Утро

Он затянулся сигаретой еще раз, прикрывая глаза. Дым проникал в легкие, распарывал их насквозь и дарил приятное забытье. Только сигарет больше не хотелось. Голова гудела от невнятных тяжелых мыслей. Было отвратительно. Откровенно хуево. Он в который раз набрал чужой номер по памяти, приложил телефон к уху. Гудки. Он слушал только гудки несколько минут подряд. Это начинало странным образом успокаивать. Наверное, на чужом номере накрутилось уже около тысячи пропущенных. Потому что России не отвечали ровно год подряд. Он почти смирился с пустотой в собственной жизни, и совершенно ничего не мог с собой поделать. Он стоял на балконе его собственной квартиры. Было прохладно, он мерз. Но так и надо. Может, тогда он перестанет чувствовать всю ту горечь утраты, которая не дает спокойно жить и по сей день. Он знал, что не виноват ни в чем — Союз исчез в один день, ничего не сказав и не объяснив. Попросил не искать. Россия и не искал. Но все равно чувствовал вину непонятно за что. Наверное, так и должно быть. Хотелось запрятаться в одеяло и просто по-детски зареветь. У него кончались жизненные силы, кончалось желание делать хоть что-нибудь. Мотивация будто бы вытекала из него, затапливая пол хлипкого балкона, но никак не собиралась возвращаться обратно. Он не жил, он существовал. И не видел смысла продолжать существование и дальше. — Что бьем? — поинтересовался мастер тату-салона, в который Россия заглянул по чистой случайности. — Много чего. Хочу все тело покрыть, — сказал Россия хрипло. Атмосфера в тату-салоне была подходящая его настроению — стояла полутемень, только над местами для клиентов горели лампы. Мастером был внушительный зататуированный мужик с бородкой. — И чем конкретно? — с Россией не стали спорить. Только осмотрели оценивающим взглядом с ног до головы. — Много чем. У меня только две конкретных идеи, остальное вам придется предлагать. — Хорошо. С чего хотите начать? — Набейте мне пожалуйста портрет вот этого парня в районе груди. В клубе, в котором сейчас находился Россия, тоже было полутемно. Помещение было задымлено искусственно, но России все отлично было видно. Это клуб как раз для таких редких пташек, как он. Сам он раньше редко сюда захаживал, зато теперь стал частым гостем. По всему миру не наберется и пяти подобных заведений. Только для воплощений стран. Конкретно этот клуб — в Нью-Йорке. Вот мелькнул в темноте и силуэт самого хозяина — США. На его лице, как и всегда, рисовалась полутенями хищная улыбка. Но Россия равнодушно проскользил взглядом дальше — его Америка совсем не интересовал. В последнее время не находилось совсем ничего, что могло бы его действительно заинтересовать. Взгляд поплыл дальше, мимо танцующей толпы, и внезапно глаза зацепили знакомый золотой блик. В душе всколыхнулось на секунду, а потом опять замерло. И что с того, что Союз здесь? Они не виделись пять лет. Россия не мог сказать, что разлюбил его, не мог сказать, что сможет сейчас отвернуться и не смотреть на чужое лицо, будто ставшее только прекраснее. Но Россия не подойдет. Не будет просить вернутся. Потому что привык к существованию, и жизни с реальными чувствами и переживаниями ему больше совсем не нужно. Союз подходит сам. Россия отворачивается. Губы болезненно кривятся. Он себя отвратительно чувствует. — Россия, — произносит Союз, и его голос тонет в шуме толпы. Но Россия все отчетливо слышит. Он оборачивается, сверлит Союза пустым взглядом. Он больше совсем ничего не чувствует. — Россия… — пытается снова начать Союз, и его глаза решительно сверкают, но тут к ним подходит поздороваться США. — Какие люди, — Россия отвечает на хищную улыбку ее копией. Они обнимаются, Союз смотрит на это глазами-блюдцами. — Ты надолго в Нью-Йорке? — спрашивает Америка почти тепло. Россия спустя эти долгих пять лет и весь свой опыт теперь США отлично понимает, а тот понимает его. Потому что Америка тоже терял. Потому что к Америке до сих пор так и не вернулись. Британия был куда хуже Союза, Россия уверен. Но от того не легче. — Извиняюсь, мне надо бежать, — и Америка, отвесив шуточный поклон, исчез так же внезапно, как и появился. Они с Союзом замерли. Только смотрели друг другу в глаза. Союз не решался начать о чем-то говорить, а Россия просто не хотел говорить ни о чем. Как будто в этом был смысл. — Я хотел вернуться. — Но не вернулся. Слово за словом, и они поругались. Опять, как тогда, раньше. Только в этот раз с кулаками друг на друга не полезли. Оно и понятно — в таком случае их отсюда выпрут. А потом они как-то оказались в спальне — в клубе была возможность уединиться. Ну еще бы, учитывая сколько денег вбухивал в это место США. Одежда полетела на пол. Союз шокировано замер, когда увидел свой точный портрет на чужом теле. — Что это?.. — Россия никогда еще не видел его таким рассеянным. — А сам не видишь? — оборвал его Россия, сверля взглядом исподлобья. — Давно хотел свести. Он грубо толкнул Союза на кровать вновь набросившись, как изголодавший зверь. Он не чувствовал ничего, кроме похоти, и только на самом дне души плескалось что-то невнятно-мутное, трепещущее каждый раз, как Союз издает трогательный высокий стон. Он брал его жестко всю ночь, будто поддаваясь жажде мести за все те пять лет, что Союз упорно прятался от него. Избегал, как мог, он это точно знал, хоть и не искал совсем, следуя чужой просьбе. О, как Союз стонал на его члене! Как будто сто лет у него никого не было. Но Россия отказывался в это верить — в конце концов, Союз наверняка потому и сбежал, что хотел полной свободы и проветриваемости своей задницы. Думать о последнем было больно до сих пор. Даже спустя столько лет. А на следующее утро Россия ушел сам. Как ушел тогда Союз. Он словно снова отрывал кусок от сердца, хотя думал, что сердца у него давно нет. Союз вновь нашел сам. Россия и не думал прятаться. — Доброе утро, — он отобрал у него сигарету, закурил сам. — Да, — согласился Россия. — Доброе.