Письма [на тот свет]

       Второе письмо принёс ворон.        После белки Андуину стоило бы этого ожидать. Если бы не целых два «но»: на этот раз Андуин был в Орибосе, помогал с пересадкой растений в алхимическом уголке — торговля не сошла на нет, но у жителей Тёмных земель были свои, особые предпочтения, и брокеры обновляли ассортимент. А ворон был не просто вороном.        Он опустился на край сияющей кузницы, откуда открывался хороший обзор на столы алхимиков и кадки с растениями, и несколько минут просто наблюдал. Андуин заметил его не сразу: упрямые костяные корни никак не хотели покидать насиженные места, и Ринн успел несколько раз пожалеть, что выбрал с утра светлую рубашку.        Ворон прошелестел крыльями над его головой, когда Андуин присел на один из табуретов, чтобы передохнуть. Письмо упало ровнёхонько ему на колени — такое тёмное и плотное, что, казалось, совсем не отражает голубой свет здешних факелов.        Андуин поднял взгляд на ворона и прищурился. Что-то было в нём знакомое. Что-то...        Ворон хрипло каркнул, слетел на узорчатый пол и вспыхнул, а потом занялся дымом. Андуину пришлось прикрыть глаза рукой, — от октариновых магических вспышек у него и раньше болела голова — а когда отнял её, на месте ворона оказался глава Кирин-Тора собственной персоной.        — Андуин Ринн! Рад встрече! — прохрипел он, по всей видимости, всё ещё не отделавшись от привычного карканья, и Андуин улыбнулся.        Он знал Кадгара не так уж и хорошо, но ему нравилось его отношение: верховные маги предпочитали расшаркиваться и заслоняться слоями титулов, однако Кадгар называл вещи своими именами, предпочитал прямоту и в чём-то освежающую фамильярность. Другой бы на его месте ввернул «Ваше Величество», и Андуин снова почувствовал бы на себе тяжесть короны — даже с учётом того, что она осталась по ту сторону завесы.        — Кадгар, — Андуин чуть склонил голову. — Что привело...        Он зацепился взглядом за тёмный конверт и запнулся, но Кадгар легко подхватил направление его мысли.        — Письмо, конечно, — полушутливо заметил он. — Не устоял перед предложением: видишь ли, отправитель очень настаивал на проверке некоторых вещей, которые заинтересовали и меня тоже. Я ведь и сам своего рода исследователь.        Кадгар обвёл взглядом своды Орибоса.        — А что может быть интереснее, чем двигатели самих Тёмных Земель?        Андуин нахмурился. Проверить некоторые вещи? Наверняка магические? Значит, от Джайны? То, что Джайна с Кадгаром, похоже, снова разговаривали, не могло не радовать, но что за эксперименты? И при чём тут Андуин?        Он осторожно коснулся пальцами конверта, и на нём тут же вспыхнула незнакомая ему руна. Андуин не отрывал от посылки взгляда, но заметил, что Кадгар тоже с интересом подался вперёд.        Конверт раскрылся от одного прикосновения, подобно цветку — лепестки его зашуршали и обнажили сложенный в несколько раз пергамент и знакомый уже алый камень.        Андуин втянул воздух сквозь сжатые зубы.        С первого письма прошло совсем немного времени, Андуин всё ещё вынашивал в себе подходящий ответ — ему казалось, что он что-то упускает. А теперь это? Как Гневион узнал, что с первым камнем не сработало? Потому что Андуин с ним не связался? Самоуверенности Гневиону, конечно, было не занимать. Но всё же: почему он решил, что Андуин вообще хочет с ним разговаривать?        Он сделал вдох, словно готовился нырять, а потом коснулся камня пальцами.        Тот тут же рассыпался вихрем золотистых искр.        — Жаль, конечно, — пробормотал Кадгар. — Но вполне ожидаемо.        Андуин поднял голову: судя по сдвинутым бровям Кадгар что-то усиленно просчитывал. Значит, Гневион связался с верховным магом Кирин-Тора, чтобы попытаться связаться с Андуином? То есть... это вполне на него походило, иногда он с удивительной лёгкостью заводил наистраннейшие знакомства, как было с Левой, потом с Магни... и теперь, видимо, с величайшим волшебником современности, который согласился доставлять его почту. Что-то подсказывало Андуину, что было в этом и что-то ещё: у Кадгара, как и у многих людей, была своя история с чёрными драконами. Но какая именно, вспомнить Андуину так и не удалось.        — Это... — начал было Андуин, но Кадгар уже выудил откуда-то видавшую виды книжонку и начал что-то яростно в ней строчить. Пером. Кажется, вороньим. Как он...?        — Найдёшь меня, если захочешь отправить ответ, — пробормотал Кадгар, а потом остановился и поднял на Андуина взгляд. — Ещё поборемся, а?        Кадгар улыбнулся и оставил Андуина наедине с письмом и кадками упрямых растений.        Андуин не был уверен, что стоило читать послание здесь, посреди шума торговых рядов, звона брокерских ног, гаргульих когтей, шелеста крыльев и топота костяных центурионов. Он воровато огляделся и решил спуститься на нижний уровень, где тихонько клацали лишь брокеры, которые привыкли не обращать на штормградского короля особого внимания.        Почерк Гневиона был всё таким же незнакомым — и, если это вообще возможно, ещё более торопливым и ещё более уходящим вверх к концу строки. Завитушки были на месте, и капли чернил от наверняка размашистых движений тоже. В паре мест слова стирались — должно быть, Гневиону мешали рукава.        То же обращение, но после — куда меньше официоза и ещё больше зачёркнутых слов. Гневион надеялся, что на этот раз камень сработает, потому что писать письма он так и не привык. Сообщал, что увиделся с Джайной, — и это ли не чудо? Что она расскажет об этом в следующем письме? Или, может, умолчит? Писал, что...        Андуин выпрямился и расправил плечи: он даже не заметил, когда успел сползти в нишу.        Гневион писал, что не знает подробностей. И не будет допытываться. Но надеется, что камень сработает, и они поговорят. Потому что Кадгар согласился ему помочь, и пусть на «величайшего волшебника» он не тянет...        Андуин усмехнулся. Конечно, Гневион всё ещё показушно пренебрежительно относился к тем, кто его интриговал. Конечно, он тут же ударился в пространные разглагольствования о магии, а потом поймал себя на этом — всё внутри письма — и извинился. Пусть камень не сработал, но Андуин легко представлял себе знакомые манеризмы и интонации. Пусть Гневион утверждал, что не привык к письму, но получалось у него неплохо.        И в конце... «Я обещал Левой, которая вернулась из своего похода по почтению предков, что передам от неё пожелания скорейшего выздоровления. Что и делаю, пока они с Правой смеют заглядывать мне за плечо. Подозреваю, что последней пришлось встать для этого на ящик с зазубренными шестернями, но не будем её в этом винить».        Андуин приподнял уголок рта и провёл пальцами по чернильным отпечаткам с чешуйками, которых на этот раз было ещё больше.        — Молодой человек! — раздалось откуда-то справа. — Это письмо из вашего мира? Позволите взглянуть?        Один из брокеров — с изящной вязью мелкой торговой гильдии на штанах, — подкрался к занятой Андуином нише и заинтересованно склонил голову.        Андуин глянул на пергамент, пытаясь понять, что в нём может быть особенного, а потом до него дошло. Конверт. Такой чёрный, что не отражал света. Тоже вполне себе в стиле Гневиона — он любил театральность. От арденвельдских постановок он пришёл бы в ужас. В тот тип ужаса, который был почти приятен.        Брокер утащил конверт под свет одной из своих кристальных ламп, а Андуин снова устроился в нише поудобнее.        Ему стоило придумать ответ.        Это оказалось легче, чем ему думалось: слова полились на бумагу настоящим потоком. Простые, лёгкие, ничего не значащие слова. Без тайного умысла. Без шифра. Без подоплёки. Слова, которыми он обменивался с Джайной: не договаривая всего. Такие, какие он писал до того, как начал терять самого себя. (Впрочем, не началось ли это ещё тогда, когда Гневион обещал ему полёты, способные заставить его отца поседеть? Когда отец не вернулся? Когда рукоять Шаламейна легла ему в ладонь, тяжёлая и непривычная?)        Может, это было не таким уж и правильным решением — остаться здесь, где от него в самом деле ничего не ждали, но ещё и не знали его. Не знали достаточно для того, чтобы напомнить ему о том, кто он.        Письма помогали. Но письма и напоминали, что все от него чего-то ждали. Генн и Джайна — возвращения на трон, хотя оба понимали, как тяжело ему даётся бремя короны. Даже Сильвана ждала от него... если не прощения, которое он отдал бы ей и так, но слова каждый раз застревали у него в горле, то помощи. Разве он не был жрецом? Разве не должен был уметь чинить людей? Эльфов? Банши, которая пыталась снова стать кем-то кроме мертвеца?        Андуин с удовольствием чинил мир вокруг себя, но с самим собой справиться не мог. Что-то было не так — и он понимал, что именно; мог назвать сколько угодно метафор и прочесть сколько угодно молитв, но это не помогло бы его песне вернуть недостающие ноты.