Прозрение

Иззи не решился ничего сказать. Он лишь подполз к капитану и сел рядом с ним. Потом рискнул положить руку ему на плечо — возмездия не последовало. Порой с Эдвардом было очень сложно, а порой очень легко. — Ну почему у тебя всегда всё через жопу, Иззи? — сказал тот, постепенно успокаиваясь. Глядя отсутствующим взглядом в пространство, Эдвард вытирал слёзы кулаком, которым только что бил своего старпома в лицо. Иззи грустно усмехнулся. Если вспомнить, что он собирался сделать не далее как несколько минут назад, замечание Чёрной Бороды выходило особенно, блядь, острым. — Ты выглядишь так, будто тебя все десять дней волокли за «Местью» по рифам, причём бился ты о них в основном башкой, — с глухой болью в голосе продолжал Эдвард. — От тебя вся команда шарахается, ты хоть замечаешь? «Так вот сколько прошло, — мысленно отметил Иззи. — Лишь десять дней». — Зачем же ты волок меня по рифам, капитан? Пытку легче переносить, когда понимаешь её цель. Иззи почувствовал, что внутри Эдварда снова начинает что-то разгораться — это было предсказуемо. Он знал, что период штиля в этот раз окажется очень коротким. — Сперва тебе нужно понять кое-какие вещи попроще, — Эдвард развернулся к Иззи и взглянул ему в глаза. Слёзы на его лице ещё не высохли, но в зрачках уже сияло по искристому огоньку. — Например, ка… — устало начал Иззи, но не успел сказать больше ничего — капитан подался вперёд и заткнул его рот своим. Вмиг ослабшими губами Иззи почувствовал его уверенные губы — куда увереннее кулака, его язык, который рвался внутрь — чтобы слизать все известные Иззи слова вместе с кровью, чтобы залить ядовитой слюной свежий порез на языке, а может, просто чтобы, чтобы целовать, чтобы просто целовать, чтобы ласкать и волновать, чтобы… Это было слишком. Иззи вскочил на ноги и сам не заметил, каким резвым и устойчивым оказался — даже трость не понадобилась. — Это, блядь, чт… Какого… Ты… Он почувствовал себя так, как, наверно, чувствует себя почти замёрзший человек, которого ошпаривают кипятком, как пьяница, которого топят в джине, как дурак, который в шутку просит у падающей звезды превратить весь мир в золото, и, просыпаясь утром, слепнет от выжегшего глаза блеска. Всё, что ещё недавно было таким желанным, оказалось настолько грандиозно и невыносимо, что играючи смяло в ком все чувства, искорёжило восприятие, докалечило разум. Иззи прорвало. — Сперва ты меня игнорируешь десять блядских ебучих сраных дней, и я себе едва в горло не вгрызаюсь с тоски, а потом… потом… целуешь меня?! — он с трудом выдавил эти слова, сам в них до конца не веря. — Зачем?! Это новое испытание? Что мне нужно сделать? Вырезать губы, чтобы тебе удобнее было зубы мне выбить и сожрать меня изнутри? Выплюнуть язык? Эдвард поднялся тоже. — Не знаю, что за херню ты несёшь, но я хотел показать, что ты значишь для меня гораздо больше, чем думаешь. Без поцелуя, боюсь, ты бы совсем не поверил. С языка Иззи уже почти сорвалось фатальное «пошёл ты», но он вовремя осадил себя. До него только теперь стало по-настоящему допирать, что Эдвард сделал. А главное — что он сказал. — Я… Много значу для тебя?.. — ошеломлённо произнёс Иззи. Он осторожно прикоснулся к губам тремя пальцами — точно так же он трогал метку на скуле, когда только получил её. Иззи уже позабыл о своём страстном желании выяснить причину жестокого наказания: теперь всё его существо было поглощено новым вопросом. Тем поразительнее было получить ответ сразу на оба. — Ты не представляешь, сколько. Ты… Ты всегда всё не так понимал… А я никогда не мог тебе объяснить. Никогда не имел достаточно смелости объяснить… Чёрт, да я по одному твоему требованию был готов убить Стида! Я бы никогда не сделал обратного! Когда пришлось тебя изгнать, я даже чёртову шпагу из него не вытащил — забыл о нём, о тебе думал!.. Я ведь тебя выбрал в итоге. Эдвард потерянно взглянул на остолбеневшего Иззи, неопределённо взмахнул рукой и, уставившись в пол, тихо продолжил: — Я скажу тебе вот как для начала… Что, если я… В каком-то смысле… Хотел проверить, так ли я сам важен тебе, как мне хотелось думать? Иззи уже не ведал, что творит, но он шагнул к Эдварду — ещё ближе, ещё непростительнее, протянул руку в перчатке и, коснувшись уже начавшего зарастать бородой подбородка, приподнял его лицо. В этом жесте не было и не могло быть ничего властного, требовательного. Иззи походил на язычника, который приближает фонарь к лику своего идола, чтобы лучше вглядеться в его черты. — Я, блядь, даже не знаю, что заставило тебя сомневаться, Чёрная Борода. Наверно, я, блядь, просто должен оставить попытки постичь непостижимое. Но я немного напомню, что такое преданность, — Иззи сощурил глаза. — А то Боннет извратил твоё представление о ней. Эдвард молчал, и это подстегнуло Иззи. — Да, быть может, Стид делал для тебя многое. Он дал тебе принятие, безопасность, ласку, веру в людей — всю эту хуйню, в которой глупый пёс Иззи не разбирается. Он был твоей спокойной бухтой. Но есть то, чего он для тебя никогда бы не сделал. — И что же это? — поинтересовался Эдвард с едва заметной холодцой в голосе, будто не знал, что существует уйма таких вещей. — Стид никогда бы не кончил в штаны, пережёвывая палец, который ты у него только что отрезал. Эдвард был сражён. Судя по всему, таких подробностей он в пылу ярости не заметил. — Я действительно недооценивал тебя, — шокированно пробормотал он. — А ещё Стид не дрочил бы каждую ночь, вспоминая об этом. Не мечтал бы, чтобы ты сделал это снова. Не молился бы каждой щепке, которой ты касался, и не приносил ей жертвы. Не стал бы поить тебя своей кровью, как я делал двадцать лет назад. Не стал бы распарывать собственную шкуру, чтобы зашить в неё горстку алмазов, как я делал девятнадцать лет назад. Не стал бы… — Хватит! — прорычал Эдвард и, положив руку ему на щёку, сказал уже мягче: — Хватит. Я понял. Иззи тяжело дышал. Он бы никогда не осмелился выпалить всё это, если бы не поцелуй, который, как он теперь ясно сознавал, был всего-навсего очередной пыткой после минутной слабости. Он очень хотел накрыть ладонь капитана пальцами, но не мог осмелиться это сделать — тогда слёзы, щипавшие глаза хуже морской воды, непременно вышли бы из берегов. — Тебе не хватало нежностей Боннета, капитан, и ты взамен захотел получить больше моей боли. Но даже она не может насытить тебя полностью. Тебе нужна его преданность, а не моя. Как бы я ни старался, мне не убедить тебя в том, что его преданности никогда не было. Что за всем этим ёбаным сахарным слюнтяйством ничего не стоит. Иззи чувствовал себя в плену рук Чёрной Бороды, его поцелуя, его взгляда, запаха его горячей кожи, который, как тогда, в трюме, не позволял ему глотнуть свежего воздуха, только был несравненно желаннее тамошней вони. Иззи подумал, что хочет умереть вот так — с истерзанными губами, с болью Эдварда в своих глазах, с его рукой на щеке. В каком-то смысле этот миг был совершенным — как совершенная мука, в которой Чёрная Борода умудрялся приносить боль всем своим существом. Прекрасный итог пути. — И знаешь, Эд, твой ангелок Стидди не хотел тебя и на сотую долю так, как я все эти годы жаждал одного твоего поцелуя. Эдвард молчал. Пальцы руки, которую он упорно не хотел отнимать, подрагивали на щеке Иззи. Он дышал глубоко и быстро, но ровно, и ритм его дыхания гипнотизировал Иззи, одновременно успокаивая и будоража, почти растворяя в себе. Говорить под этот ритм было и волнительно, и спокойно. Все ощущения обострились, и вместе с тем были погружены во что-то вязкое, дымчатое, как дурман, как сон. — Ты знаешь, что я чувствовал. Всегда знал. Такое не скрыть. Знал — и молчал, всегда молчал, отворачивался от меня, оставался для меня горизонтом, который всегда перед глазами, но которого нельзя достичь. Твои влечения не касались меня, они даже меня не задевали, даже тень их ты брезговал уронить на жалкого Иззи. На любом корабле я был бы последним мужчиной, которого ты захочешь. Не было такого мудака, чью компанию ты не предпочёл бы моей. Я слушался тебя с полуслова — ты выбирал того, кто на каждом шагу тебе перечил. Я восхвалял тебя — ты вёл в койку того, кто говорил тебе мерзости в лицо. Но ладно. Ладно. Я объяснял себе, что грозный Чёрная Борода, воплощение величия, брат самого Дьявола, просто не может снизойти до своего пса. Но когда я увидел, что ты становишься ласковым и отзывчивым неженкой… А потом и того хуже — любишь весь мир, всех понимаешь и принимаешь, брызжешь дружелюбием, как ебучий Иисус, готов расцеловать последнего корабельного червя… И… И всё равно остаёшься абсолютно равнодушен ко мне… Не знаю, смогу ли я описать степень боли, которую я испытал, но, надеюсь, она тебя насытит. Когда ты был Чёрной Бородой, у тебя в моих глазах хотя бы было оправдание. Иззи потупил взгляд. У него иссякли силы. Он несколько раз судорожно вздохнул и опустил веки. — Я и сам это не сразу осознал. Долго думал, что просто ненавижу себя за то, что меня влечёт к тебе-новому. За то, что кроткий Эдвард в розовом халате вызывает у меня желание, а не отвращение. Потом дошло. Пока Иззи изливал душу, на лице Эдварда всё отчётливее проступало какое-то странное выражение. — Ебать тебя бушпритом, Из, — сказал он наконец, ошалело глядя на него распахнутыми глазами. — Ты так ничего и не понял. Не успел Иззи опомниться, как на вторую щёку легла другая ладонь Чёрной Бороды, и капитан припал к его губам новым поцелуем, ещё более отчаянным, вязким, гиблым — страшным тем более, что в нём совсем не было грубости, а была сплошная нежность, о которой Иззи имел представление только благодаря богатому воображению. Встреча с лаской для него походила на встречу с призраком, о котором много слышишь от других, но не веришь в то, что он может явиться и тебе. Нежность была куда непостижимее Кракена. И цепких щупалец имела гораздо больше. Неужели Иззи смог призвать своими жертвами и это божество?.. Даже не помышляя о том, не надеясь, думая, что отринут им, если не проклят… Пусть это чудо пришло к нему лишь на минуту, память о нём он будет хранить вечно… Как же сладко, как же бархатно теперь ласкать языком язык Чёрной Бороды, и нежность кажется с непривычки такой медленной, такой плавной и вместе с тем идеально дополняющей что-то внутри, будто раньше Иззи видел в жизни только шторм, а сейчас познал мерную и мирную, ровно дышащую, спокойную рябь. Иззи накрыл ладонями руки Чёрной Бороды на своих щеках, и его горячие слёзы потекли по их пальцам. Наверно, тело отдаёт так много слёз, когда уже не в силах дарить кровь. Если бы Иззи мог связно мыслить, он бы подумал, что похож на камень с множеством острых, режущих граней, которые начисто стесала и сгладила одна-единственная мощная и мягкая волна. И всё же, несмотря на экстаз, затопивший, заменивший рассудок, Иззи чувствовал, что действительно до сих пор не понимает чего-то важного. Крайне важного. Самого важного. Но он очень, очень хотел понять. Чёрная Борода оставил губы Иззи, шумно выдохнул и прижался лбом к его лбу. — А сейчас я скажу тебе кое-что, и это заставит тебя сильно задуматься о том, как виртуозно ты умеешь поднасрать сам себе, Иззи. Знаешь, в чём состоял мой первоначальный план? Я хотел, чтобы ты принял меня-Эдварда, Из. Хотел, после долгого безмолвия, явиться к тебе таким, каким я был со Стидом — без этой чёрной херни на лице, с теплом в глазах, готовый сжать тебя в объятьях, готовый любить тебя. Рассчитывая на то, что ты, поняв, как тебе плохо без моего внимания, будешь готов принять меня даже таким — лишь бы я не молчал. Ты ведь помнишь, что страх — самое мощное оружие. Я обратил против тебя твой главный страх и надеялся на победу. Вот какие у меня были мечты, Иззи. Я готовил своё возвращение. Но потом я обдумал это — и сам удивился своей глупости. Я сказал себе — взгляни правде в глаза, ты никогда не будешь ему нужен таким: настоящий ты не нужен никому, кроме Стида, а Стида нет. И тогда я решил игнорировать тебя до того момента, пока ты не взмолишься о прощении. Тогда я скажу, что наказывал для профилактики, изобью тебя, снова изувечу, выпущу пар и всё опять вернётся на круги своя, а я окончательно оставлю мысли о том, чтобы дать своему сердцу покинуть его мрачную тюрьму. Но ты мне в ноги падать не спешил. И ты успел сам изувечить себя сильнее, чем я планировал. Иззи пошатнулся — он упал бы, если бы Эдвард не поддержал его и не позволил ухватиться за свои плечи, стиснув скрипнувшую кожу куртки. Впрочем, он даже в этот момент не вспомнил о трости. О том, что она вообще у него была. — Я всегда лежал в твоих ногах, капитан… — нашёл в себе силы выдавить Иззи. — Всегда… Я ведь никогда и не вставал, но ты, не глядя на меня, забыл об этом… — Не забыл, — с досадой возразил Чёрная Борода. — Заставил себя забыть! Я ведь всё это время просто боялся привязываться к тебе. И вообще к кому бы то ни было. Но к тебе — особенно, потому что к тебе привязаться было проще всего!.. Ты дразнил меня буквально всем, что в тебе есть. От собачьей верности до сипленького голосочка. И знаешь, я всё равно привязался, но тем сильнее гнал это чувство, ведь для пирата, как я мнил, нет ничего хуже. А когда появился Стид… С ним я впервые почувствовал, что эта моя слабость в безопасности. Что ему можно открыться. Что его можно любить. Эдвард грустно усмехнулся. Затем он сгрёб Иззи в охапку и, крепко прижав к себе, уткнулся в его волосы лицом. Ухо Иззи промокло, и он понял, что Эдвард тоже — снова — не сдержал слёз. — До чего же мастерски, Из, мы наебали и себя, и друг друга… Иззи корил себя на все лады — он бы принялся бешено колотиться башкой об стену, если бы губы Чёрной Бороды, которые тут же продолжили ласки, успешно не отвлекали его от этого намерения. Глупый, глупый Иззи… Кретин, недостойный есть пыль из-под ног Эдварда… Лелеял своё тупоумие, пока капитан — счастье его жизни, смысл каждого вдоха — молча носил в себе такое, что даже мысленно повторить страшно, и не верится, и вместе с тем знаешь, что правда это, правда, только это и правда… — Прости… — выдохнул Иззи прямо в медовый, шелковистый рот. — Прости, прости меня, я идиот… Эдвард молчал, но Иззи знал, видел, что он прощает — и каким облегчением было чувствовать в молчании прощение, а не холодное безразличие, не дыхание своей медленной смерти… Это было слишком прекрасно, и Иззи, дрожа с ног до головы, выдохнул самое заветное: — Чёрт возьми, да будь каким угодно… С восторженным страхом он встретил радостный рык Эдварда и лёгкий, игривый укус в шею. Он понял, что эти слова завели и без того разгорячённого капитана ещё сильнее. Понял и ощутил — налитой член Чёрной Бороды всё твёрже упирался ему в низ живота, и Иззи не выдержал — заскулил, так тонко, беспомощно и отчаянно, как ему и следовало. Кровь Иззи кипела, ударяя парами в голову, и чувствовалась такой алой, такой сияющей, будто в ней полыхали тысячи тысяч зорь — не тех, что были у Эдварда со Стидом, откуда бы столько, а тех, что будут у них двоих. Небо с морем поменялись местами — язык Иззи качало будто на волнах, и пальцы его тонули в волнах — других, чёрных, упругих, а зарево цвета летящей ткани и обнажённого мяса колыхалось внизу, и было чем ниже, тем горячее. Жгло пах, ещё невыносимее жгло раненую стопу, потому что ноги слабели всё больше и Иззи держался на них лишь чудом, даже когда Эдвард обхватил его за талию и стиснул так крепко, что перевязь до боли врезалась в тело сквозь одежду. Точно так же бескомпромиссно, сквозь слои неги, в уши врезались следующие его слова: — Понимаешь, вы со Стидом нужны мне оба. Я долго думал о вас все эти дни. Сейчас я понял это окончательно. Не потому, что в тебе чего-то не хватает… Чёрт возьми, ты совершенен, — его чёрные глаза жадно обвели лицо Иззи, задержавшись везде понемногу. — Но и без него я не могу. Пожалуйста, пойми. — Я понимаю, капитан, — обречённо прошептал Иззи. Из-за дикого возбуждения голос звучал ещё более сипло, чем обычно. Эдвард тоже находился на грани отключки сознания, но ему важно было одним махом решить все проблемы и добить все недоразумения. — У тебя больше нет причин ненавидеть его, правда?.. — Чёрная Борода почти заискивающе провёл шершавым пальцем по кресту на щеке. — Ну, по крайней мере до порывов изрубить его в фарш… Что, если я захочу вернуть Стида и наслаждаться вами обоими? Иззи улыбнулся безвольными губами. Они были бы бледными от потрясений, если бы не раскраснелись от желания и поцелуев. — Наверно, ты удивишься, но я не ревнив, Чёрная Борода. — Замётано, — легко сказал Эдвард, прежде чем поцеловать его в крестообразную метку, и Иззи понял, что, даже если блядский Боннет иного мнения, он будет гнаться за ним для своего капитана хоть по всем семи морям. На радостях Чёрная Борода обнял Иззи так порывисто, что случайно задел тяжёлым ботинком покалеченную ступню. На миг лицо Эдварда исказила гримаса — будто удар получил он сам. Затем он поднял виноватые глаза и проникновенно, сочувственно спросил: — Больно?

***

Иззи показалось, что от жара их объятий и ласк через одежду у него снова открылось несколько ран, но ему это было не важно — он вообще не заметил бы, если бы этих мест походя не касался Эдвард. Пылало не только в паху, но и в заду — да так, что Иззи уже даже не пытался сдержать стоны. В этом месте его тело всегда было гораздо чувствительнее — когда он, представляя ночами капитана, елозил рукой по члену, он мог молчать, как на допросе, но стоило вонзить пальцы в дыру — и приходилось сгрызать губы, чтобы не вопить. Что же будет сейчас, если его идол позволит… Решит… Если он только… Внезапно Эдвард отстранился снова. Откинув со лба растрёпанные пряди, он ненадолго задумался, затем еле заметно, но очень лукаво улыбнулся. — Полагаю, теперь ты принимаешь меня в розовом халате, целующим корабельных червей и всё такое? — Да, Эдвард. Боже мой, конечно… — И вместе с тем ты принимаешь меня властным, жестоким, неумолимым и с ножницами в руках? — Да, Чёрная Борода. Смысл моей жизни — служить тебе. Любому. — Прекрасно. Ведь во мне есть обе стороны, и они равноправны. Это как… Вилка для крабов и нож для крабов. Не важно. На несколько секунд он исчез из поля зрения Иззи за какой-то ширмой, а потом вынырнул с сияющим лицом и чем-то очень знакомым в руках. Чем-то очень знакомо розоватом и бархатном. — Давай проверим твою покорность.