Чимин не знает, сколько так просидел, скуривая чужие сигареты. Вероятно, это были сигареты Юнги, за которые Мин потом будет очень расстроен…
В какой-то момент горло Пака начало немного першить, и только по этой причине он остановился, оставив в упаковке ещё где-то семь сигарет. А сколько было? Двенадцать, вроде…
С рассветом воздух становился более влажным и прохладным. Поëжившись, Чимин попытался получше укутаться в прокуренную куртку, но она тоже уже была влажной и холодной. А ещё больший холод Чимину дарила его собственная изнывающая от тоски душа. Эгоистично, в который раз уже себя обвинил Пак, но ему так хочется, чтобы его сейчас кто-нибудь согрел и подарил хоть немного любви…
Обняв прижатые к груди колени, Пак даже немного задремал в этом холоде. И спал он, пока вдруг на него не опустилась ещё одна куртка. Тëплая, впитавшая тепло тела… И слегка пахнет порохом. Чимин сразу понял, что это Юнги.
Стащив куртку с головы, Пак поднимает сонные глаза на Юнги. На него смотрит заметно заплаканный глаз. Недавние слëзы только сильнее выделили лëгкую синеву под глазом Мина.
— Замëрзнешь ведь. Да и в тебя попасть могли бы, — сказал Юнги, садясь рядом с Чимином и накрывая его крылом.
— Зачем кому-то в меня попадать? Я тут… Просто сижу… Я даже не заметен особо. В отличии от тебя, — усмехается Чимин, осторожно погладив тëплые пëрышки крыла Юнги.
Ничего не отвечая, Рейвен лишь слабо улыбается в ответ на слова Чимина, вообще-то, имеющие достаточно серьёзный вес.
— Сейчас я был бы даже не против оказался под прицелом, — сказал Мин, не перестав улыбаться. Услышав, как Чимин сделал вдох, собираясь ему возразить, Юнги быстро продолжил, — Я ещё большая мразь, чем думал. Я едва могу смириться с тем, что творил, когда работал на армию, но это… Это ещё больнее, — Мин поджимает губы, опустив голову, но ту же выпрямившись. Поймав немного недопонимающий взгляд Чимина, Юнги продолжил свою мысль, — в смысле… Когда ты убиваешь уже очень много людей, они не имеют для тебя лица и значения. Превращаются в простое серое «много людей». Но… Когда ты вредишь своим родным людям, которые так или иначе были тебе дороги… Это ощущается гораздо больнее. Я… Почти что собственными руками убил… — Юнги не договаривает, задыхаясь в собственных рыданиях. Горло, кажется, сейчас разорвëтся от этого душащего ощущения, тупым ножом царапающего гортань.
— Юнги… — Чимин жалостливо смотрит на Рейвена и крепко его обнимает, уткнувшись лицом в грудь, — Юнги, милый… Это в прошлом… Ты этого не исправишь. Но ты можешь сделать так, чтобы такого больше никогда не повторялось, — шепчет Пак, стараясь посильнее прижать Юнги к себе, — всё хорошо… Сейчас ты совсем другой человек… Сейчас ты бы так ни за что не поступил, — Чимин очень старается успокоить Юнги своими словами и объятиями. И он надеется, что это у него получается… Кажется, что это действительно так, ведь дыхание Мина постепенно стало выравниваться, а на плечо Чимина легла его слегка подрагивающая рука.
Проходит ещё несколько минут, наполненных молчанием. Никто ничего не говорит, но каждый понимает друг друга и без слов.
— Получается… Ты что-то вспомнил, да? — осторожно спрашивает Чимин, не уверенный в том, что стоит заводить этот разговор.
— Не совсем. У меня нет в голове точных образов из прошлого, но после рассказа мамы наружу всплыли все те чувства, которые раньше не были привязаны к воспоминаниям. Раньше у меня в душе была какая-то тина из непонятных чувств, но теперь они смогли зацепиться за заново обретëнные воспоминания… — рассуждает Юнги и поднимает взгляд на небо, накрывая Чимина крылом, совсем пряча его под чëрными перьями, — Давай… Поднимемся выше? Я хочу посмотреть на рассвет, — предлагает Мин, поправляя на Чимине свою куртку.
— Тебе не холодно? Может… Уйдём в квартиру? — обеспокоенно спрашивает Пак, смотря в глаз Юнги. Он осторожно касается металлической части его протеза, замечая, какая она холодная.
— Нет, не холодно. Не переживай. Я хочу увидеть рассвет… — Мин мягко улыбается. От близости лица Чимина, он чувствует исходящий от него тонкий запах сигарет. Задумчиво посмотрев в глаза напротив, Юнги завёл руку в карман куртки на Чимине и достал оттуда полупустую пачку сигарет, — Чиминни… Зачем? Ты же их терпеть не можешь, я помню… — теперь в голосе Юнги звучит искреннее беспокойство и грусть.
— Я почувствовал себя очень грустно, а они попались под руку. Ты хотел увидеть рассвет. Давай побыстрее поднимемся? — Чимин, отведя взгляд, легко переводит тему.
И так же легко Юнги берёт Чимина на руки. Не так, как было вечером — резко и неудобно для Пака. Сейчас Мин сделал это с особой нежностью, заботливо держа Чимина за талию и под коленями.
— Ой… — Пак краснеет, чувствуя себя слишком маленьким в руках Юнги. Хотя… Мин не сильно выше его. Просто крылья добавляют ему размера.
Тепло взглянув Чимину в глаза, Юнги улыбнулся и, прижав его к себе, взлетел. Всего за несколько взмахов крыльями Мин достиг крыши и приземлился на неё. Немного пройдясь по бетону, Юнги уселся на то место, откуда лучше всего будет виден рассвет. Но Чимина отпускать Мин не стал, устроив его между своих ног, сложенных лотосом.
— Хочу тебя согреть… — прошептал Юнги, обняв Чимина за талию и уложив голову на его плечо.
— И ты… Совсем не переживаешь о том, что сейчас происходит внизу? — спрашивает Чимин, прислушиваясь к отдалëнному шуму битвы.
— Не переживаю. Мои солдаты молодцы, я точно знаю об этом. А кукол, оставшихся без руководства… Гораздо легче перебить. Кстати о руководстве, — усмехнулся Юнги.
— Что? — Пак смотрит через плечо на Юнги удивлëнным взглядом.
— Офицер, которого я застрелил. Я не просто так ждал, когда выйдет именно он, — начинает Юнги, а Чимин уже примерно понимает, к чему он ведëт.
— Это был… Тот самый господин Ли? — догадывается Чимин.
— Да. Хоть я и не помнил главных его грехов… Но он был именно тем, кто постоянно меня направлял в бой. Постоянно твердил мне о моём таланте… И пресекал мои редкие попытки заняться чем-то кроме войны. Я и сам не понимаю, как так получилось… Но я оказался максимально послушной куклой в его руках… Он ещё пользовался уважением верхушки власти. Часто приводил талантливых детей и следил за тем, чтобы они реализовывали свой талант на максимум, — Юнги хмурится, вспоминая о господине Ли, вызывающего у Мина сейчас только искреннее чувство отвращения.
— Есть такие люди, которые умеют воздействовать на других… Ты не виноват, что попался. Ты ведь… — Чимин, сев в пол-оборота, смотрит Юнги в глаза, погладив его по слегка колючей от лëгкой щетины щеке. Договорить Пак не успел, ведь Юнги его перебил.
— Был ребёнком, я понял, — вздыхает Мин, — но я не хочу оправдывать свой идиотизм и эгоизм.
— Но детский разум очень легко поддаëтся внушению, — продолжает гнуть свою линию Чимин, и аккуратно целует Юнги где-то ниже протеза, — пожалуйста… Не вини себя так сильно… Главное то, каким ты сейчас являешься. А сейчас ты… Герой, — Пак берёт Мина за щëки, заставляя его смотреть на Чимина.
— Не называй меня так. Я хочу… Чтобы это звание мне дал народ, — тихо проговорил Юнги, посмотрев куда-то за Чимина, — милый… Рассвет, — шепнул Мин, немного настойчиво развернув лицо Чимина к небу, убрав его руки от своего лица.
Чимин послушно устремляет свой взгляд на горизонт, если его можно таковым назвать. Из-за прямоугольных силуэтов многоэтажек, построенных как под копирку, начали проглядываться первые утренние лучи. А через пару минут они уже коснулись лица Чимина, слегка ослепляя. Пак перевëл взгляд на светлеющее небо. Рассвет не блещет яркими красками, в которые обычно разукрашивает облака закат, но и не в них прелесть рассвета. Наблюдая за ним, Чимин чувствует какую-то странную лëгкость на душе, которой ещё несколько минут назад не было места. Первые солнечные лучи стëрли с его лица почти все следы печали. Пак перевëл на Рейвена вдохновлённый взгляд.
— Что дальше, главнокомандующий? — с улыбкой спрашивает Чимин. Выдержать официальный тон, который обычно приходится изображать в обществе однополчан, сейчас совсем не вышло. Пак обратился к Юнги так, словно они сейчас нежились в постели после бурной ночи, а не сидели на холодной крыше дома.
— А дальше… — Юнги скользит взглядом по лицу Чимина, а потом встаёт и подходит к краю крыши, чтобы лучше увидеть землю и то, что на ней происходит, -Поскольку боевые действия закончились, мы можем спуститься на главную площадь.
— Ты уверен, что это безопасно? — осторожно спрашивает Чимин.
— Нет, не уверен, — сразу же отвечает Юнги, — но сидеть здесь более я не намерен. Рассвет — прекрасный знак к тому, что пора спуститься.
— А… — Пак мнëтся, сомневаясь, стоит ли задавать свой вопрос, — А твоя мама? И… Та девочка… Кстати, кто она тебе?
— Она мне племянница. Дочка моего младшего брата, — предвидев вопрос Чимина, Юнги продолжил, — Он с женой уехал за границу, а маму с малышкой оставил здесь. Планирует забрать их, когда освоится там, чтобы им было легче, — объясняет Мин, — Я им уже сказал, что мне нужно уходить. И что я не знаю, когда мы ещё сможем увидиться. Даже при условии, что вся операция прошла гладко, нам предстоит ещё очень многое сделать… Как минимум, прибраться за собой, — хихикнул Юнги и взял Чимина за руку. Он притягивает Пака к себе и снова берёт на руки, после чего взлетает.
Чимин уже успел привыкнуть к такому способу перемещения. Ему остаётся только осторожно обнять Юнги за шею и взглянуть ему в лицо. Красивое, но немного напряжëнное. Пак осторожно гладит Юнги по шершавой от щетины щеке, пытаясь этим простым движением стереть напряжение с прекрасного лица Рейвена.
А внизу, на главной площади, их уже ждал Намджун, готовый отчитываться за результаты событий прошедшей ночи. Юнги аккуратно опускает Чимина на землю и подходит к старшему товарищу.
— Первое, что меня интересует. Количество погибших и раненых, — сказал Мин, внимательно смотря на Кима.
— Восемь погибших, двадцать девять раненых, — безукоризненно отвечает Намджун.
— Так мало? — удивляется Чимин, тихо стоящий рядом с Юнги, осматриваясь по сторонам. Утренний туман придавал какой-то свежести общему виду, хотя… Без него картина была бы довольно жуткой: тут и там сновали парни из армии Сопротивления и иностранные наëмники, убирая трупы мëртвых кукол.
— Мало благодаря полному отсутствию огранизованности у врага. Люди без души не способны к лидерству, поэтому никакая замена умершему руководству не объявилась, — объясняет Юнги.
— Да. Поэтому процентов восемьдесят вражеских сил повержено за эту ночь. Но это только если брать в расчëт столичные силы. В регионах, вероятно, уже знают о перевороте, поэтому… Нам нужно быть готовым к удару региональных отделений армии, — Намджун внимательно смотрит на Юнги, ожидая дальнейших его указаний.
— В таком случае… Сейчас займись ранеными, — Юнги потягивается, уже представляя, как много работы ему предстоит, — я пойду во дворец.
— Я могу выделить солдат на твою охрану.
— Не нужно, Намджун. Я самостоятельный мальчик, — усмехнулся Юнги, — и, кстати… Ой, Чонгук, что-то случилось? — интересуется Мин, заметив, как почти весь их с Намджуном разговор рядом снуëт Чонгук, явно пытающийся найти в себе силы на то, чтобы что-то сказать Мину.
— А… Я… — Чон, услышав обращение к нему главнокомандующего, попытался собраться и принять более соответствующий вид, но из-за очевидного напряжения в душе у него это совершенно не выходили.
— Чонгуки, успокойся и скажи, что тебя беспокоит? — мягко просит Чимин, положив руку на плечо Чонгука.
— Я не могу найти Тэхëна, — вздохнув, наконец-то выдаёт Чон, растерянно посмотрев на Чимина.
Боковым зрением Юнги замечает, как Намджун слегка дëргается и тоже начинает нервничать, отведя взгляд. Юнги и Чимин обмениваются взглядами, и у обоих появляется плохое предчувствие.
— Может… Он ещё не вернулся с операции? — немного охрипшим голосом спрашивает Чимин у Чонгука. Чон в ответ мотает головой.
— Нет… Они все вернулись, все ходят тут где-то… А Тэхён не ходит. Я бы его сразу увидел, — объясняет Чонгук и переводит взгляд на Намджуна, который наклонился к уху Юнги и что-то ему сказал. Мин, совершенно не меняясь в лице, коротко кивнул и сказал: «Да, надо». После этого Рейвен посмотрел на Чонгука таким же обычным холодным взглядом, которым смотрел на большинство солдат.
Чимин нервничает ещё больше. Липкие мысли с предположениями, которых не хотелось бы допускать, сами лезут в голову…
— Пойдём, Чонгуки, — неожиданно с едва уловимой ноткой ласки сказал Юнги и взял Чона за руку. Он повёл его к дворцу, завернул на его двор… Чимин, естественно, последовал за ними, вопросительно посмотрев на Намджуна, идущего рядом.
— Что происходит? — тихо спрашивает Пак у Кима.
— Сейчас ты сам увидишь, — ответил Намджун, не поднимая глаз.
— Если это то, о чëм я думаю, то ты ужасно палишься, Намджун, — хмурится Чимин, а Ким виновато улыбается ему в ответ.
Так странно видеть Юнги с привычным хладнокровным выражением лица, но при этом с относительной заботой сжимающего руку Чонгука. Чон так растерян… Чуткий Чимин видит, как Юнги пытается проявлять какие-то тëплые чувства, успокаивать и поддерживать парнишку через это сжатие его руки, но… Юнги ведь просто не может проявить эти чувства более ярко, как обычный человек.
Юнги заводит своих спутников в боковое крыло дворца. Там, кажется, располагались комнаты для гостей, а вот сейчас их занимают раненные и…
Дверь в одну из комнат Мин и открывает дверь, пропуская первым Чонгука. После Чона в комнату проходят и остальные, и Рейвен, закрыв дверь, остаётся стоять у неё, оперевшись о стену.
Чимину искренне хотелось бы, чтобы то, что он увидел в этой комнате, было неправдой. Такое видеть… Слишком больно. Больно быть свидетелем подобного и не иметь возможности сделать хоть что-то.
На кровати лежал Тэхён. Можно было подумать, что он просто спит, отдыхая после сложной боевой операции, но нет… Он не спит и ярко-красное пятно на его груди говорило об этом очень явно.
— Тэ… — хрипит Чонгук, подбежав к кровати и заглянув в лицо любимого. Он берёт его за холодные руки и слегка трясëт их, решительно игнорируя рану на груди, не совместимую с жизнью. Опустившись на колени перед Тэхëном, Чонгук уткнулся лицом в его грудь, рядом с раной.
Чимин, застыв в оцепенении, не мог ничего ни сделать, ни сказать. Он продолжал опустошëнным взглядом смотреть на горько плачущего Чонгука, так беспомощно сжимающего руку Тэхёна… Пак и сам, глядя на них, будто бы перенимал ту боль, которая сейчас раздирала душу Чонгука. Но…
Тэхён не был хорошо знаком Чимину. Они редко пересекались, а если и разговаривали, Ким общался с Паком довольно сухо. А вот с Чонгуком такой хладнокровный Тэхён всегда менялся до неузнаваемости. Очаровательный Чон всегда вызывал у Кима счастливую улыбку. И Тэхён, совершено не боясь осуждения со стороны других людей, постоянно проявлял заботу по отношению к Чонгуку в таких милых мелочах… То отдаст ему свою котлету, зная, как сильно Чон их любит, то откуда-то привезёт ему целый ящик бананового молока. А однажды Чимин вообще стал свидетелем того, как Ким неизвестно откуда притащил огромный букет фиолетовых цветов, которые так сильно любит Чонгук.
Говоря грубо, для Чимина Тэхён был почти никем. Он просто знал, что Тэхён — очень хороший парень, который постоянно дарит счастье Чонгуку, который был Паку уже ближе. Чона Чимин мог даже назвать своим товарищем. Поэтому… Сейчас, глядя на то, как больно Чонгуку, Чимина тоже изнутри скручивало от боли, выворачивало наизнанку. Больно, когда близкие люди теряют главную причину своего счастья.
Чимин не знает, сколько времени уже прошло. Чонгук по-прежнему тихо плачет и что-то шепчет своему возлюбленному. А Чимин и не понимает, что его щëки давно уже намокли от непрекращающегося потока слëз.
Юнги всё это время продолжал мрачно стоять у двери, сложив руки на груди. Из-за слабого освещения Чимин не мог увидеть его лица. Но в какой-то момент Мин наконец зашевелился и тихо подошëл к Чимину, положив руку ему на плечо и наклонившись к его уху.
— Иди погуляй, — хрипло сказал Рейвен.
Чимин, не ожидавший прикосновения, испуганно вздрогнул и посмотрел на главнокомандующего, нервно стирая слëзы с лица. Он ещё раз посмотрел на Чонгука и Тэхëна, не решаясь вот так вот взять и покинуть их.
— Я сказал. Иди гуляй, — чуть твëрже сказал Юнги, сжимая плечо Чимина. И теперь Пак послушался. И вышел погулять.
Чимин не осознавал, куда он вообще бредëт. Он только понял, что покинул территорию дворца и пошёл куда-то в сторону ресторанной улицы.
Голова Пака явно была забита не мыслями о его местоположении. Он пытался размышлять о том, что сейчас чувствует.
То горе, свидетелем которого он стал, по сути своей, ему не принадлежит. Его жизнь никак не изменится после гибели Тэхёна. Разве что… Чонгук точно не будет таким, как прежде: очаровательным, немного забавным, похожим на кролика своим поведением. Таким его делало частое присутствие Тэхёна рядом. А теперь что будет с Чоном?
Больнее делает не факт смерти Тэхёна, который ничего не значил для Чимина. Больнее наблюдать то, как страдает тот, кому Тэхён был по-настоящему дорог. И сейчас даже не столько важны причины гибели Кима, сейчас Чимин едва себя держит от того, чтобы снова не разрыдаться, встав посреди улицы.
— Да зачем я вообще здесь? — Пак действительно останавливается, осмотревшись по сторонам. Ни одно заведение на этой улице не работает. Во-первых, рано, а во-вторых, ещё недавно здесь гремели выстрелы.
«Гулять» дальше Чимин не смог. Он уселся на пыльную скамейку, любезно оказавшуюся рядом, и продолжил размышлять.
А ведь на самом деле лучшим вариантом было бы постараться не думать о том, что сейчас терзало душу, лучше было бы отвлечься и дать себе время на осознание этой боли, но… Чимин не может. Даже если он мыслями уходит в какую-нибудь другую сторону, потом он всё равно возвращается к Тэхёну и рыдающему Чонгуку. Из этого замкнутого круга болезненных мыслей не выбраться.
Чимину правда не чувствует в себе способности что-либо делать сейчас. Ему хочется вернуться обратно и сделать хоть что-нибудь для Чонгука. Но в то же время он понимает, что ничего он сделать не сможет. И сказать тем более.
«Всё будет хорошо» — это первая фраза-успокоение, которая может придти на ум. Но она не подходит. Как всё может быть хорошо, когда человек потерял своего любимого? Бред. А больше и сказать нечего. Чимин никак мне успокоит Чонгука сейчас, и он это отлично понимает, поэтому продолжает сидеть на скамейке и не возвращается во дворец.
— Я не смогу облегчить его боль. Но… Может мне удастся помочь ему пройти через это… — задумчиво бормочет Чимин себе под нос, не заметив, как рядом вдруг кто-то сел. Пак поднимает на севшего рядом глаза, перед этим тщательно утерев надоедливые слëзы, — Ой, Хоби… Привет, — слабо улыбается Чимин.
— Ты… Что-то случилось? — сразу же спрашивает Чон. Но и по его выражению лица можно было понять, что у Хосока что-то случилось. Он такой… Растерянный. И, кажется, тоже заплаканный.
— Нет, ничего, — Чимин натягивает улыбку. Сейчас не нужно грузить Хосока такой тяжëлой информацией. У него ведь самого явно что-то случилось. Так не лучше ли выслушать его? — Я просто устал. А ты чего? Ты явно плакал… — Пак задумчиво рассматривает лицо друга, а тот пристыженно отводит взгляд.
— Я… Ох… — Чон мнëтся, заламывая пальцы. Так он выглядит обычно в те моменты, когда его изнутри разрывает от желания сказать что-то важное, но смелости не хватает, и Хосок не уверен, что эта информация будет интересна. Но Чимину будет интересна.
— Хоби, расскажи, пожалуйста, я переживаю за тебя, — честно говорит Чимин, взяв друга за руку. И тот, конечно же, сразу же ломается от искренней просьбы Пака.
— Чимин, я… Встретил… Его… — голос Хосока дрожит, а глаз он не поднимает. Чимин вопросительно смотрит на Чона, но, кажется, догадывается, о ком может идти речь…
— Его? Это… Того твоего… — Чимин не знает как назвать друга, бросившего Хосока. Бывший друг?
— Его зовут Минхëк. Прости, что никогда не говорил тебе его имя… Не считал нужным. Но будет сложно рассказывать без имени, — бормочет Хосок, наконец-то посмотрев на Чимина, — Я его встретил. Вот здесь. Это… Было весьма неожиданно, я просто залез в какую-то забегаловку, потому что очень хотел поесть, а время было где-то четыре утра… Да, я знаю, воровать плохо, но у меня не было выхода! — оправдывается Хосок, — А там был он. Он прятался на кухне кафешки. Ну как прятался… Можно было подумать, что это его место жительства — настолько он удобно там расположился с книжкой, — Чон усмехается. Рассказывая о своей встрече с Минхëком он постепенно начал успокаиваться, — И вот… Когда вы одни в не очень просторном помещении, разговор сам по себе напрашивается.
— И о чëм вы говорили? — осторожно спрашивает Чимин. Он чувствует, насколько это важная и деликатная тема для Хосока. Чону важно выговориться. Важно, возможно, отпустить уже этого Минхëка, так сильно сделавшего ему больно?
— Я ведь могу не передавать разговор дословно? — уточняет Чон. Чимин коротко кивает, внимательно глядя ему в глаза, — хорошо… Он говорил, что я заслуживаю только счастья, что я не должен был так сильно мучаться из-за его ухода. Я… Знаешь, я ведь сказал, что был бы рад вернуть нашу дружбу. А он… Не сказал по этому поводу ничего. Он только сказал, что хотел бы, если мы встретимся ещё раз, улыбнулся мне. Сказал, что будет рад увидеть меня счастливым. Но я не это хотел услышать, — Хосок всхлипывает и крепко обнимает Чимина, начав плакать ему в плечо. Пак осторожно обнимает друга в ответ подбадривающе поглаживая его по спине.
— Скажи… Почему ты так сильно к нему привязан? — тихо спрашивает Чимин, желая ещё лучше понять Чона.
— Он был единственным, кто разделял мои интересы. Единственным, с кем я мог пойти в любимые места, прелесть которых сможем понять только мы. Он никогда не говорил какой-то сомнительной хрени в мой адрес, он… Был правда очень ценным мне другом. С ним… Я почувствовал ценность настоящей дружбы. И я правда до сих пор не могу понять, почему он ушëл… Он сказал мне не винить себя, но я никогда не смогу сделать его плохим в своей голове, — объясняет Хосок. Ещё где-то пару минут он плакал, громко шмыгая носом, но чем дольше он говорил, тем больше успокаивался.
— Хоби… Ты ведь надеешься, что он ещё вернëтся к тебе, да? — ещё тише спрашивает Чимин, не уверенный в правильности своего вопроса.
Хосок молчит, раздумывая. Но ответ не заставил долго ждать.
— Да. Я хочу этого. Я знаю, что это странно, что это звучит как издевательство над самим собой, но всë же!.. Я мог забыть этот разрыв. Мог бы дружить с ним так, словно ничего и не было, да даже лучше!.. Я бы ещё больше заботы уделил бы ему… — Хосок говорит уже совершенно спокойно, без слëз, — А ещё… Я бы хотел узнать точную причину его ухода. И ведь… На вопрос «почему ты ушëл?» я так и не получил ответа…
— Хоби… — Чимин аккуратно берёт друга за плечи и отрывает от себя, чтобы посмотреть ему в глаза, — я понимаю тебя… Правда понимаю. Но пойми… Пока ты будешь строить надежды, которые, скорее всего, никогда не сбудутся, пока ты будешь закапывать себя в боли от разрыва, ты не сможешь жить дальше. Ты не сможешь расти, как человек. И… В наших с тобой условиях… — Чимин с жалостью посмотрел на Хосока, — такая слабость может дорогого стоить. Если ты не выйдешь из этой задумчивости и тоски, ты станешь лëгкой мишенью для врага. Мы выиграли в главной битве, но ведь это ещё не конец войны… Пожалуйста… — Чимин слегка сжимает плечи Хосока, — я понимаю, что тебе тяжело и больно. Но сейчас эта боль сделает тебе ещё хуже, чем если бы ты был обычным гражданским. Пожалуйста, Хоби, возьми себя в руки. Выплакайся хорошенько, можешь даже покричать, побить стенку, но, пожалуйста, приди в норму. Отпусти эту боль и продолжи путь как боец.
— Дорогой бойца… — кивнул Хосок. Он делает медленный вдох, действительно следуя совету Чимина и начав пытаться успокоить себя, — но знаешь, мне уже не требуется кричать и бить ни в чëм не повинную стенку. Этих слëз… — Чон аккуратно вытер рукавом глаза, — было вполне достаточно. Спасибо тебе, что побыл моей подушкой для слëз, — благодарно улыбнулся Чон.
— Когда это всё закончится… Ты сможешь вернуться к этому и посмотреть на проблему более трезво. Хорошо? — Чимин тоже улыбается, перенимая эту снова внезапно появившуюся солнечную энергетику Хосока.
— Хорошо, — Хосок снова крепко обнимает Чимина, прижимая его к себе, — Спасибо тебе… Что ты у меня появился. Мой… Друг, — Чон снова шмыгает носом.
— Да, Хоби, я твой друг, — шире улыбается Чимин, заботливо гладя Чона по голове.
***
Они просидели на этой самой скамейке ещё где-то час, обсуждая события минувшей ночи. Сердце Чимина болезненно щемила мысль о Тэхёне, периодически возвращавшаяся в его голову и заставляющая мокнуть глаза Пака. Но Чимин так и не смог найти в себе силы рассказать об этой новости Хосоку. «Просто устал, я просто устал,» — повторял Пак Чону.
— Тебе надо бы вернуться во временный штаб и поспать, — жалостливо посмотрев на Чимина, сказал Хосок и встал со скамейки, — идëшь?
Чимину не хочется возвращаться во временный штаб. Он знает, что там атмосфера боли ещё сильнее задушит его. Поэтому, взглянув на друга, Чимин покачал головой.
— Знаешь… Нет, я не пойду пока. Не переживай, я не настолько сильно устал, чтобы свалиться в сон посреди дороги. Иди в штаб, я приду через… Может час. Или два. Хочу ещё погулять, — Чимин еле выдавил из себя последнее слово, сразу же вспоминая этот холодный голос Юнги и его руку, сжавшую плечо Пака…
И вот Хосок ушëл, попрощавшись с другом и обнявшись с ним напоследок. А Чимин, ещё немного посидев на скамейке, в итоге пошëл дальше, двинув в сторону частного сектора. Что он там забыл?
А он, собственно, и не имел никакой конкретной цели, идя в частный сектор. Пак просто шëл по пути, который ему диктовало правило «иди куда глаза глядят». Глаза глядели в сторону частного сектора, значит дорога Чимина лежит туда.
— Тэхëн… Хосок… Ох… — остановившись на пустой дороге, Чимин нервно потëр виски. От того количества чувств и эмоций, переполняющих его, Пак, кажется, сейчас разорвëтся. Чувствовать одновременно скорбь, боль, беспокойство и одновременно какую-то светлую печаль за друга, начавшего свой путь избавления от груза прошлого… Тяжело. Физически тяжело вывозить такое количество таких сильных эмоций при условии, что Чимин ещё несколько месяцев назад в принципе почти не чувствовал эмоций.
И тут, подняв глаза на дом напротив, Чимин осознал, где находится. Это ведь… Его родной дом.
— Это невозможно… Даже если я иду просто в случайном направлении, я всё равно прихожу в какие-то важные места… — ворчит Чимин, а дальше им явно управлял не мозг. Пак толкнул калитку, которая, как всегда, была не закрыта, ведь замок сломан, и прошёл во двор дома, в котором вырос.
Дом, в котором он нашёл и прочитал книги, воспитавшие его. Дом, в котором родители не стеснялись поднять на своего единственного ребёнка руку, когда он говорил, по их мнению, сомнительные вещи. И… В конце-концов, это тот самый дом, в котором отец так сильно ударил Чимина по голове, что тот проснулся лишь по пути в лабораторию.
Пак медленно прошёл по тропинке до самой двери. Дëрнул ручку — дверь оказалась закрытой. Поэтому Чимин постучался. «Зачем ты это делаешь? Чего ты хочешь этим добиться? Тебя не любят в этой семье. Не ждут… Может, даже ненавидят,» — думает Чимин и уже думает уйти, как вдруг слышит, как дверь открывается. На пороге стоит отец Пака.
— Чë?.. — мужчина сначала не узнаёт своего сына, а потом, когда осознание ударяет ему в голову, грязно матерится себе под нос, — Ты? Зачем ты пришёл? — его взгляд скользит по Чимину, оценивая внешний вид, и, конечно же, он замечает на форме эмблему ворона.
И в этот момент Чимин только и успел пожалеть о том, что пришёл сюда. Рука у отца действительно всё такая же тяжёлая.
Он с размаху ударяет своего сына по лицу, но, не рассчитав силу, заставляет его вмазаться другой стороной лица в дверь. Чимин, не ожидав этого, ещё и равновесие потерял, свалившись на пол террасы. На щеке тут же расцвëл синяк от удара о дверную ручку.
А отец, сев на корточки перед сыном, схватил его за рыжие волосы, приподняв самого Пака.
— Я просто пришëл поздороваться… Проходил мимо, — прошипел Чимин, усмехнувшись. Отец вообще понимает, что Пак вооружëн и в ответ на такое обращение вполне может достать, собственно, оружие?
— Поздороваться? Да ты… — от таких слов в отце ещё сильнее загорается ненависть и он отшвыривает Чимина в сторону, заставив его скатиться с небольшой лестницы на песок. Едва Чимин успел встать на четверинки, как куда-то под рëбра ему прилетел удар с ноги, — мелкая рыжая мразь… Каким образом ты вообще к ним примкнул? Я же тебя в армию, блять, отдал, я видел, как из тебя душу вынимали! — говорил он, продолжая пинать сына. Пока его не остановил… Холодный пистолет у затылка.
— Каким образом он должен ответить на твои вопросы, когда ты бьëшь его? — интересуется уже хорошо знакомый Чимину мягкий голос. Сокджин.
Валяясь на песке, выплëвывая кровь, Пак видит, как шокированный отец оборачивается к Киму, естественно перестав бить Чимина. Всë-таки дуло у затылка — весомый аргумент.
— Вы? Каким образом Вы попали на мой двор? — вопрошает господин Пак.
— У него ты не спрашивал об этом, — усмехается Сокджин, кивнув на Чимина, пытающегося встать.
— Мне интереснее другое. Какого чëрта эта мразь не в вашей армии? — господин Пак грубо хватает Чимина за рукав, на котором красовался ворон.
— Потому что он особенный, — улыбнулся Сокджин, тактично оттянув Чимина от его отца, взяв младшего Пака за руку и заведя его себе за спину, чтобы его уж точно больше не тронули, — особенным людям свойственно идти против системы. Но и это не главное. Главное то, что теперь именно Вороны будут стоять у власти. Я знаю как сильно это Вам не нравится, но таков он — новый виток в нашей истории. А Вы сейчас избили представителя новой власти. Представляете какие у Вас проблемы будут, если… Рейвен узнает об этом? — пухлые губы Сокджина расплываются в улыбке, — но не переживайте, я не расскажу об этом ему. Не хочу, — смеëтся Ким, круча пистолет между пальцами, — Итак, приятно было увидеться, господин Пак, спасибо Вам за такого особенного подопытного!
Любезно улыбнувшись и помахав рукой, Сокджин покрепче схватил Чимина за руку и быстренько увëл его куда подальше, пока господин Пак не опомнился и не нашёл что ответить. Да и сам Чимин ещё не отошëл от шока…
***
И снова скамейка. Немного другая уже, правда.
Сокджин успел обработать незначительные ранки на лице Чимина, пока тот пытался хоть как-то сформулировать свой бардак мыслей и чувств в какое-нибудь осмысленное высказывание.
— Эй, куколка, с тобой всё хорошо? — Наконец-то спрашивает сам Ким, задумчиво заглядывая в лицо Чимина.
— Я… — Чимин не успевает и слово выговорить, как из его глаз уже потекли слëзы. И уже непонятно чем они вызваны, в голове Чимина смешалось столько чувств, к которым теперь прибавились ещё и злоба с обидой…
— Ох… Бедная твоя миндалина, — вздыхает Сокджин и роется в своей сумке, — столько плачешь… На хоть попей, — и Ким протягивает Чимину бутылочку голубоватого коктейля. Предвидев вопрос Пака, Сокджин пояснил, — это миндальное молоко. Очень вкусное.
— Что за миндалина? — спрашивает Чимин, через трубочку попивая необычный на вкус напиток.
— Часть мозга, напоминающая по форме миндаль и отвечающая за формирование эмоций. Особенно отрицательных. И за ощущение боли тоже она отвечает, — объясняет Ким несколько скучающе, — я думаю, что именно она и страдает, когда я удаляю душу подопытным. Точнее… Она, вероятно, совсем отключается, — усмехнулся Сокджин, — Интересно… — теперь Ким скользнул взглядом по Чимину, явно задумывая что-то странное, может даже пугающее, — можно ли избавиться от боли, не задев остальные части миндалины и души?
На губах Сокджина играет довольная улыбка, говорящая Чимину только одно: эту свою теорию Ким будет проверять именно на нëм.
