Утерянные страницы дневников

Летний вечер медленно сменял день, оставляя жару далеко позади. На улице становилось чуть прохладнее. Идеальная погода для тех, кто ненавидит удушающий зной. Данный временной промежуток как нельзя кстати подходил Эмили, что беспечно валялась в кровати и ожидала возвращения сожительницы от психолога. На самом деле она не любила тратить время попусту: на отдых, на сон или что-либо такое, но в подобные деньки работать было просто невозможно. Из дрёмы её вывел звук поворачивающегося ключа в скважине. А затем скрип открывающейся входной двери и весёлый крик «Я дома!» заставил доктора привстать и устремить взгляд вглубь коридора, чтобы увидеть источник нарушенной тишины. — С возвращением, одуванчик. Ужин на сковороде. Эмма неожиданно появилась в дверном проёме и, улыбаясь, послала воздушный поцелуй девушке и скрылась в ванной комнате. Шустро умылась и поспешила поесть жаркое — Эмили не умела готовить что-то сложнее пасты или картофеля, но блюда у неё всё же получались довольно вкусными. Когда садовница закончила незначительные дела, она забралась с ногами в постель Дайер и осмотрела журнал, который та читала от скуки. — Сегодня был такой тяжёлый день! Миссис Месмер заставляла меня говорить дольше обычного, — выделяя слова «тяжёлый» и «заставляла», Эмма требовала ласки к себе. Эмили обняла её. — Но ты ведь любишь поболтать? — Люблю. Но не когда «копаются» в моём прошлом. Доктор была благодарна себе за то, что не взялась за лечение любимой. Она бы просто не смогла игнорировать её просьбы. Всё же, между работой и личной жизнью должна быть проведена чёткая граница, лечить близких просто нельзя. Они часа два говорили о всякой ерунде, позабыв об остальном мире. На удивление, даже не смотря на разницу в возрасте, у них всегда находились темы для обсуждения. — …Дорогая, а что же тогда любовь с точки зрения медицины? — Эмма перевернулась на спину и поёжилась от приятнейшего ощущения расслабления. Она прижала к сердцу подушку, полностью погружая себя в мягкость и пушистость. — Почему из всех возможных вопросов ты выбрала именно этот? — доктор потёрла переносицу, призадумалась, — Я бы сказала, что любовь — всплеск различных гормонов. Таких как… дофамин, серотонин, фенилэтиламин, адреналин и так далее. А также смесь фантазии и воображения. Говоря проще, это обыкновенное побуждение к спариванию и дальнейшему воспитанию потомства. — Но мы ведь не можем дать жизнь следующему поколению? — Эмма, я дала термин по-научному. Возможно, в будущем появится более точная формулировка, — внезапно появившийся сквозняк закрыл окно, от громкого хлопка по спине побежали мурашки, — Тем более, среди животных тоже встречаются однополые партнёры. — Тогда… — садовница приблизилась к лицу бывшей Лидии Джонс, подогнув колени под себя. Эмили показались её красивые веснушки, которых летом стало ещё больше, — Как ты объяснишь мне это? — Что ты имеешь в виду?.. Тёплый и немного мокрый отпечаток остался на губах. Мисс Дайер уже хотела погладить возлюбленную по мягким тёмным волосам, ведь Эмма уже не первый раз быстренько и легко прикасалась устами к её устам, но ситуация на этот раз вышла из-под контроля. Дыхание перемешалось с чужим дыханием, сбилось и лишило Эмили возможности сделать даже короткий вдох. Испытание. Настоящее испытание для доктора. Она долго сдерживала себя от таких действий по отношению к садовнице. А сейчас та сама втянула её в пучину ужасающего наслаждения. К ней прильнули всем телом, пытаясь отыскать такое родное тепло. Эмили застыла на месте, не знала, что ей и делать. Правильно ли позволить этому случиться? Не аморально ли? Но Эмма не давала ей и шанса подумать. Ночная сорока шуршала, сползая с нежной кожи. Она мешалась, она не нужна в таком сокровенном, почти интимном моменте. Запястья оказались связанными. Что происходит? Была ли готова Эмили? Физически — конечно! Морально? Нет. Эмма представлялась ей тепличным цветком, которому ещё предстояло расцвести и показать прекрасные лепестки. Цветок нельзя пересаживать в другой горшок, пока он недостаточно большой для него. Но доктор не учла того, что маленькая Лиза давно выросла и оставила после себя взрослую, прекрасную женщину. «Женщину, которую я так сильно…» — …Желаю, — на выдохе прошептала Эмили, вдруг освобождённую от обмена жидкостей. Она судорожно схватила воздух ртом и наполнила кровь через альвеолы живительным кислородом. Дайер разочарованно оглянулась, осознав, что Эмма закончила с ней. Ненадолго. Какая-то зелёная ткань легла на веки и закрыла обзор. — Не снимай её, мой ангел. Я так хочу тебя подразнить. Темно… Мир видно сквозь зелёную дымку. Салатовая повязка держалась на глазах крепко и не оставляла ни единой дырочки для подглядывания. Предметы же имели какие-то еле заметные очертания, а сама Эмма пятном двигалась по комнате. Вскоре садовница приблизилась к ней и настойчиво толкнула на кровать, заставляя Эмили обнажённой спиной ощутить мягкость простыней. Затем села сверху. Доктор ахнула от соприкосновения оголённых бедер. Все чувства обострились за счёт потери одного из них, Лидия чувствовала себя грязной и постыдной. Вожделение. Такое греховное состояние! От него сами святые бежали в монастырь и молились днями напролёт, прося прощение у Бога. А Эмили даже не пыталась избавиться от страстных желаний, предоставив всё воле случая. Какая же ужасная грешница. Вдруг что-то вязкое и липкое капнуло на её щёку и медленно потекло вниз, к самому горлу. Не успел появиться и намёк на жалобу, как жидкость оказалась уже на груди и животе. Тело непроизвольно извивалось под Эммой от неприятных ощущений. Было очень щекотно. Эмили оставалось только догадываться о том, что с ней делали. — Эмма, это так странно, — тяжёлый вздох, полный удивления. Нечто уже расползлось по внутренней стороне бедра, — Вытри, пожалуйста… — Как скажешь! Я думала, что тебе нравится мёд, — игриво произнесла Эмма. Сразу после просьбы что-то горячее заменило сладость на щеке. Всё это время с ней просто флиртовали и пытались соблазнить?.. Но это было логично ещё тогда, когда Эмили лишили одежды. Остатки сладости остались на чужом языке, садовница переходила к различным участкам, намазанным мёдом, и не трогала возлюбленную в других местах. Пламя разбушевалось внутри обеих девушек, бабочки буйствовали на невидимых цветах, распустившимся в самом тепле. Эмили уже на пределе, ведь тело горело огнём и требовало большего, пока Эмма держала себя в руках и не позволяла продолжить их маленькую непристойную игру. Доктор возмущённо дёрнулась уже в чёрт знает какой раз в попытке высвободиться. Что ж, она не может и пошевелиться, лишённая этой возможности. Дрожь пробирает до самых костей, Эмили тяжело дышит. — Святые угодники, Эмма… Прекращай… — Что именно? — с невинной улыбочкой садовница остановилась в опасной близости от её шеи, горячее дыхание опаляло кожу. Мисс Дайер прогнулась сильнее, чтобы не чувствовать этого. — С-сама ведь понимаешь! — слова давались с трудом, — Посмотри, до какого состояния ты довела моё тело. — Так тебе по нраву подобное? Или нет? — Эмма весело захихикала, коленкой придавив Эмили в самой чувствительной части. Сдавленный хрип вырвался из горла доктора, — Расскажи, что мне сделать дальше для тебя? — Просто закончи начатое. Я больше не могу. Для Эммы не нужно было дважды повторять. Бабочки внутри их тел взметнулись в воздух и закружились, подобно урагану. Рваные вздохи то и дело заглушали стрекот кузнечиков за окном и гудки пароходов на озере. Садовница шептала приятности на ухо и повторяла одни и те же комплименты, что отпечатались в самых глубинах сознания Эмили. «Так сладко… Я бы хотела прикасаться к моей Эмили вечно… Ангел, мой маленький нежный ангел. Я бесконечно люблю тебя, мой ангел. Ты ведь вернёшься на небеса после кончины?» Она проснулась ранним утром, лучи тусклого рассветного солнца пробивались через окошко в их комнате. Вторая. Эммы в помещении уже не было, ведь её подушка и часть одеяла отдавали приятным холодком. Сквозь сонливость доктор чувствовала, что что-то ей мешает в движении, но глаза словно налились свинцом, до чего же хотелось продолжить видеть сны! Она прикрыла веки лишь на секунду, а открыла их, когда раздались первые песни птиц за окном. Прошёл примерно час. Пробуждение, отнюдь, было не из приятных. Конечности затекли и ныли; имей они возможность заговорить, то тут же попросили бы хозяйку тела о смене позы. Эмили дёрнула рукой, а затем ногой — у неё не вышло перевернуться. Остатки усталости мгновенно сошли на «нет», в ужасе женщина взглянула на ремни, что привязали её к кровати. Крепко, очень крепко. Дайер оглянулась в поисках возлюбленной. — Эмма! Эмма! Не смешно! Развяжи меня. Запястья и лодыжки уже покрывали едва заметные синяки, окрасившие нежную кожу в лиловые цвета. Это было больно, казалось, будто она была прикована всю ночь. На истошные вопли, последовавшие за просьбами, пришла Эмма, с заботой держа поднос с крепким зелёным чаем и плиткой горького шоколада. Десерт, который Эмили нравился больше всего. Аромат напитка на малое время успокоил Эмили, вдруг садовница забыла освободить её? Но она положила поднос на прикроватный столик, а после присела рядом. — Ну-ну, не кричи, мой ангел, — Эмма подула на горячую водную поверхность, — Как ответственная и любящая девушка я решила принести тебе завтрак в постель. Ты рада? — Рада, дорогая, но может ты снимешь с меня эти ремни? — Нет-нет. В этом нет необходимости, ведь я сама покормлю тебя, — в рот доктора отправился кусочек шоколада. Он растаял почти мгновенно. Непонимающе Эмили проглотила сладость, — Тем более, мне нужно кое-что сделать. Эмма прислонила чашку к губам мисс Дайер, ей оставалось лишь без вопросов выпить жидкость, которую она так любила. Так, кусочек за кусочком, глоток за глотком поднос опустел, Эмма потрепала доктора по волосам, небрежно торчащими утром. Садовница потянулась вниз, вытаскивая из-под кровати вазу. Какой-то запах резко ударил в голову, Эмили заворочалась с новой силой…. …Ведь не каждый день твоя возлюбленная держит в вашей комнате ёмкость с бензином. — Не бойся, ангел. Будет больно, но недолго, — девушка с упоением принялась поливать ложе и Эмили на нём, — Прости, но по-другому нельзя. — Одуванчик, что ты делаешь? Почему п-по-другому нельзя? — Эмили уворачивалась как могла от легковоспламеняющейся жидкости. Не получалось. — Потому что я люблю тебя, глупышка. Знаешь, что объединяет всё, что я люблю? Рано или поздно оно должно быть предано огню. Я любила отца, любила! Однако он оставил меня в приюте. Любила и детектива Вудса, но и он попытался уйти. И обречь свою новую дочь на одиночество. — Эмма, я всегда буду рядом. Тебе правда не нужно об этом переживать, мы вместе навек. — А вдруг, в один прекрасный день, и ты подойдешь ко мне и скажешь, что больше не можешь быть рядом? И упорхнешь, словно бабочка… Или ангел. Моё сердце вновь будет разбито! — Это не-! — Не так? Но разве есть гарантия?.. И папочка, и мистер Вудс, и даже мама говорили то же самое. Где они теперь? Бросили меня. Разве не будет лучше, если ты до конца будешь со мной? Я сохраню твой пепел в красивой стеклянной баночке. И поставлю тебя рядом со своим приёмным отцом! Недолго Эмили пыталась уговорить её этого не делать, применяя все свои знания о психологии человека. Недолго клялась в вечной любви, ведь садовница заняла в её сердце большую часть. Эмма всё давно для себя решила, потому что подсознание кричало о том, что Эмили рано или поздно уйдёт. Ей было грустно понимать, что та больше не увидит своего ангела, но лучше потерять сейчас, чем когда-то ещё. Огонёк вспыхнул в её руках, возникший от трения спички о шкурку коробка. Красный фосфор горел красиво, так же красиво он падал на Эмили, дрожащую от страха неминуемой гибели. Ярко-ярко разжегся костёр, и заплясали искры в свете рассветного солнца. Вся окрестность видела дым, что поднялся от того огня. Доктор кричала какое-то время, в адских болях мучаясь от сожжения заживо как какая-то ведьма. Было бы славно, если бы перед смертью показывались отрывки из всей твоей жизни, если бы ты вспоминал счастливые моменты. Но этого не случилось. Эмили замолчала, узрев прекрасные веснушки любимой на зареве огня. Это было последнее из того, что она увидела перед смертью.