***
— Гражданин Давид! — позвал его один из жандармов, — Мы признаём ваши заслуги перед революцией, однако вы сами понимаете, неверных сейчас везде можно найти, даже среди самых доверенных лиц… — Да как вы смеете?! — возмущался мужчина, — Я законопослушный гражданин и творю во имя революции, во имя Франции! Жандарм ничего на это не ответил, лишь продолжил обыскивать дом, особо не заботясь о сохранности тех или иных вещей, что он скидывал на пол по ходу обыска. Чуть позже он нашёл набросок с обнажённой женщиной. — Что это? — криво ухмыльнулся полицейский. — Это… Для картины, — устало ответил Жак-Луи. — «Это», пожалуй, побудет у меня, — жандарм сложил лист с наброском и положил к себе в сюртук, — Будет висеть как трофей у меня дома. Набросок великого Давида! — Замолчите! — возразил художник, однако его перебили. — А не то что? — с металлическим холодом ответил жандарм, — Мне не составит труда подослать к вам какого-нибудь человека, который в любой момент окажется моим шпионом и найдёт у вас всё то, что не смог найти я сам!***
— В тот день я был на собрании и в мою сторону посыпалось много обвинений, поэтому я наговорил тебе той ночью всё это лишь от излишней эмоциональности… — выдохнув, Давид добавил, — На самом деле я тебе не могу до конца доверять, но, как ни странно, я тебя не подозреваю… Девушке стало как-то не по себе не только от того, что её обвинили в чём-то подобном, но было как-то страшно видеть Давида на грани отчаяния. Одно дело читать об этом в книгах и статьях, представлять такой сюжет в своей голове, но совсем иное — видеть перед собой человека, уставшего, лишённого какой-либо надежды, который через некоторое время должен сидеть в тюрьме и лишиться всевозможных ориентиров в этой жизни. Может он и считает себя слабым и никчёмным, но его это не сломало, не сломает и он продолжит жить без страха и сомнений! Во всяком случае, девушка хотела сделать так — Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с подобным, — теперь его порой излишнюю сентиментальность можно понять, — Как я могу вам помочь? Я сделаю всё, что хотите! Мужчина сначала удивился такому смелому заявлению, но затем лишь слабо усмехнулся. — Боюсь, что я сам не могу себе помочь, поэтому не представляю, что можешь сделать ты… Жанетта вскочила с кровати, стала ходить из стороны в сторону, попутно бубня себе под нос: — Давид, мы обязательно справимся, мы обязательно выберемся из этой ситуации, главное верить! Господа Удача на вашей стороне, осталось её направить в нужное русло и тогда всё будет хорошо! Только верьте в себя! Хоть и говорила она несколько странно, но Луи был глубоко тронут её энтузиазмом и как-то вдохновлён её желанием помочь. Вокруг него всегда было много врагов, редко удавалось найти верных товарищей, особенно сейчас, когда их было так немного, поэтому видеть перед собой нового друга, который готов с ним пройти через огонь и воду по истине ценно… — Спасибо, Жанетта.***
Время близилось к полудню. Погода в этот день была солнечной и тёплой, что располагало к тому, чтобы понежиться в лучах света, но в доме стоял неестественный холод, хотелось укутаться во что-нибудь или сбежать отсюда, но не было возможности. Может Давид этого не замечал, но Жанетта это совсем не нравилось. Что-то здесь не так, будто грядёт что-то страшное, что-то ужасное… В этот самый момент в дверь постучали, девушка уж было вскочила, чтобы открыть, но её остановил Луи. Всё-таки он хозяин дома и должен встречать гостей. — Максимилльен! — громко поприветствовал его Давид, — Прошу, проходи! — Спасибо, друг мой, — сдержанно на контрасте с первым ответил мужчина в зелёном кафтане. Он с каким-то изяществом и спокойствием вошёл в квартиру художника. Во всяком случае, Неподкупный лишь создавал вид, что он спокоен и стойкий. Хоть лицо не выражало ровным счётом ничего, руки его, что не переставая сжимали манжеты на рубашке давали понять, что с ним что-то не так. « — От него веет не то свежестью, не то холодом. Теперь понятно, откуда такой дубак… — подумала про себя Жанетта, — Ещё духами с розами и каким-то цитрусом…» В присутствии этого человека было как-то не по себе — чувствовалась безмерная величественность, мужество, стойкость воли, но было в его образе что-то за гранью понимания девушки, что-то, что подсознательно пугало её до леденящего смиренного ужаса, из-за которого она просто стояла на месте. Единственное, что помогало справиться с нахлынувшей тревогой — осознание того, что он просто человек. Так просто легче. — Давид, — обратился Робеспьер, — Кто это? Вопрос вполне логичный и обыденный, однако Давид ответил не сразу. Так много вариантов как представить Жанетту, однако ни один не подходил либо не нравился Жаку-Луи. Столько слов есть для описания людей, но они решили разом вылететь из его головы! Его «студенткой» она не являлась, хотя было бы славно, если бы она попросилась к нему в ученицы. «просто девушка» совершенно неуважительно, а выдать что-то ещё не позволяет либо фантазия, либо совесть… — Это моя коллега по живописи и хорошая подруга, Жанетта, — еле выкрутился мужчина. Робеспьер же принялся внимательно осматривать девушку перед собой. В ней было и много милых черт и достаточно грубых, чтобы придавать её силуэту некой весомости, но что-то всё равно с ней было не так, картина в голове совсем не складывалась, она ощущалась совершенно чужеродно. Интересно, как она здесь оказалась? И вообще, какая она сама по себе? — Откуда вы, гражданка Жанетта? — спросил мужчина. Получилось странное сочетание имени и статуса, но делать нечего. Студентка только сейчас вышла из некого транса, огляделась по сторонам, а после перевела взгляд на собеседника. Он только что пришёл, явно не к ней, что он пристал? Как бы его побыстрее отвадить от себя, чтобы не душил вопросами, на которые она ещё не придумала ответ? — Я… Кхем, — несколько замялась девушка, — Я с окраины Парижа, однако недавно переехала в центр, поближе к Лувру. Звучало не правдоподобно, сухо и безжизненно, что насторожило не только девушку, но и Робеспьера. — Чем было обусловлено такое решение? — Ну, как уже упомянул гражданин Давид, — на душе как-то неприятно стало в этот момент, — Я его коллега. Я хочу изучать живопись и рисунок, только здесь можно получить достойное образование и развиваться дальше. Так звучит гораздо лучше. По глазам собеседника стало понятно, что такой ответ его вполне устроил, хоть не до конца. Но зато она сказала то, о чём иногда думала и размышляла над своими возможностями податься в какую-нибудь мастерскую и улучшить свои навыки. Хоть это и маловероятно и вообще так делать не надо, но ей бы этого хотелось. — И где вы проживаете теперь? — не унимался мужчина. — Простите меня, но я не хочу отвечать на этот вопрос… Это долгая история, — кое-как отвечала она. Хоть такой ответ Неподкупного не устроил, он в силу своей учтивости и вежливости расспрашивать дальше девушку не стал. — Что ж, в таком случае, я хотел бы поговорить с Давидом. Наедине, — ответил он сдержанно и уже несколько холодно. — Да, хорошо, — девушка не стала противиться, так как находится не в лучшем положении. Да и компания одного из ключевых фигур революции её не сильно радовала, так что она воспользовалась этой идеальной возможностью убежать отсюда.***
Жанетта ушла, остались лишь Давид и Робеспьер. От стойкости последнего не осталось и следа. Он сразу предался некому унынию, руки всё ещё продолжали трогать манжеты. Голос его был крайне тревожным. — Давид, милый друг, — начал Максимилльен, — Я очень обеспокоен нашим нынешним положением и твоим в том числе. — Что случилось? — с волнением спросил художник, — Неужели роялисты снова готовят какую-нибудь подлость? — Хуже, — ответил мужчина, поправляя зелёные очки, — Боюсь, что Конвент больше не жалует ни меня, ни моих товарищей… — Не о чем беспокоиться, Максимилльен, — более спокойно отвечает Давид, — Уверен, всё образуется, мы разберёмся со всеми врагами, у нас же всегда удавалось расправиться с ними. — Не всегда, — метнул юрист на него безумный взгляд, из-за которого по спине художника мурашки пошли, — Вспомни Ле Пеллетье… А вспомни Марата! Разве эти жертвы во имя свободы тебе ни о чём не говорят? Враги повсюду, они повсюду… Робеспьер сел на ближайший стул. схватился за голову и согнулся в три погибели, его тело периодически содрогалось. Ощущение, будто он вот-вот заплачет. Давиду ничего не оставалось, кроме как поддержать друга словами. потому что он не знал как сделать лучше. — Мы обязательно что-нибудь придумаем… Конвент не оставит нас… Неподкупный не слышал этого или не хотел слушать. Немного погодя, он успокоился, встал со стула и более спокойно, хоть всё ещё с легким волнением в голосе, он спросил художника: — Так что это за девушка? — Девушка? — Да, девушка, что, наверное, сидит у тебя в мастерской и лишь ждёт возможности найти что-нибудь на тебя, чтобы потом донести в трибунал! Вдруг она та самая шпионка, которую тебе обещали подослать? Уверен, она уже что-то ищет на тебя, ты просто этого не видишь! — Она бы… Она бы так не сделала, — с некой досадой и лёгким страхом сказал мужчина, — Я её хорошо знаю… — Разве? — металлически усмехнулся Максимилльен. За то недолгое время, что они провели вместе, Луи узнал лишь азы, в частности, жизнь девушки после страшного "пожара". О своём прошлом она не говорила. В целом мужчина понимал, что это вызывает у неё болезненные воспоминания, но тем не менее, в действительности, он знал о Жанетте не так много, как ему казалось раньше. — Давид, — уже направляясь к выходу, обратился к нему Неподкупный, — Ты добрый человек с пылким сердцем, но ты так и не научился разбираться в людях. Дверь захлопнулась. Робеспьер ушёл так же внезапно, как и появился, из-за чего художник остался размышлять, отправившись к себе в спальню.***
— Жак-Луи, — неформально обратилась к нему девушка, — подойдите пожалуйста. Художник, после отрезвляющим слов своего товарища несколько нехотя заходит в её комнату. « — С чего это она её? — пронеслось в его голове, — Девочка выглядит вполне хорошо, я должен был выгнать её ещё несколько дней назад!» Но с каждым шагом, с каждым стуком каблуков его уверенность становилась всё слабее, а сердце всё быстрее билось от волнения. « — Какие бесчеловечные помыслы, Луи! Девочка осталась без родителей, без дома и возможности на пропитание!» Жанетта спокойно сидела на кровати и что-то активно вырисовывала, с волнением дёргая сангиной в руке. « — Она же говорила, что она художник! — с горделивой интонацией подумал он, — Ничего, побудет в каком-нибудь другом месте, а потом освоится! Марат же пробыл приличное количество времени в канализации, верно! При этом в конце смог обзавестись домом!» Нос её мило сморщился, а щёки, без того обычно розовые, сейчас приобрели алый оттенок. Длинные чёрные ресницы иногда подрагивали. В совокупности выглядело всё это как-то уютно. « — Как тщедушна твоя душа, Луи! — говорил он себе с укором, — Марата по итогу убили и умер он хоть и любимым, но нищим! Сжалься над девушкой, она же…» Мысль не успела дойти до логического завершения, моментально вылетев из головы, так как художник переключился рассматривать изображение перед собой. Это что, он? — Что это? — с интересом спросил мужчина. — Это вам, Жак-Луи, — что-то родное проскользнуло в её голосе, когда она назвала его имя, из-за чего на душе у мужчины стало тепло, — Я… Мне хотелось поддержать вас, вы так подавлены в последнее время. Это просто набросок, ничего серьёзного, но я надеюсь, что он вам понравится… И действительно понравился. Хоть Луи Давид с неиссякаемой страстью искал точность античной линии, её простоту, что полостью отсутствовало в этом рисунке, было в нём что-то… Милое? Он давно позабыл о сентиментальности на фоне работы в политической сфере, у него даже не всегда хватало времени, чтобы дышать, не то чтоб притронуться к кистям и холсту. Из-за работы он позабыл, что такое живые человеческие, тёплые и нежные чувства, коими был пропитан этот небольшой лист. — Это… Для меня? — не веря своим ушам, переспросил художник. Должно быть, его интонация несколько испугала девушку, которая восприняла эти слова как осуждение, поэтому сразу стала оправдываться. — В-вы… Если вам не понравилось, простите пожалуйста! Я просто хотела сделать вам приятно… — Нет-нет, что ты! — он перевёл на неё воодушевлённые, такие живые и искрящиеся глаза, которых не было со времён написания Брута, — Я… Мне очень нравится. Он, что держал в руках изрисованный сангиной и углём лист, такой растрёпанный, без парика и прочих формальностей, такой порозовевший и безумно воодушевлённый выглядел как мальчик, которому подарили желанную вещь. От вида его девушка не устояла, буквально тая от тёплой ауры, что окружала собеседника, в нём было что-то, что напоминало о доме, о чём-то, что она переживала когда-то давно и с улыбкой вспоминала, он был сейчас таким родным, что Жанетта не удержалась и с её уст слетело: — Жак-Луи, вам говорили, что у вас звёздочки в глазах? Мужчина оторопел и перевёл на девушку удивлённый взгляд, попутно покрываясь обильно румянцем на щеках, а собеседница в свою очередь заворожённо смотрела на него, ловя каждое движение и изменение в его лице. Было в этой ситуации что-то милое и душевное, что затрагивало души обоих по той или иной причине. Хотелось остаться в этом мгновении подольше, позабыв об обязанностях и планах, о каких-то неурядицах и прочем. Просто хотелось раствориться в этом тепле. Они так просидели пару мгновений, пока в голове художника не пронеслось: « — Разве этот человек желает мне зла?»