Письма [на тот свет]

       В земли военных Андуин заглянул ради музыки.        Было в этом что-то ироничное. Дважды ироничное, если вспомнить все его метафоры, и звон Наару, и пропавшие ноты, на месте которых зияла пустота. Владения тёмноземельных армий были ещё более однотонными и пустынными, воздух здесь полнился костяной пылью и пропах ядовитыми испарениями. Скелетам не было нужды в дыхании. Даже тем, кто умудрялся петь.        Андуин проскользнул в лагерь почти украдкой, как прежде, когда выбирался на улицы Штормграда инкогнито, в тёмной одежде и иногда — в форме ШРУ, раскрашенной в цвета синих сумерек. У последней была маска — как раз на случай, если придётся встретиться с ядами. Одна такая нашлась в запасах орибосских торговцев: от неё пахло землёй, и Андуин на всякий случай несколько раз её выстирал, прежде чем соваться на поиск приключений в домейн стали и костей.        Дрека встретила его лично: не потому, что ей было дело до того, какой пост занимал Андуин в своей прежней жизни, а потому, что видела, как её сын тоже пытается его спасти. Как целая горстка смертных пытается его спасти.        Она не спросила его, почему он остался. Не задала ни одного вопроса о сыне, хотя Ринн практически видел, как они собирались в уголке её рта. Дрека, когда-то бывшая воительницей из клана Северного Волка, а теперь ставшая ассасином в армиях, защищающих Тёмные Земли от любой угрозы, говорила с Андуином только о том, что ждало их внизу, после того, как клацающий механический змей Орибоса опустится рядом со строем костяных двуглавых виверн.        Дрека любила музыку. Внутри её грудной клетки всё ещё бились барабаны, схлёстывающиеся с рёвом вьюги её родных краёв. Её стылая кровь всё ещё неслась вперёд, когда костяные пальцы здешних бардов ударяли по струнам. Иногда их песни почти походили на те, которые она слышала дома, и Дрека закрывала глаза и представляла, что никуда не ушла.        Она поделилась этим с Андуином так просто, что ему тут же захотелось отдать ей что-то взамен. Поделиться чем-то сокровенным, что носил под сердцем, но стоило ему только измениться в лице и открыть рот, как Дрека подняла руку и остановила его. Прочла всё по его лицу и покачала головой. А потом сообщила, где можно найти тех, кто играет на струнах чужих душ.        Мелодия врезалась в Андуина, подобно копью: он пошатнулся, не добравшись до возвышающихся на холме палаток, из которых лилась музыка. Пробирающая до самых костей — уж здесь-то знали о них всё. Знали, куда целиться. Может быть, даже знали о звоне Наару и о том, что у каждой души тоже есть своя песня. Может, пытались воссоздать свои. Или полузабытые, из прежней жизни.        Андуин почти скатился под мост — побежал так быстро, словно его преследовала прошлая жизнь. В ушах гремела его прежняя мелодия — то, каким он никогда больше не станет, напоминание, которого он старательно избегал.        Под мостом пахло мохом и плесенью. Музыка здесь разливалась эхом, но эхом глухим, и Андуин услышал, наконец, и собственное заходящееся сердцебиение, и рваные вдохи и выдохи... После он не сможет точно вспомнить, когда сдёрнул маску. Как споткнулся о крошечные сапоги, оставленные под мостом кто знает с какой целью. Как добрался до Орибоса, как опрокинул в себя графин, будто бы полный звёздного неба: оно лилось вниз, наверное, совсем как разверзнувшееся небо Азерот.        Андуин не вспомнит, как написал письмо. Не вспомнит, что написал в нём.        Музыка, которая всё ещё была его частью, но которую он не мог выдержать, продолжит звенеть в его голове, пока не сменится ужасающей тишиной.        И пустота будет страшнее прошлого.

***

      Следующее письмо вручила Андуину Телия — она подкралась к нему сзади и хлопнула по плечу так внезапно, что Андуин почти подпрыгнул на месте. Только крепкая хватка Телии его и удержала.        — Прости, прости, — усмехнулась она. — Я думала, ты меня слышал. А ты...        Она обвела взглядом рассыпанные по столу кристальные линзы, столовое серебро и парочку блюд и приподняла бровь.        — Готовишься принимать гостей?        Андуин помогал стюардам с подготовкой к одному из бастионовских пиров, но Телии это было знать не обязательно. По крайней мере, сейчас.        — Гостей я не ждал, — признался он, но ответил на хватку Телии рукопожатием. — Хотя тебе я рад всегда. Как ты? Как...        Имя Болвара тоже застревало в горле: может, потому что он сам всё ещё не мог до конца осознать, что тот добровольно сделал у Враг гнева. Может, потому что ему пришлось тоже скрывать это от Телии. А, может, потому что он всё ещё злился — как злилась Телия. Предлог «ради твоего же блага» не сработал: Телия вспыхнула праведным гневом и тлела потом ещё очень и очень долго.        — В порядке. Насколько это возможно, конечно, — пожала плечами Телия. — Всё так же ворчит от моей боевой стойки, ему не нравится, как я налегаю на левую сторону. Но что поделать?        Молот Телия где-то успела оставить — Андуин не представлял, что она могла не пронести его с собой через завесу — и потому просто сжала и разжала левый кулак. Телия была левшой, и с оружием обращалась соответственно. Болвар был хорошим учителем — благодаря ему Андуин неплохо управлялся с луком и по крайней мере знал, с какой стороны хвататься за меч, — но старая закалка давала о себе знать. Леворуких он переучивал. Со своей собственной дочерью ему это провернуть не удалось.        — А ты? — Телия опустилась на один из резных стульев, усеянных позолотой Бастиона, и мотнула в сторону Андуина головой в универсальном жесте «Как держишься?».        Андуин ответил не сразу: оторвал взгляд от стола и устремил его вдаль, туда, где вились вечно-перистые облака крылатого ковенанта.        Он всё ещё не чувствовал себя... целым. Или готовым. Или вообще собой. Как Телия сюда попала? Почему? Её окружал знакомый холод — наверняка из-за отца, из-за его рыцарей смерти, из-за того, что Телия тоже была здесь когда-то. Сколько прошло времени? Сложно было сказать. В Тёмных Землях всё, казалось, происходило одновременно. Или не происходило вовсе. Всё тянулось и замедлялось. И значение имел только миг, в котором ты находишься. Андуин, кажется, давным-давно потерял этот миг. Но...        — Пока ты обдумываешь мой бестактный и крайне сложный вопрос, позволь-ка мне... — Телия раскрыла висящую у неё на поясе книгу и выудила оттуда знакомый чёрный конверт.        Это было не третье письмо от Гневиона. И даже не трижды третье: Андуин не считал их, как не считал проходящие дни, потому что тут все они сливались в вечное «сейчас», но знал, что их было больше десятка. Каждое — чуть более личное, чем предыдущее. Всё ещё в дурацкой защитной манере Гневиона, которую ни с чем не спутать.        В последнем — написанном в ответ на то письмо, что Андуин не помнил, залитое звёздным вином и грохотом прошлого в ушах — Гневион поведал о том, что заставило его появиться на пороге тогда, до разверзнувшегося неба. Это был вовсе не Шёпот, хотя и о нём он упоминал: без подробностей и красочных описаний, так, словно старался об этом забыть. Гневион рассказал об искажённых Древним видениях будущего. И о крепости, куда так и не смог подняться.        И Андуин понимал, что это значило: секрет за секрет, уязвимость за уязвимость. Гневион всё ещё иногда оперировал человеческими отношениями, словно они были торговыми, но он хотя бы пытался. Делал это искренне — не ради спасения мира, а потому что не умел по-другому.        Андуин не был уверен, что готов написать о том, что больше не знает, кто он. Это означало бы признаться в этом не только самому себе. (И не только Сильване в момент слабости, но она была одной из немногих, кто мог его понять. Однако у неё ответа на его вопросы не было тоже: она собирала в Утробе осколки чужих душ, надеясь по пути собрать и саму себя. Как надеялся собрать самого себя Андуин? Только ли через медитации, в которых он пытался угнаться за ускользающим светом и не утонуть в бездне? Только ли через усталость, которую вбирал в себя с радостью, чтобы снова и снова доказывать, что существует?).        Может, он уже об этом написал. Может, Гневион не смог разобрать его почерк.        Но обсудить всё это вслух... Андуин вдруг с удивлением понял, что мог бы. Мог бы?        Андуин забрал у Телии конверт и вздохнул.        — Посыльные у него с каждым разом всё поразительнее. Как он умудрился поймать тебя?        Телия усмехнулась.        — Как будто это так сложно.        Андуин нахмурился.        — А что, ты так часто бываешь на юге? Участвуешь в экспедициях по раскопкам конструктов Титанов? Кого-то навещаешь?        Ухмылка Телии угасла.        — С чего бы я...        Она сдвинула брови, а потом вдруг ахнула.        — Ну, конечно, никто тебе не сказал... что такое коммуникация, правда ведь, папа? — пробормотала Телия себе под нос, а потом повернулась в Андуину.        — Ринн, — Телия снова положила затянутую в перчатку руку ему на плечо и посерьёзнела. — Ты ведь знаешь, что твой дракон дневует и ночует у чёртовой завесы, правда?        Андуин непонимающе уставился на неё в ответ. Все слова, выпавшие из её рта, по отдельности вроде бы имели смысл. Но вместе...        — Погоди... мой... дракон?        — Седогрив ведь был здесь, на суде, так? И он не удосужился...        Генн тогда осёкся. Начал что-то говорить и передумал. Похоже, он имел в виду совсем не «твой город». Может, он тоже давным-давно смирился и одаривал Гневиона притяжательным местоимением относительно короля — пусть и про себя.        — Великая Буря, дай мне сил... — буркнула Телия, а потом добавила шёпотом что-то совсем неразборчивое. Кажется, что-то про Флинна.        — Ринн, Азерот просто не пускает его сюда. Физически. Джайна предполагает, что это из-за его наследства, — ну, знаешь, хранители земли, бла-бла.        Телия продолжила говорить, но Андуин перестал её слышать. В ушах зашумело собственным дыханием.        Гневион был... Гневион пытался...        Впрочем... что это меняло? На самом деле?        «Всё», — подсказало что-то настойчивое. — «А если не всё, то хоть что-нибудь».        В Тёмных Землях Андуин Ринн был в стазисе. Добровольно запер себя в состоянии перехода, потому что бы не уверен, что сможет сделать шаг. Шаг куда-либо. И тот, кто понял это...        Андуин коснулся печати на письме, и та исчезла, как исчезала всякий раз до этого, раскрывая лепестки чёрного конверта.        ...пытался сделать этот шаг за него.