БАРТИМЕУС
Было очень больно. Легкие жутко жгло и словно придавило чем-то тяжелым, да так, что не было возможности даже закричать. Уж лучше смерть, чем такие мучения… — Сделайте что-нибудь, наконец! Мой ребеночек, мой сын… Кто-то так громко кричит… Чей это голос? Почему он звучит так жалобно, так отчаянно? — Ну давай же, малыш, — твердо произнес другой голос, более спокойный и уверенный. — Ты должен жить! И в родильной комнате наконец раздался долгожданный крик младенца, сопровождаемый совместными вздохами облегчения шокированной матери и столпившихся вокруг ее ребенка врачей. Позже, трясущимися руками набирая номер мужа, Глория будет изо всех сил стараться унять тревогу, не отпускающую ее с того самого момента, как принимающий роды врач произнес страшные слова «он не дышит». Бедная женщина была на грани нервного срыва: перед глазами пронеслись годы попыток забеременеть, и, наконец, тот самый день, когда на тесте появилась еле заметная, но все же, вторая полоска. Беременность протекала тяжело, но Глория не вешала нос, ведь она ждала этого целых пять лет! И ничто не могло помешать ей наслаждаться предвкушением появления на свет ее дорогого, столь желанного сыночка. По крайне мере, ей так казалось. И теперь, готовясь к разговору с ожидающим от нее вестей мужем, Глория никак не могла вновь настроиться на позитивный лад. Их сын чуть было не погиб! — Алло, милая, ну как ты? Как все прошло? — взволнованный голос мужа немедленно спровоцировал Глорию, и она начала заливаться слезами. — Глория, ты что, плачешь? Не пугай меня так, скажи что-нибудь… — У него… у него твои глаза, — выдохнула наконец Глория, взяв себя в руки и заправив непослушные пряди растрепанных золотых волос за уши. Из телефона раздался заразительный смех ее мужа, вызвавший у заплаканной женщины улыбку. — И поэтому ты так рыдаешь? «Ох, если бы ты знал, что я пережила…» — думает Глория, но решает оставить рассказ об этом ужасе на потом. Пускай муж просто порадуется, что у них родился ребенок. Он ведь тоже так этого ждал… — Милая, я так рад! Ты, наверное, очень устала… Ты молодец, я уверен, ты хорошо постаралась! Я горжусь тобой и совсем скоро мы встретимся и начнем нашу новую жизнь уже втроем… — Ох, Эрл, скорее бы, — вновь всхлипнула Глория, с любовью прижимая телефон к уху. Успокаивающий нежный тон мужа сделал свое дело: женщина понемногу приходила в себя. Эрл очень хотел быть с ней рядом, пока она будет рожать, но его работа разрушила все планы: срочная командировка в соседний город буквально за два дня до родов. Глория практически не могла спать, прислушиваясь к своему телу, которое вот-вот должно было произвести на свет ее долгожданное дитя. Она была совершенно не готова к полному одиночеству, ставшему ей спутником, и когда у нее внезапно отошли воды, и когда она судорожно набирала номер такси, еле стоя на ногах. От ее матери, Донны, помощи ждать не приходилось, поэтому Глория даже не сообщила ей о том, что Эрл не сможет быть рядом с ней. Женщина прекрасно осознавала, что сейчас все зависит только от нее самой. И лишь оказавшись в роддоме, окруженная заботой врачей, она написала мужу в смс-ках, что совсем скоро их малыш появится на свет. Изнеможенная женщина, казалось, только успела заснуть, как к ней зашла улыбчивая медсестра. Пришлось выбираться из сонного тумана. — Глория, вы готовы его увидеть? Мальчика осмотрели, он совершенно здоров. — Конечно! — Глория тотчас же вскочила с постели, поспешно натягивая халат и практически не замечая боли от возбуждения. — Ведите меня к нему, скорее! Уже через несколько минут блондинка со слезами на глазах разглядывала своего мальчика через толстое стекло. Врачи, проводящие последние проверки, все еще толпились вокруг него, а он, кроха, выглядел таким беззащитным. Глория прижала ладонь к стеклу в еще неизвестном ей порыве: дотронуться, дотянуться, защитить своего сына от этого жестокого и огромного мира. Так началось ее материнство, полное тревог и сомнений. — Как же мне хочется, чтобы ты вырос здоровым и счастливым, — шептала Глория, глядя на младенца, — а я уж постараюсь тебя защитить. Мой мальчик, мой Леон… Она и Эрл не допустят того, чтобы с ним случилось что-то плохое. Только счастливая семейная жизнь в их доме, праздники, которые они будут проводить втроем. Да что там, каждый день ей уже виделся праздником! Ярким, солнечным, словно украшенным лентами и цветами. Глория даже перспективу постоянно менять подгузники и не спать из-за ребенка принимала за величайшее чудо. А когда Леон вырастет, он сможет говорить, и тогда они будут обсуждать всё на свете! Прижав ладонь к губам, девушка уже не видела своего сына отчетливо. Слезы пеленой застлали ей глаза. Даже несмотря на то, что её сокровенное желание исполнилось, она знала, что чувство достигнутой мечты не утянет за собой счастье на глубину. Нет, эти прекрасные чувства ни за что не станут тусклее, и всегда теперь в их жизни будет всё хорошо. И уже скоро приедет ее муж. Эрл. Леон. Дом…***
— Его сердце бьётся странно. — Сердце? — изогнул бровь Эрл, смуглыми руками перебирая живот младенца. Уже два месяца прошло, а он всё не мог привыкнуть к его хрупкости и невинности. Он любил жену и сына, чуть ли не жил только ими, а сидя на работе, каждые полчаса мысленно рвался домой, думая, как они там, без него. И Глория тоже разделяла его чувства. Только вот, что с ней случилось? Да, она очень беспокоится из-за материнства, и поэтому не всегда отдается семейному счастью, но почему мужчине показалось, что голос супруги сделался подозрительным? Впрочем, эту ерунду он тут же выкинул из головы. Глория подошла к ним и опустила ладошку на лоб сына, поглаживая. Из-за того, что Эрл являлся мулатом, Леону передался слегка шоколадный оттенок кожи. Ну, и ещё смешно выпяченные губы. Разглядывая своего красавца, муж обнял Глорию. И сразу почувствовал, какая она напряженная. — Оно… более сильное, чем должно быть, глубокое, понимаешь? И мне кажется, что я слышу стук его сердца по ночам, — поделилась Глория, нежно прижимаясь к рукам. Мужчина поглубже зарылся в её шею, успокаивая. — Но-но, это просто разыгравшееся воображение. Ты слишком за него тревожишься, вот и кажется всякое во сне. Всё пройдёт, только успокоиться надо. Ооо, не надо так трястись… Не переживай, милая, я с тобой… Полежим сейчас, а потом пойдём вместе готовить, ладно? И вот, мышцы Глории наконец-то расслабились, дыхание стало мерным. А муж в этот миг посмотрел на ребенка, чье миниатюрное, округлое личико сделало необычное выражение лица. Будто тот понимал больше, чем казалось. И Эрл тут же решил сохранить в тайне то, что по ночам, скидывая одеяло и лёжа в прохладе, он прислушивается, и мурашки бегут по спине, когда его слух также улавливает ритмичный стук. Такой же глубокий, как тот, что мерещится Глории…***
Эрл был ботаником. Растения не являлись разумными, как животные, но они такие же живые. Разнообразие зелёных поражало, а уж то, на что они способны, и вовсе кружило голову в своё время молодому Эрлу. Вследствие этого биология человеческого тела также когда-то задела его кругозор. В общем и целом, благодаря биологическому направлению профессии ему была известна анатомия и то, на что способен человек. Поэтому, когда он возвращался домой, то внимательно приглядывался к сыну, подмечая даже микроскопические странности. Их годовалый ребенок отличался от остальных, ясность этого неописуемо ужасала мужчину вечерами, в которых он сидел в гостиной с ребенком. Чтобы было понятно, без предисловий лучше сказать сразу: Эрл вместе с Глорией приезжали в больницу чаще, чем куда-либо ещё. Их дитя неоднократно обследовали первоклассные специалисты, и сколько бы процедуры не повторялись, результат оставался один и тот же: малыш абсолютно здоров. Даже не так. Аномально здоров. Не считая аллергии на розмарин в лёгкой форме, организм был в отличном состоянии. И ничего странного не выявлялось. Для врачей. Да и для самих родителей, что уж тут говорить. Всё было обычно. На первый взгляд. Но, как биолога, мужчину настораживало всё, и это самое всё, в свою очередь, заставляло чуть ли не каждую неделю мчаться в ближайшую поликлинику и записываться у миловидной женщины на приём. Одним из первых замеченных признаков являлась температура. Градусник всегда показывал, что всё в норме, но кожа была очень жаркой. Много раз пара думала, что Леон заболел. Но ни гриппа, ни лихорадки — абсолютная норма. Иногда им с Глорией казалось, что малыш дёргается в судорогах и выворачивает конечности так, как дети его возраста не должны были уметь. После такого Эрл всегда закрывал глаза и убеждал себя, что этого не было. А потом бежал в поликлинику. Дальше было не лучше, чем черный кот, перебежавший дорогу. Котик успел заставить Эрла споткнуться у самого порога, когда тот выкидывал мусор в один из своих выходных. Вернувшись в дом, он отметил странную вещь: у Глории болела голова, что было уже странно. У неё мог болеть живот или ноги, но даже это было редкостью, а головные боли никогда не были ей свойственны. Даже не поцеловав мужа, она стремительно покинула дом, издалека сообщив, что ей нужно проветриться. Покинула, даже не посмотрев, в порядке ли их малыш. Подойдя к нему и заглянув в кроватку, Эрл вскинулся и захлебнулся невольно вырвавшимся криком. Вот, секунду назад, всё было в порядке. А уже в следующую штора, находившаяся в метре от кроватки, колыхнулась, словно от сильного ветра. И мягкая ткань, издав какой-то хлопок, вспыхнула. Язычки пламени будто и не выглядели опасными, и тихонечко подсвечивали помещение и ошарашенное лицо отца. Ребёнок в кроватке словно бы попытался повернуть голову в направлении огня, и даже рассмеялся. Сейчас, в панике, мужчина подхватил на руки ребёнка и попытался выбежать из комнаты, но ноги подкосились. Отчаянно пытаясь взяться свободной рукой за ножки стола, он промахнулся и полетел лицом в ковёр. В ужасе поднял голову. А Леон, это крохотное существо, в целости и невредимости сидел рядом с ним. Как он выскользнул из рук и не повредился, можно было только гадать. Ну или головой постучаться так, чтобы она проломилась. Может быть, мужчина тогда бы смог уловить толику логики этого явления. Тем временем малыш постучал ладонью по полу, и подозрительное потрескивание в то же время прекратилось. Эрл повернул голову. И собственной персоной узрел, как огонь медленно испарялся на шторе, убирая следы от сжигания и приводя синюю ткань в норму. Эрл ничего не сказал. Не закричал. Не спросил, какого черта. Хотя насчёт последнего подозрения появились. Или не появились, ведь ему это только кажется. Верно, ему все это показалось. Не глядя на своего сына, не отнеся его в кровать, Эрл рассеянно пронесся вон из комнаты. И долго, очень много времени не заглядывал обратно. Почему-то ему казалось, что с ребёнком ничего не случится. Ходил в это время и убирался, решал бытовые проблемы. Даже про жену, которая долго не возвращалась, забыл. А когда вернулся к сыну, то выполнил всё то, что было нужно: покормил, вымыл, потом надел чистый памперс. И даже посидел с ним немного. Положив в кроватку, немного успокоился. Но всё равно в ту ночь не смог уснуть.***
Темнота медленно сменялась рассветом, и день с кроящимися в нём обязанностями, новыми впечатлениями или рутиной неумолимо приближался к женщине. Глория лежала с открытыми глазами, не способная уснуть. Она чувствовала себя немного напряжно. Но вот, пролежав полчаса, она встала. Надо было приготовить завтрак для Эрла и проведать, как там… Леон. Выводы, огорошившие её накануне вечером, не давали покоя, и в тряске Глория достала успокоительное. Приняв его и посидев на стуле минут двадцать, она встала и зашла в детскую. Пастельные стены находились в полумраке из-за задвинутых штор, а ребёнок не спал. Выпучил глаза и смотрел в потолок. Глории захотелось выйти из дома. Но, проглотив ком, она с некоторой брезгливостью взяла малыша на руки. Как будто это произошло час назад, она видела перед собой лицо врача и снова слышала их разговор. — Говорю же вам, с ним что-то не так. — Я понятия не имею, почему вы так думаете, — обернулась через плечо пухлая, как булочка, женщина. Миссис Харрис была лечащим врачом Леона. Её длинные рыжие волосы и накрашенные яркой помадой губы привлекали внимание и располагали к себе людей. Впрочем, на нервную Глорию это не действовало никак. — Все анализы в порядке. — У него шея выгнулась чуть не на сто восемьдесят, — выразительно подняв брови, мрачно констатировала женщина. — И вы утверждаете, что видели, как меняется его цвет глаз? — Абсолютно верно. — Это обычное явление в этом возрасте. Как правило, глаза… — Но не за ночь. Как глаза могли измениться за одну ночь? Наступившая тишина в светлом кабинете прерывалась лишь стуком часов в виде совы. Когда-то Глории они нравились. Сейчас же она их ненавидела. Она вообще стала многое ненавидеть, и до сих пор не могла найти этому причину. Ну, или не хотела её искать. Чтобы не испугаться себя ненароком. Миссис Харрис медленно опустилась в чёрное кресло, откинувшись на спинку. Её лицо уже не было таким добродушным. Яркие губы перестали улыбаться, брови нахмурились, а глаза лихорадочно забегали по кабинету. И задергалась нога. — Ммм, я, конечно, с разными случаями успела столкнуться, но всё же… А ваш ребенок, — женщина замялась. У Глории стойко возникло ощущение, что у доктора что-то вертится на языке, но вот сказать этого она не может. — Вытворял… Что-нибудь? Успел? Он ведь уже умеет ползать. Он трогал что-то? Делал… вещи, выходящие за грань понимания? Женщина себя остановила. Её глаза сделались какими-то пугливыми. Казалось, что она боится. Будто думала, что Глория вызовет санитарную машину и врача повяжут. Ну уж нет. Она не собиралась этого делать. Иначе и её заберут за компанию. — Каждую неделю, понимаете, — заговорщицким шепотом начала молодая мать, — и несколько дней не пройдет без того, чтобы не произошло что-то чудное… И, легко выуживая из памяти каждую мелочь, она подробно расписывала события, заставляя миссис Харрис бледнеть на глазах. Говорила тихо, опасливо, так, будто сама не верит. О душераздирающих звуках по ночам, о том, как казалось матери, светятся глаза ребенка, о его странных перемещениях из комнаты в комнату, когда ни Глория, ни её муж его не трогали. Доктор достала стакан и налила туда воды. Кажется, она собиралась с мыслями. — Ну, что вы скажете? — Гм… Знаете, — выдохнув, женщина осушила стакан налитой жидкости. Шумно втянула воздух сквозь ноздри. — как вы помните, я знакома с одной из врачей, которые принимали у вас роды. И она, вместе с остальными, рассказали мне кое-что… С вами не хотели делиться, потому что боялись напугать. Да и подумали, что им всем показалось, но… — Да что произошло?! — сорвалась на крик Глория. Всё это время она нервно раскачивалась и пыталась себя успокоить, но это хождение вокруг да около резко вывело из и без того хрупкого равновесия. Она встала и оперлась ладонью о стол. — Пожалуйста, доктор, не томите. Я полтора года мучаюсь с тем, кого считаю своим сыном. Просветите меня, я уже покоя ни днём, ни ночью не нахожу! — Хорошо. Ух… Такое ощущение, будто вчера передо мной стояли напуганные врачи. Каждый из них утверждал, что… Ваш ребёнок… Ну… не хотел рождаться? — Это сейчас был вопрос? — Нет, — уже более твердым голосом сказала. — Каждый присутствующий там говорил одно: их что-то отталкивало от ребенка, а сам он пытался… пинаться. Сильно. Один из принимавших роды чуть не упал. — Такое невозможно, — нервно прошептала блондинка. — Я тоже не поверила. Но ваши с мужем рассказы постепенно подтверждали это… эту чертовщину. И когда я сама осматривала вашего ребёнка, чувствовала себя, как не в своей тарелке. Сам воздух будто… давит. Миссис Харрис всё это проговорила быстро, с каждым словом делая свой голос тише, а закончила уже шепотом. — Так вы тоже это чувствуете?! — бодрым голосом воскликнула Глория. Если бы кто-то прислушивался к интонации с другой стороны кабинета, ему бы послышалась радость. Но доктор услышала это вблизи и видела эту картину: женщина проговорила это как-то обвиняюще и обличительно, как полицейский, застигший вора на попытке кражи, или родитель, заметивший, как его ребёнок тащит с верхней полки конфеты. Таким тоном обычно кричат «Ага!». Светлые волосы матери растрепались, синяки лилово-розовыми пятнами выделяли жутко распахнутые глаза. Уловив запах успокоительного Глории, женщина отпрянула. И покачала головой. — Да, ощутимо жутко. Я понимаю, звучит глупо, мы с вами две взрослые женщины и, наверное, хотим поверить в бред, но… Этот ребёнок, вполне возможно, может оказаться не человеком, а кем-то… О ком наука не знает. Подумайте над моими словами и будьте осторожны. Женщина подняла сына выше головы, посмотрела ему в глаза, переливающиеся темным золотом. Совсем недавно они были черными, как безлунная ночь. Может, ей показалось. Обычный младенец. А у неё паранойя. По крайней мере, она попытается сделать свою работу в качестве родителя идеальной. Ведь так? Аккуратно и тихонечко мать перехватила смуглое туловище и прижала сына к груди. — Знаешь, мы с тобой давно не гуляли, — теплым шепотом успокаивала заревевшего младенца. — Давай пойдём, Леон, в центр города и отдохнём в парке, да? Ты же у нас такой маленький, слабенький, — посюсюкала и поводила пальцами по смуглой груди, — и должен проводить время на улице, чтобы… Аааааааа! Ах ты ж сволочь! Причина невообразимого ора каплями лилась с плеча на пол. Малыша стошнило. И Глория внимания, наверняка, не обратила бы, а со спокойным лицом вытерла бы себя и ребенка, но это был её ребенок. Её непонятный и какой-то демонический ребёнок. Ей не показалось. С ним действительно что-то не так. С ним ВСЁ не так. И дело было даже не в том, что ожидания о счастливом материнстве и полноценной семейной жизни не оправдались. Просто у матерей не бывает детей, которые совершают странные перемещения в разные части дома. Которые орут так, что кажется, будто древние боги выбрались из забытого могучего ущелья. Ни у одной мамы, кроме как у Глории, ребёнок не блюёт тем, что разъедает одежду и пол. Ей ещё повезло, что она надела плотную кофту. Ребёнка посадила на диван. Очень резко и жёстко посадила. Люди даже мешки с картошкой кидают более бережно. Едва успев снять одежду, блондинка рассмотрела, как бело-зеленая жидкость уничтожает ткань с моментальной скоростью. И обернулась, косясь на нечто, что когда-то она носила под сердцем. Её передёрнуло, после чего затрясло. — Ма! Ма! — выплюнул малыш. Глория с Эрлом каждый день учили Леона что-то говорить. Но сейчас ей подумалось, что лучше бы он в жизни вообще не открывал этот мерзкий для неё рот. — Чудовище…