквально ворвался к новоприбывшему соседу с желанием познакомиться. В скором времени, Мори стал частым гостем в доме Нацумэ, а узнав, что тот является сильным бойцом, да ещё и эспером, с горящими глазами начал просить, чтобы Сосэки потренировал его. У Мори в общей сложности ушло больше месяца на то, чтобы уговорить Нацумэ.

***

      – Не заскучал? – рассеянно спросил Мори, видя стоявшего за дверью сына. Тот нервно грыз палец и смотрел на Огая из-под чёлки. – Идём. – Путь до машины прошёл в тишине. Мори и слова не сказал, отчего паника в груди Достоевского всё нарастала и нарастала. Но Фёдор хотел верить, что не просчитался. Дойдя до машины, Фёдор залез на заднее сидение и не смог вовремя заметить, как Огай юркнул за ним. Почувствовав, как Мори обхватил Достоевского руками, тот взвизгнул и попытался вырваться. Неужели Мори собрался расправиться с ним прямо в машине? От перспективы быть задушенным, Фёдор сильнее испугался и, как утопающий, начал размахивать руками, периодически попадая по лицу Огая. Крутясь по сторонам, Фёдор и не заметил, как уронил ушанку с головы. Но борьба длилась недолго, и, к сожалению Достоевского, вскоре он уже находился в руках Мори полностью обездвиженным.       – Не трогай! – всхлипнул Фёдор, закрывая голову и дрожа. И кто его дёрнул нажаловаться? Надо было сидеть тихо.       – Да что же ты несёшь? – растерялся Мори и покрепче подхватил брыкающегося Достоевского. – Посмотри на меня, – потребовал он, выводя круги на спине мальчика, а тот недоверчиво посмотрел из-под чёлки. Мори невольно смягчился при виде сына и начал тихо его укачивать. – Фёдор, мне очень жаль, что я напугал тебя. Я бы ни за что не вернул тебя в тот ад. – Огай убрал упавшую прядь с лица Фёдора. – Признаюсь. Я паршивый отец, но я постараюсь быть лучше. Ты – самое дорогое, что у меня есть. – Фёдор заморгал, уставившись на Огая и не веря своим ушам. Мори тоже смутился, но старался не отводить глаз и крепко взял ладонь Достоевского в свою. Фёдор всё также молчал, пытаясь уловить ложь в словах Огая. Он ведь не мог серьёзно быть для него самым дорогим в жизни человеком? – Не смотри на меня так, – хмыкнул Мори и прокашлялся в кулак. – Простишь? – Фёдор призадумался. Может, всё-таки стоит? Если так и дальше тянуть, Мори может просто надоесть. – Знаешь, мне наставник Нацумэ по шее дал за то, что напугал тебя, – смущённо добавил Огай. На что не пойдёшь ради ребёнка: хоть в огонь, хоть в воду, хоть по шапке получить. Что и сработало. Фёдор моментально прыснул со смеху, отчего Мори расслабился. Огай, уловив момент, заключил сына в крепкие объятия, никак не давая не то что шевелиться, а даже толком дышать.       – Всё-всё, хватит! – вскрикнул Фёдор, пытаясь вырваться из цепких рук отца. Достоевский больше не был напуган или зол. Было приятно видеть, как кто-то так беспокоится о нём и вымаливает прощение.       – Нет, пока не согласишься на мир, – хмыкнул Мори, прерываясь на секунду, на что Достоевский фыркнул. В намерении помириться с сыном Огай был твёрд. – Тебе решать, я и до утра так сидеть могу. – Мори прижал голову Достоевского к груди и положил подбородок на макушку сына, попутно слегка укачивая. Ни Огай, ни Фёдор не знали, сколько времени провели так. Мори надеялся, что сын скоро сдастся, но, похоже, упёртостью Фёдор пошёл в отца. Раз уж Достоевского никто не собирается выкидывать, да ещё вдобавок Мори хочет помириться, то можно и получить хоть какую-то компенсацию.       – Всё ещё не хочешь? – пробормотал Огай, зарываясь пальцами в волосы Фёдора и мягко массируя голову.       – А почему должен? – чуть ли не замурчал Фёдор, невольно расслабляясь.       – Что ты хочешь? – сразу спросил Огай. Всё-таки, правду говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Пронырливый какой.       Но сейчас он был готов выполнить практически любую хотелку сына.       Фёдор задумался. А действительно, что он хочет? Мори ведь обеспечил его всем тем, что нужно. Но нельзя же вот так просто упускать такой шанс.       – Я пока не знаю. Но ты мне должен, – тихо пробормотал Фёдор. Хорошо иметь тузы в рукаве.       – Как хочешь, – ухмыльнулся Мори. – Фёдор. – Он чуть отодвинул сына от себя. И собрался с силами. В последнее время Мори не раз задавался этим вопросом. – Думаешь, я жесток по отношению к тебе? – Ответа сына Огай ждал со страхом. А Фёдор впал в глубокие размышления. Мори напугал его, но до этого был добр. Готовил каждое утро, хоть и невкусно; покупал книги и укладывал спать. Да даже когда Фёдору в первую ночь приснился кошмар, взял к себе в кровать, а не ударил; не накричал и даже не заставил идти к себе, не мешая Мори спать.       – Нет, – уверенно произнёс Фёдор и уткнулся в шею Огая, не желая встречаться взглядом.

***

      – Что такое «борч»? – пробормотал Мори, задумчиво глядя на экран телефона. По приходу, Огай решил, что самое время познакомиться с русской кухней. Отыскав в интернете ближайший русский ресторан, Мори начал просматривать ассортимент еды.       Фёдор, сидевший на пушистом белом ковре в гостиной, оторвал взгляд от игрушечных рельс, которые собирал.       – Это «борщ», – поправил Фёдор, вставая и садясь на серый мягкий диван, который идеально подходил под интерьер комнаты. – Зачем тебе борщ? – Фёдор с любопытством заглянул в телефон Огая.       – Хочу попробовать что-то новое. – Мори попытался погладить Достоевского по голове, но наткнулся на ушанку. – Да сними ты её, мы же дома. – Огай хотел было снять ушанку, но Фёдор вцепился в неё обеими руками и, хмурясь, отодвинул голову.       – Не трогай её, – хмыкнул Фёдор с поджатыми губами.       – Зачем тебе она? Тут же не холодно.       – А тебе зачем скальпель в кармане? Тут же нет никого. – Ответ Фёдора не заставил себя долго ждать.       – Ясно. – Мори прочистил горло. – Вернёмся к делу. Этот «борщ» вкусный? – Во время короткого визита в Россию Мори не успел толком познакомиться с кухней, но наличие сына, который всё время жил в России, подталкивало его на новые ощущения.       – Смотря для кого. Я его не особо люблю из-за капусты, но есть можно. – Фёдор прислонился к Огаю.       – Хорошо, тогда возьму только себе. – Мори повернулся к Достоевскому и встретился с изучающим взглядом. Фёдор уже привык, что в мотивах Огая нелегко разобраться.       – Так, «блины с мясом» я понял, но что такое «драрики»? – Мори задумчиво провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад.       – «Драники», – ухмыльнулся Фёдор. – Это картофельные оладьи. Очень, кстати, вкусные.       – Ясно. – Мори провёл вниз по экрану, смотря на другие блюда. – А «окхоф»... «охрофш», – запнулся Мори, хмурясь, но настойчиво пытаясь выговорить. – «Окрошка», – Огай победно улыбнулся, но сразу помрачнел, увидев следующую надпись.       – Сам прочитай, – буркнул Огай, вручая телефон Фёдору. Стало интересно, что так смогло смутить Мори.       – «Пельмени», – прочитал Фёдор и передал телефон.       – Это вкусно? – поинтересовался Огай, потирая подбородок и смотря на Фёдора. Тот кивнул. – Ясно, значит берём. – Мори подметил ещё пару блюд и сделал заказ. Потом перевёл взгляд на Фёдора, который вновь уселся на ковре. Тот сосредоточенно строил дорогу из рельсов.       – Как идёт работа? – Мори сел по-турецки рядом с сыном, внимательно смотря за ним и упираясь головой в слегка поджатую ладонь. Это был первый раз, когда Фёдор притронулся к игрушками, – по крайней мере, перед Огаем. Да и Фёдор впервые в жизни держал в руках поезд. Мать считала такие, – да и любые другие, – игрушки бесполезной тратой денег, а идти к дяде Михаилу было себе дороже. Потому, Фёдор сейчас завороженно собирал игрушечные рельсы, хоть и поначалу бормотал, что не маленький, чтобы играться в поезда.       – Нормально, – рассеянно ответил Фёдор, вставляя последний рельс и замыкая круг. Достоевский достал поезд из коробки и, перевернув, понял, что тот работает на батарейках. Фёдор взглянул на Огая. Тот, поняв, сразу пошёл к тумбочке и взял пачку батареек с отвёрткой.       – Дай-ка мне. – Фёдор протянул поезд Огаю. Тот стал мастерски орудовать отвёрткой и через минуту вернул поезд. – Готово.       Достоевский мигом положил поезд на рельсы, предварительно их включив. Поезд сразу тронулся с места, издавая громкие звуки, что сперва насторожило Фёдора. Может, сломал что-то, потому так гудит, – но, взглянув на довольного Огая, Фёдор понял, что так и должно быть.       Какой же непривычной казалась эта ситуация. Достоевский слегка прижимался к отцу. Мори замер, боясь даже дышать; лишь бы не спугнуть.

***

      – Сейчас попробуем хвалёную русскую кухню, – ухмыльнулся Мори, потирая руки. В конце столь насыщенного дня хотелось просто вкусно поесть и наконец-то лечь. В идеале, ещё сходить в душ, заодно и отправить Фёдора. Но это всё будет потом, а сейчас – можно насладиться едой. Огай раскрыл первый контейнер с красной жидкостью и, похоже, капустой.       – Что это? – недоумённо пробормотал Мори, смотря на красную жижу. Та не внушала доверие.       – Борщ, – скучающе ответил Фёдор, покачивая ногами и сидя при этом на высоком стуле.       – Ясно, – хмыкнул Мори. Он пока отставил борщ в сторону и достал следующие контейнеры.       – А тут что есть что? – хмыкнул Мори, раскрыв все контейнеры.       – Это – пельмени, это – блинчики, а это – окрошка, – быстро перечислил Достоевский.       Мори сразу поставил перед Фёдором блинчики с мясом и, как оказалось, ещё и с творогом. Огай притянул к себе борщ, но не рисковал притронуться.       – Я не отравлюсь? – Мори сощурился, ковыряясь в борще ложкой и периодически нюхая. Достоевский, хитро поглядывая на это со стороны, с аппетитом откусывал творожный блинчик.       – Нет, – Фёдор старательно разжевывал блинчик и затем тихонько добавил: – Наверное.       На свой страх и риск, Мори поднёс ложку ко рту и проглотил то, что в ней было. Оказалось необычно, но вполне себе съедобно. Немного, конечно, недосолили, – но это не портило общую картину. Огай довольно быстро справился с борщом и переключил внимание на Фёдора.       – Делись, – ухмыльнулся он, воруя блинчики из-под носа Достоевского. Потом пробормотал, ухватив палочками пельмень: – Знаешь, нам нужно заканчивать с этими ночными перекусами.       Достоевский лишь фыркнул на это, тоже беря пельмень, только уже вилкой.       – Я серьёзно, тебе нужен режим хотя бы для еды и сна. Это только основы, а если делать всё идеально – то много чего нужно будет отрегулировать. – Фёдор угрюмо свёл брови. – Что ты так смотришь? Я как врач тебе говорю.       – Не хочу такого врача, – буркнул Фёдор, продолжая есть пельмени. Огай фыркнул и легонько щёлкнул Фёдора по носу.

***

      – Ну всё, пора ложиться. – Мори натянул на сонного сына футболку.       – Не хочу, – запротестовал Достоевский, потирая глаза. Мори изогнул бровь. Этот ребёнок неисправим: еле глаза открытыми держит, но всё ещё спорит.       – Почти полночь, ты уже давно должен был быть в кровати, – Мори ласково провёл по пушистым после мытья волосам. Достоевский же продолжил ворчать, не давая Мори уложить себя. В конце концов, Огаю надоело это нытьё, и он просто замотал Фёдора в одеяло, взял на руки и начал укачивать. Достоевский от таких действий сильно покраснел, но вырываться не стал.       – Может, ещё и колыбельную споёшь? – фыркнул Фёдор, думая, что его комментарий останется незамеченным, но тут, Огай вдруг впал в серьёзные размышления.

Далеко за вечерним облаком

Сокол парит одинокий.*

      – Ты же это не серьёзно? – Фёдор окончательно покраснел и, еле достав руки из кокона, прикрыл горящее лицо.       – Я вполне серьёзен. А теперь, помолчи, – хмыкнул Огай и, прочистив горло, продолжил:

Я слышу его грустный крик.

В безмолвном ветре он один летит.

Рассекает небо крыльями.

И нет отдыха ему там никогда...

Никто не знает, что в сердце моём,

В сердце, как у этого сокола.

Никто не знает, что в сердце моём.

Одиноко соколу в небе...

      На моменте про одинокого сокола, у Фёдора окончательно стали слипаться глаза. Уже тихо сопя, в попытках найти удобную позу, он опустил потяжелевшую голову на грудь Огая, молча вслушиваясь в глубокий голос. Достоевский не припоминал, чтобы мать когда-нибудь пела ему колыбельную. Ну, или просто, хоть когда-нибудь пела. О Михаиле не шло и речи... Фёдору не хотелось думать о нём, и он поспешил отогнать от себя дурные воспоминания. Было непривычно и неловко, но у Мори был приятный, убаюкивающий голос.

По полевой дороге иду я.

И друг идёт рядом со мной.

Мы с тобой всегда одни.

На лугу цикады стрекочут где-то.

Мы смотрим друг на друга, и что-то

Я никак не могу слово сказать.

Никто не знает, что в сердце моём.

Я одинока на свете этом.

Никто не знает, что в сердце моём,

Одиночество грустно...

      На последнем куплете Фёдор уже спал, но оставить песню неоконченной висеть в тёплом пространстве детской Огай почему-то не мог. Он грустно улыбнулся, смотря на сына. Когда-то он пел эту «колыбельную» Юкичи, сидя рядом с ним после очередного задания. Бывший напарник всегда раздражался, поворачивался к нему спиной и упорно делал вид, что ему нет дела до чужого пения. Он не засыпал, но Огай всё равно знал, что он слушает от первого до последнего слова. Тогда Мори забавлялся этим, беся Фукудзаву, а сейчас убаюкивал сына. Как же всё изменилось...       Поцеловав Фёдора в лоб, Огай положил небольшой свёрточек с сыном на кровать и ушёл к себе.