***
— Наши сеансы будут иметь большую терапевтическую ценность, если я буду предельно честна с тобой, — произнесла Беделия, её голос как обычно не выдавал и толику эмоции. — Разве есть смысл в обратном? — ответил Ганнибал, чувствуя, что этот разговор обещает стать интересным. С Беделией зачастую так. В конце концов, это была одна из причин, почему он любил вести с ней беседы. — По крайней мере, кто-то из нас должен быть честен. — Я честен, — он был, большую часть времени. Он предпочитал смешивать правду с откровенной ложью. Правда в его руках была восхитительно податливой. — Не вполне. — Честен, как и все. — Не совсем, — продолжила она спокойно, как и всегда. — Я беседую лишь с версией тебя и могу только надеяться, что настоящий ты получаешь то, что необходимо. — Версией меня? — спросил Ганнибал, заинтригованный формулировкой. Последним человеком, который предположил такую концепцию, был Уилл, но это было в совершенно другом контексте. Я знаю Чесапикского Потрошителя. Я знаю Подражателя… но я хочу знать Ганнибала Лектера. — Естественно, я уважаю эту тщательно продуманную конструкцию, но это не что иное как великолепно скроенный человеческий костюм. — Значит, я пациент, что носит человеческий костюм. Интересно, — это было почти точно. Почти. — Я всё ещё могу видеть твои очертания, — продолжила Беделия, внимательно наблюдая за ним. — Но они изящно скрыты. Возможно, это даже не костюм, ты словно за вуалью. — Я бы предпочёл, если бы мы назвали это ширмой, — солгал Ганнибал, не желая, чтобы она заглядывала за вуаль раньше времени. Он наслаждался компанией, будет жаль убить её так скоро. — Это должно быть одиноко. Очень одиноко, доктор? На секунду он задумался, что бы произошло, встреться Уилл и Беделия. Это определённо было бы удивительное столкновение. Он улыбнулся этой картине в уме, обдумывая ответ. Он решил подарить ей немного честности, раз она была так в ней заинтересована. И было любопытно узнать, что она скажет об Уилле. — Я не одинок, — больше нет. — Кое-кто ещё рядом со мной за вуалью. Кое-кто особенный. Удивление, промелькнувшее на её лице, было почти незаметным, но, тем не менее, он это уловил. Лектер почувствовал, как глубоко внутри скрутилось удовлетворение от того, что он вызвал реакцию у кого-то, кто так великолепно контролировал себя. Она же быстро взяла себя в руки и бросила на него оценивающий взгляд, вероятно, пытаясь измерить правдивость его слов. — Друг? — Да, но так же гораздо больше, — Ганнибалу не нужно было имитировать благоговение, когда он говорил об Уилле. Приходилось даже сдерживать всю полноту чувств, чтобы они не были услышаны в его тоне. — Возлюбленная тогда, — огласила она, глядя на него. — Партнёр, — поправил Ганнибал, используя термин, более уместный для обозначения их отношений с Уиллом. На этот раз удивление Беделии было гораздо более заметным, хотя, похоже, оно было окрашено изрядной долей скептицизма. — Ты, кажется, не из тех, кто вступает в партнёрские отношения, Ганнибал. — Как я уже сказал, Уилл — особенный, — было ещё много чего, что он мог сказать, чего он хотел сказать, но сейчас было не время и не место. И, несмотря на всё её понимание и интеллект, он сомневался, что Беделия действительно могла понять, что эмпат значил для него. Он сомневался, что кто-нибудь мог это сделать, кроме самого Уилла. — Понимаю. И ты сказал, что он знает тебя настоящего? — вот снова этот скептицизм. В её защиту можно сказать, что он дал ей множество причин усомниться в его заявлениях, но, тем не менее, это слегка раздражало. — Да. Иногда я думаю, он знает меня лучше, чем я сам.***
Я раскрываю горло снаружи. Три надреза. Один — чтобы он истёк кровью. Второй — чтобы открыть трахею. Третий — чтобы показать голосовые связки. Я вставляю гриф скрипки изнутри. Я хочу сыграть на нём. Хочу создать звук. Звук не для него. Для меня. Моё звучание. Таков мой замысел. Я даю голос смерти. Уилл проигрывал в уме воссозданную сцену вновь и вновь, пытаясь выявить обстоятельства, что ускользали от него, пока научная команда изучала тело. Было что-то в убийце-музыканте, что отзывалось в нём. Не из-за того, что он сам художник или считал себя таковым, дело было в чём-то другом. Он что-то упускал. Этот вид безумия имел знакомый вкус. Не настолько интимно как его собственные убийства или Ганнибала, но нечто знакомое. Не само убийство взывало к нему, но руки, что его совершили. — Диоксид серы укрепил голосовые связки, — заметил Прайс, привлекая его внимание и внимание безликого убийцы, что обосновался в мыслях Уилла. — Чтобы было проще играть, — произнес профайлер, не отрывая взгляда от трупа тромбониста. — Пришлось распороть твою глотку, чтобы, наконец-то, заставить тебя звучать как следует. Он сместил фокус на команду вокруг и нисколько не был удивлён тому, как они на него посмотрели. Как бы они посмотрели, если бы он позволил показаться собственному убийце? Беверли первой пришла в себя, помогая, в чём он не нуждался, но, тем не менее, ценил — с весьма проницательным наблюдением. Ему нравилась Беверли и её непредубеждённость: то, как она не осуждала. Эмпат рассеянно слушал их дискуссию, не утруждая себя какими-либо замечаниями. Он снова сосредоточился на себе, на убийце, который всё ещё таился в уголках его сознания и будет продолжать таиться до тех пор, пока Уиллу это будет нужно. «Ты убивал прежде», — думал Уилл о фантомном присутствии в своём рассудке, не позволяя себя отвлекать мрачной музыкой. — «У тебя твёрдая рука мастера. Но это не твой обычный метод. Нечто особенное, подарок. Подарок для кого-то, кто поймал твоё внимание и вдохновил». Уилл резко встал и вышел из лаборатории, не обращая внимания на вопросительные взгляды своих «коллег». Торопливо направляясь к своей машине, он подумывал о том, чтобы позвонить Ганнибалу и сообщить ему, что он приедет, но потом передумал. С таким же успехом это может быть сюрпризом. Если у доктора действительно будут пациенты, когда он придёт, то он просто подождёт. Ганнибалу действительно нравилось — это ещё мягко сказано — когда Уилл обсуждал с ним других убийц. И Уилл обычно находил некоторую ясность в разговорах с доктором, особенно если убийца был исключительно упрям и неуловим. Ганнибал, этот невыносимый нарцисс, имел так же склонность заставлять Уилла анализировать свои преступления просто ради удовольствия, даже те, которые не были приписаны Потрошителю или Подражателю. И прямо сейчас ему очень хотелось знать, что же его любимый скажет по поводу этого убийцы.***
— Помните, я сказал, что Тобиас говорил жуткие вещи? — Я пометил это, — ответил Ганнибал, заинтересованный внезапной сменой темы. Франклин, без сомнения, был его самым скучным пациентом, но его друг, с другой стороны, был более загадочной добычей. — Он говорил, что хочет разрезать кому-нибудь горло и сыграть на нём, как на скрипке. И утром они нашли человека с грифом в горле. Ганнибал уставился на Франклина, сохраняя совершенно непроницаемое выражение лица, пока обдумывал этот интригующий фрагмент информации. Он слышал об этом убийстве в новостях, хотя власти ещё не обнародовали никаких подробностей. Ему было нетрудно поверить, что Бадж сделает что-то в этом роде, но ему было любопытно узнать, почему он рассказал об этом Франклину, зная, что это вызовет подозрения, когда будет обнаружено тело. — Франклин, вы считаете — Тобиас убил того мужчину? — Я не знаю! — пациент заикался, нервозность и страх накатывали на него волнами. — Я не… не… я должен сообщить об этом в полицию? — У вас есть причины не сообщать? — Что, если я ошибаюсь?! — А если вы правы? — возразил Ганнибал, хотя и был уверен, что Франклин не донесёт на своего друга. Невротик был слишком слепо предан для такого. — Я всё время ошибаюсь. Зачем ему вообще говорить что-то такое? — А как вы думаете, Франклин? Он мог видеть, как понимание появилось в глазах Франклина, как только он задал вопрос, но мужчине потребовалось неоправданно много времени, чтобы, наконец, собрать воедино ответ. — Он знал, что я расскажу вам. Зачем ему это делать? Ох, боже, вы теперь в опасности? Он почти улыбнулся неуместной заботе Франклина о нём, хотя и сдержал своё веселье, когда ответил: — Нет, не думаю. Однако вам в скором времени стоит решить, будете ли вы делиться своими подозрениями о мистере Бадже с полицией или нет. — Как думаете, что же мне делать? Покинуть страну, например. — Я не могу говорить, что вам делать, Франклин. Это ваш выбор, — ответил Ганнибал, поднимаясь на ноги. Другой мужчина последовал его примеру, но выглядел так, словно в любой момент мог разрыдаться. — Мы обсудим это на нашей следующей сессии. На секунду Франклин выглядел так, словно собирался возразить, но в конце концов, он просто скромно последовал за Ганнибалом к двери. И он был так же удивлён, как и его пациент, когда открыл дверь к выходу для пациентов и увидел Уилла, прислонившегося к стене. — Подождите, это ваш парень?! — Ганнибал чуть не поморщился от этого ужасного термина, и даже Уилл удивлённо приподнял бровь. Франклин, однако, был слишком занят, разинув рот, глядя на Уилла, чтобы обращать какое-либо внимание на реакцию двух мужчин. Его шок был понятен, учитывая, насколько по-другому выглядел Уилл: в своей обычной клетчатой рубашке, поношенных джинсах и с лёгкой щетиной. Но любое понимание, которое Ганнибал мог бы почувствовать, было смыто гневом, который поднялся внутри него при виде плохо скрытой насмешки на лице Франклина. — Увидимся в пятницу, Франклин, — выпалил Ганнибал, отпуская мужчину, даже не взглянув в его сторону, что было нехарактерным проявлением грубости, когда он подошёл к Уиллу, который наблюдал за ними с широкой ухмылкой. Он наклонился вперёд и запечатлел на губах профайлера слегка несдержанный поцелуй, более или менее игнорируя своего теперь-уж-точно-бывшего пациента. Ганнибал прервал поцелуй только тогда, когда услышал звук быстро удаляющихся тяжёлых шагов, и отстранился, улыбаясь Уиллу, который выглядел так, словно изо всех сил пытался не рассмеяться. — Как грубо, доктор Лектер. Не думал, что вы лицемер. — Некоторые исключения имеют место быть, мой дорогой Уилл, как ты знаешь. Проходи.***
Ганнибал молча слушал, как Уилл подробно описывал убийство тромбониста, выставленного напоказ, пока не раскрывая того, что сказал ему Франклин. Ему действительно нравилось видеть Уилла в своей стихии, и на данный момент он был просто доволен тем, что наблюдал, как его возлюбленный ходит по комнате плавными, грациозными шагами, рассказывая о мелодии убийцы не совсем своим голосом. Только после того, как закончил, Уилл, наконец, сел напротив Ганнибала, с привычной лёгкостью избавляясь от психического образа убийцы. — Флейты, вырезанные из человеческой кости, были среди первых музыкальных инструментов, — объявил он во время вдумчивого молчания, воцарившегося между ними. Уилл только закатил глаза и бросил на него нежно-раздражённый взгляд. — Ну теперь я точно знаю, что подарить тебе на следующий день рождения, — сказал он сухим, как Сахара, голосом, и Ганнибал безмятежно улыбнулся в ответ. Но лучше не откладывать признание Франклина. Уилл и в лучшие времена был непредсказуем. — Но вернёмся к текущему вопросу, я хочу знать, почему он устроил перформанс. Какой мотив? — Для кого этот поэтичный психопат устроил выступление? — Не знаю. Родственной душе, видимо. Знакомому музыканту или убийце. Может обоим. Но не это меня беспокоит. Ганнибал поднял бровь, молча требуя более конкретного объяснения. Убийцы по очевидным причинам часто попадали в поле зрения Уилла. А доктор хотел знать, что такого было в работе мистера Баджа, что снискало ему такое внимание со стороны профайлера. Потом он расскажет Уиллу всё, что ему известно. — Его безумие ощущается знакомым. Не что-то конкретное, а призрак идеи, который бродит у меня на задворках сознания. И тем не менее, мне кажется, я его знаю. Ганнибал обнаружил, что снова поражён тем, насколько восхитителен Уилл. Одной короткой встречи с Тобиасом было достаточно, чтобы профайлер узнал его отпечаток, каким бы слабым он ни был, на мёртвом тромбонисте. Ты никогда не перестанешь меня удивлять? Он с восторгом наблюдал, как Уилл сосредоточился на своих мыслях, недоступный для внешних раздражителей. Однако следующие слова эмпата фактически уничтожили его удовольствие. — Что-то есть в этом убийстве… оно будто взывает ко мне, но не ко мне… — Думаешь, он исполнил серенаду для тебя? — спросил Ганнибал, его беззастенчивое удовольствие от экстраординарной проницательности Уилла пропало из-за намека на то, что другой убийца ухаживал за его партнёром. Он знал, что это бессмысленная попытка, но всё равно это приводило его в бешенство. Смерть Тобиаса Баджа, о которой он лениво размышлял с тех пор, как Франклин невольно передал сообщение, внезапно приобрела гораздо больший приоритет. Уилл только фыркнул и бросил на него украдкой взгляд, который сказал ему, что он точно знает, что происходит в голове Ганнибала в данный момент. — Нет, не для меня. Не совсем. Будто для отдельной моей части… блять. Ругательство озаботило его не так сильно, как удивление в широко раскрытых глазах Уилла, которое почти мгновенно превратилось в пронзительную внимательность. — Это не для меня, а для тебя серенада, — в голосе Уилла звучала ярость, направленная на маэстро. — Этот мудак посвятил серенаду Потрошителю. Или Подражателю. Чёрт подери! Вот почему всё это так ощущалось, — Уилл покачал головой, обнажив зубы в жесте, который был слишком диким, чтобы быть улыбкой. — Ты — неотъемлемая часть меня, вот почему мне казалось, что серенада для меня. Или для части меня. Для тебя. Ганнибал почувствовал трепет при этой новости, лишившись возможности в полной мере оценить эффект, который новость произвела на эмпата. Убийцу, борющегося за внимание Уилла, можно было понять, эмпатия профайлера обещала сочувствие и понимание. Но если Тобиас пытался привлечь внимание Потрошителя и манипулировал Франклином, чтобы тот передал его сообщение Ганнибалу, то вывод был только один: Тобиас Бадж знал, что он был Потрошителем. Это может доставить проблемы. — Последней жертвой Подражателя была Марисса Шурр, и ты прекрасно знаешь, кто именно лишил её жизни, — подметил Ганнибал, улыбаясь воспоминанию о своём прекрасном подарке. — Правда, — согласился Уилл, ухмыляясь. — Тогда Потрошитель. Но ты ещё не оставлял ни одной сцены для Джека, хотя полагаю, скорый званый обед это исправит. Но ты действительно убил Эндрю Колдуэлла после того, как Сильвестри был пойман. — Предположу, что тебе было просто убедить ФБР в том, что Потрошитель просто демонстрировал разницу между неуклюжим стажёром и опытным убийцей. — Ну не мог же я сказать, что был утомлён скукой и жаждал подарка от тебя в виде маленького прелестного убийства. Ты, кстати, согласился очень быстро, если память мне не изменяет, — Уилл, казалось, немного расцвёл при этом приятном воспоминании, часть гнева, окрасившего его лицо, ушла. — И, честно говоря, Колдуэлл был настоящим зрелищем. Как бы ему ни нравилось это направление дискуссии, пришло время вернуть разговор в нужное русло. В конце концов, ему действительно было что сказать Уиллу. — Что же, полагаю, я должен быть польщён серенадой, — Уилл опасно на него посмотрел при слове «польщён», Ганнибал любил играть с огнем, — но, зная автора, я менее склонен принять это. — Зная автора? Не потрудишься ли объяснить, дорогой? Он никогда не поймёт склонности Уилла называть его так, когда тот был необычайно раздражён. — Франклин только что сообщил мне, что его друг, Тобиас Бадж, сказал ему, что он собирался перерезать кому-нибудь горло и сыграть на нём, как на скрипке. Ты уже встречался с ним однажды и узнал, кто он такой. Вероятно, именно поэтому его убийство показалось тебе знакомым. И он действительно идеально подходит под профиль. Уилл лишь наклонил голову в бок, продолжая внимательно смотреть на Ганнибала. Профайлер улыбнулся. — И ты не рассказал мне об этом раньше, — протянул Уилл, наклонившись вперед, насколько это было возможно в его кресле, — потому что тебе было любопытно, что я думаю. Ты отлично меня знаешь, мой дорогой Уилл. — Не могу отказать себе в удовольствии наблюдать, как ты используешь свой дар. Уилл покачал головой и пробормотал что-то похожее на «невыносимый ублюдок» себе под нос, раздражение омрачило гладкие черты его лица, сменив угрожающий взгляд. — Знаешь, я удивлён, что ты ещё не убедил Джека в необходимости сопровождать меня на каждом месте преступления. Пока что. — Пока что, — весело согласился Ганнибал, наслаждаясь уже знакомой смесью веселья и раздражения на лице Уилла, вызванной его действиями. — Замечательно. Так и почему Бадж почти признался твоему пациенту? Он был уверен, что эмпат уже знает, но всё равно ответил. — Он знал, что Франклин расскажет мне. И раз ты утверждаешь, что он исполняет серенаду для Потрошителя, значит, полагаю, он знает, кто я. — Франклин сообщит в полицию? — Крайне маловероятно. Тобиас — его единственный друг, и он слишком отчаянно нуждается в дружеском общении, чтобы отказаться от него без веских доказательств. Что для нас весьма удобно. Уилл кивнул, его задумчивое выражение лица сменилось гораздо более мрачным. — Он послал тебе сообщение, Ганнибал. И из-за этого у него было так много неприятностей. И хотя конечный результат был довольно жалким, тебе не кажется, что было бы грубо не… ответить подобающим образом? Он сглотнул, убийственный огонёк в глазах Уилла подействовал на него так, как, безусловно, не должен был. — Мой дорогой Уилл, — прошептал он. — Я искренне сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы я принял его ухаживание. Глаза Уилла вспыхнули при этих словах, и он встал, шагая к Ганнибалу. Он наклонился вперед и обхватил ладонями его лицо, губы изогнулись в острой, как бритва, улыбке. Он прижался к губам Ганнибала не совсем поцелуем — нечто дикое и тёмное, только между ними. — Я не хочу, чтобы ты что-то делал, любовь моя. Но мы дадим достойный ответ мистеру Баджу.***
Они убьют вместе не первый раз. Потребовалось немного времени, чтобы изучить их совместимость. Они с радостью обнаружили, что вместе работали прекрасно. Но это будет первый раз, когда их совместный труд увидит свет. Мысль об этом… вызывала восторг. Уилл перевёл взгляд со связанного человека на полу на Ганнибала, чьё внимание было сосредоточено исключительно на профайлере, а не на их жертве. В его глазах он увидел тот же волнующий трепет, что и сам испытывал, лихорадочный блеск, из-за которого радужка казалась скорее алой, чем карей. Он ухмыльнулся Ганнибалу, та его часть, что упивалась смертью и разрушением, завладела его разумом, почти изгнав безобидную сторону, которую он представлял миру. Ганнибал не улыбнулся в ответ, но его взгляд сверкал, что-то прекрасное и хтоническое смотрело на Уилла сквозь тонкую оболочку человечности. Это было то, что ему больше всего нравилось в их совместных променадах, какими бы редкими они ни были до сих пор. Свобода быть всем, чем они были без масок, без иллюзии цивилизованности, сдерживающей их. Возможность по-настоящему сбросить свои тщательно выстроенные маски. Убийство разрушало все барьеры, которые оставались между ними, полностью открывая им обоим ту сторону, которая могла проявить себя только через смерть. Истинная близость. Ухмылка Уилла стала шире, когда он опустился на колени на пол рядом с их добычей, положив покрытую латексом руку на бледную, толстую щёку. Мужчина уставился на Уилла с откровенным восхитительным ужасом в глазах, его жалобные всхлипы терялись за тканью, закрывающей рот. Он был скрипачом — профессия отнюдь не случайная, — которому не повезло оказаться в удобной маленькой картотеке Ганнибала. Его предполагаемое «преступление» не имело ничего общего с музыкой, но дорогой доктор заверил его, что музыкальные способности этого человека не заслуживают упоминания. Уиллу было плевать в любом случае. Он был нехарактерно целеустремлённо сосредоточен на сообщении, которое они намеревались оставить. Он посмотрел на Ганнибала, одной рукой всё ещё нежно поглаживая музыканта по щеке, и сменил свою маниакальную ухмылку на что-то более тёплое. — Приступим?***
— Это унижение, Джек. Издевательство не только над жертвой, но и над предполагаемым получателем послания. Это… отказ. Скрипач — Джеффри Уайлд, хотя остальные члены научной команды ещё не знали об этом, — был представлен зрителю так же, как тромбонист Баджа. Он был посажен на эргономичный коленный стул, его спина была примотана скотчем к небольшой спинке, чтобы удерживать его в вертикальном положении. Его шея была перерезана, но вместо грифа скрипки его рот и горло были набиты цветами руты. Цветы руты означают презрение. Это была идея Ганнибала. Содрать кожу с рук и отрезать пальцы, чтобы лишить его возможности создавать музыку — задумка Уилла. Джеффри не оценил их совместного творчества, но умер относительно быстро. Ничего из этого в действительности не было предназначено для него в любом случае. Они не забрали ни одного органа, не желая рисковать тем, что это каким-либо образом будет связано с Потрошителем, но Ганнибал удалил несколько полосок мяса с ног мужчины. Нельзя винить каннибала в его причудах. Уилл чувствовал на себе взгляд Джека, такой же пристальный и нетерпеливый, как и всегда. Глава поведенческого отдела в этот день был более раздражителен, чем обычно: пресса уже вовсю занималась расследованием второго убийства, произошедшего в здании оперы (Уилл не был в восторге от анонимного сообщения для Фредди Лаундс, но это было неизбежным злом), а ФБР страдало от последствий. — Как я уже сказал, убийство тромбониста было перформансом опытного убийцы, но не привыкшего выставлять напоказ своих жертв. Это была серенада для другого убийцы. И это… это ответ. Отказ. Было труднее, чем обычно, сдержать ухмылку, которая угрожала расколоть его лицо при воспоминаниях о его совместном досуге с Ганнибалом. — Значит, это не просто убийца-подражатель? Есть идеи, кто это сделал? Да, Джек, ещё как есть идеи. — Не особо, — ответил Уилл, надев выражение сильного испуга, когда он отвёл взгляд от сцены, чтобы сосредоточиться на Джеке. — Но этот убийца очень похож на Маэстро. Он убивал и раньше, но не так. Для него это тоже в новинку. Эти два убийства — аномалии, а не их обычный стиль. Сплошное развлечение, как и всегда, наблюдать, как Джек со слепой верой проглатывает заготовленную ложь и полуправду. Это было забавно: Джек не доверял ни ему, ни кому-либо ещё, если уж на то пошло, но он до смешного высоко ценил мнение профайлера. И, конечно, это было чрезвычайно удобно. Уилл не обратил особого внимания на Джека, когда тот позвал остальных членов команды в концертный зал, решив вместо этого попытаться представить реакцию Тобиаса Баджа, когда до музыканта дойдут новости. Из того, что он увидел и почувствовал в Бадже, музыкант был безрассуден, о чём свидетельствовали его рискованное разоблачение ради перформанса в опере и его псевдо-признание своему другу. Он, должно быть, изрядно верил в то, что Ганнибал примет его… предложение. Он плохо воспримет отказ. Он, вероятно, отреагирует довольно бурно либо в сторону Ганнибала, либо Уилла. И Уилл просто не мог дождаться.***