***
Когда он добирается домой со съёмок, Артём уже по-хозяйски орудует на его кухне, и Никиту встречает запах его любимой пасты и ласковый нос тычущегося в его руку Данте. Пёс будто бы почувствовал настрой своего вернувшегося хозяина и теперь сверлил его своими большими грустными глазами и утешительно помахивал хвостом. Ник слышит тихий грустный скулёж и, снимая куртку, говорит с Данте тем самым «сюсюкающим» тоном, который всегда передразнивал Тёма: — Данте, ты чего? Всё хорошо у меня, всё супер, я вернулся… Данте тыкается в его ноги, и Никита присаживается перед ним и успокаивающе гладит по длинным ушам: — Всё хорошо… Он привычно зарывается носом в светлую шерсть, и буквально на долю секунды даёт себе слабину — сильно-сильно закрывает глаза и надеется, что случившееся сегодня было бредовым сном. Но встречающий его Артём разрушает его мечты и тихо бросает: — Ну, по телефону ты звучал совсем не так. Никита, всё также обнимая пса, поднимает глаза на усталого после пар и репетиций с «Рикошетами» Артёма в его старой футболке с полуголой Аской из «Евангелиона» и выдаёт внезапно очень трогательное даже для него самого: — А у меня там вас с Данте не было. Тёма знающе подливает ему вина, когда Никита, сбиваясь и иронично смеясь, рассказывает о том, как его отшили — как он наконец забыл про дуру Иру, как он в кои-то веки почувствовал себя не одичалым задротом, которому кроме музыки, работы и компа ничего в жизни не надо, как он вспомнил мелкую, но наглую Асю тут же, как увидел взрослую и невероятно красивую её у Риты, как он пытался вести себя сдержанно и загадочно, не расплываясь лужей по полу от одной её полуулыбки, как он млел от каждого её прикосновения, как он думал, каждый вечер думал над тем, как её удивить, как её обрадовать, как сделать её жизнь ярче, как придумал эту идиотскую игру с Козерогом и Овном, как… Как было сегодня больно. Алкоголь притупляет чувства — ну и отлично. Иначе бы он этого рассказа на трезвую голову не вывез. Артём слушает его внимательно, и Никите лишь достаточно его сочувствующего взгляда голубых глаз, чтобы выдавить из себя улыбку — лёгкую, не самую искреннюю, но вроде бы дающую понять, что у него всё хорошо. Что он переживёт. Никита, вроде, произносит последние слова и вслух, на что Артём спешно обещает: — Если тебе хочется поплакать, например, то пожалуйста, в этом ничего такого нет… — Ага, сейчас, слёзы ещё лить, и так изнылся. Обойдётесь, и ты, и Аська, — бурчит он, на что Тёма закатывает глаза и с улыбкой спрашивает: — Помнишь, как я у тебя после развода на плече рыдал? Всю рубашку тебе соплями измазал. Никита ухмыляется и улыбается, когда Артём привычно треплет его рукой по кудрям. Друг пытается его утешить, унять его тоску и исцелить надколотое сердце, но Ник может лишь припоминать тот самый день, когда сломленный Артём приехал к нему, пихая под нос эти идиотские документы о разделе имущества, о том, что сына тоже у него хотят отнять, буквально воя от отчаяния, от понимая того, что он связался с женщиной, которая его ни капли не любила. — Ну, какая у тебя ситуация была, и что за хрень у меня… — Это не хрень, Никитос. — Да ладно, даже с Ирой было обиднее! — Ира тебя сломала. Хоть ты этого и не показывал. Он хочет опять отшутиться, опять уйти от ответа, высмеять Тёму за его псевдопрорицательность, но вместо этого в голове проводятся две параллельные линии, которые заставляют его устало прикрыть глаза и отвернуться от притихшего друга, и в самозащите, в попытке убежать от эмоций бросить: — Иди в жопу. Ничто меня не сломало. Несколько сотен смотрящих на него глаз, ветер, колыхающий пышные розовые кусты, и холодный страх, который ему обычно не свойственен. Пышно одетые гости начинают шептаться, кто-то сочувствующе поглядывает на него — совсем юного, ещё совсем тогда паренька, но уже в приличном костюме жениха. Никита нервно треплет до этого уложенные рыжие волосы и пытается угомонить колотящееся в груди сердце — а Иры нет. Её родители, бросая на него (и на бабушку с мамой) испуганные, заранее извиняющиеся взгляды, бросаются на её поиски. А Никита молчит, ждёт и уже задаётся одним добивающим в висок вопросом: что он сделал не так? И сегодняшняя встреча, наверное, их последняя, в укромной коморке: полумрак, он привычно тянется к Асе всем своим нутром — он любит чувствовать её тепло, быть рядом, он готов быть всегда рядом. Но она лишь убирает его руки со своей талии, и опять тот же вопрос: что он сделал не так? — Со мной, видимо, что-то не так? Ему стыдно за эту фразу, за эти мысли, за чувства. Он всю жизнь старался быть сильным — почему его должна ранить такая идиотская штука, как любовь? Артём, будучи его другом, говорит явно в его защиту: — Ты лучше спроси, что с ними не так. С Асей всё прекрасно — идиот у неё папа. Поговорить он с ней, блять, хотел. Вот и поговорили. Ася, какой бы сильной, сознательной и мудрой она не была (разгадала его в Козероге при всём наглом вранье Ника, молодец), прогнулась под авторитетом отца. Никита знал, как тяжело не поддаваться уговорам родителей, каких усилий это стоит и… — Ей нужно время, наверное, — пьяно мямлит он в надежде и тянется к телефону. Нажимает на один из самых важных для него контактов (всё ещё, несмотря ни на что), переходит в чат и печатает какое-то бредовое сообщение, которое должно Асю утешить, которое, главное, не должно делать ей больно. Он не попадает пальцами по клавишам, перебирает слова вновь и вновь… И наконец нажимает «отправить». Перед глазами плывёт, а Артём, утешающе хлопая его по плечу, добавляет: — И тебе тоже. И Никита понимает, что Асю пока видеть и слышать не может. Он, мысленно стоя у алтаря и в той тёмной каморке, добавляет её в чёрный список.***
Никита серьёзно думает, что то голубое чудище с рожками его… сглазило. Никита заболевает абсолютно ненужной сейчас простудой — просыпается на следующее утро с дебильным кашлем и температурой и тут же засыпает опять. Он предупреждает ребят, что сегодня на репетиции не явится, да и стримов у него сегодня по расписанию нет, слава всем богам. Как только Нику петь на грядущих со дня на день записях для «Маски»… Хер с ним, короче. Сейчас хотелось напиться чаю, высморкаться и с облегчением повалиться на прохладные подушки. Ему, вроде бы, названивают Артём, Рита, но он может лишь хрипеть в ответ что-то нечленораздельное и бессмысленное. — Ты не хочешь ничего рассказать? — как ни в чём не бывало интересуется Рита, и Никита, перед тем как опять погрузиться в свои бредовые сны, шепчет в трубку: — Вроде нет. Мне, кстати, ты с голубыми волосами снилась… С букетом каким-то. Вот. Рита цокает и кладёт трубку, а Никита, захлёбываясь сухим кашлем, опять погружается в мир неадекватных, несбыточных сновидений, где он, став рэпером, собирает стадионы, где Тёмыч заводит верблюда, где… Никита на периферии сознания чувствует, как что-то шелковистое, мягкое укладывается на его плечо, и он, при всём окутавшем его тело жаре, приобнимает Асю рукой и улыбается, когда она ему обещает: — Никуда я от тебя не денусь. Он в облегчении зарывается носом в её волосы, чувствуя, как собственные мокрые кудри липнут ко лбу, и в ответ шепчет ей что-то сумбурное, но успокаивающе, многообещающее, что он обязательно будет за неё бороться, что никогда не оставит. Никита прижимается ближе к своему извечному источнику тепла, и устало выдыхает от разочарования, когда «Ася» в его руках вдруг по-собачьи скулит и стучит виляющим хвостом по кровати.***
На следующий день он, тем не менее, оживает — успевает и на репетицию, и на встречу с продюсерами «Маски» (объяснять, что маску Козерога он случайно очень-очень сильно уронил, было очень странно), и в универ к Артёму, который забыл у него дома один из своих телефонов и очень настойчиво требовал, чтобы друг его вернул. Состояние всё ещё паршивое — но жить будет. Только в груди всё ещё при мысли об Асе ноет, и она не прекращала ему снится всю ночь. Никита ступает по консерватории — он надеялся увидеть возвышенных, напыщенных кандидатов наук, подобных Эдуарду Вертинскому, но вместо этого он встречает взглядами со студентами-неформалами, разглядывающих его с любопытством. Он не понимает, узнают его или нет, но Ник невольно здоровается, когда кто-то из студентов посылает ему робкую улыбку. Какая-то девушка всё же останавливает его, придерживая за руку, и спрашивает: — Простите, вы к Артёму Алексеевичу? — А, да. Я к нему, — он прокашливается и кивает. — Ой, он просил вас подойти на кафедру, — выдаёт она и машет рукой, ведя за собой. Никита отмечает её короткую стрижку, красивый, выдержанный образ и несколько небольших тату на длинных музыкальных пальцах. Она держится уверенно, но не строго и неприступно. Чёрт, не так уж и жёстко в ваших этих консерваториях… На пороге кабинета он вновь пытается откашляться, чтобы не звучать сильно хрипло, как слышит один из самых противных голосов на планете. — Зачем тебе с ним так часто видеться, а? — чуть ли не рычит Василиса Игоревна Малинина собственной персоной, и Никита ловит напряжённый взгляд Артёма. Он сочувствующе переглядывается с притихшей около него студенткой и нервно мнёт несчастный телефон в своей руке. — Потому что он мой сын, — шипит Артём, и у Ника всё переворачивается внутри от отчаяния в его голосе, — потому что я не хочу, чтобы он только в тебя пошёл. Василиса трясёт своим блондинистым каре и пожимает плечами в бордовом бархате, а потом переступает, как Никите кажется, грани не только приличия, но и морали: — Правильно, пусть будет как ты. Несносным идиотом, который шляется круглыми сутками в непонятной компании, дружит со шлюхами-неформалками… — Это вы обо мне сейчас? — подаёт Никита свой сиплый голос, и Василиса оборачивается на него, округляя свои и без того большие голубые глаза. Артём закатывает глаза, видимо, уже понимая, что их всех ждёт крайне интересная перепалка, но Никита отступать назад не намерен: — Василиса Игоревна, а если сын пойдёт в тебя, вот реально? Будет торчать постоянно в консерватории, сдирать деньги с мужчин? Изменять? Артём чуть улыбается, а Никита только рад защитить его хотя бы жёстким словом. Василиса резко подступает к нему, и Никита всем телом чувствует исходящую от неё ярость. Её глаза метают молнии, а тонкая наманикюренная рука взметается вверх в попытке или зарядить ему пощёчину, или вытолкнуть из кабинета, — однако, её перехватывают тонкие пальцы студентки. — Василиса Игоревна, давайте без рукоприкладства. Вы же заведующая кафедры. Никита поражённо смотрит на осмелившуюся на подобное студентку — и даже видит в ней себя, честно. Она неуверенно переглядывается с ним, а потом отпускает руку преподавательницы. Артём тут же подлетает к ним и загораживает девушку от мрачного взгляда Василисы. — Александра, спасибо, что беспокоитесь о моей репутации… Но лучше бы вы так беспокоились за мой предмет. Вот сука. Никита на эмоциях вкидывает: — Какая же ты мстительная… — Вы слишком много времени уделяете дисциплине Артёма Алексеевича, — заканчивает Василиса, не удостаивая Ника даже взглядом, и наконец удаляется. Артём устало выдыхает, и Никита тут же кладёт руки ему на плечи, оглядывая понурого друга. Он что-то спрашивает у Тёмы про суд, получает обычный, отрицательный, невоодушевляющий ответ, и напрягается, чувствуя всю ту тяжесть и усталость, что скопилась у друга внутри. — Э-э-э, Саша, спасибо, кстати. Она бы мне врезала, наверное, — всё же благодарит он притихшую студентку. Она кивает, а потом задумчиво смотрит на грустного, погружённого в себя Артёма. Девушка робко улыбается, достаёт из кармана шоколадный батончик, быстренько суёт его в пальцы своего преподавателя и тут же убегает. Никита лишь удивлённо смотрит ей вслед. — Ого… Нихера… — только и может он прохрипеть. Артём как ни в чём не бывало разворачивает обёртку и объясняет: — Я ей нравлюсь. Бегает как щеночек за мной. — Ну… Она дама с яйцами, ты всё же обрати внимание, — выносит свой вердикт Никита, отмечая, с какой непоколебимостью та защитила его от своей преподавательницы, даже не мешкая и не задумываясь о том, как отразится на её успеваемости. — Зачем ей разведённый мужик с ребёнком? — Для души, — с улыбкой спорит Ник, всё же надеясь, что его друг не станет упускать шанс на своё счастье. Задумавшись, Ник бессознательно наблюдает, как Артём достаёт свой рабочий телефон и читает вслух сообщение от Риты: — «Привет! Сможете сегодня ближе к ночи приехать на студию с Никитой?».***
Асю все эти дни не покидало ноющее в груди чувство, что она упустила шанс на своё счастье. Есть не хотелось, спать тоже, на репетиции она ходила чисто лишь из врождённого чувства долга. Чувствовала она теперь себя безэмоциональным зомби, если честно. Пророческим оказался её номер с Козерогом… Все слёзы были выплаканы, видимо, в первую же ночь — Никита сбрасывал её звонки, до Артёма тоже было бесполезно достучаться. Мужчина говорил, что вмешиваться в их дела не хочет, и «за боль, что она нанесла его другу», он пока прощать её не хочет. Он придурок? Какая боль? Это Никита своей трусостью, своим нежеланием объяснить, что произошло, выбил у неё почву из-под ног! Она уснула, прижимая к груди телефон в надежде, что сейчас он завибрирует, и Ася услышит из трубки радостный голос, что это всё был тупейший, бессмысленный розыгрыш. На второй день она догадалась и плакать резко расхотелось: отец всё-таки промыл Никите мозги. Это он в который раз провозглашает себя вершителем асиной судьбы и играет фигурками на шахматной доске её жизни. Сделал в этот раз ход конём и зашёл в дамки, определённо. Но забыл, наверное, что, убрав короля, королеву силы он не лишает. От таких метафор на душе становилось ещё мрачнее, но Ася не собиралась сдаваться. Не из-за этого рыжего мудака, который испугался первых же препятствий, возникших на их пути, не из-за вонзившего ей нож в спину отца. Пусть просто существуют, пусть живут. Но в жизни Аси у них теперь роли нет. Рита, видя, что подруга превратилась просто в безэмоциональное апатичное желе, продолжала её расспрашивать: — Это из-за Никитоса? Я же вижу, что да… Что этот дурень наделал? — Ничего он не сделал. Как бы Асе не было стыдно признавать, но за Никиту она всё ещё боялась. Как бы теперь он её не раздражал, но Рита в гневе, тем более, в гневе за лучшую подругу была страшна — могла банально приехать и заломать двухметрового парня на эмоциях. Не надо ей такого мщения, а Рите не нужен ещё один срок. — Я не могу видеть тебя такой. Ты моё солнышко. Ася поджимает неожиданно дрожащие губы, и натянутая ею моральная маска на пару секунд спадает. Она прячет лицо в руках, и Рита обнимает её сзади, мягко держа за запястья и предлагает: — У меня есть классная идея, как разнообразить твою рутину. Давно хотела предложить…***
Вот и её первый «фит», собственно. С любимым «Рикошетами» — разве она могла мечтать об этом в свои наивные пятнадцать, написывая Рите Калаш? Подруга предлагает ей записать бэк-вокал для трека для нового альбома, и Ася искренне волнуется и чувствует настоящий трепет — испытывает хоть какие-то положительные эмоции впервые за несколько дней. Её голос временами дрожит — от неуверенности, может, от стресса, но Рита, знающая, наверное, всевозможные техники вокала, находит ключик к любой возникающей проблеме. Ася расслабляется и в ритиной музыкальной студии чувствует себя как дома… А папочкина золотая клетка уже давно перестала им быть, вот правда. Аугенблик лениво вылизывает хвост, Рита довольно улыбается глядя на неё, и Асе кажется, что всё вернулось на круги своя. Всё, как было до… До Никиты. До Козерога. Она мотает головой, отгоняя мысли о них. Ася улыбается, допев финальные ноты, и ей на душе удивительно, подозрительно легко. — Ладно, Нетребко, заслужила кофейку. Тебе покрепче, помягче? — заботливо уточняет Рита, пока Ася, погруженная в апатичный, якобы счастливый транс, гладит мурчащего Аугенблика. — А? Желательно покрече, сахар не клади! Попа слипнется. Рита не успевает даже заварить напиток, как раздаётся судьбоносная трелль домофона, и Ася напрягается всем телом. Подруга не предупреждала, что к их сегодняшней музыкальной сессии кто-то должен присоединиться… — Привет… девчонки, — Ася, уже предчувствуя неладное, вскиндывает голову на голос Артёма. Мужчина щурит глаза, приметив её, а потом косится на… входящего следом Никиту, и Ася из всех сил сдерживается, чтобы не прижать его к двери и не вытрясти, что за хуйню он сотворил с ним, как он мог так легко сдаться, как он мог просто так взять и отречься от всего, что их связало… Никита, видя её, замирает и хватается рукой за рукав плаща Артёма. Тот косится на него, закатывает глаза и смотрит на странно притихшую Риту. Эти переглядки затягиваются, Ася злится больше и больше с каждой секундой, а потом Никита странным, сиплым голосом выдаёт: — Всем привет. Ненавижу эти дожди. В ответ хочется отчаянно бросить — а я ненавижу тебя. Но вместо этого Ася устало пожимает плечами и просит: — Рит, давай без кофе. Вина налей.***
Артём делает пару вроде бы невинных комментариев, что Ася спивается, и в любом другом контексте она бы добродушно посмеялась. Но теперь она, попивая прекрасный, придающий уверенности напиток, буравит своим голубым взглядом спины мужчин и чувствует, как в ней закипает гнев. — А кто бэки записывал? — тихо, почти шёпотом интересуется Никита. — Очень красиво, чисто… — Ну, кто же, блять, их записал… — подаёт она голос с дивана, и Рита с неловкой ухмылкой косится на неё. Никита напрягается — это видно по его ссутуленной спине, как он вообще мог быть в Козероге, который будто палку проглотил? — Асины бэки, — просто отвечает Рита, на что Никита кивает, но Ася не может сдержать очередных пьяных колкостей: — Буквально только что записали. Совсем свежие. Пропитаны страданиями. Рита переводит бегающий взгляд с неё на Никиту, а Артём наконец поворачивается к ней и заступается за своего ненаглядного рыжего дружка: — Слушай, у нас здесь не бар. Мы работаем. — Она тоже работает, Тём, — защищает её Рита, и Ася, торжествующе поднимая бокал, нагло смотрит в голубые глаза Артёма. Надо же, у Никиты, видимо, типаж, фетиш на голубоглазых брюнетов и брюнеток. Интересно, всех ли он так кидает? Пьяные, злые мысли роятся в её голове, и колючая обида опять встаёт в горле комом. У неё было такое хорошее настроение, зачем Рита его так опрометчиво испортила? Она же знала, она же знала, что так будет… Рита и парни работают дальше, что-то склеивают, мишкируют, и Ася в этом так мало понимает. Ничего не понимает, и ей становится просто до одури обидно. Она сжимает ножку бокала, буравит взглядом рыжий кудрявый затылок и тихо, совсем тихо выругивается, когда вновь чувствует дорожки слёз на своём лице. Она подавляет всхлипы и продолжает глушить эту обиду вином. Пусть работают, зачем их отвлекать? Рита рано или поздно выберет Нику, Артём с ней общается только из-за парочки сбоку от него, а Никита… Никите она, как оказалось, даром не сдалась. Обниматься с ней было классно, кататься на скейте прикольно, лазить по деревьям, но как дело дошло до реальных действий… Какая же она дура. Ася, окончательно потеряв координацию, роняет бокал из своих руки, и погружённая в музыку компания наконец поворачивается на звук. Они, видимо, видят размазанную косметику и слёзы на её лице, но первым к ней бросается именно тот, кого она не хотела видеть рядом с собой. — Ты не поранилась? — тихо спрашивает Ник, тут же хватая её за пальцы и внимательно их разглядывая. Хочется просто заорать ему в лицо: «Придурок, ты сам же меня ранил!». Она резко вырывает свои пальцы из его и чуть ли не рычит: — Да какое тебе дело? Никита вглядывается в её зарёванное лицо, и его серые глаза плывут в солёной пелене, застилающей её собственные. Она замечает мельтешащих сзади Артёма и Риту — последняя отчаянно выпихивает первого из студии, причитая: — Всё, пусть сами разбираются, нам это слушать необязательно. — Рит, ты совсем? Они же сейчас друг друга передушат! — Я ему передушу, блять. Пусть поговорят! Они уходят, и Ася вздрагивает, когда дверь захлопывается. Она и её худший кошмар и одновременно незыблемая мечта остаются наедине, и Ася не может вынести его так близко. Она встаёт на непослушные ноги и начинает мельтешить по комнате, лишь бы не пересекаться взглядами с Никитой. Он наконец выдаёт: — Так что со мной не так? Он ещё и издевается. Сука, он ещё и издевается. Она замирает и ухмыляется, чуть шатаясь на месте: — Ты трус. Ты за меня не борешься. Ты, блять, рыжий. Мне весь список огласить? Она на мгновение задумывается, как, наверное, сейчас убого выглядит со стороны — пьяная, зарёваннная, исхудавшая и побледневшая за эти дни, ругает того, кого считала своим идеалом. И смелым он ей казался, и борцом, и его рыжие кудряшки навсегда в её сердце. Никита выглядит так, будто хочет поспорить, его явно задели её слова, но вместо этого он лишь просит: — Да оглашай. Интересно. И она готова — готова сказать, как её бесит его излишняя тактильность, постоянные шуточки, эта несознательная, глупая, асболютно выводящая из себя милая улыбка, когда он на неё смотрит, его опрометчивость и смелость, готова сказать, как она всё это ненавидит, но… Вместо этого она лишь понимает, как она всё это чертовски любит, и это просто лишает её рассудка.***
Ася обессиленно сползает по стене, пряча лицо в руках, и произносит выбивающее и у Никиты почву из-под ног: — Я тебя просто ненавижу. Лучше бы Козерог, а не ты… Никита всегда знал, что он плывёт против течения, с детства выслушивал долгие нравоучения о том, как с его бунтарским характером трудно смиряться. Ник жил эмоциями — легко прикипал искренней любовью к находящимся с ним на одной волне людям и отрекался от них навсегда, как только они ранили его чувства. Он всегда был тем, кто решал, кто ему нужен — сам пускал людей в свою жизнь и сам с ними прощался. Никто ему не был указ, никто ему не был хозяин. Почему же он не может отпустить её? Никита устало зарывается пальцами в свои кудри и смотрит на притихший во мраке силуэт. Тёмные волосы красиво, как всегда красиво, спадают на её плечи, и он больше всего на свете, больше жизни сейчас хочет заправить их за асины уши, мягко коснуться её пальцев, прося разрешения, и зацеловать её лицо. Он такой роскоши себе позволить не может, поэтому Никита лишь присаживается возле неё — вслушивается в чужое сбитое дыхание, которое, однако, потихоньку начинает выравниваться. Засыпает. Как бы он к ней сейчас однозначно не относился, как бы внутри не ныло, но Ася не достойна спать так — пьяная, в тонкой льняной рубашке, на холодном полу. Никита берёт её, бессознательную и что-то бездумно, неразборчиво шепчущую на руки, и содрогается под грузом воспоминаний и чувств. Он проклинает себя за эти идиотские, абсолютно идиотские и наивные мысли, за эти чувства и то, что клокочет у него внутри, пока он доносит её до дивана и кутает в плед. Она прекрасна даже в полумраке, и слова вырываются у него сами: — Я люблю тебя. У него хриплый, едва слышный голос, а Ася глубоко уснула. Пока Никита оставляет её, но… Но бороться за неё он будет.