***
Заморгав сонными глазами, Николай повертел головой из стороны в сторону. Сейчас он находился в крепких объятиях отца. Аккуратно отодвинув руки Фукудзавы, Гоголь выбрался и залез на его спину. – Пап! Вставай! – потребовал Николай, сжимая плечи Юкичи. – Встаю, – пробормотал Фукудзава, не открывая глаз. Гоголь, недовольный таким раскладом, стащил одеяло вниз. Прохладный воздух комнаты окутал тело Фукудзавы. Медленно моргнув пару раз, Юкичи зевнул и сказал: – Что такое? – Я голоден, – ответил Николай и похлопал отца по плечу. Вздохнув, Фукудзава откинул оставшуюся часть одеяла с ног и сел на кровати, массируя виски. Вчерашний бой всё же не прошёл бесследно: движения были вялыми, а голова гудела. Фукудзава старательно прогонял мысли о том, что всё же возраст берёт своё. Гоголь незаметно подполз, встал к нему за спину и уже собрался было залезть, как глаза зацепились за выглядывающий из-под майки рисунок головы змеи. – Не думал, что у тебя есть татуировка, – Николай удивлённо похлопал глазами и провёл пальцем по рисунку. Чешуя змеи отдавала изумрудным цветом, но всё же была немного выцветшей от времени. Особенно это было видно у хвоста, что красиво изгибался. Гоголь попытался отодвинуть майку, чтобы разглядеть весь рисунок, но Фукудзава встал с кровати. Директор Агентства чувствовал лёгкое смущение: он ведь так хотел быть правильным. Пытался приучить Николая к здоровому питанию, говорил о вреде курения при виде курящих людей на улице. Невзначай говорил, что использовать ругательства – плохо, каждый раз, когда Николай недовольно бормотал что-то себе под нос. Да он даже перестал пить саке, которое и так пил редко. Но, самое главное: сколько раз Фукудзава твердил сыну, что делать татуировки – глупо, сразу после того, как Николай приходил к нему с рисунками на руках и ногах; со словами, что хочет. А сам, тем временем, ни разу и не подумал, чтобы свести свою татуировку, которая была связана со многими воспоминаниями. – Ты ведь говорил, что это глупо! – воскликнул Гоголь, слезая с кровати, пока Фукудзава накидывал на себя юкату. В голосе Николая звучали нотки недовольства, и даже немного разочарования: как если бы Юкичи дал ему слово и не сдержал его. Вот и первое разочарование сына в нём. Фукудзава сделал глубокий вдох и сел обратно на кровать. Взяв сына на руки, Юкичи усадил его на колени спиной к себе. – Верно, я сделал глупость. – Фукудзава провёл рукой по волосам Гоголя и разделил их на три части. Николай же сидел тихо, даже, можно сказать, поникшим – да и как не быть таким, когда твой отец – самый правильный человек, которого ты знаешь. – А как ты её сделал? – с интересом спросил Николай, теребя край юкаты. – Меня уговорил друг, – Фукудзава перекинул одну прядь на другую, слегка отводя взгляд. – Мы были молоды. – Ты про Мори говоришь? – поднял голову вверх Николай, ухмыляясь. Фукудзава закатил глаза и чуть толкнул голову Гоголя вперёд. – Не про Мори, – вздохнул Фукудзава, продолжая плести тугую косу. – А про кого? – спросил Николай с любопытством. Руки Фукудзавы замерли на долю секунды. Прикрыв глаза, Юкичи глубоко вздохнул. В голове вспыхнули мутные воспоминания о том, как Фукучи затащил его в недавно открывшийся тату-салон. Фукудзаву не пришлось долго уговаривать. – Неважно, – пробормотал Юкичи и доплёл косу. Затем, взял резинку с тумбочки. – Вы с ним поссорились? – Гоголь мотал ногами в воздухе, задумчиво смотря вперёд и пытаясь вспомнить всё, что было в досье, которое Достоевский давал ему по приезде в Японию. Там была небольшая информация обо всех работниках Вооружённого Детективного Агентства: в том числе, и об их директоре. В первые минуты, при виде отца Гоголь растерянно поморгал, но быстро взял себя в руки. К его большому счастью, Достоевский не смог узнать многое о его семье – лишь знал, что Фукудзава был ранее женат, ничего более. – Можно и так сказать, – Фукудзава намотал резинку и похлопал сына по голове. Гоголь развернулся к Фукудзаве лицом, обхватил его шею руками и серьёзно взглянул на лицо. – Ты про Фукучи говоришь? – Николай блеснул озорными глазами. Поджатые губы были единственным намёком на эмоцию на лице мечника. – Ты ведь голоден, как я помню? – Фукудзава говорил как всегда бесстрастно, но это никак не мешало Гоголю увидеть тень растерянности на лице отца. – Пойдём, я приготовлю завтрак. – Тему меняешь? – оскалился Гоголь, чем насторожил директора Агентства. Николай никогда не давал Фукудзаве забыть, кем он был. Да и невозможно было забыть все те зверские убийства, совершённые Гоголем, так что никто и не старался этого сделать. – Так ты голоден, или нет? – Юкичи изогнул бровь. – Ладно, пошли, – Николай театрально вздохнул и спрыгнул с колен отца, затем, улыбаясь, добавил: – Но это не значит, что я забыл. Николай схватил Юкичи за юкату и потянул к выходу. В коридоре уже стоял Сосэки, явно собирающийся ретироваться из дома. – Доброе утро, наставник Нацумэ, – поздоровался Фукудзава, чуть подталкивая Гоголя. – Доброе утро, – поздоровался Николай и кинулся было к лестнице, но врезался в деревянные перила. Недовольно жмурясь, Николай стал потирать ушибленный лоб, что уже успел покраснеть. – Говорил же – не бегай по дому. Голову разобьёшь, – проворчал Сосэки. – Не разобью, – буркнул Гоголь, собираясь вновь разогнаться. – Николай, – строго произнёс Фукудзава и потянул к нему руки. Разочарованно вздохнув, Николай взял руку отца, ворча под нос. – Скучный ты, – буркнул Николай, вставая на носки и дёргая руку отца. – Надеюсь, он не доставлял слишком много хлопот? – Фукудзава подхватил сына на руки. Николай от услышанного повернулся на руках отца и уставился на учителя. – Что глазки строишь? – Нацумэ потрепал Гоголя по волосам, осматривая с головы до пяток. – Послушный он у тебя. – Слышишь? – Николай ткнул отца в грудь указательным пальцем. – Слышу, – усмехнулся Фукудзава. – Мы уйдём, как только Мори с сыном проснутся, – начал Фукудзава, не обращая внимания на сына. – Хорошо. Вы, главное, заприте за собой дверь и проваливайте, – Нацумэ махнул рукой и стал спускаться по лестнице.***
– Па, а что вы делали всё это время с Мори? – спросил Николай, при этом крепко держась за ногу идущего отца. Вместо ответа, Фукудзава наклонился и, подхватив сына на руки, стал подбрасывать того в воздухе. Кухню заполнили звонкий смех вперемешку с визгом. – Ну всё, достаточно, – Фукудзава сел на кухонный стул и посадил сына на колени. Николай сразу заныл. – Я хочу поговорить, – тихо, но протягивая слоги, проговорил он. – О чём? – Николай захлопал глазами. – Почему вы пошли в лес? – Фукудзава обхватил лицо сына массивными ладонями. – Вы заставили нас изрядно поволноваться. Николай скрестил руки на груди, надул губы, будто бы вспомнив, что был обижен, и даже чуть отодвинулся. – Я переживал за тебя. Зачем ты ушёл? – Фукудзава чуть наклонился и поцеловал сына в макушку. – Ты не позвонил в тот день, – тихо проговорил Николай и опустил взгляд вниз. – Ты мог попросить Нацумэ-сана позвонить мне. – Николай на это лишь фыркнул и уже стал слезать с колен Фукудзавы, но тот спохватился и обратно посадил его на колени. – Извини, – Фукудзава обнял сына. – Мне правда жаль. – Я думал, что надоел тебе, – буркнул Гоголь, дёргая отца за длинные пряди на затылке. – Как ты можешь надоесть? С тобой что ни день – так что-то новое, – Фукудзава похлопал Николая по спине. – Давай. Я что-нибудь нам приготовлю. Юкичи чувствовал себя неловко: откровенные беседы по душам давались ему сложно. Фукудзава никогда не умел говорить простые слова, вроде «люблю» или «скучаю», даже сыну. Но Николай, к счастью, от отца и не требовал словесной ласки. – А что ты приготовишь? – Чего тебя хочется? – Блинчиков! – Николай радостно поднял руки вверх.