***
Художественная жизнь вообще вгнала его в депрессию. Вернее, это развивалось постепенно. Он был так счастлив поступить в художественную академию по рекомендации своего кумира, которого намного позже будет презирать. Но до этого ещё далеко, а пока всплывали воспоминания о бесчётных ночах, которые он проводил за живописью. Естественно, мазюкать краской по холсту куда приятнее изучения анатомии и элементарных правил рисунка, впрочем, сам виноват, что не изучал всё это должным образом. Однако, несмотря на это профессора его хвалили, а Вьен гордился одним из своих самых одарённых учеников. Даже близкий друг семьи Давида Седен был в восторге от мальчика. Но самому Луи было мало. Он никогда не будет доволен. Ему хотелось восполнить пустоту внутри, ему хотелось стать значимым для всех, чтобы он смог гордиться собой, но у него не выходило. Вокруг всегда полно завистников и бесталантных людей, которым достаются лавры славы, а честные художники вроде Луи остаются ни с чем. Он часто писал матери в Нормандию , чтобы она не беспокоилась за него, что у него всё хорошо. Хоть она и уехала на север Франции, оставив сына в Париже, что оставило несгладимое впечатление и глубокие раны у последнего, он всё равно писал ей полные любви и глубокого уважения письма. Однако у неё не всегда была возможность ему ответить, поэтому во времена ожидания Давид предпочитал забыться в работе. Мишель Седен, человек близкий к искусству, поощрял стремления своего юного протеже и по совместительству соседа, однако его иногда настораживала самозабвенная работа художника – порой он не желал никого видеть после долгой ночи рисования картины. Вообще Давид отличался довольно вспыльчивым и депрессивным настроением, впрочем, можно его понять – юношеский максимализм не покинет его вплоть до поездки в вечный город. Единственный способ художнику стать действительно успешным – получить Римскую премию. И он её получит. Правда, не так скоро, как он ожидал, что приведёт к некоторым последствиям, из-за которых он в принципе мог не дожить до своего более позднего триумфа. Вьен сразу сказал ему, что он ещё слишком молод, ему лишь девятнадцать, он не сможет тягаться с теми юношами, которые боролись за премию далеко не в первый раз. Были двое претендентов, которые боролись за главный приз шестой и седьмой года подряд. – Только подумай, семь лет для получения премии! – продолжал настаивать мэтр, – Луи, подумай, у тебя сейчас ничего не выйдет. – Мсье Вьен, – отвечал ему юноша, – Я смогу поломать эти стандарты и всем докажу, что достоин премии даже в столь юном возрасте! Чуть позднее, несмотря на убедительные просьбы мастера не участвовать в конкурсе, юный Давид всё равно подал заявку, прикрепив её своими многочисленными рисунками и эскизами. И, как ни странно, их приняли, о чём, естественно, узнал мастер Давида. – Ты доволен? – несколько раздосадованный тон Вьена нагнетал обстановку, – Мало того, что я настоятельно просил тебя не подавать заявку, так ещё ты приложил работы, не консультируясь со мной об их качестве! – Но по итогу меня приняли! – всё ещё взволнованно произнёс Давид. Хоть это было сложно пол напором негодующего наставника, но он справился, – Комиссия одобрила мои наброски! Тяжело вздохнув, Мари потёр переносицу от напряжения, глубоко вздохнул и начал обдумывать дальнейшие слова, чтобы донести свою мысль до Луи. – Хорошо. Ты молодец, – не без укора, но всё же искренне похвалил его мужчина, – В этом году тема о Миневре и Марсе. Что вы будете писать, молодой человек? С некой язвительностью в интонации Давид ему ответил весьма самоуверенно и дерзко: – Не знаю, как рука ляжет, так и сделаю. Увидим, сударь, что я напишу для этой выставки.***
После этого его ожидали два бессонных месяца, проведённых за работой, которая по итогу вышла не такой, какой хотелось бы – из-за спешки краски смешались в серую массу, посему пришлось переписывать всё огромное полотно буквально за месяц до назначенной выставки. Но его добило своего рода "предательство" Жозефа-Мари Вьена. Из-за него он не победил! Комиссия была довольна его работой, но мастер решил настоять на том, что есть более достойные претенденты на победу, поэтому Луи получил только вторую премию. Она же никакой роли не играет, почему они, а не он?! Позже дела обстояли, впрочем, не лучше: два года подряд проваливаться в конкурсе, наступая на одни и те же грабли. У любого будет ком в горле после того, как вложит душу в работу, а её не оценят по достоинству. Решено. Если его гений не признают, если его считают недостойным, то пусть не достаётся никому! Нашли дурака, которого можно из года в год обманывать надеждами на получение своей доли, своего кусочка славы от поездки. Нет, Луи совсем не такой. Он задумал гениальный план, надёжный, как швейцарские часы: заморить себя голодом. Действительно, что может быть проще, чем просто не есть пару дней? Все, абсолютно все будут сожалеть, что потеряли такого живописца, но будет уже слишком поздно.***
– А! – с криком, вскочил он с кровати, неровно дыша. Пот стекал по лбу, что приводило к слипшимся каштановым прядям у его лба, а остальная часть причёски придател ски сильно вилась, придавая образу мужчины некой комичности. Он ненавидел это прошлое. Он ненавидел всё, что связано с Королевской академией. Почти всё. – Ха... – тихо выдохнул Давид, направляясь к окну. Свежий ветерок обдувал его тело, развивая его волосы и ткань белой сорочки, что стала влажной от давно проступившего пота на теле, но мужчину это не волновало, ему надо было освежиться. Лунный свет мягко проступал сквозь большие облака, напоминавшие своими очертаниями небесные замки, звёзд не было видно совсем. Он окончательно пришёл в себя и, вез веской причины, направился в другую комнату. "– Надеюсь, она не проснулась, – думал он про себя." Впрочем, оказался прав – девушка спокойно лежала среди кистей и мастихинов, периодически легонько посапывая, грудь размеренно вдымалась и опускалась, а вся фигура её будто была залита серебряным светом спутника – Луна виднелась из открытого окна. "– Глупая Жанетта, – мягко подумал он про себя." Убедившись, что девушка давно в царстве Морфея, он позволил себе ещё пару мгновений тёплого умиления, а затем скрылся за дверью. Пора спать.