***
Когда ты маленький, у тебя много свободного времени. Да, с точки зрения маленького роста, кажется, что это не так, но в сравнении со свободным временем, которое остаётся у тебя спустя двадцать лет… Детство — время, полное свободы. Время, когда тебе не хочется спать в обед, но спустя годы ты начинаешь жалеть, что не спал, когда тебя уговаривали. В семье Юнги обеденный сон был традицией. Даже взрослые старались поспать в обед, что уж говорить о детишках. Только Юнги спать совсем не хотелось. В этом девятилетнем мальчике энергия так и бурлила, ни о каком обеденном сне речи и не могло идти. Поэтому вместо сна, Юнги нашёл себе другое интересное занятие. Маленький Мин убегал в тир, так кстати располагавшийся прямо во дворе. Юнги копил денежки, которые ему давала мама на школьные обеды, а потом тратил их на то, чтобы пострелять в тире и раздобыть себе ещё парочку мягких игрушек. В девять лет у Юнги было две страсти: тир и мягкие игрушки. Особенно птички, к ним Мина тянуло как-то по-особенному. И для десятилетнего ребёнка, у которого ещё, в силу возраста, не до конца развита мелкая моторика, Юнги делал гениальные успехи в стрельбе. Постепенно он стал отдавать этому увлечению всё своё свободное время, не только обеденный сон. А родители, видя как хорошо у Мина получается стрелять, охотно давали ему денег на это. И Юнги свою семью любил, приносил мягкие игрушки из тира не только для себя, но и для родителей и младшего брата. Где-то спустя год такого увлечения Мин стал очень даже известен среди постоянных посетителей тира. А те, в свою очередь, рассказывали и своим знакомым о мальчике, слывшем гениальным стрелком. Многие стали приходить в тир не для того, чтобы пострелять самим, а для того, чтобы посмотреть на этого мальчика. А Юнги и рад был насладиться чужим вниманием и восхищением. — У тебя действительно есть талант к стрельбе, — однажды сказал Мину незнакомец, стрелявший рядом с ним. Но больше он не стрелял, а наблюдал за тем, как это делает Юнги. Парнишка перевëл заинтересованный взгляд на мужчину. С ним редко разговаривали, обычно просто молча восхищались. — И что? — спрашивает Мин, отвернувшись к автомату и продолжив стрелять. Очевидные комплименты явно не стоят внимания парнишки, уже уверенного в своём исключительном таланте. — Такому таланту нельзя пропадать, — отвечает незнакомец, наблюдая за очередными выстрелами Юнги, — чем ты собираешься заниматься в будущем? Юнги глубоко задумался. Он, если честно… Хотел бы стать певцом. Да, талант к стрельбе тут не раскроется никак, но душа юного Мина гораздо больше лежала именно к музыке. — Я петь хочу, — честно отвечает Юнги и замечает усмешку мужчины. — Но у тебя такой гениальный талант к стрельбе… Ты правда хочешь потерять возможность добиться больших высот в этом деле ради эфемерной надежды стать знаменитым своим пением? — Тогда что? — Юнги, довольно улыбаясь, забирает очередную плюшевую игрушку. На этот раз волчонка. Птички закончились. — Военное дело? Лучше начинать с детства, — отвечает незнакомец, загадочно улыбнувшись. Юнги не хотел воевать. Совершенно не хотел. Да никакой ребёнок в одиннадцать лет не хочет воевать. И предложение незнакомца показалось ему совершенно диким и нереалистичным. Как оказалось потом, этот незнакомец — сосед семьи Мин. Он поселился буквально в соседней квартире, поэтому Юнги стал видеть его очень часто. Господин Ли, а так он назвался, оказался очень доброжелательным мужчиной, быстро втёрся в доверие семьи Мин. Именно с ним Юнги теперь стал ходить в тир, так как маме его было спокойнее, чтобы хотя бы какой-то знакомый взрослый следил там за Мином. Потому что у родителей Юнги появились какие-то свои очень важные секретные дела… Господин Ли был только рад своей новой роли няньки талантливого стрелка, который упорно не хотел даже думать о военном будущем. Если обеденное свободное время Юнги проводил в тире, то по вечерам практиковался в пении. — Стрелять у тебя лучше получается, — сказал Ли однажды, когда снова вёл Юнги в тир, — лучше уж тебе сделать фокус на то, что у тебя получается в разы лучше, то, в чëм ты делаешь объективные успехи. А пение… Ну такое себе занятие. Неблагодарное. Да и получается у тебя слабенько. И это была ложь, которую Юнги распознать не смог, будучи ещё очень маленьким. Он не был согласен со словами Ли, однако… Чужие слова, как надоедливые тараканы всё-таки въедались в неокрепшее сознание Юнги. Невольно Мин начинал очень много думать о том, что, возможно, пение действительно не имеет большого смысла, ведь стреляет он всё лучше и лучше… Сомнения постепенно одерживали верх над Юнги, он всё больше стеснялся своего голоса, начинал петь только в полном одиночестве, чтобы никто не услышал. А сосед через стенку всё равно слышал. Он снова и снова повторял Мину о том, что стреляет он точно лучше. Ещё через год Юнги совсем перестал петь. Он целиком погрузился в увлечение стрельбой. — Надо же! Точность выстрела поражает воображение! — восклицает Ли, наблюдая за стрельбой Юнги, — если семь раз попадёшь в мишень, я куплю тебе мороженное. — Шоколадное, — добавил Мин, с ещё большей серьёзностью принявшись целиться. Теперь рука у Юнги ещё лучше поставлена, чем год назад, а глаз натренирован. Юнги отдаёт всё свободное время стрельбе, уже не понимая, нравится ли ему это. Но зато… Он очевидный гений в этом деле. И разговоры о военном деле уже не так противны ему. И помимо этих разговоров, возникла ещё и тема политики и службы Родине. Ли говорил, что Юнги с таким талантом точно должен пойти в армию, это даже не обсуждается. Такой талант нельзя терять, нельзя ограничиваться тиром во дворе. И Мин теперь согласен с господином Ли. Дома с Юнги не разговаривали о политике. Родители считали, что он ещё мал, а вот господин Ли уже давно начал действовать. Поэтому, когда Юнги подслушал спор своей мамы и соседа… Мин запутался. Он почувствовал, что к господину Ли испытывает больше тëплых чувств, чем к родной матери. «Она неправильные вещи говорит какие-то…» — Он точно должен пойти в армию, вы видели как он стреляет? — Что?.. Какая ещё армия? — в голосе матери слышится нервная дрожь, — он никогда не пойдёт служить на этих мразей, наш сын не такой! — Мрази? Хм… Интересно… Господин Ли уходил весьма задумчивым, но на его губах играла пугающая ухмылка. — Знаешь, как твоя мама назвала нашу многоуважаемую власть? — спросил как-то Ли, приведя Юнги в кафе с мороженным. Теперь Юнги тринадцать, он совсем большой… И стреляет всё лучше. Он вырос буквально на глазах Ли, можно даже сказать, что Ли его и вырастил… — Да, слышал, — кивает Юнги, — это… Плохое слово. Так нельзя говорить про тех, о нас заботится, защищает и кормит, — проговорил Мин, дословно транслируя то, что часто повторял сам Ли. В ответ на эти слова он слегка улыбается, кивая. Всё идёт чëтко по плану Ли, только позиция родителей Юнги мешает очень сильно. От них… Надо избавиться. Заодно можно и проверить верность Мина государству. — Юнни, будь хорошим мальчиком, хорошенько проследи за своими родителями. Если заметишь что-то подозрительное, какие-то высказывания и действия против власти… Обязательно сообщи мне, понял? — Ли берёт Юнги за руку. Так нежно, по-отцовски, точно вызывая доверие к себе. И тепло улыбается. — Хорошо, они… Давно какие-то подозрительные… — задумчиво проговорил Юнги. — Я понимаю, ты у меня очень внимательный мальчик с хорошей интуицией, но нам нужны более конкретные доказательства. Последи за ними, уверен, они точно скрывают что-то оппозиционное, — Ли внимательно смотрит Юнги в глаза, а тот коротко кивает. И в какой момент Юнги стал ценить выше именно этого соседа, чем своих родителей? Он так легко и быстро согласился сдать собственных родителей… В какой-то степени родители Мина тоже виноваты в своей дальнейшей судьбе. Кому вообще пришла в голову мысль о том, что отпускать ребёнка в тир вместо обеденного сна — хорошая идея? А потом ещё и отдать его, по сути на воспитание, какому-то подозрительному соседу, который всегда так оценивающе смотрел на Юнги и постоянно говорил о том, как хорошо юный Мин стреляет… Но родители не специально забили на воспитание старшего ребёнка. Их головы были забиты очень важными делами… Именно они были основателями старого Сопротивления. Оно вообще просуществовало очень недолго из-за дальнейших событий, виной которым стал Юнги. Послушавшись просьбы Ли, Юнги принялся очень пристально следить за своими родителями, внимательно прислушиваясь к их разговорам. Непонятные ему слова Мин на всякий случай записывал, чтобы потом показать своему наставнику. А тот на все эти записи и рассказы Юнги многозначительно кивал. — Юнни, ты же понимаешь, что твои родители занимаются незаконной деятельностью? — внимательно посмотрев в глаза парнишке, спросил Ли. И снова этот разговор состоялся в уже привычном кафе около тира. И снова Мин ел своё любимое шоколадное мороженое. В нём такие вкусные печеньки… — Да, понимаю… — пробормотал Юнги, скользя задумчивым взглядом по своим же записям, разложенным на столе. Среди них также был украденный документ с договором о поставках оружия на имя отца Мина. — Тебе нужно их сдать правительству. А после этого я тебя устрою в армию, где твой талант точно найдёт своё лучшее применение. Ты же хочешь в армию? — с тëплой улыбкой спрашивает Ли. — Конечно хочу! — активно кивает Мин. Его глаза действительно горят желанием пойти в армию. — Тогда сдай своих родителей полиции. Этот документ — лучшее доказательство. Хотя они особо и не нужны в наше время, — Ли продолжает мягко улыбаться, видя в глазах Юнги полное доверие и покорность. Он стал его собственным послушным пëсиком, как же это мило. И на следующий день Юнги принёс украденный отцовский документ в полицейский участок. Ни на миг сомнения не тронули его сознания. Он с совершенно спокойным лицом сдал всю набранную информацию о родителях полицейским. Кто-то из них даже удивился, что парнишка так легко сдаёт собственных родителей, зная о возможных последствиях для них. Дальше Минов арестовали на глазах их детей. На лице Юнги снова не дрогнул ни один мускул, он совершенно спокойно продолжил читать книгу, скользнув равнодушным взглядом по рыдающей матери и растерянному отцу. «Они предатели Родины, их не жалко,» — думал Юнги. Младший братик ещё долго плакал, раздражая Юнги. После ареста родителей, детей распределили по разным местам. Младший брат Юнги отправился к бабушке, а вот самого Юнги господин Ли отвëз туда, куда он хотел. В армию.***
Всю эту историю Юнги и Чимин услышали от матери Мина. Оказалось, что она не столько плохо себя чувствовала, сколько ей просто было одиноко и не с кем поговорить. С шестилетней девочкой, конечно, можно пообщаться, но ей уже давно пора спать, да и темы для разговора быстро заканчиваются… По чистой трагичной случайности мама Юнги оказалась в живых после произошедшего пятнадцать лет назад. Дело в том, что бабушка, к которой отправили младшего брата Юнги, скончалась в то время, когда уже готовилась церемония расстрела родителей мальчиков. Больше малыша не к кому было отправить, поэтому было решено освободить мать. А вот отца всë же расстреляли. Минуты три после того, как рассказ госпожи Мин закончился, оба парня молчали. Чимин не считал нужным что-то говорить, а Юнги… Он так бледен, словно только что умер. В какой-то момент он встаёт, подходит к матери и опускается на пол в глубочайшем поклоне, прижавшись лбом к полу. Крылья Мина заметно подрагивают из-за рыданий, которые он пытается сдержать. Рассказ матери словно давно потерянный элемент пазла, идеально встал в дыру в воспоминаниях Юнги. Но, возможно, это та часть прошлого, которую ему не хотелось бы знать. — Умоляю… Простите меня… Если это возможно… — всхлипывая, хрипит Мин. Он хочет ещё что-то сказать, но слëзы слишком сильно душат его, не давая возможности говорить. Как ему теперь вообще смотреть в глаза пожилой матери, жизнь которой он настолько сильно испортил, отобрал жизнь её любимого человека? Да как жить теперь со знанием этого? Мин ещё мог смириться с просто сотнями убитых людей, их он не знал и никогда не узнает, но здесь… Собственные родители. Которых он предал, послушавшись какого-то мужика. — Юнги… Встань, пожалуйста, — просит госпожа Мин, глядя на сына, который, кажется, только сильнее прижимается к полу, будто вот-вот врастëт в него. Юнги ещё с минуту находился в положении всё того же поклона, не решаясь подняться. Но после повторной просьбы матери, Юнги всё же приподнимается, встав перед ней на колени. Несколько мгновений она внимательно смотрит на заплаканное бледное лицо сына, его дрожащие крылья. И тепло улыбается ему, наклоняется и медленно гладит по щеке, смотря Юнги в глаза. От её прикосновений Мин физически ощущает тепло, разливающееся по телу и греющее его истерзанную душу. — Юнни… Я давно простила тебя. Ещё пятнадцать лет назад, сидя в тюрьме, я думала, что ты не виноват. Ты был просто ребёнком, — шепчет женщина и обнимает Юнги за плечи, прижав его к себе. — О-очень… Глупым ребёнком… — заикаясь от слëз, бормочет Юнги. Он напряжён, не решается прижаться к обнимающей его матери. Разве он заслуживает прощения и её объятий? — Да. Но ты вырос. И стал хорошим человеком. И я горжусь тобой, Юнни. И люблю тебя, несмотря на твои прошлые ошибки, — госпожа Мин осторожно берёт в руки лицо Юнги и снова смотрит на него таким тëплым и любящим взглядом, словно перед ней всё тот же мальчик подросток, ещё не предавший её. — Мама… — сдавленно шепчет Юнги, заново пробуя на вкус это слово. Как же ему хорошо и тепло от этого слова… А Чимин примерно в этот момент ушëл на балкон. Но не столько для того, чтобы дать восоединившейся семье уединение, столько для того, чтобы просто этого не видеть. Это эгоистично, но… Паку завидно. В то время, как его родители собственноручно сдали в армии, избавились от него, как от раздражающей ненужной вещи, мать Юнги любит и принимает его даже после такого удара в спину. Выйдя на балкон, Чимин сел у двери, оперевшись спиной о холодную плитчатую стену, засунув руки в карманы куртки. Там Пак нащупал какую-то картонную коробку… Сигареты. И зажигалка так кстати оказалась. Чимин ненавидит запах сигарет, но… Сейчас это как будто бы необходимо ему. Дрожащими от волнения руками Пак поджигает сигарету и затягивается. Липкие мысли о собственных родителях ужасно больно грызли его, а курение, как говорил Юнги, — анестезия для души. — Какая же гадость… — прохрипел Чимин, раскашлявшись, — Как Юнги терпит это… Но Чимин затягивается снова, подняв глаза на слегка красноватое небо и прислушиваясь к отдалëнным выстрелам. Скоро рассвет…