Швец

На следующий день Му Цин явился в монастырь в смиренном ожидании, что его спустят по лестнице крыльца кувырком и отправят катиться так до самого подножья. Однако Чжан Минг-гэ только похвалил его за отлично проделанную работу и сообщил, что должность швеи отныне и впредь закреплена за ним. Несчастное ханьфу, что Му Цин примерил накануне, он успел починить, постирать, высушить и положить в общую стопку до того, как сдал работу старшему. Но почему те три шисюна не настучали никому про его позорный проступок, для Му Цина оставалось загадкой. Он оставался настороже ещё примерно неделю после неловкого случая, и абсолютно ничего не случилось. Так что, пока шить было нечего, он вернулся к своей обычной деятельности - то есть уборке павильонов. Единственное, что изменилось с тех пор, - это взгляды Фэн Синя. То есть, раньше он вряд ли вообще замечал присутствие прислуги, а сейчас словно специально натыкался на Му Цина почти каждый день и смотрел так пристально, что подметальщику становилось неуютно - иногда настолько, что он сам отрывал взор от пола и зыркал на лучника с неприкрытым раздражением. - Вот чего он добивается? - пробурчал себе под нос Му Цин, когда в очередной раз попал под прицел синих глаз, устанавливая с другим мальчиком новые мишени на тренировочном поле. Он ощущал горящий взгляд у себя точно меж лопаток и с трудом сдерживал желание обернуться. На самом деле, после (не такого уж) долгого обмозговывания произошедшего и сказанного, Му Цин чувствовал себя (не так уж и) чуточку виноватым. В конце концов, Фэн Синь вступился за него, ни в чем не обвинял его, не смеялся и (самое главное) никому ничего не сказал. А, возможно, и заставил остальных шисюнов молчать. Он же вместо благодарности обозвал своего благодетеля идиотом. Высший класс. Короче, угрызения совести мучили Му Цина уже который день. Неделю, две, месяц. И все это время он периодически набирался смелости подойти к Фэн Синю и попросить прощения, но, едва он встречался с чужим непонимающим и, кажется, осуждающим взглядом, гордость брала верх над ним, и мальчик отворачивался, стискивая черенок метлы. Мама, естественно, не могла не заметить, что с сыном творится что-то неладное. Однажды, когда он в очередной раз думал о Фэн Сине и потому застыл посреди комнаты с тазиком постиранных, влажных простыней в руках, мать обняла его ладонями за виски и, потянув его голову вниз (он уже перерос её немного), нежно поцеловала в лоб. - Ты опять, - отчитала она подростка, разглаживая появившуюся морщинку пальцами. - Не могу я не хмуриться! - возмутился Му Цин, увернувшись и вынося белье во двор, чтобы добросовестно развесить его сушиться. - Что-то произошло между тобой и теми новенькими мальчиками? - метко спросила мама из дома. - С чего ты взяла? - ничего не подтверждая, крикнул в ответ Му Цин. - Просто предположила. Ты частенько о них то да сё рассказываешь, а последние несколько недель ни словечком не обмолвился... Вы поссорились? Рука Му Цина соскользнула с верёвки, и он едва не уронил простынь в грязь. - Мы не можем поссориться, если никогда не были друзьями, - выдавил он, стараясь не психовать на собственную мать. - Понятно, - только и протянула женщина, но её голос звучал слишком уж многозначительно, чтобы сказать, что именно ей стало понятно. - Не забывай, что большую часть недоразумений можно решить разговором. Му Цин скептически хмыкнул. Мать покачала головой и, прислонившись к косяку дверного проёма, обратила свой взор к горе, на которой возвышался храм Шэнь У. - Лето наступило так быстро, - вздохнула она с неопределимой тоской. - Наверное, и вишня уже поспела... Вишня в самом деле налилась алым цветом и сочностью. Му Цин наблюдал, как она постепенно спеет, каждое утро и каждый вечер пересекая рощу. Мама, как водилось, ни на что не намекала и уж тем более не просила ни о чем открыто, так как опасалась его реакции. Но Му Цин и сам, ещё только начав работать в монастыре, подумывал о том, что местные дети наверняка редко, а то и никогда не пробовали свежие ягоды. Было бы неплохо однажды собрать немного и угостить их... Единственным препятствием было, собственно, местонахождение рощи. Так как деревья и их плоды принадлежали монастырю Хуанцзи, Му Цин не был уверен, что всем и каждому дозволено рвать и есть местную вишню. Он мог бы уточнить у Минг-гэ, но, получив отрицательный ответ, вряд ли бы решился на свою маленькую авантюру. Поэтому одним жарким летним вечером, специально задержавшись в тренировочном павильоне, чтобы наверняка уйти последним, Му Цин отправился в рощу, как будто бы, как обычно, по направлению к дому, но на середине тропы свернул в высокую траву, забираясь под сень деревьев подальше от чужих глаз. Солнце уже почти зашло, наступали сумерки. Вокруг не было ни души, но мальчик все равно немного нервничал. С одной стороны, он не делал ничего предосудительного, с другой - его вполне могли обвинить в краже. Снова. Му Цин поднял руку и походя сорвал одну ягоду вместе с черенком. Её мягкие темно-бордовые бока, почти чёрные в тускло вечернем свете, слегка промялись под его пальцами, выпуская сладкий сок. Му Цин положил её в рот, тщательно обсосав косточку, прежде чем выплюнуть, а потом облизал пальцы. Вкусно. Когда он в последний раз ел вишню? Ветер качнул ветки, зашуршал травой, заставив мальчика встревоженно оглядеться. Ему показалось на секунду, что кто-то смотрит на него, но никого не увидел. Так что, отряхнув руки о штаны, Му Цин снял верхнюю рубашку и обвязал её рукава вокруг пояса так, чтобы спинка висела наподобие передника. Потом поднял ткань одной рукой и немного натянул, создавая большой карман. Ветви деревьев наклонилась к самой земле, так что ему не пришлось взбираться на них ради добычи. Достаточно было просто ходить вокруг и срывать ягоды, до которых можно дотянуться. Му Цин даже не замечал, что кладет вишню не только в передник, но и периодически себе в рот, пока его губы и подбородок не стали липкими от сока. Он неловко и искренне улыбнулся, тронув лицо заляпанными пальцами, подумав с озорством, что теперь его проще простого поймать с поличным, если кому-то вздумается тут прогуляться на ночь глядя. Однако в этот раз шалость удалась и никто не застукал Му Цина за очередным недостойным занятием. Он благополучно спустился с горы (что заняло несколько больше времени, ведь ему приходилось придерживать передник с драгоценными ягодами и следить, чтобы ни одна не выпала из-за случайного неудачного шага). Уже на подходе к улице его караулили. Каким-то образом шустрые беспризорники вызнали о его добыче и известили всех приятелей в округе. Беглым взглядом Му Цин успел насчитать около дюжины детей, прятавшихся за домами, под телегами и просто в ямах на и у дороги, прежде чем самые смелые окружили его, с первых секунд начиная тянуть за штаны и подол нижней рубашки, грозя стащить её с плеч. - Цин-гэгэ, Цин-гэгэ, что ты нам принёс? - Вам - ничего, - завредничал Му Цин, поднимая передник выше (благо он сильно вытянулся за последние месяцы, в то время как недокормыши были зачастую сильно меньше и ниже, чем предполагал их возраст). Дети начали подпрыгивать, опираясь на плечи друг и друга и пытаясь заглянуть в импровизированный карман старшего. Откуда-то из-за угла донёсся звонкий, пронзительный крик: - У него там вишня! Я сам видел! Я с дерева видел! - Что такое "вишня"? - озадаченно спросила девочка с чумазым лицом, на вид лет семи, дергая Му Цина за штанину. Вместо ответа тот выбрал ягоду покрупнее и сунул ей в открытый от удивления рот. Наученная горьким опытом, девочка тут же рот захлопнула, для надёжности зажала его обеими ладошками и держала так, пока не прожевала лакомство. - Ты должна выплюнуть косточку, - подсказал Му Цин. - Ой! Проглотила... - Ничего, но в следующий раз выплюнь. - Зачем? - У тебя в животе вырастет дерево! - заявил мальчишка в разодранных шортах, подбегая к образовавшейся вокруг юноши кучке детей и расталкивая их, протискиваясь ближе. Это он завидел вишню в переднике свысока. - Ой! - глаза девочки округлились от страха. - Как же так?.. - Заткнись или ничего не получишь, - пригрозил Му Цин пацану и поспешил успокоить малышку. - Ничего не вырастет, просто может заболеть живот. - Цин-гэгэ, я тоже хочу попробовать! - Я тоже не знаю, что такое вишня! - Цин-гэгэ, дай и мне одну! - Пожалуйста, Цин-гэгэ... - заныла мелкотня, дружно повиснув на нем так, что и шагу нельзя было ступить. Впрочем, Му Цин и не рассчитывал. Он отдавал себе отчёт в том, что его не оставят в покое до тех пор, пока передник не опустеет. Поэтому он, отчасти мягкими увещеваниями, отчасти угрозами отцепил детей хотя бы от своей одежды (которая уже трещала по швам) и, внимательно вглядываясь в грязные, но воодушевленные лица, в полумраке освещенные только одиноким фонарем у входа ближайшей чайной, быстро раздал все, что было в переднике. Улов его оказался довольно большим, так что каждый из пятнадцати детей получил по целых три вишенки. Счастливые, перемазанные соком дети увлеченно жевали, и у Му Цина от этого зрелища несколько потеплело на сердце. Он даже начал подумывать о том, чтобы провернуть (вероятную) авантюру с собиранием ягод и назавтра, когда почувствовал в правом кармане штанов, скрытым под фартуком из рубашки, странное шевеление. Подметальщик хлопнул себя по бедру, одновременно опустив глаза и, толком не нащупав и не увидев ничего, сунув руку в карман. И побагровел от гнева. Горсть вишенок, которую он припрятал специально для своей мамы, пропала. Кто-то из этих неблагодарных малявок обчистил его, причём очень ловко. Пока Му Цин тихо сатанел от произошедшего и готовился надирать уши всем маленьким засранцам в качестве если не наказания, то профилактики, девочка, ранее случайно проглотившая косточку, выбросила руку вперёд, указывая точно за спину своего гэгэ, и закричала: - Смотрите! Он убегает, убегает! Му Цин обернулся, успев заметить лишь пятки маленького ребёнка, удирающего к кустам. - А ну стой, крыса! - завопили мальчишки постарше вокруг Му Цина, мгновенно бросаясь в погоню, даже не разобравшись, что случилось. Это показалось подметальщику таким удивительным, что он даже передумал поднимать крик и застыл в замешательстве, вцепившись в фартук, наблюдая за погоней. - Я видела у него в руке ягоды, но гэгэ не давал ему их, как нам, - рассказывала девочка другим ребятам, все ещё стоявшим рядом с Му Цином. Босой мальчик в длинных шортах, послушав её, деловито обратился к старшему: - Цин-гэ, он украл у тебя? Му Цин кивнул. Возможно, он бы не стал беспокоиться, будь это еда, изначально принесенная детям с улицы, но ведь конкретно эту вишню он хотел отдать маме... - Он у всех еду тащит, - презрительно заявил босой. - Хотя у него и дом есть, и родня! - Ага, а ещё дерётся, - поддакнул другой ребёнок с синяками на руках и с готовностью их продемонстрировал. - Очень больно. - И даже кусается! Как бешеная собака. Волна жалоб на мелкого воришку среди попрошаек поднялась, как штормовой ветер. - Не переживай, Цин-гэ. Старшие его обязательно поймают, - важно произнёс паренек в шортах. И словно в подтверждение его слов, трое десяти-двенадцатилеток вылезли из кустов, волоча за собой упирающегося и брыкающегося воришку. Стайка детей тут же взяла их в кольцо, увлечённо обзывая пойманного всеми известными им ругательствами. - Я же говорил, что поймают! Он всегда попадается, - сообщил босой, подходя с Му Цином ближе. Воришку затащили под фонарь у чайной, позволив старшему разглядеть его в деталях. Если остальные дети, будучи беспризорниками и живущими на улице, были грязными, побитыми и оборванными, то этот ребёнок хотя и был грязным, оборванным и, пожалуй, самым побитым, его лохмотья рубашки и штанов были залатаны, что действительно указывало на наличие родственников. Он тоже был без обуви, но это замечалось только со второго или третьего раза, так как его ступни совсем почернели от засохшей грязи и синяков. На голых смуглых руках и ногах тоже места живого не было от царапин, порезов и гематом. Даже голова его оказалась косо замотана бинтами, закрывающими всю правую сторону лица. Левый чёрный глаз с почти невидимым зрачком, полный затаенной злобы и ярости, выжидательно уставился на Му Цина. Маленький облезлый шакал. При виде такой картины у подметальщика на душе заскребли кошки. Вот этот крохотный скелет, тень мальчика, которому от силы можно было дать лет пять-шесть, имеет родных и крышу над головой? О нем как будто никогда в жизни никто не заботился. Жажда расплаты за кражу немного поутихла, и Му Цин присел на корточки перед воришкой, все же пытаясь выглядеть строго и хмуро: - Зачем ты украл у меня вишню? Она не твоя, - спросил он и внутренне обругал себя за тупой вопрос. Очевидно же, ребёнок был голодным. Оборванец тоже смысла в ответе не видел и продолжал пялиться на Му Цина так пристально, что тому уже стало не по себе. Дьявол, а не пятилетнее дите! - Куда ты её дел? - Му Цин требовательно протянул руку к мелкому, щёлкнув пальцами. - Ну? Толпа наблюдающих за разворачивающими событиями детей затаили дыхание в предвкушении развязки. А воришка, не разрывая с Му Цином зрительного контакта, открыл рот и выплюнул ему в ладонь одну за другой семь косточек. Вздрогнув от приступа брезгливости, подметальщик поспешно стряхнул с руки испачканные в чужой слюне косточки. Жалость к ребёнку испарилась без следа. Выругавшись по фэн-синовски, он схватил наглого оборвыша за шкирку: - Ах ты маленький паршивец... - А-Цин! - прогремел у него над головой грозный окрик. - Что это ты тут устроил? Возмущенный голос взрослого в миг распугал рассчитывающих поглазеть на расправу над врагом детей. Они шмыгнули по углам, освободив улицу. Му Цин невольно съежился, услышав разочарование и гнев матери и ощущая, как щеки заливает алый цвет стыда. Воришка, мастерски улучив момент, вцепился держащему его подростку зубами во внутреннюю сторону локтя, заставив того взвыть от неожиданности и разжать пальцы. Лягнув Му Цина в колено напоследок (с такой силой, что он рухнул на задницу), оборванец рванул к кустам и на этот раз успешно улизнул. - Мне показалось, или ты собирался побить маленького ребёнка? - спросила мать натянуто, скрестив руки на груди и терпеливо наблюдая, как сын поднимается, отряхиваясь от дорожной пыли, недовольно и насупившись, и в то же время отчаянно виновато глядя на неё в ответ. - Не собирался я его бить, - сам не полностью веря в свои слова, пробормотал наконец Му Цин. - Только припугнуть... Мама молчала, не меняя позы, хотя напряженное лицо несколько разгладилось. - Он украл у меня ягоды, - объяснил подросток, поджав губы. - И что? - не оценила трагедии женщина и продолжила, вторя мыслям Му Цина. - Он просто был голоден. В отличие от тебя. Быть отчитанным матерью, когда тебе уже пятнадцать лет, обидно и почти позорно. Хорошо ещё, что на устроенный ими шум не собрался народ. Пристыженный Му Цин опустил голову ещё ниже, проглотив справедливый протест о том, что де у других малолеток хватило совести попросить у него еды (благо что он всегда с ними делился), а не красть. В тот момент простая истина, что исхудавший, голодный воришка об этом не знал, даже не пришла Му Цину в голову. Как и то, что, судя по всему, остальные дети от мала до велика презирали его и ненавидели. Мог ли оборвыш надеяться, что на его просьбу откликнется абсолютно незнакомый человек, даже если он добр к другим его ровесникам? Но Му Цин в тот вечер был слишком занят, лелея свою собственную обиду и не состоявшийся сладкий сюрприз для самого любимого человека на земле, поэтому на сострадание к ближнему его уже не хватило. А когда на следующий день настоятель храма собрал всю прислугу на уборку вишни в роще, настрого запретив класть что-либо себе в рот или карман под страхом увольнения, Му Цин, скрипя зубами от раздражения, и вовсе решил отныне и впредь страдания и мольбы одного конкретного мальчишки игнорировать.