Акт VII. Будни класса 1А
— Как настроение, Бакуго? — подошёл к нему Киришима. — Надеть футболку «БезБаб» и плюнуть в рожу Деку, — буркнул Кацуки, уткнувшись в свою тарелку. — В последние несколько дней ты немного более раздражительный, чем обычно, — Эйджиро пожал плечами, чуть с опаской и тоской глядя на лучшего друга, недовольного намного больше, чем всегда. По состоянию Кацуки было видно, что тот не желает никого видеть, так что Красный Бунтарь без какого-либо зазрения совести пошёл к шумной компании одноклассников, и сел с ними, оставив Бакуго одного за безлюдным столиком в самом конце столовой. Бакуго уже вот неделю сидел там, и если первый день все ещё пытались сесть рядом, но быстро прекратили, ведь Кацуки охранял своё место как медведица своих медвежат, да и тем более все эти обожечтостобойбакуго были от пары человек и то из приличия, в большинстве своём их устроило тихое поведение Бакуго, и ребята его и не трогали, а то завоняет. А причина была до боли проста — из-за решения взрослых, Камико и Цукино должны были временно находится под защитой Юэй. Как объяснили это свыше, Камико была социально не адаптированным человеком, с безудержной силой юности, и пока в Токио решают вопрос о её дальнейшей жизни, Юэй должна была временно содержать вместе с ней ещё и Цукино, так как девочек разделять нельзя. В связи с этим всем работникам академии повысили жалование, а после ещё каждый из учителей и вышестоящих лиц получит премию, поэтому никто особо не был против. Кроме Бакуго, разумеется. Ему даже не давали поговорить с Ёсида — она всё время была в окружении уже не только учеников 1А класса, но и всей школы в принципе. Журналисты как-то прознали про женскую копию Бакуго, так что теперь даже в виртуальном пространстве Кацуки не мог нормально отдохнуть. Когда его видели на улице, все произносили вслед: «Посмотрите, это же тот высокомерный страшила, с которого создали ту милую красивую тян!» Ну да, Бакуго лицом не вышел, и что теперь, каждый раз его в это носом как котёнка тыкать?! Позор Кацуки, стыд и позор! Перескочила собственная копия! Таким злым Бакуго себя давно не чувствовал. Эта была не та показательная злость, мол смотрите я сердитый и самодостаточный, я уйду громко хлопнув дверью, и мне никто не нужен, а та самая, редкая, но до физической боли жгучая, когда не хочется никого видеть, и единственное желание — закрыться в своей комнате, зашторить все окна, и замотавшись в одеяло, слушать грустные песни для дединсайдов, проклиная всё сущее. Но вместе с этим чувством всепоглощающего одиночества, когда нет желания видеть кого-либо, как никогда хочется добрую и подбадривающую личность рядом с собой, чтобы обняли и сказали, что всё хорошо и он будет рядом. Но это же Бакуго, чёрт возьми! И если какой-нибудь Деку или девочки считают не зазорным расплакаться и прийти за поддержкой, то гордость Кацуки, смешанная с его неуверенностью в себе, которую он скрывает за своим взрывным характером, просто не позволит ему раскрыться перед другим человеком. Окружающим приходится буквально по крупицам собирать пазл его внутреннего мира, чтобы хоть как-то понять поведение парня, но ещё не было человека, который смог его увидеть и помочь так, чтобы Кацуки не чувствовал себя слабым и немощным. Казалось, только мать родная могла его утешить, ведь была такой же бойкой, как он сам, и мужа себе выбрала такого, который бы терпел её и понимал, любил и успокаивал, уравновешивал. Пусть и создаётся ощущение того, что он лишь подкаблучник и мямля, если бы не его тактичность и мягкость, мама бы не за что не смогла обуздать свой юношеский буйных характер. Мама от него конечно не избавилась, но она была в состоянии быть вежливой и милой, не боялась плакать и раскрываться перед супругом. (Чего стоило отцу Кацуки заставить принять маму тот факт, что при сыне можно показывать слабости, и необязательно он будет считать маму никакущей). Кацуки уже не раз задумывался, что вопреки всем стереотипам, свою половинку он будет искать похожей не на мать, а на отца. Она должна быть спокойной, но целеустремлённой; милой, но если понадобиться, строгой; заботливой, но не слишком, чтобы чувствовала, когда её присутствие спасает, а когда раздражает. Она должна быть такой, как… Очако Урарака. Именно такой, как Очако Урарака, что сейчас приближалась к одинокому столику Бакуго такая же опечаленная и злая, как сам парень. Если подумать, прошло около двух недель с того их разговора, и никто из них не осмелился продолжать общение. Это для обоих казалось странным. Хватало редких сочувствующих взглядов, а иногда и постоять рядом с друг другом можно было с краюшку от толпы, которая собиралась возле Камико и Цукино. Очако села рядом с Кацуки, бросив тихое «приятного аппетита», замолчала и продолжила есть. Судя по всему, если её уход не заметила даже всевидящая и следящая за всеми сплетница Мина, подмечающая все детали, то ситуация и правда удручающая. Каччан посмотрел на неё внимательным сочувствующим взглядом, пожелал приятного аппетита в ответ и продолжил есть. Допрашивать её не было смысла, он понимал всё без слов, ведь сам впервые за долгое время столкнулся с полнейшим пренебрежением. Приятно было просто находиться рядом с ней, ведь она, ровно так же, как и он, была лишина внимания и испытывала те же эмоции. В какой-то момент их безмолвной совместной трапезы Кацуки невольно заметил, что они синхронно тяжело вздыхают. Это было… Необычно. Особенно тошно стало в тот момент, когда оба уловили разговор из толпы. — Знаете, если бы не Урарака, я бы никогда не поступил в ЮЭЙ, — произнёс Изуку, отвечая на вопрос заитригованной Ёсида. — А Бакуго привил мне чувство соперничества чуть ли не с самого детства, и я всегда хотел быть как он и даже перепрыгнуть его. Послышались восхищённые вздохи, и это было последней каплей. Кацуки зарычал и собрал еду в контейнер, собираясь выйти пообедать в парк. — Пойдёшь со мной? — это прозвучало скорее как констатация факта, чем вопрос. — Да, — послышалось краткое согласие, и Бакуго нетерпеливо подождал, пока девушка соберёт свой обед и направится за парнем.Акт VIII. Откровенный Кацуки
Двое подростков поспешно удалились из школьной столовой, уходя в сторону парка. Раздражённую ауру парня девушка чувствовала физически, но теперь от неё у Очако не бежал табун мурашек по всему телу и не возникало желание убежать от Кацуки куда подальше, наоборот, хотелось подойти чуть ближе и невесомо коснуться его, успокаивая и принимая на себя его гнев. Ведь сейчас она единственная, кто могла его понять и утешить. Кацуки сел на ближайшую лавочку и постучал рядом с собой, призывая девушку сесть рядом, и принялся обедать. Объясняться он не хотел да и не нужно было. Очако села рядом, прекрасно понимая, что самой нарушать тишину будет опрометчиво, нужно было подождать, пока Бакуго сам взвесит все за и против, и решит с ней заговорить, и она должна будет ответить честно, без утайки чего-либо, какой бы вопрос парень не задал. Они так и поели: молча, в компании свинцовой всё понимающей тишины. Парень отложил контейнер рядом, и взглянул на часы телефона — времени оставалось достаточно, чтобы поговорить. — Слушай, — теперь уже Очако вздрогнула — настолько она погрузилась в свои мысли, что голос Бакуго прорезал её раздумья и заставил прийти в реальный мир. — За что ты полюбила Деку? Такого вопроса девушка явно не ожидала. А сам Каччан, кажется, долгое время хотел его задать. Он пронзительно и выжидающе смотрел на её удивлённое лицо. На некоторое время девушка даже опешила и задумалась, растерявшись, не знала, как отвечать на такое, ведь сама она никогда не задумывалась о подобном, но Бакуго не торопил её и просто ждал, пока та собиралась с мыслями. — Ну… Эм… — Очако чуть отвернулась и приблизила указательный палец к щеке, думая над ответом. — Я никогда не думала над этим. Я просто влюбилась и всё. — А разве это не из-за того, что он спас тебя на вступительном экзамене, пожертвовав очками и своей рукой? — спрашивал тот, заставляя Очако размышлять. — Он показался тебе самым настоящим мужчиной, что спасает принцесс, и ты тут же в него втрес… Влюбилась? — Наверное, — пожала плечами девушка, соглашаясь с выводами Кацуки. — И Камико влюбилась в него по этой причине: он её спас, — продолжал Каччан. — И Эри называет его своим героем, ведь он столько приложил сил для её спасения. Очако молча слушала доводы парня. — Но ты не задумывалась над тем, что он спас тебя не за тем, чтобы спасти именно тебя, а за тем, чтобы просто спасти человека, быть героем для самого себя, и ноги его сами неслись к тебе на помощь? — с каждым словом парень говорил всё тише, вынуждая Очако внимательней вслушиваться в его слова. — А что, если я тоже побежал, но меня остановили организаторы, ведь к тому времени я уже выиграл и был вне полигона? Его голос стал совсем тихим и еле слышим, но девушка всё-таки сумела разобрать. Сердце девушки пустило удар. Кацуки? Кацуки Бакуго, самый главный неотёсанный, невежливый и горделивый мужлан хотел её спасти? Нет, это не может быть правдой. — Но зачем тебе это было нужно? — дрожащим голосом спросила Очако, пристально смотря на выражение лица Каччана. — До нашего с тобой поединка на спортивном фестивале я убеждал себя, что это было исключительно из-за нашего извечного соперничества с Деку, и я просто не хотел отдавать ему лавры и и не хотел того, чтобы он снова меня опередил, но… — Кацуки наконец поднял взгляд своих глаз на Очако. Выглядел он сейчас опечалено, и даже, можно сказать, несколько жалко. Он осунулся, а лицо было лишено привычной горделивой самодовольной ухмылки. Казалось, будто его сейчас что-то тревожило настолько сильно, что тот не мог ни спать ни есть. Девушка никогда не видела Кацуки таким… Измученным. Измученным настолько, что цвет его потускневших и переставших пылать огнём и обжигать всех глаз, можно было сравнить с неяркой красной яшмой. Очако понимала, что Бакуго сейчас открывается ей, и она не имела права осмеять или унизить его за эмоции. — Но я понял, что Деку был здесь не причём, — он продолжал смотреть на девушку пронизывающим, откровенным и честным взглядом. — Тогда почему ты хотел меня спасти? — совсем прошептала Урарака, боясь спугнуть Бакуго. Она пыталась ему показать, что слушает и даже не думает хоть слово сказать относительно его поведения. — Потому что я тоже хотел быть благородным рыцарем в глазах какой-нибудь милой принцессы, — Кацуки, наконец, отвернулся и посмотрел на небо. Слова давались ему неимоверно тяжело, и девушка это чувствовала. Кацуки, привыкший всё всегда держать в себе и прятаться за маской самоуверенного мудака, сейчас грызся сам с собой, сражаясь со своими эмоциями и нескончаемыми мыслями. Он опасался и сомневался, правильно ли делает, вот так опрометчиво открываясь человеку, да ещё и подружке Деку, боялся, что сейчас его осудят за эмоции и по итогу сам же и замолчал, не в силах выносить этот взгляд девушки — удивлённый и сострадательный. Кацуки просто уставился на мирно плывущие облака, которым явно нет дела до чувств парня, и уже жалел, что вообще заговорил с ней о своих внутренних переживаниях. И вот, он уже хотел встать, бросив безжизненное: «Скоро звонок, пора в класс», как его снова, как в тот раз, схватили за рукав, не давая тому уйти. Она смотрела на него. Вновь, всё тем же взглядом — открытыми, доверчивым, целеустремлённым и желающим помощи. Сам Деку тоже пытался так на него смотреть — но у него получалось жалостливо и надменно, тот будто считал Кацуки слабаком и насмехался своими глазами. А Очако… Так на него, смотрели, разве что, родители. Очако обняла парня со спины, крепко обхватив его руками вокруг живота. Кацуки даже затаил дыхание — его впервые обнимали так. Девушка пыталась передать всю свою поддержку парню, хотела, чтобы он знал, что она не будет выставлять его посмешищем и слабаком за его чувства, хотела, чтобы он знал, что открываться людям — не так уж и страшно. — Кацуки, Кацуки-кун, если тебе больно, не нужно выставлять себя последним ублюдком, чтобы сделать больно другим, не нужно прятаться за маской извечного злюки, Кацуки! Ты тоже имеешь полное право быть человеком! Ты тоже имеешь право чувствовать — и боль, и поддержку, и сомнение, и неуверенность, Кацуки! Тебя никто за это не осудит! Я, по крайней мере, точно! Этот голос, высокий, сейчас надрывистый и дрожащий, исходил из самого сердца, парень чувствовал своей спиной, как подрагивают её плечи, и постепенно накатывают слёзы. Он понимал, что девушка говорит правду, и комфорт, исходящий от неё, приводил его неспокойную душу в порядок. Очако… Его маленькая, миленькая Очако, сейчас стояла сзади него и кричала об очевидных вещах, искренне нервничая за него всей душой, заставляла Кацуки почувствовать себя последним и самым отбитым дурнем на этой прогнившей и гнилой планете, но не оставляла ощущения насмешки. Девушка смахивала слёзы со своего лица, и плакала она, от страха задеть Кацуки своей жалостью к нему, ведь он сам привык быть, нет, казаться сильным, а сильные мальчики не плачут и не нуждаются в понимании и доброте. Внутри парня всё сжалось, и он понял, что уже не сможет уйти из объятья этих тёплых девичьих рук. Он развернулся и обнял девушку; так крепко, так крепко, насколько был способен, утыкаясь в плечо девушке. Кацуки не хотел больше, не хотел, чтобы Очако, эта хрупкая девочка, плакала, и плакала из-за него, из-за подонка и идиота Бакуго. Нет, он больше не хотел, чтобы она плакала. А самому сейчас хотелось реветь, как Деку, и ощущать подбадривающую поддержку. Но нет, они ещё не настолько близки с Очако, но в будущем, он перестанет стесняться слабой части себя, хотя бы перед девушкой. И даже если они опоздали на урок, и Гончий Пёс взял их за шкирку и дотащив до класса кинул в кабинет, и Айзава наказал их уборкой школы, это того стоило. Таким… Спокойный, во истину, спокойным, Кацуки себя ещё никогда не чувствовал. Ребята после урока пытались докопаться до Бакуго, какого хрена он утащил их Очако из столовки, и прогулял с ней начало урока, и почему девушка плакала, Бакуго даже не огрызался. А зачем? Всё же спокойно…Акт IX. Со стороны Эйджиро
Некоторое время назад. В больнице Все ребята беседовали с Камико, в то время как сам Эйджиро не сводил глаз с тихой Цукино. Она смотрела на свою подругу с лёгкой улыбкой на лице, и казалось, была спокойна, как море во время штиля. В её синих глазах с лёгкой дымкой фиолетового сияло само солнце, и была она такой всей из себя девочкой-девочкой, что Киришиме так и хотелось затискать её в объятьях. Хотя выглядела Ханэ старше своих лет, и она явно этим пользовалась. Но сейчас, когда на ней не было того длинного платья и каблучков, уши были освобождены от серёжек-пёрышек, а пучок был распущен, Цукино была похожа на молодую учительницу, такой был мудрый и глубокий взгляд. Но это всё ей не мешало быть милой и застенчивой, наоборот, вся та природная строгость и женственность без её эмоций, казалась простым напускным фарсом. Краем глаза Эйджиро заметил, как из комнаты незаметно выходит Бакуго, а после за ним бежит взволнованная чем-то Урарака, но больше удивлённого взгляда, от Киришимы эти ничего двое не получили. Парень решил, что потом поговорит с Кацуки, но кто же знал, что он просто забудет об этом, сконцентрировав всё внимание на спасённой девушке. Все потихоньку начали нехотя расходиться, ведь время посещений близилось к концу. Все махали ладошками в знак прощания и выходили из палаты. Напоследок, Киришима всё-таки не удержался и потрепал Цукино по синей макушке, заставляя её краснеть и заикаться. Примерно неделю спустя Эйджиро был вне себя от радости, когда на одном из классным часов Айзава сказал, что по приказу свыше, некоторое время девушки должны были находиться в ЮЭЙ, и дальше он обосновал это какими-то научно-обществоведчески-психологическими терминами, которых проборматал так невнятно, укутавшись в свой жёлтый спальный мешок, что не то, что Киришима, даже Яойорозу не поняла, зачем всё-таки девочки остаются в ЮЭЙ, но думали над этим не долго. В конце концов, в 1А классе наступила радость! Посовещавшись, ребята решили познакомить девочек со всеми, включая Эри. Они почти моментально выполнили свою цель, как только Цукино и Камико переступили порог академии. Все были очень очарованы девушками, но им самим было несколько некомфортно от такого внимания, особенно затворнице Ханэ, так что Киришима взял на себя ответственность за её внутреннее самочувствие, и всегда старался быть рядом с ней, аки страж. Естественно, это забирало слишком много времени, и иногда ему приходилось жертвовать и идти на уступки, (например, сесть рядом с ней, а не с сердитым, как думал Киришима, от игнора Бакуго, или не поиграть с тем же Кацуки в приставку и пойти помочь Цукино), но парень успокаивал себя тем, что скоро это всё закончиться и всё снова вернётся на круги своя, а сейчас спасёнышам надо оказать максимально тёплый приём и показать, что существует и другая реальность, а не то, что они видели в стенах логова Вакуссу, потому что… А там какие-то термины Айзавы, и единственное, что понял Киришима, так это то, что улыбки девушек были очень важны начальству. В один из таких дней, Эйджиро решил проведать Камико. Посещать уроки девушкам было нельзя, у них в будущем будет какая-то своя программа обучения, а сейчас все уроки они были вынуждены находиться в своих комнатах в общежитии, и те, кто хотел пообщаться с Ханэ и Ёсида бегали к ним на переменках и тащили туда, куда им было угодно. Так что как только прозвенел звонок, Киришима отправился в комнату девушки. — Войдите! — прозвучал высокий деловитый голос, и парень вошёл внутрь. В комнате Цукино всегда царил таинственный мрак. Она вся была под стать причуде хозяйки — в углу стоял ночник, покрывающий комнату мерцающим звёздным небом, да и почти вся комната была сделана в ночных космических оттенках. Эйджиро действительно не понимал, как кому-то может нравится сидеть в комнате с зашторенными окнами и работать ночью, а Цукино была из тех, кто всегда ходит с книжкой в руках, и Киришиме это даже немного нравилось. — А я тебе покушать принёс, — улыбнулся Эйджиро и протянул девушке контейнер. — Спасибки, — засияла от такого акта заботы Ханэ и тут же открыла все окна и выключила ночник. — Ммм, как вкусно! А что это? — Это я по рецепту Бакуго делал, — засмущался от похвалы парень и отвернулся, почесав затылок. — Понятненько, — девушка принялась кушать принесённое Эйджиро блюдо, не забывая приговаривать, какое оно вкусное. — Да отстань ты, рядом с версией Кацуки не сравниться! — Зато с любовью! — произнесла Цукино, а потом ойкнула, поняв, что она сказала. До этого смотревшие друг другу в глаза они отвернулись и моментально порозовели, что-то пытаясь невнятно сказать в оправдание. Не было секретом, это уже заметили все — Киришима с Ханэ правда смотрели друг на друга с какой-то особенной мягкостью и дружелюбием, которую одна из первых заметила Мина, разумеется. А теперь, когда Цукино невольно оговорилась, и всё их отношение к друг другу, все действия, вырвались в одну неосторожно сказанную фразу, было очень сложно перевести темы и заговорить. Ведь это правда — всё, чтобы они не делали, они делали с любовью. — А знаешь, Цукино, — парень обратился к ней по имени, усиливая свою фразу. — Я не знаю точно, сколько ты будешь с нами, и насколько уедешь, и будут ли у нас возможности видиться друг с другом, так что… Он говорил медленно, с расстановкой, делая акценты на каждом слове, ведь был не уверен в правильности своих действий, и внимательно следил за реакцией девушки. — Оу, да, я, кажется, понимаю, о чём ты, — она опустила взгляд, пряча стыдливые синие девичьи глазёнки и яркий румянец на щеках. — Я д-думаю, можно б-было бы попробовать… — у Ханэ заплетался язык от сковывающего её стеснения. — А… То есть. А эм… Ты согласна быть моей девушкой? — Эйджиро порозовел, заводя руку к затылку. — Д-да, — она соприкосала свои длинные тонкие указательные пальчики, смотря в угол комнаты. — Оу… Оу, ам… Эм… Я думаю, что это замечательно… — парень не знал, что теперь ему следовало делать. Впрочем, девушка тоже не знала. — Ым. Эм, а это… Ну, может тогда обнимемся? — несмело мямлил румяный Эйджиро. — Ну, так-то м-можно… Что ж… Как автор могу сказать одно — несмотря на то, что они обнимались и раньше, эти объятья были самыми нелепыми, глупыми, смущёнными, и от этого самыми прекрасными и чувственными, как никогда до этого. Пожалуй, около них даже летали пёрышки Цукино, которые она невольно вызвала от переполняющих её эмоций, и пара действительно чувствовала себя, как в пуху. Этот же день. Столовая Радостный Киришима спешил похвастаться лучшему другу, что наконец осмелился приблизиться к своей возлюбленной. Бакуго опять сидел в самом дальнем и безлюдном углу столовой и молча ел, и прежде чем подойти к нему, он остановился и подумал. По виду Каччана вряд ли можно было с уверенностью сказать, что он искренне порадуется за друга. Эйджиро подошёл ближе, поубавив свой пыл. — Как настроение, Бакуго? — решил поинтересоваться осторожно Киришима, чтобы понять, стоит ли ему сейчас говорить о своих отношениях с Цукино, или нет. Возможно, если бы его лучший друг удосужился поднять злые глаза со своей тарелки, то увидел бы несмелость Эйджиро, но Каччан, кажется, снова был погружён и губительное для него одинокое самокопание. — Надеть футболку «БезБаб» и плюнуть в рожу Деку, — буркнул Кацуки, не смотря на Киришиму. Эйджиро тихо и огорчённо выдохнул. Каччана лучше действительно не трогать. — В последние несколько дней ты немного более раздражительный, чем обычно, — Эйджиро пожал плечами, чуть с опаской и тоской глядя лучшего друга, недовольного намного больше, чем обычно. По состоянию Кацуки было видно, что тот не желает никого видеть, так что Киришима ушёл в шумную толпу, оставив Бакуго одного за безлюдным столиком в самом конце столовой. Ему было немного обидно, что лучший друг не может с ним поговорить и выслушать его, но понимал, что отчасти сам виноват, ведь в последнее время он уделял слишком много времени Цукино, пренебрегая Кацуки, что последний люто ненавидит. Но улыбка его девушки чуть скрасила настрой Киришимы, и тот слабо улыбнулся для неё. А потом, как ни в чём не бывало, влился в разговор, веселя ребят, запрятав мысли о лучшем друге, хотя иногда всё же на него поглядывал. К сожалению, ему плохо удалось разглядеть Каччана, но он чётко видел, как к нему подсела Очако, чему Эйджиро весьма удивился, и парень её даже не прогнал. Выглядели они оба как просто слепившиеся друг с другом изгои общества, сидели в углу, презренные толпой, и кушали обед, находясь в одной угрюмой одинокой лодке. — Знаете, если бы не Урарака, я бы никогда не поступил в ЮЭЙ, — произнёс Изуку, отвечая на вопрос заитригованной Ёсида. Сюдя по реакции двоицы, они слушали диалог, ведь сейчас их лица искривились в ярости и печали. «Чёртов Изуку, кто тянул его за язык? Неужели он не мог говорить чуть потише?!» — А Бакуго привил мне чувство соперничества чуть ли не с самого детства, и я всегда хотел быть как он и даже перепрыгнуть его. Послышались восхищённые вздохи, и Киришима понял, что сейчас Каччан просто взорвётся и врежет Мидории здесь и сейчас. Эйджиро уже хотел встать, чтобы успокоить его, но... Кацуки лишь зарычал и собрал еду в контейнер, а после перебросился парой фраз с такой же угрюмой Ураракой, и те, рассерженные, вышли обедать в парк. «Да что между ними происходит, Селестия их подери!» Теперь Эйджиро твёрдо решил поговорить с Кацуки. Он всё ждал, пока они войдут в класс, но звонок прозвенел раньше, и минут через десять их пнул в класс Гончий Пёс, и Айзава наказал уборкой школы, но реакция Кацуки с Очако на это… О Всемогущий, да её вообще не было! Они выглядели такими спокойными, что просто кивнули и извинились. Айзава лишь сузил глаза, улыбнувшись слабо уголком губ, ведь он, в отличии от Киришимы, что-то знал, и явно не был зол на прогульщиков. Лицо Очако было чуть красным от слёз, но она была умиротворённа и чуть улыбалась, ровно так же, как и Кацуки. Ребята после урока пытались докопаться до Бакуго, какого хрена он утащил их Очако из столовки, и прогулял с ней начало урока, и почему девушка плакала, Бакуго в ответ даже не огрызался. Эйджиро был удивлён до глубины дыши, и был уверен, что даже если применит своё упрочнение на всём теле, то удивление всё равно проберётся в самую глубину его души. Киришима не сумел добраться до друга на перемене, поэтому сделал это после всех уроков. Он как раз вышел и комнаты, перекинув рюкзак на плечо. — Бакуго! Погоди, Бакуго, я бы хотел поговорить! — Киришима подбежал ближе, касаясь свободного плеча лучшего друга. — Ты чё хотел? — повернулся Кацуки. — Поговорить! — Только давай быстро, я тороплюсь, — буркнул Каччан, немного сердитый из-за того, что ему помешали идти. — Лекции читать пришёл? Или тоже решил узнать, как мне удалось «украсть», — тот с ядом сделал кавычки пальцами. — Очако на обеде? Судя по всему, Бакуго был действительно обижен на Эйджиро. — Что-то из ряда вон, раз ты назвал её по имени, — парировал Киришима. — Ну а тебе-то, что? — скрестил руки Кацуки. — Или тебе можно налаживать личную жизнь, а мне нет? Красный Бунтарь даже осёкся. — А откуда ты… — Да Мина уже всем растрындела, — фыркнул Каччан. — Ладно, если это всё, то я пойду, — Кацуки начал идти, но потом остановился, перекинув последную фразу через плечо. — Очако пригласила меня к себе делать уроки, а после смотреть какой-нибудь фильм. Бакуго шёл дальше, а Киришима так и стоял в коридоре, чувствуя себя виноватым. Ему и в самом деле стоило бы извиниться перед Каччаном. Эйджиро даже подумал, как Бакуго его ещё не растерзал за такое пренебрежение, но вдруг подумал, что это его могла так уравновешивать Урарака. А Айзава со Всемогущим просто следили за всем по камерам, довольные. Если всё получится, то Бакуго действительно благодаря Урараке станет более спокойным и научится контролировать свою агрессию. Что ж, не зря же они подстроили тот бой на спортивном фестивале, поставив в пару Кацуки Очако, и не зря Гончий Пёс ждал, пока они договорят…