Если тезисы, используемые обычно для доказательства "особости" русского пути, применить, например, к Испании с Португалией, то единственным возможным выводом окажется выделение их в какую-нибудь "еврафриканскую" цивилизацию. Там есть для этого все - от векового мусульманского ига до загадочной донкихотской души, и от духовного подвига Сергия Радон...т.е., я хотел сказать, Терезы Авильской, до дубины народной войны, поднятой против Наполеона... На самом деле вся наша "особость" - лишь долгосрочный итог Гражданской войны. Случись в Испании победить каким-нибудь барселонским анархистам, сейчас внук одного из них, левый социогуманитарный мыслитель Деметрио Ольхандеро, предлагал бы понимать расстрел Бурбонов в подвале, распродажу коллекций Эскориала и устроение бассейна на месте взорванного барселонского собора, как ускоренное превращение испанцев в европейцев. mike67: Но разговоры об особом русском пути в XIX веке начались. bohemicus: Да, конечно. Как и разговоры об особом немецком пути, например. В сущности, такие разговоры тоже входят в евростандарт. "Отличие развития Германии от своих западных соседей было принято как знак особенной ценности немцев. Со времени книги Анн-Жермен де Сталь «De l’Allemagne», («О Германии») (1813) многие немцы компенсировали свое чувство отсталости по сравнению с западными национальными государствами тем, что считали себя «страной писателей и мыслителей» со ссылками на Гете и Канта и приписывали себе культурное превосходство." «Гравитация бабочки на булавке, или Сто лет одичания», 2009, комментарии. Телеграмм канал Богемские манускрипты.
***
Он пахнет одуряюще. Антон ласкает взглядом каждый миллиметр голой кожи. Тьма льется из зрачков, стелется у ног Арсения. Люди инстинктивно уступают дорогу, обходят, отворачиваются. Боятся. Антон на поводке. Длинной стальной цепи. И незримом, очень коротком. Антон чувствует чужой запах. Втягивает носом, как дикое животное, скалится, обнажая зубы в улыбке. Арсений останавливается, но не оборачивается. Говорит тихо, когда Антон подходит ближе: — Мистер Шастун, думаю, через пару минут мы отпустим ваш конвой. Вы же не сорветесь с цепи? — Смотря у кого будет другой конец. — У меня, — это обещание. Арсений все-таки оборачивается. Подставляет шею под чужой горячечный выдох. На вдохе Антон закрывает глаза. Ноздри трепещут. — Мистер Шастун, — Арсений улыбается. — Арс, до вылета меньше пятнадцати минут, — голос его коллеги неприятный, с бюрократическим душком и высокомерием, протяжная французская «р» бесит, — идем. — Нас тормозит конвой, Пауль, — с плохо скрываемым раздражением говорит Арсений. — Он необходим. — Я так не считаю. Господа, вы свободны. Пульт от наручников можете отдать мне. — Тринадцатый опасен, — Пауль изо всех сил пытается Арсения вразумить. Безрезультатно. Арсений протягивает руку, забирает пульт и цепь, обматывает ее вокруг запястья и отметает тяжелым взглядом немые возражения конвоиров. — Мистер Шастун, если вы попробуете сбежать, вас ударит током, если нападете, ошейник вас задушит, — предупреждает Пауль. — Мистер Шастун в курсе, — Арсений позвякивает цепью. — Пойдемте. И утягивает Пауля за локоть. Антона — цепью, запахом, голосом. Как собаку. Антон — хорошая собака. Высунул бы язык и вылизал. Кажется, ему разрешат. Не пропустить бы команду. — Что, позволь тебя спросить, ты делаешь? — Пауль не унимается. — Ничего, — легко отвечает Арсений. — Он с тебя взгляд не сводит. — А еще он знает французский и слышит все, что ты мне говоришь. — Он опасен. — Он на цепи. — Цепь его не остановит. — Какого же вы хорошего мнения обо мне, Пауль, — не удерживается Антон и потирает кожу под чертовым уже немного придушивающим ошейником. И паршивец Арсений явно с этого прется, потому что, обернувшись, несколько секунд залипает на шею темными синими глазами. Антон начинает сочувствовать и себе и Паулю. — Он за тебя беспокоится, — говорит Антон спустя десять минут, переступая порог каюты. — Излишне, — Арсений сбрасывает на пол пиджак, сбрасывает на пол цепь с запястья и, тяжело вздохнув, прислоняется спиной к стене. — Избавишь меня от кандалов? — Ты прав, сковывать тебе ноги — варварство. Он опускается на колени, снимает железные пластины с лодыжек — касания аккуратные, нежные — и смотрит Антону в лицо. Воздуха не хватает. Тьма бьется в агонии. — Ты все-таки модификант, — хрипит Антон. — О, вряд ли ты считаешь, что я тоже Тринадцатый. — Нет, ты, очевидно, не Тринадцатый. — Но я и не омега. Антон чувствует, что не омега. С головой его захлестывает жажда, а не нужда. — Тем интересней, — собственный низкий голос сложно узнать. Арсений улыбается. — Скоро подадут ужин. — Я ужасно голоден, — рычит Антон. — Я тоже. Сначала я разбирался с твоими документами… — Бюрократия Республики. — Потом разбирался с тобой, — Арсений поднимается с колен и устало оседает в ближайшее кресло. — Потом снова копался в документах. И я ужасно хочу есть. — Хорошо, — сдается Антон и падает в кресло напротив. — Может, снимешь с меня наручники? Арсений мотает головой. — Ошейник? — Может, позже, — и хитрый смешок, — после ужина. Ужин вкусный. Антон жует стейк с блаженным видом. Арсений не выдерживает и закатывает глаза. Антон фыркает. Он последние полгода по ресторанам не разгуливал, по камере разгуливал туда-сюда. Четыре шага и стена, четыре шага и тумбочка. Кругом. — Есть что-то еще, что я должен знать? — Давай не будем о работе, — просит Арсений мягко. И облизывается. Первый раз в жизни Антон так хочет буквально первого встречного. Хотя чего уж, таких, как Арсений, он никогда не встречал. — Не будем, можем обсудить погоду или сорта чая. Арсений снова закатывает глаза. — Тебе причиняет боль мое гражданство? — А ты им гордишься? — Те, кто гордятся своей страной, либо военные, либо недостаточно хорошо изучили ее историю.[1] Ты, полагаю, из первой категории. — А ты, полагаю, принципиально не собираешься говорить со мной на русском? — Антон уже жалеет, что спросил. — Только в качестве необязательного и не слишком возбуждающего элемента наших с тобой ролевых игр. Поговорим на немецком, французском, китайском, арабском, может быть, испанском? — В качестве необязательного элемента наших с тобой рабочих отношений я прикую тебя к ближайшему столбу, когда сойду с лайнера. — Ты сильно расстроишься, если я скажу, что мне понравится? — Я не удивлюсь. — Просто напомню: в цепях здесь ты, а не я, — Арсений зло прищуривается и склоняется ближе, скрипнув ножом по тарелке. — Антон, поужинать молча не твой вариант, да? — Ну почему же, — Антон вздыхает и с остервенением принимается за стейк. Крови много. Прожарка blue rare. Арсений успокаивается через пять минут и миролюбиво интересуется: — Поговорим о работе? — М-м-м? — Антон откладывает вилку. — Ты смотришь. Я не могу есть под таким пристальным взглядом. — Пока моя ценность как работника представляется весьма сомнительной, хочу уточнить некоторые вопросы. — Слушаю. — На Марсе утверждают, что все Тринадцатые находятся в колонии? Никто не сбегал? Арсений кивает. — Ясно, и они не лгут? — Лгать в данном случае точно не в их интересах. — Хорошо. Вы узнавали о Тринадцатых, погибших на Марсе за последние полгода или год? Не умирал ли кто под завалами в шахтах? Арсений прищуривается. — Ты планировал скрываться в шахтах, чтоб сбежать с Марса? — Была мысль. Марс далеко не райское место, — честно отвечает Антон и игнорирует холодок, прокатившийся по позвоночнику. — Смог бы год жить под землей, а потом сесть на корабль и есть пассажиров? — Я выбрал вариант проще. — Продолжать убивать? — В конце концов, ради этого меня создали. Антон морщится. Арсений невинно кружит вино в бокале. — Я смотрел списки погибших Тринадцатых. Двое. Оба — три года назад. Крупный обвал. Найдены. Похоронены. — Что ж, моя версия отправляется в небытие. — Да. Арсений тянется куда-то в сторону. Антон замечает перемигивающиеся кнопки. Панель перед носом ползет вверх, открывая потрясающий вид на порт. Арсений улыбается. Ярче всех этих тысяч огней. У Антона дух захватывает. Он любуется чужим профилем. И инстинкт здесь молчит. Тьма молчит. Арсений вызывает восхищение. Как произведение искусства. Как картина или выточенная из камня тонкая статуя. Порт сияет в чужих глазах. — Что? — Ничего, — Антон скребет уже порядком заросший подбородок. Охуевает. С себя. — Огни — моя слабость. Это красиво. «Ты красивый», — думает Антон, но вслух произносит: — Соглашусь. — А версии у тебя закончились? — Нет, с чего ты взял? — Ты замолчал. — Восхищен видом. — Ты смотришь только на меня. — Абсолютно верно. Арсений прячется за бокалом, но Антон встречается с ним взглядом в отражении. Глупая игра двух взрослых людей, уже давно решивших, чем закончится этот вечер. — Версий у меня много, разной степени бредовости, — Антон заставляет себя вернуться к работе. — Кажется, Тринадцатый по документам Тринадцатым не являлся и в поселении с Тринадцатыми не жил. Арсений, я действительно не знаю, как тебе помочь. Рано или поздно придется обратиться в АГЗООН, чтобы они опознали вашего Тринадцатого по генетическому материалу. — Кроме очевидной есть еще одна проблема, взгляни, — Арсений сдвигает планшет с другого конца стола. — Что скажешь? — Скажу, что от этого далек, но даже моих познаний здесь достаточно, и я могу с уверенностью утверждать: данный генетический материал Тринадцатому не принадлежит. — Нет, — перебивает Арсений, — это Тринадцатый. — И, видимо, еще с десяток генетических экспериментов сверху. — Именно! — У вас проблем сильно больше, чем я думал. Некто точно невменяемый, с непонятным потенциалом и возможностями разгуливает по материку. И обнародование подобного рода информации грозит крупным международным скандалом, ведь все последующие модификации после американской явно не американские, — Антон хмурится. — Я предположу, кто мог проводить дальнейшие эксперименты на Тринадцатом? — Не стоит. — Мне нужно держать в голове тот факт, что ты гражданин Великобритании? Арсений отмахивается. — Сейчас я защищаю интересы исключительно КолИн. — Хорошо. На Марсе этот Тринадцатый либо сам прятался, либо его там скрывали, Арсений. Кому и зачем он понадобился сейчас — вопрос, поиск ответа на который опасная штука. Твое руководство вообще в курсе, что происходит? — В курсе. — И до сих пор не бежит в АГЗООН, сверкая пятками? — Как видишь. Антон внимательно смотрит Арсению в глаза. — И давно ты пришел к тем же выводам, что и я? — Почти сразу, когда прочитал этот отчет. — Кто еще читал этот отчет? — Я и мой коллега, само собой руководство. Послушай, — Арсений потирает висок пальцами, — у меня нет возможности подойти и невзначай поинтересоваться, что за объект и по какой причине вдруг улетел с Марса на корабле КолИн, жрал пассажиров в процессе, а потом утопил корабль в океане. — Да, Арсений, Тринадцатого на Марсе все-таки держали. И понадобился он не тем же самым людям, что его создали и засунули на Марс. Иначе не понадобился бы уже ты. Арсений мрачно кивает. Антон ощущает какое-то не оформившееся беспокойство за него. — Я подумывал пройтись по спискам живущих на Марсе, — Арсений кусает губы, — но, кажется, только время потеряю. — Потеряешь. Он призрак. И твое руководство хочет, чтоб он призраком и оставался. — Хочет. И найти его хочет. — Извини, но на сегодня я пас, — Антон поднимает руки вверх. — Я предлагал тебе: не говорить о работе. Арсений бросает взгляд на удаляющиеся огни порта, дотягивается до пульта и закрывает окно. — Арсений, он призрак! Я, конечно, изучил не все материалы, но готов утверждать, что мы его не найдем, если не тряхнем твое руководство. Арсений вздыхает. — Давай обойдемся своими силами, как ты правильно сказал, ты изучил не все материалы. — Ты действительно хорошего мнения обо мне. — Среди Тринадцатых у тебя самый высокий IQ, что и позволило тебе избежать участи остальных. Да, я хорошего мнения о тебе. Ты Тринадцатый в конце концов. Призрак найдет призрака. Антон морщится. — По тем временам мы все ими были. Призраками, я имею в виду. Пока генетические модификации не запретили, пока не закрыли проект, а нас не раскрыли. Американских, английских, немецких, французский Тринадцатых. В восьмидесятые годы вся история с Тринадцатыми только начиналась. Все знали, что эта технология есть, и каждый считал своим долгом заверить, что не имеет к ней никакого отношения. АГЗООН тогда еще даже не существовала, по крайней мере, как независимый орган. Она была только частью Комиссии по правам человека. И желания попристальнее приглядеться к новым генетически модифицированным воинам ни у кого не возникало. Весь Ближний Восток стал полигоном для всевозможной ультрасовременной мерзости, и все это происходило в условиях полнейшего отрицания. И ведь мы до сих пор не знаем, разрабатывали ли что-то русские и китайцы. Арсений ставит локти на стол, подбородок укладывает на кулаки и со скучающим видом бесцеремонно перебивает: — Рассказать, что известно о тебе? Антон смаргивает. — Удиви меня. — В моем отчете все весьма кратко и не слишком точно. Копнуть глубже мне не дали. Засекреченные переброски, якобы потерянные документы, сплетни, слухи, «известно, что у объекта имеется…», всякая такая чушь. Плюс полный набор героической мифологии. Я видел данные, судя по которым ты в один и тот же день проявил себя в горячих точках, разделенных расстоянием километров в сто, свидетельства очевидцев о том, что ты получил ранения, а медкартой они не подтверждены, причем некоторые из этих ранений несовместимы с жизнью. Я не могу быть полностью уверен даже насчет твоей деятельности в Южной Америке. Ты был в Таджикистане — не был, а был, наоборот, все еще в Боливии; ты работал как самостоятельная боевая единица — нет, ты руководил отрядом в Эль-Кувейте.[2] Антон Шастун, — «у» Арсений тянет, — призрак! — Неплохо, — Антон усмехается. — Почти правда. — До начала твоей работы на АГЗООН большая часть информации — чушь несусветная. — Ранений у меня действительно целый ворох. Не знаю, какие из них ты посчитал несовместимыми с жизнью. — Три пули в сердце. Антон задирает футболку к подбородку. Три шрама на груди слева до сих пор чешутся. — Впечатляет. Шрамов много. Арсений слишком пристально изучает. — Много, но не больше, чем у тебя родинок. — Не уверен. — Нужно посчитать. Я бы посчитал. Антон так отвратительно и плоско ни к кому еще не подкатывал. Арсений делает большой глоток, ставит бокал на стол и поднимается из кресла. Расстегивает пуговицу на рукаве. — Стой, — Антон сглатывает, горло сохнет мгновенно, — я хотел бы сам снять твою рубашку. — Хорошо, только не разорви, другой одежды с собой у меня нет. — Я буду аккуратен. И с рубашкой, и с тобой. Арсений смотрит с прищуром. — Со мной можно не церемониться. Антону не нравится, как это прозвучало. Он встает и, перехватив Арсения за запястье, пятится к дивану. Садится. — Снимешь наручники? — Нет. — Они помешают нам. — Ничуть. — Тебе это нравится? — Не надо осуждать меня за маленькие слабости. — Да кто я такой! Ошейник? — Чуть позже. — Я понял. Антон вздыхает и тянет Арсения на себя. Арсений садится на бедра, тут же пропуская пальцы под ошейник, дергает за него и целует глубоко и грязно. Антон не возражает, говорит только в распахнутый рот: — Эта штука может подумать, что я пытаюсь ее снять, и придушит меня. — Правда, прелесть? — Арсений улыбается. — Не бойся, я ей не позволю. Антон кивает и кусает чужой подбородок. Руками тем временем бережно касается шеи, расстегивая пуговицу на горле и припадает к нему губами, скользит к скуле, продолжая аккуратно тянуть пуговицы из петель. Арсений покачивается, притирается очень правильно, до белых вспышек перед глазами, дыхание сбивается. Антон перемещает одну руку ему на поясницу. Цепь от наручников звенит. Арсений стонет. Пуговицы мелкие, а отвлекающих факторов становится все больше. Антон мнет кожу на чужой спине и продолжает воевать с пуговицами. — Ты не Тринадцатый, — хрипит Арсений. — Почему? — До сих пор не разорвал чертову рубашку. — Ты просил не рвать. Антон успевает расстегнуть половину, гладит голую кожу везде, где может дотянуться, дразнит соски. Сжимает чужой стояк. Арсений стонет протяжно. Громче. Целует просяще. И дрожит крышесносно, когда Антон начинает ласкать головку через ткань брюк. — Поражаюсь твоей выдержке, — сообщает Арсений на выдохе и захлебывается стоном. — Не хочу заканчивать это быстро. Ты слишком… — Я слишком хорош? — Слишком много пиздишь. Антон понимает, что игнорировать стояк Арсения больше не может, хотя себя бы он еще подразнил. Одной рукой расстегивает ремень на чужих брюках, другой — пуговицы блядской рубашки. — Все и сразу хочешь получить? — смеется Арсений. — Хочу и могу, с мелкой моторикой у меня дела обстоят замечательно, я амбидекстр с высоким IQ, и я справлюсь с твоей одеждой. Антон вдыхает глубоко, выдыхает. Отпускает ненадолго рубашку и наконец побеждает ремень и молнию брюк. Запускает руку под белье и видит облегчение на лице Арсения. Ласкать его приятно. Он чувствительный и крайне отзывчивый. Реагирует на все. Поцелуи, укусы, скольжения языка, касания нежные и грубые. Антон заставляет Арсения приподняться и сбрасывает свои джинсы и белье к лодыжкам. Обхватывает оба члена ладонью и дрочит, чуть сбавляя первоначальный темп. Арсений недовольно стонет, больно прикусывает губу в ответ. Антон целует глубже, успокаивая. Сам поражается своей выдержке. Удивляется, что его не размотало с одних лишь блядских непрекращающихся стонов, горячего гибкого тела и близости, неожиданно спокойной, но острой. Арсения явно уже уносит к грани, как и самого Антона. И Антон действительно не хочет заканчивать это так. Роняет его на диван. Спускает до колен брюки вместе с бельем единым слитным движением, сминает чужие губы, облизывает соски и все-таки побеждает дурацкую рубашку. Укусами прокладывает дорожку от разлета ребер к бедру. И с удовольствием замечает, когда обхватывает головку, как захлебывается вдохом Арсений, как закатываются его глаза. Он трясется и вскидывает бедра. Антон не останавливает и не прижимает к дивану. Наслаждается криками, своим именем, губами, округляющимися на «о». — Чертов Тринадцатый! Антон давит на чужие подрагивающие бедра и выпускает член изо рта. — Что? — Трахни меня! — Не самое удобное место и время. — Трахни меня, блядь! «Блядь» звучит ужасно чужеродно, но правильно. Единственное русское слово, которое Антон услышал от Арсения, и это кажется одновременно смешным и очень горячим. — Нужна смазка. У тебя есть? — Просто трахни меня уже, — рычит Арсений. — Откуда у меня смазка? Я ехал работать. И собирался ебаться исключительно с документацией. Антон пару раз мягко проводит рукой по члену, срывая умоляющий вскрик. — Как думаешь, здесь реально ее купить? — Масло, — хрипит Арсений, — масло в кувшине. Принесли к ужину. Антон издевается и над собой тоже, но не может не задать вопрос, чувствуя под руками очень уж отзывчивую дрожь. — Как давно у тебя был секс? Арсений издает истеричный смешок. — Неделя? Он мотает головой. — Две? Отрицательно. — Месяц? — Около трех месяцев. Уже не помню. Работа. — Тогда масло — не вариант, будет неприятно. — Какой ты умный! Конечно будет! Плевать! Антон морщится. Он не хочет причинить боль. Даже начинать не станет, высока вероятность, что потеряет контроль в процессе. — Сука, — стонет Арсений, — какая ты сука! — Не разорвать рубашку, но разорвать тебя? Такой себе выбор. — Ты не Тринадцатый! — Потому что не взял тебя грубо в первую же секунду, как зашел сюда? Извини, я слишком долго боролся с самим собой за контроль, чтоб вот так отвратительно его похерить. — Трахни хотя бы пальцами. Антон глубоко вдыхает, выдыхает. И идет за маслом, спотыкаясь, на ватных ногах. Арсений смотрит жадно. Антон берет кувшин, выливает масло себе на ладонь, растирает, согревая, запрыгивает обратно на диван, притирается щекой к бедру, обхватывает губами головку и наконец массирует пальцами колечко мышц. Отсасывает до просящих стонов. Снова льет масло в ладонь. Проводит по члену пару раз и вставляет палец на пол фаланги. Арсений насаживается глубже сам. Антон смеется и продолжает ласкать его руками. Добавляет второй палец, растягивает аккуратно. — Я вижу, Арсений, что ты пытаешься манипулировать мной. Я позволяю тебе до определенного момента. И запомни, меня интересует только активное согласие, такое, как сейчас. — Я понял, — скулит Арсений и вскидывает бедра. Он стонет на выдохах, не переставая. Антон с трудом держит себя в руках. И готов кончить уже от чужих стонов. Ему достаточно. — Сейчас ты меня трахнешь? — Если ты найдешь презервативы. Арсений резко подскакивает. Антон на всякий случай выставляет обе руки перед собой. — Я схожу и куплю. — Да, лучше ты, думаю, одновременно греметь наручниками и покупать презервативы будет сложно. Огонек в глазах Арсения горит пугающий. Он подрывается с дивана, разъяренный и красивый. Надевает брюки, матерясь на французском. Антон протягивает ему рубашку. Арсений пуговицы не застегивает и вылетает из каюты босиком. Воспользовавшись моментом, Антон ищет пульт от наручников, но предусмотрительный, хоть и взвинченный Арсений забрал его с собой. Арсений заходит в каюту с лицом, обещающим Антону ужасную смерть, если он откроет рот не по делу. Презервативы и смазка летят в грудь. Антон ловит, конечно. Вскрывает презерватив, натягивает на член и просто на него указывает. Отвратительно. Для полноты картины Антон должен выглядеть как Джабба Хатт, но Арсению не пошел бы тот купальник. — Почему ты улыбаешься? — спрашивает Арсений уже более миролюбиво. — Я потом тебе скажу, не буду портить момент. Арсений отмахивается, снимает рубашку, вышагивает из брюк, хватает со стола бокал, отпивает и вместе с ним идет к Антону. — Я расплескаю твое вино, — предупреждает Антон. — Очень надеюсь! Арсений садится на бедра и целует глубоко, мстительно кусает нос, отпивает из бокала снова. — Ты знаешь толк в удовольствиях! — Ага, и будь пару минут аккуратнее, я хочу допить вино. Антон качает головой. Тянется за смазкой и растирает в ладонях. У Арсения этот простой жест вызывает явный восторг, потому что за руками он наблюдает чернеющими глазами, оторвавшись от вина. Антон снова осторожно вставляет палец и обхватывает ладонью оба члена. — Продолжай и больше не останавливайся, — просит Арсений, впиваясь Антону в шею, а потом сразу в губы. Вкус вина на губах Арсения упоительный, вытрахать бы до дна. Антон отнимает бокал, выпивает и ставит на пол. Арсений успевает возмутиться, но не активно, распахнутым для возражений ртом он кусает Антона в шею. Ни одного живого участка не оставит, вампир! Антон вставляет второй палец, но Арсений с них соскальзывает, приподнимается и садится на член. Даже не морщится, слишком возбужден. Антон ловит несколько белых вспышек перед глазами и честно предупреждает: — Прости, но этот раз будет недолгим. — Почему? — Я немного очень сильно охуел с тебя! Арсений с усмешкой начинает покачиваться. Антону хватает, он бьется затылком о спинку дивана, перекидывает чертову цепь наручников через голову Арсения и жестко ведет ладонями по бокам. В хромированной панели на стене отражается его поясница и цепь, скользящая от лопаток к ягодицам. И Арсений в восторге от касания металла к коже, льнет к Антону, тянущему цепь на себя, и двигается тягуче, сумасшедше медленно. Антон шипит, обнимает Арсения и обхватывает его член. Арсений делает еще пару плавных неспешных движений и начинает наращивать темп. Приходится надавить на чужие бедра, потому что живот уже скручивает предоргазменной судорогой. — Тише, — умоляюще шепчет Антон. Арсений смеется сквозь стоны. Антон вздергивает цепь к его горлу, стягивает несильно, предупреждающе, и Арсений стонет только громче, кусается, тянет за ошейник в ответ на этот раз грубо. Механизм сужает объем и заставляет Антона испуганно хватануть ртом воздух. Терпеть сил больше нет. Втрахивать себя в Арсения крышесносно. Чертова цепочка продолжает звенеть между телами. Арсений вскрикивает на выдохах. — Прости, — хрипит Антон и с рыком кончает. Скручивает Арсению руки, валит на диван, нависает, притирается и дрочит жестко и быстро, трахает пальцами, зубами царапает соски. Арсений вскидывается, кричит, стонет рычит, умоляет, шипит и перед самым оргазмом вдруг замолкает на несколько секунд, распахивает рот в немом вопле, все мышцы напрягаются. Арсений кончает долго. Трясется, размазывая кудри по дивану. Сжимает пальцы на запястье Антона до синяков. Бедра дрожат. Антон валится на пол бесформенной кучей. Ноги ватные. В башке пустота. Тьма довольно молчит. Арсений сворачивается в клубок, продолжая подрагивать, и Антон, обернувшись, целует чужие губы, лоб, висок, куда попадет. Они оба мокрые. Мертвые. Арсений смеется вдруг. — Давно не курил, а сейчас хочу. — Ты можешь купить сигареты. — Знаю, но для этого надо встать, одеться, идти куда-то, я не уверен, что до кровати доберусь, — он продолжает хихикать. Антон понимает, что Арсений вообще-то пьян. — Хочешь, я куплю? Только кандалы сними. — Никаких сигарет. Пульт от наручников на столе. Антон доползает до стола, жмет кнопки, еле попадая дрожащими пальцами, наручники щелкают и со звоном ударяются об пол. Ошейник приходится стягивать. Шея горит. — Цепной пес, — фыркает Арсений. — Я ведь могу разорвать тебя. — Ты не смог порвать даже рубашку, умоляю. Арсений расслабленный, пьяный, потрясающий, и Антон не находит ничего лучше, чем взять его на руки с дивана, тем более возражений не следует. Арсений продолжает счастливо лыбиться. И выглядит таким изнеженным, легким и слабым, что завладеть им сейчас грубо, по-животному грязно почти дело чести. У Антона встает, но он глушит чертовы инстинкты, осторожно укладывает Арсения на кровать, забирается сам и укрывается одеялом. — Что, уже спать? — интересуется Арсений. — Да. — У тебя стоит. — Я знаю. — Я бы этим воспользовался. — Пользуйся. Арсений сбрасывает одеяло к ногам. Перекидывает ногу и садится на бедра. Антон охает. — Дольше продержишься на этот раз? — Ты выглядишь так, что я не уверен. Арсений смеется, наклоняется и целует лениво и вязко. Антон чувствует его запах. Тьма восторженно поднимает голову.