***
В моменты вроде этого Раннвейг хотелось, чтобы все это приключение и не начиналось. Первые трудности всегда переживаются тяжелее, чем любые другие, лишь эти мысли давали все так же упорно идти вперед. Два ахш бродить в пустыне, спать на остывающей за вечер холодной земле, экономить воду и стараться не разговаривать, чтобы лишний раз не напомнить себе о том, насколько сухой здесь воздух. Дочь Харрада уступала каждый лишний глоток воды Бирну, зная, что не умрет, даже если постарается это сделать. Ее спутник должен пережить этот поход во что бы то ни стало, иначе — все пропало. Жажда выпила из нее все, что можно было назвать выносливостью, губы обветрились и покрылись струпьями, трескались и слегка кровоточили, стоило сделать хотя бы одно лишнее движение ртом. Мучителен был каждый шаг, а потому призраком она следовала за Бирном, держась за его плащ одной рукой. Сам Бирн был не в лучшем состоянии, но не сдавался. Воля и фанатичное желание воплотить волю своей госпожи вели его вперед, давали силы и надежду на скорый конец этого перехода. Он знал, что, если пройти чуть дальше на восток, будет озеро с пресной водой и возможность отдохнуть, но не говорил этого, желая узнать, сдастся ли Раннвейг перед трудностями. Благородство со стороны девушки слегка тронуло его черствое сердце, но кто знает, быть может, она не сможет сдержаться и разорвет его тело на части, подобно зверю, когда отчаяние охватит этот хрупкий разум, а потому испытание воли было лучшим способом проявить всю ее человечность. Под ногами гулко хрустели мелкие кусочки стекла, норовя продырявить мягкую подошву кожаных сапог. Вопли гарпий, скорее напоминавшие пронзительный детский плач, сопровождали их целый день, а это значило одно: ночью, когда Нальг выйдет на небо, Смерть обязательно придет за ними.***
Рхил’Рар влюбился в тот момент, когда впервые явился ко двору, чтобы преклонить колено пред величием Королевы Крови, Элайзы. Когда он был еще совсем зеленым мальчишкой, отец настоял на этом, иначе можно было запятнать честь их семьи. С самого раннего детства рассказы о правительнице Назалиара витали в воздухе, о подвигах великой королевы, под эгидой которой жил народ. Но многие выказывали отвращение и страх, когда дело доходило до вопросов, никто не решался сказать большего, чем было дозволено. Пугающие слухи о правительнице распространялись, словно болезнь, от поедания слуг за провинности до безумной жестокости на поле боя. Все это не внушало уверенности, когда мальчика привели в королевский дворец Gha'Naize. Он помнил, как огромные дубовые двери парадной залы распахнулись и он вошел. Старинные гобелены, украшавшие холодные каменные стены, чуть раскачивал сквозняк, а свет из огромного витражного окна за высоким троном рассеивался мозаикой разноцветных лучей, освещая фигуру женщины, что сидела там во всем своем величии. Сплетни врали — это меньшее, что мог сказать себе Рхил’Рар. Стена страха, возведенная слухами и недомолвками, пала, когда он впервые увидел Королеву Крови. Элайза была в закрытом черном платье, ее вороные волосы были заплетены в сложную косу, и корона, золотой венок из пионов, украшенный звездчатыми рубинами, обрамлял голову, делая красивее ту, что, казалось, было невозможно сделать еще красивее. Воплощением всего прекрасного, что когда-либо появлялось в мире Рхил’Рара, стала она, заставив его забыть о ребячестве, о молодых девушках, мечтавших сбежать с ним куда-то, о играх с ровесниками, о детстве в целом. Мир, казавшийся таким большим, вдруг уменьшился до одной залы, а время будто замерло. Как прекрасен был тот миг, когда он преклонил колено подле трона. Сердце мальчишки-эльфа, которому только исполнилось пятнадцать эдахш, забилось так быстро, что могло разорваться. Тогда он сбивчиво произнес все клятвы, которым был научен отцом, и поднял голову, когда теплая женская рука коснулась его щеки. — Твой сын, кажется, меня боится, Хорас’Рар, — рассмеялась Элайза, все так же держа руку на щеке эльфа. — Простите его, Великая Госпожа, — голос отца дрожал. — Он ведь еще совсем ребенок. — Брось, Хорас, на что здесь злиться, мне нечего прощать, страх — не преступление, — спокойно ответила она и села на ступени рядом с мальчиком. — Скажи, дитя, что с тобой? Я чувствую, как быстро бежит кровь в твоих жилах. Подними же глаза, никто не обидит тебя. Элайза приподняла его подбородок пальцами, и они встретились взглядами. Два рубиновых глаза будто светились в полумраке залы, пронзая его сердце своим теплом. Дыхание перехватило, и сердце сжалось в ком, и так хотелось отвести взгляд, но ему хватило сил не делать этого. — Великая Госпожа, я клянусь в своей любви и преданности, и ничто не остановит меня перед тем, чтобы стать всецело вашим! — выпалил Рхил’Рар тогда, не думая, что будет дальше. Звонкий смех рокотом пронесся по пустому залу. — А твой младший сын интереснее остальных и очень забавный, — сказала Элайза, вытирая выступившие от смеха слезы. Она вновь обратилась к мальчишке, улыбаясь. — Тогда старайся как следует, мальчик, и, быть может, ты преуспеешь в своих желаниях. Спустя долгие эдахш Рхил’Рар добился того, о чем отчаянно мечтал всю жизнь. Долгие эдахш учебы, служба при дворе и собачья верность сделали его лучшим из лучших, тем, кого можно было считать достойным доверия и привязанности Королевы. Конечно, все делается далеко не сразу, но все сложилось лучше, чем можно было представлять. Отцеубийца. Этот грех перед своей семьей лежал на плечах Рхил’Рара вот уже сто эдахш. Хорас обезумел, когда узнал, что его единственный драгоценный сын стал игрушкой в руках Королевы, поднял восстание и пал от рук собственного чада. Вкус крови отпечатком лежал на его губах, а рука помнила, как алый клинок пробил кожаный доспех отца и выпил всю его кровь. И вот он здесь, в королевских покоях, ждет, когда прекраснейшая из всех женщин вернется с охоты прямиком в его объятья. Элайза вошла в комнату раздраженнее, чем когда-либо. Обычно дикие забавы в лесу заканчивались тем, что расслабленной и спокойной она приступала к повседневным обязанностям, но, видимо, что-то не отпускало мысли Королевы. — Что-то плохое? — непринужденно сказал Рхил’Рар, стараясь не выказывать лишнего беспокойства. — И да, и нет, — ответила женщина, массируя пальцами переносицу. — Шандорна — вот что случилось. — Аметистовая змея выползла из своего темного логова и нашипела лишнего? — попытался сострить он. — О ней давно не было слышно, с чего бы сейчас что-то изменилось? — Пламя, — кратко ответила Королева Крови, сев на кровать. — Вот что она принесла с собой. Shae нашла нашу младшую сестру раньше остальных. Я знаю, что ты не питаешь к Шандорне теплых чувств, но все же давай не будем предвзяты. — Как можно не быть предвзятым, когда речь идет о женщине, не преклонившей колено перед Госпожой, — почти что прошипел Рхил’Рар. — Ты же знаешь, что она — воплощение коварства. — А я ем детей, купаюсь в их крови и делаю из их костей украшения, — резко перебила юношу Элайза. — Тебе ли не знать, что такое грязные сплетни! Госпожа Тьмы — не самый худший вариант, хоть тебе и кажется, что это не так. Напомню тебе, что она не приняла ничью сторону, живет в уединении и, так как в головах моих драгоценных близнецов нет ничего, пришла ко мне, чтобы поговорить, не более. Никто, кроме нас, еще не знает о Rann, а значит, Шандорна придумала нечто, способное избавить нас от проблем в виде Иды и Дейрдре. — Слова есть слова, госпожа, — возразил Рхил’Рар, сделав шаг навстречу. — Есть ли доказательства? — Не держи меня за дурочку, мальчик, — Элайза быстро скользнула к эльфу и положила руки на его плечи. — Или ты забыл, кто я? Напомни, сколько тебе эдахш? Королева Крови с силой схватила его за волосы и подняла его голову так, чтобы их вгляды встретились. — Двести двадцать семь, о великая, — начал говорить эльф. — А теперь вспомни, сколько эдахш мне, и заткнись, мальчик, — гранатовые глаза Элайзы зловеще светились. — Шандорна подарила девчонке свой глаз, это уже говорит о многом. Рхил’Рар любил, когда его госпожа гневалась, а такое случалось редко. Женщина потянула его за волосы опять, от ее кожи всегда пахло кровью, и никакие ароматные масла не могли это перебить, но это было даже приятно. Эльф положил руку на талию Элайзы, игриво перебирая пальцами по ее спине. — Сдаюсь, госпожа, я в твоей власти, — промурлыкал он. — Я всего лишь глупец, которому вы покровительствуете. Элайза ослабила хватку, склонившись ближе к шее своего подопечного. Ее губы слегка коснулись шеи эльфа, оставив чуть влажный след на его платиновой коже. — Ходишь по лезвию ножа, — усмехнулась она. — А ты любишь, когда я на нем танцую и молю тебя простить все прегрешения, — почти что перебил он. Женщина отстранилась от Рхил’Рара, переведя взгляд на комнату. — Вернемся к Шандорне, — слегка разочарованно вздохнул юноша. — Что она хотела? — Дать Rann пропустить наш маленький семейный праздник в этом эдахш, — прохладно ответила Королева Крови. — Сейчас с нашим маленьким Огонечком Бирн, а значит, Shae настроена серьезно. Когда еще она отпускала свою любимую зверушку так далеко от себя… Вина? — Удивительно, — задумчиво потянул эльф. — Да, не откажусь промочить горло. Элайза разлила вино по кубкам и протянула один Рхил’Рару. Тот почти залпом опустошил его, ожидая от Королевы приказов. — Будем наблюдать, мой милый мальчик, пока большего сделать невозможно. Мне нужно увидеть младшую сестру, чтобы делать какие-то выводы. Но никто не мешает нам попробовать догадаться о происходящем вокруг, верно? — сказала она, отпив немного. — Пока что дай мне побыть в одиночестве и, чтобы тебе не было скучно, сходи в библиотеку и собери все, что есть о пламени, тенях и книгу о мифах и легендах Ферранеля, если тебя не затруднит. — Как пожелает Великая Королева, — юноша чуть наклонил голову, закрыв свободной рукой глаз. — А теперь вон, — небрежно махнула рукой Элайза. Когда Рхил’Рар скрылся за дверью, женщина наконец выдохнула спокойнее. Naize любила этого юнца, хоть он и был иногда любопытнее, чем это было нужно. Сейчас ей оставалось лишь молча ждать, когда Госпожа Теней посвятит ее в свои грандиозные планы. Огонь? Звучит чарующе. Сколько прошло времени с тех пор, когда в Gha'Naize последний раз горел очаг? Тридцать эдахш, не меньше. Настал ли наконец момент, когда можно будет покончить с ненавистными Сестрами и добиться справедливости за содеянное ими когда-то давно? Можно ли хотя бы надеяться на это? — Уже столько времени прошло, а я все думаю о том ахш, когда тебя вырвали из моих рук и сотворили ужасное, — обратилась к пустоте Элайза. — Знаешь, никогда не думала об этом, но ведь был шанс остановить моего Отца. Как жаль, что ты не увидишь развязки трагедии, которую он написал, Стрикс. Но пустота предательски молчала, и лишь шум ветра за окном был ответом на ее печальное обращение.***
Вечер холодными руками объял Раннвейг, даруя хотя бы какое-то облегчение после долгого пути. Ее подташнивало от того количества воды, которое она выпила. Бирн привел их к озерцу, около которого они сейчас и отдыхали. Ночь ожидалась тяжелой. Гальн закрыла бледно-желтый глаз лапами туч, отчего в темноте не было видно почти ничего. Похожий на огромную хищную птицу Бирн сидел, нахохлившись, вслушиваясь в стенания гарпий. Вопли существ во мраке были близко, а потому приходилось быть начеку, как бы ни мучила усталость. — Если не будет огня, мы умрем, — тихо сказал он. — Лучше бы тебе наконец собраться с мыслями. — Что? — Раннвейг звучала удивленно. — Я не знаю, как это сделать. Ты знаешь, я пыталась сделать что-то все время, пока мы шли, но не вышло. Эта проблема возникла еще днем, но ни одна попытка создать хотя бы искру не увенчалась успехом. Гнетущее чувство собственной бесполезности пожирало разум девушки, закручивая мысли в тугую петлю. Времени на жалость к себе не оставалось, лишь черная пустота, отделявшая их от ужасов этой долгой ночи. — Я сказал что должен был, об остальном думай сама, я здесь не для того, чтобы нянчиться, — отрезал Бирн. Он встал в стойку, ожидая, когда их невидимый враг наконец обретет форму. Раннвейг несмело подошла чуть ближе к нему, обнажив костяной нож. Ее сердце колотилось так, что, казалось, сейчас пробьет грудь. Все тело покалывало, но сейчас это не приносило трепета. Все решится здесь, среди ничего. Судьба и будущее сейчас были совсем не важны. Дикое, почти животное желание выжить вонзило свои когти глубоко в Раннвейг, смешалось с дыханием, завладело всеми чувствами и мыслями. Жизнь или смерть. Выбор, который предстоит сделать каждому в этом забытом месте. Один за другим в скрежете воплей из темноты появлялись мерцающие красные глаза, подбиравшиеся все ближе и ближе. Первый удар был внезапен, птичья лапа с изогнутыми острыми когтями полоснула по воздуху в нескольких сантиметрах от лица Раннвейг. Девушка почти ничего не видела, а ориентироваться на слух было сложно из-за постоянного клекота и скрежета. — Shae'Rahan'Itz! — прошептал Бирн и растворился в темноте, словно его никогда и не было. Он ударил со спины. Колющий и резкий удар копьем был точен и быстр. Птицеподобное существо истошно закричало почти человеческим голосом и в ярости замахало крыльями, пытаясь отбиться. Еще удар. Оружие глубоко вошло в плоть чудовища, и то, захлебываясь кровью, рухнуло наземь. Монстры, окружившие их, бесновались, запах крови разбередил их, провоцируя ярость. Они накинулись все разом в желании разорвать и уничтожить путников, забредших в эту жалкую пустыню. Бирн то появлялся, то исчезал в тенях ночи, и чем больше крови проливалось, тем отчетливее проявлялось аметистовое мерцание в месте, где у маски были прорези для глаз. Раннвейг чувствовала лишь пустоту за спиной, и это ощущение напоминало о долгом одиночестве в камненной темнице. Сотней мелких ножичков зубы уродливого женоподобного существа крепко вцепились в ногу Раннвейг, вышибая из головы все сторонние мысли, оставив лишь боль. Девушка, истошно закричав, со всей силы вонзила нож в шею монстру, надеясь на облегчение, но нет, мертвая хватка укуса не исчезала, но лишь усиливалась. «Плевать, мы все равно умрем», — подумала она. Девушка схватилась свободной рукой за торчавший позвонок и сжала со всей силы. Хруст кости и врезавшиеся в пальцы осколки позвонка вызвали в Раннвейг дрожь. Только что произошло убийство. Девушка стряхнула с ноги тело, только чтобы быть сбитой на землю резким толчком. Нечто зацепилось за ее волосы своими омерзительными пальцами и тащило по стеклу, царапая и уродуя тонкую, как пергамент, кожу. Скользивший в густоте теней Бирн никак не мог добраться до своей подопечной, как бы ни старался. Он убил достаточно гарпий, чтобы приблизиться к Раннвейг. Численное превосходство стаи и дикий голод делали противников яростнее и безжалостнее. Гарпии нападали подобно рою, растаскивая жертв на куски, и сбитому наземь человеку ничего не оставалось, кроме как сдаться в тщетной борьбе за жизнь. Но Раннвейг — не человек, не так ли? Стоило ли сделать на это ставку? — Раннвейг! — голос Бирна прогрохотал сквозь истошные вопли чудовищ. — Гори, Раннвейг! Последние слова смешались в нечто несуразное. Девушка пыталась отбиться от тварей, рвавших ее тело на части бритвами когтей и зубов. Последним аккордом в симфонии боли стал резкий удар прямо в лицо. Искры маленькими звездочками мелькнули перед глазами Раннвейг, а время замерло. Из съехавшего набок носа бежала кровь, обжигавшая кожу. Девушка еле дышала ртом, ощущая близость к концу, пугающему и болезненному, в холоде и безызвестноти. — Rann'Vaegh, — истошный вопль Бирна разрезал шелест перьев и скрежетание когтей вокруг. — Пылай! Пустое и расплывчатое эхо, не более. В агонии и ожидании развязки Раннвейг отчаялась бороться. Сдача любых амбиций, конец всем мечтам, и это в самом начале пути, — какой позор. Девушка смирилась и ждала, когда чудовища наконец уже доберутся до глаз и закончат свое гнусное дело. Но в жаре призрачное нечто будто коснулось своими ледяными пальцами ее лба. Это чувство, не схожее ни с чем, пробудило вдруг странное воспоминание из жизни, которой никогда не существовало. Ледяная пустота и бесчисленное количество глаз разных цветов, вдохнувшее жизнь в когда-то пустую оболочку, и цель, данная кем-то неизвестным. Странное и страстное желание неизвестного существа, что скрывалось в великом ничто, желание найти кого-то важного и нужного, единственного. Нечто прошептало: «Пламя не умрет, пока не воплотит мое желание», — и голос этот вдохнул жизнь в почти остывший уголь сердца Раннвейг. Нальг в небесах стыдливо раскрыла глаз, озарив сражавшихся своей милостью. Воздух, казалось, задрожал и начал плавиться. Стеклянная земля под ногами затрещала, а затем маленькими дорожками побежали трещины, изломанные. Духота лишь усугублялась, и наконец свет. Оно грохотало и взвивалось ввысь столбом, треща и извиваясь. Оно шептало и бросало тень на все вокруг, пожирая стаю гарпий своими жадными янтарными руками. Духота, сменившая ночную прохладу, сдавила грудь Бирна. Он прикрыл лицо рукавом и пошел в сторону этого чего-то. По воздуху черный туман расползался в стороны, жар дышал ему в лицо в грохоте. Он двигался все ближе и ближе вперед, пока не увидел это. Раннвейг, к которой он так усердно пытался пробиться, была более не той, которую видел еще днем, но чем-то другим. Ее в своем танце охватило нечто. Оно металось из стороны в сторону, впиваясь в плоть нападавших, оставляя за собой лишь черноту и угли тел, сияющие медью. Оно обгладывало останки, превращая их в серый прах, который тут же развеивал легкий ночной ветерок. Тень этого сияющего чудовища была огромной, куда выше той, вокруг которого оно обвилось. Бирн застыл, неспособный ни дышать, ни говорить. Танец заворожил его своей разрушительной красотой. Там, в безумной чудовищной пляске всполохов и искр, Раннвейг наконец поднялась на ноги. Изорванное когтями тело еле-еле держало равновесие, бежавшая по рукам и ногам кровь тут же высыхала в уродливую корку, а в глазах, до этого серых и безжизненных, сияли золото и янтарь. Боль и ненависть обратились в бурю пламени, и это не могло не заставить дрожать пред ней, как перед любой из Дочерей Харрада. Вот что скрывала эта хрупкая оболочка в себе. Бушующий пожар, уничтожавший все, посмевшее приблизиться слишком близко. Раннвейг не чувствовала ничего, кроме жара и мучительной боли, пожиравшей тело. Кровь бурлила, словно по ее жилам тек кипяток, а в голове не осталось ни одной мысли, кроме одной: Смерть не позволяет ей примкнуть к рядам усопших так просто. Возможно, это и есть проклятие? Беспомощность перед всем пугающим и жутким и неспособность оставить все как есть? — Бирн! Бирн, я тебя умоляю! — ее низкий голос срывался на каждом слове, падая и разбиваясь о раскалившееся под ногами стекло. — Убей меня, Бирн! Так нельзя! Девушка не могла стерпеть раздирающую изнутри боль и впилась пальцами себе в грудь, тщетно пытаясь разодрать ногтями свою грудину. Слезы не успевали бежать по щекам, испаряясь мгновенно на раскаленной коже. Запах собственного тела, напоминавший паленое мясо, ввергал Раннвейг в ужас. Хотелось кричать и кричать, но даже сделать вздох было сложно. Огонь лишь разгорался все сильнее, расширяя свое жуткое кольцо и не давая подступить ближе. Бирн стоял на месте, не осмеливаясь подойти ближе, и лишь когда Раннвейг начала кричать, он понял, что нужно хотя бы попытаться усмирить пламя. Он собрал все оставшиеся в себе силы и направил всю мощь в один бросок копья, костяной наконечник которого напитался ночной тенью и стал черным. Точное и легкое движение руки — и оружие, что уже однажды испило крови Rann'Vaegh, вновь вспороло плоть и отведало ее крови. — Shae'Rahan'Agaz, — не дрогнув, сказал Бирн, и тьма, которая окутывала копье, коконом обвила Раннвейг, скрыв ее в своих объятьях. Пламя тщетно пыталось пробиться сквозь густую и смолистую тень и сдалось, сгинув под плотным одеялом теней. Бирн упал на колени, обратив свой взор к Нальг, безмолвно взиравшей с неба. Его мысли метались, словно олень, гонимый волчьей стаей. Знала ли Шандорна, что за чудовище выпустила из клетки? Знала ли, кого доверила в руки своего покорного пса? И осознание того, что знала, осознание собственной заносчивости и глупости пред великим замыслом Госпожи Теней заставило его прыснуть. Сначала это была тихая усмешка, перешедшая в смех, а после в истерический хохот, и, казалось, Владычица Ночного Неба хохотала вместе со Слугой Теней.