***
По окончании тренировки, Николай выбежал из зала, недовольно пыхтя, показывая своим видом насколько он устал. – Что стряслось? – спросил Фукудзава после того, как Николай кинулся к нему на руки. Мори, сидевший рядом, не торопился уходить и прислушивался. Что-то подсказывало, что Фёдор в аналогичном состоянии, и стоило бы заранее знать причину. Гоголь же сперва молчал, теребя растрёпанную косу и мысленно прикидывая что-то. – Нацумэ-сан злой сегодня, ругался постоянно, – Николай обиженно выпучил нижнюю губу, затем перевёл взгляд на Мори. – С Дос-куном он вообще не разговаривал. – Как это, не разговаривал? – у Мори неприятно сжалось в животе. – Молчит и не смотрит, – пробубнил Николай и, чуть погодя, добавил: – А Дос-кун не хочет уходить, сидит там, как упёртый баран. – Ясно, – Мори встал с места, направляясь посмотреть на ситуацию самому. Зайдя в тренировочный зал, Мори увидел до ужаса знакомую картину давних лет. Фёдор сидел на скамейке, скрестив руки на груди, при этом по лицу было ясно, что он еле сдерживается, чтобы не заплакать. Нацумэ-сан же спокойно ставил маты друг на друга, не обращая на сидевшего и вошедшего внимания. – Как ты? – Мори присел, настороженно переводя взгляд с сына на учителя. – Учитель не хочет со мной разговаривать, – отрешённо ответил Фёдор, сверля учителя взгляд. – Я сейчас поговорю с ним, – вздохнул Мори и направился к учителю, Фёдор же поспешил за ним. Нацумэ при приближении этих двоих даже бровью не повёл, продолжая поправлять маты. – Я же просил вас так не делать с ним. – Учитель всё также молчал, будто бы рядом никого и не было. Мори чуть громче повторил – Нацумэ-сан! – Огай-кун, я всё уже тебе сказал. – Я согласен, что Фёдор перегнул, но он ведь ребёнок.- произнес Мори, пытаясь встать так, чтобы взгляд учителя был направлен на него - К тому же, вы же видите, что он сожалеет. – Единственное, что я вижу – это то, как ты не справляешься с воспитанием сына. Мори опасливо сузил глаза. Фёдор сжал подоль его пальто. – Фёдор, иди, я скоро приду, – Мори чуть улыбнулся сыну улыбкой, от которой так и веяло фальшью. Грозился разгореться нешуточный спор, и Фёдор был его катализатором. Огай подтолкнул Фёдора к двери и строго добавил: – Иди. – Вот, о чём я говорю, – фыркнул Нацумэ, окинув Мори тяжёлым взглядом. – Не можешь даже справиться с ним. Огай сжал зубы, потребовалась вся выдержка, чтобы не сорваться. Выпрямив спину, Мори нахально ухмыльнулся. – Я прекрасно справляюсь со своим ребёнком и в непрошенных советах не нуждаюсь, – Мори говорил сдержанно, но, даже не смотря на это, резкость прослеживалась в тоне. – Особенно в ваших. – Не забывайся, мальчик, – Нацумэ сильно сжал ручку трости и перехватил чуть ниже, а взгляд его потемнел, похлеще отцовского. Фёдору начало казаться, что учитель прямо сейчас же замахнётся на Мори. – Я вам не ребёнок, которым вы можете помыкать, как хотите, – произнёс Мори с вызовом. Как же долго он терпел выходки своего уже бывшего учителя. – Видимо, я зря тогда пожалел тебя, – холодно изрёк Нацумэ, смотря на Мори со злостью. – Все мои старания явно были напрасны, жаль. В следующий момент, у бывшего врача затряслись руки, в ушах противно зазвенело. Единственное, что удержало Огая на ногах и в здравом рассудке – холодные, костлявые пальцы, обхватившие его ладонь и потянувшие в сторону. В помещении царила неловкая тишина, Мори был растерянным, а Нацумэ неловко отводил взгляд. Казалось, что вот-вот, Огай ядовито ответит с привычной наглой усмешкой, но ничего такого не последовало: бывший врач просто молчал, смотря на учителя со смесью обиды и унижения. Достоевский сильнее сжал ладонь отца, приводя в чувства. Мори рывком подхватил сына на руки и вылетел из зала, не сказав ни слова и никак не отвлекаясь на зов учителя. Мори мог сказать много чего, начиная от хренового подхода Нацумэ в виде намеренного принижения Огая и заканчивая постоянными дикими нагрузками на тренировках, но никак не мог заставить себя и слово сказать. Просто не мог так сказать столь много значащему для себя человеку. В дверях уже стоял Фукудзава, но и ему никак не удалось остановить Мори. Решив поговорить с Огаем вечером, директор Агентства пошёл к Нацумэ. Фёдор еле слышно кряхтел в крепкой хватке Огая, но попросить ослабить не решался, да и когда был посажен в кресло, молчал, как и сам отец, который пытался прокрутить все мысли и вернуться к реальности. Говорить Мори начал лишь после того, как отъехал на приличное расстояние, и то, это были вопросы о самочувствии Достоевского. Дальше, вопреки всем ожиданиям Фёдора, домой они не поехали, и в кафе, и даже в ненавистный магазин одежды. Сейчас они были в отдалённой части города, что напрягало. Оглядываясь по сторонам, Фёдор с опаской осматривал старые малоэтажные здания. Погода была скверная, мелкий снег, что был скорее небольшим градом, бил по стёклам машины, прерывая нависшую тишину. Затормозили перед маленьким магазинчиком. Приглядевшись, Достоевский заметил висящие на нитке самые разные самолёты, на витрине ещё стояли поезда и мягкие игрушки, за ними на прилавках уместились фарфоровые статуэтки. Фёдор и не успел заметить, как отец выскочил из машины, но Огай пробыл там недолго и уже через пару минут вышел из магазина с пакетом.***
Фёдор сидел на кровати и сушил мокрые волосы махровым полотенцем, при этом пристально следил за дверью. Огай вышел всего пару минут назад, бормоча что-то про свою забывчивость. Всё ощущалась странным и каким-то неправильным, отец молчал с самого прихода. Делал всё как обычно: накормил Фёдора ужином, искупал, даже коту насыпал корма, – лишь телефонные звонки периодически вырывали Огая из пучины размышлений, но и то не долго: Мори лишь смотрел на экран пару секунд и сбрасывал. – А вот и я, – Мори вошёл со свёртком в руках и, сев рядом, протянул Достоевскому. – Открывай, котëнок. Фёдор обвёл отца недоумённым взглядом и начал медленно разворачивать бумагу: из-под неё выглядывала фарфоровая кукла. Фёдор замер с куклой в руках и незаметно взглянул на Огая: тот смотрел выжидающе и явно ждал реакции от него. Потому, Достоевский вновь перевёл взгляд на куклу в руках: та была довольно-таки немаленькой, с большими голубыми глазами и золотистыми волосами, которые завивались на концах. На кукле было надето красное платье с короткими рукавами и белым воротником, на ногах же красовались чёрные балетки. Кукла явно была дорогой и красивой. Мори выглядел поникшим от долгого молчания сына, и уже не казалось, что подарить куклу было хорошей идеей. Но Фёдор быстро понял настрой отца и, не желая его больше огорчать, перелез к нему на колени, предварительно аккуратно положив куклу на одеяло. – Она очень красивая, – Достоевский обнял Мори за шею, но тот не выглядел поверившим и с подозрением глянул на сына, поднимаясь на ноги. Мори выглядел как в воду опущенный, как тогда, рядом с учителем. Сейчас Фёдору нужно было предпринять хоть что-то для помощи Огаю. В голове была одна идея, но Достоевский хранил её для худших времен: вроде того, чтобы он кого-то убил, или натворил чего-то похлеще, а не для поднятия настроения Мори без какой-то для себя выгоды. Хотя, наверное, каких-то несколько недель назад, Фёдор бы и не думал использовать столь сильный козырь просто так. Но сейчас, нужно было ставить отца на ноги. Прикусив щёку изнутри, Фёдор тихо сказал, пытаясь придать голосу уверенности и молясь, чтобы не краснеть: – Спасибо, пап. – произнёс Фёдор и обнял отца покрепче. Огай чуть не уронил сына с рук, но вовремя сжал хватку и, сглотнув, спросил: – Мне не послышалось? – Мори пристально всматривался в глаза сына, и тот кивнул, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Огай поцеловал Фёдора в лоб. – Повтори-ка. – Одного раза с тебя достаточно, – хмыкнул Фёдор и нахмурил брови. Огай же покачал головой, больше для вида, ведь на самом деле был рад и этому. – Ты ведь пытаешься поднять мне настроение, верно? – Огай вымученно улыбнулся и потрепал сына по щеке. Фёдор отвёл взгляд в сторону. – Ты не доволен, что я так тебя зову? – хмыкнул Фёдор и поджал губы. Огай усмехнулся, шагая на кухню. – Не переводи разговор, – Огай несильно дёрнул Фёдора за нос, на что он недовольно сморщил лицо. – Ты чувствуешь себя виноватым? – спросил Мори, уже ставя чайник на плиту. – Разве ты сам не винишь меня? – Достоевский точно знал, что виноват во всём случившемся. Если бы он не спровоцировал учителя, то всего этого бы не произошло. Но, чего Фёдор не знал, – того, что всё давно к этому шло. – Ну как можно винить столь милого ребёнка? – Мори говорил приторно-сладким голосом, который Достоевский до смерти ненавидел, что и отражалось на его лице прямо сейчас. – Не включай дурачка, – буркнул Достоевский. Вздохнув, Огай посадил Фёдора на стол и упёрся руками по обе его стороны. – Наставник Нацумэ всегда был резок и не всегда подбирал подходящие слова – это не первый раз, когда он так поступает, – Огай слегка приподнял уголки губ, хоть это сейчас и выходило совсем не естественно. – Он любит периодически устраивать такие трёпки. Я уже привык. – Но..., – начал Фёдор и, сразу осёкся, чуть надрывал кожу у ногтя на большом пальце. – Говори, что на ум пришло. – Он задел тебя, когда заговорил про отца, – Фёдор поёрзал на месте, а Огай завис, как тогда, перед учителем, но почти сразу пришёл в себя. – Откуда учитель его вообще знает? Чайник щелкнул, обозначив то, что вода уже вскипела и Мори мигом отстранился, радуясь короткой отсрочке. Когда-нибудь всё и так бы вылилось наружу, хоть Мори и надеялся, что всё произойдёт не так скоро. Налив чай в две чашки, Огай сел на стул, Фёдор тоже слез со стола и уже сидел напротив отца. – Мне нужно рассказать тебе кое-что серьёзное о себе. Видишь ли, Фёдор, мой отец... – Мори крепко сжал чашку в руках, – был поистине жестоким человеком, второго такого ублюдка найти невозможно, – Мори сжал зубы до противного скрежета. – Я отвлёкся, прости. – Так, на чём я остановился? Ах да, так вышло, что Нацумэ-сан поселился неподалёку от нашего дома: он был единственным человеком, кроме нас, в этой глуши. Ну, и я стал от скуки забегать к нему, время от времени, – Мори улыбнулся, вспоминая о тех днях. – Так и познакомились. – Как ты стал с ним жить? – Мой папаша избил меня и попытался зарезать, но этот идиот даже не стал проверять, жив ли я или нет, – хмыкнул Мори, будто рассказывает какую то давнюю историю, что совсем его не касалась – Ну, я и улизнул через окно, и пополз в дом учителя. С тех пор, там и остался. Мори уставился на чашку в руках, уже горько усмехаясь, будто вспомня, что героем этой истории был он сам. Достоевский же никак не был удивлён этой ситуации, но это никак не мешало ненавидеть этого урода, кем бы он ни был. Отложив чашку на стол, Фёдор слез со стула и обнял Огая сбоку, крепко сжимая футболку в кулаках. – Не нужно меня жалеть, дитя, – вздохнул Мори и, взяв Фёдора на руки, прижал к груди. – Я не жалею, а поддерживаю, – хмыкнул Фёдор прижимаясь к Огаю. – Молчи и радуйся. Мори, рассмеявшись, растрепал волосы сына.