Утро

Стояло утро. Солнце только-только поднималось, и его тихие лучи падали на каменную улицу, отражались эхом от стекол, скользили по мостовой и слепили глаза. Но это совсем не раздражало, наоборот, казалось каким-то невероятно радостным. Он медленно шел по тихой улице, смотрел на сверкающие окна домов, впитывал в себя свет и трогательность утра. Было немного прохладно и свежо. В общем — хорошо. Он шел к пекарне на углу дома. Уже предвкушал, как откроет дверь и увидит чужое равнодушное лицо, будто вылепленное кем-то из воска. Союз был гордым просто до ужаса. Он смотрел всегда так, что становилось ясно — никто и дышать рядом с ним не достоин, не то что… Претендовать на что-то. Россия претендовал. Или, по меньшей мере, пытался. — Доброе утро, — тихо говорит он, скрипнув дверью. В пекарне всегда пахло теплым свежим хлебом, и Россия всегда думал — руки Союза пахнут точно так же. — Вы сегодня рано, — заметил голос Союза откуда-то из задней части пекарни — наверное, там была печь, на которой Союз и пек свою чудесную продукцию. Сначала Россия влюбился в черных хлеб — тот был с твердой, но пластичной коркой, а внутри буханка всегда была мягкая-мягкая, запах от нее исходил просто восхитительный. Потом он влюбился в французский багет — посыпанный зеленью, внутри будто бархатный, он просто таял во рту. А потом он влюбился в Союза. Его чудесные руки всегда творили шедевры хлебобулочных изделий — и Россия, стараясь скрывать сей постыдный факт, даже набрал несколько килограммов. Он не мог заставить себя не приходить в пекарню, а войдя в нее, не мог заставить себя не купить что-нибудь. Он хотел бы предлагать Союзу деньги просто так, но точно знал, что тот смертельно обидится. Купив же чудесный хлеб, не мог заставить себя не есть его — не пропадать же добру? — Что будете брать сегодня? — Союз появился за прилавком каким-то магическим образом, Россия даже не заметил, так задумался. На нем, как и всегда, был фартук из грубой коричневой ткани, который невероятно ему шел. Под ним была мягкая бежевая рубашка, а на голове — платок в цвет фартука, и даже будто бы из той же ткани. Из-под платка спускался на шею хвостик из невероятно-золотых солнечных волос. Под глазами у Союза залегли тени. Наверняка, опять не спал всю ночь, все пёк что-то. — Одну буханку черного хлеба, пожалуйста. Вы устали, Союз. Последнюю фразу Союз проигнорировал, отворачиваясь к прилавку и заворачивая хлеб в полиэтиленовый пакет. — С вас двадцать. Россия уже начал доставать кошелек, как живот Союза громко и выразительно заурчал. Союз остался к этому безучастным, только вперился пустым взглядом прямо в покрытое лаком дерево прилавка. — Дайте еще пожалуйста самого лучшего багета, что у вас есть, — попросил Россия улыбаясь. Союз очнулся. — Какого именно? — На ваш вкус. Мне для любимого человека. На последнем слове Союз почему-то вздрогнул. Он поспешил отвернуться, чтобы постоянный клиент, который в глубине души ему безумно нравился, не заметил его болезненного взгляда. Когда он повернулся обратно, взгляд его вновь был безучастным. Только кололо под сердцем немного, но ничего. Он не должен был позволять себе надеяться. Он протягивает России его любимый хлеб — французский багет с укропом и чесноком. — Семьдесят. Он не ел своего свежего хлеба уже давно — все делал только для покупателей, а сам, чтобы сэкономить денег и заработать побольше, ел только что-то подгоревшее или уже высохшее, что никто не захотел или не захочет купить. Но этот багет все равно всегда был его любимым. Россия положил деньги на прилавок, Союз их посчитал, сложил в кассу, выдал России чек. Тот взял его и сунул себе в кошель, не глядя. Он, почему-то, не спешил уходить. Союз упорно не хотел на него смотреть. — Это вам, Союз, — Россия протянул ему багет, и Союз неверяще понял голову. — Поешьте. Вы голодны. Прошу вас. Жар прилил к щекам. Союз буквально физически почувствовал, насколько покраснел. — Я… — он впервые не нашелся с тем, что сказать. — Отдохните. Берегите себя, прошу вас, — Россия вышел из пекарни, скрипнув дверью, так и оставив на столе багет. Свежий и невероятно вкусно пахнущий. Союз огляделся по сторонам, будто в такой ранний час его кто-то может увидеть, быстро схватил хлеб и вгрызся в него. Господи, он был таким невероятно вкусным! Слюни текли сами собой, и Союз не смог остановиться, пока не съел минимум половину. Синие глаза осторожно наблюдали за ним из окна и улыбались.