Когда Азуми проснулась, за окном уже сгущались сумерки. Экубо, сидевший возле её постели, чуть вытянул шею. Он понимал, что эта трогательная сцена пробуждения сильно отдаёт клише из второсортных фильмов, но у него была веская причина сидеть именно в этой комнате и именно у этой кровати. А на то, чтобы придумать какой-нибудь оригинальный сценарий, попросту не хватило душевных сил.
Рейген, вернувшись с экзорцизма, сказал всего две вещи. Во-первых, он всеми силами растягивал рабочую процедуру, чтобы успевать только на утренний поезд и не быть выгнанным из гостиницы. Во-вторых, он будет спать вплоть до отбытия этого самого поезда. И без промедления завалился в кровать.
Итого, Шигео спал, Рейген спал, Азуми спала, а Экубо чувствовал себя лишним в их дружной компании. В конце концов он решил, что будет героически охранять покой переутомившихся, а чтобы не скучать — займёт себя чтением. Подборка литературы, которую предлагал отель, очевидно, формировалась из всего того, что постояльцы забывали в номерах (а судя по содержанию книг — оставляли нарочно), поэтому Экубо быстро бросил шариться по книжным полкам. Он выпотрошил рюкзак, принесённый из подвала Сандея, и начал читать. И он читал. Сначала — сидя на своей кровати. Потом перебрался в номер к Азуми. Подсел к её кровати. И ждал.
Казалось, прошло несколько дней, прежде чем Азуми открыла глаза. Когда она приподнялась на постели и сфокусировала растерянный взгляд на Экубо, тот сказал:
— Ну, привет. Помнишь, что случилось?
Азуми сморщилась и потёрла глаза.
— Помню… К сожалению.
Значит, с гипнозом Экубо не перегнул — хотя бы это можно было выкинуть из головы.
— Ты что, сидел тут и смотрел, как я сплю? Не думала, что ты из таких… — натянуто усмехнулась Азуми.
Этот смешок и успокаивал, и тревожил. Она больше не смотрела на Экубо глазами религиозного фанатика, заподозрившего в собеседнике ересь, не пыталась распотрошить его живот и не целилась ему в горло. Но растрёпанные волосы, кровавые подтёки на губах, расплывшаяся по лицу тушь делали её похожей на жертву урагана, что, в целом, не было очень далеко от истины. Душевные ураганы очень коварны, потому что, в отличие от природных, редко утихают до конца.
— Я просто хотел поговорить с тобой, — сказал Экубо. — Но теперь мне кажется, что стоит подождать до лучших времён.
— Я, наверное, выгляжу как пожёванная мочалка, — проворчала Азуми, неуклюже усаживаясь на кровати, путаясь в пледе и собственных волосах. — Типа тех что предлагают в общественных душевых…
— Да, что-то около того, — честно сказал Экубо.
Азуми встретила его честность вызывающей ухмылкой.
— И о чём же ты хотел поговорить?
Очень простой вопрос, однако ответ на него потребовал некоторых размышлений.
— Я прочёл часть исследований Сандея, — начал Экубо, — и я…
И он запнулся. Напустил в свои слова столько серьёзности, как будто сейчас разразится громкой и прочувствованной речью, но столкнулся с одной только безразличной пустотой. На деле Экубо не мог сказать чего-то, что Азуми не знала бы и без его речей. Всё прочитанное — слова, которые он уже слышал, только сухие и бесстрастные, закованные в цифры и формулировки вроде «гипотеза подтверждена», «отклонений от среднего не выявлено», «чувство утраты близкого родственника не позволяет преодолеть установленный порог, при условии отсутствия у субъекта хаотических шаблонов поведения».
— Честно говоря, мне толком нечего сказать, — признался наконец Экубо. — Всё точно так, как ты говорила. И я чувствую себя полнейшим идиотом, раз не поверил. Прости.
Азуми равнодушно почесала плечо.
— И это всё? — спросила она.
Экубо даже ощутил укол обиды: не то чтобы он рассчитывал на трогательный обмен искренностями с объятьями и всем сопутствующим, но хотя бы на признательный кивок — однозначно.
— Что ж… — продолжала Азуми. — Я ни в чём не виню тебя. Я бы сама хотела себе не поверить. Но увы… Всё, что случилось, уже случилось.
Последняя фраза напомнила Экубо про ещё одно неприятное открытие сегодняшнего вечера. Со всеми зверствами и всей серой моралью своего приятеля Экубо уже сумел смириться. Но когда дело касалось их личных отношений, его принятие бесилось, брыкалось и отказывалось принимать разумные решения. Экубо было за себя неловко.
— Ты и насчёт меня была права, — сказал он чуть подрагивающим голосом. — Я нашёл те записи… Я нашёл записи эксперимента со дня нашей встречи. Дух, за которым я охотился, был в нём «главным ингредиентом», но эксперимент провалился… Нетрудно догадаться, какая участь ждала бы меня. — Он хмуро потупил взгляд. Всё-таки одно дело — спасти друга, даже если у того напрочь сбился моральный компас, и совсем другое — спасти своего убийцу, который прикидывался другом.
— Все наши разговоры — это просто…
— Не зацикливайся на том, что он пытался сделать, — внезапно оборвала его Азуми. — А то станешь как я…
Экубо с недоумением посмотрел на неё. Погрузившись в свои переживания, он и не заметил, как изменилось её лицо: кажется, впервые за всё время их знакомства на нём отразилось что-то, напоминающее застенчивость. Грустная улыбка и чуть склонённая набок голова — почти долгожданный кивок. А в уголках глаз блеснули слёзы, — Экубо встревожился, хотел подвинуться к ней, держа наготове новую порцию гипноза, но остановил себя.
— Я была его девушкой, — сказала Азуми. Плечи Экубо обмякли. Одно его предположение только что подтвердилось, и он с замиранием сердца ждал, подтвердятся ли остальные, куда более страшные.
— Мы познакомились, когда мне было девятнадцать, — продолжала Азуми. — Почти сразу, как только я попала в Жеоду. Он помогал мне освоиться. Заботился обо мне. Помогал овладеть моими силами — как потом оказалось, просто подготавливал почву… В один день он отвёл меня к себе и подлил какой-то наркотик. Очнулась я уже связанная и прикованная к стене. В той самой кладовке, которую… — Её голос надломился, и Экубо молча встал, чтобы налить ей стакан воды. А перед глазами стоял образ комнатки с гладкими стенами, которую он открыл в подвале Сандея, ровно перед тем, как Азуми стало плохо.
Когда она выпила воды, её голос отвердел настолько, что в нём снова слышались гневные нотки — как тогда на улице перед отелем.
— Я не знаю, сколько дней я там пробыла, — говорила Азуми. — На самом деле, я не так уж и много помню… Было темно. Он что-то на мне проверял. Постоянно что-то записывал. А я не могла дать ему отпор. Не могла даже убить себя, потому что мои силы мне не подчинялись — так уж он меня выдрессировал. Мои способности перестали иметь связь с моими эмоциями... Видимо, это и был его великий эксперимент. А после всего… После всего он просто меня отпустил. Точнее, сначала убедился, что на моём теле не осталось следов, — и отпустил. Он, тварь, даже не боялся, что я кому-то расскажу. Ведь буквально за день до… этого мы поссорились. Громко и у всех на глазах — я теперь понимаю, что он это подстроил. — Она горько усмехнулась. — Приветливый, уравновешенный парень, который всем рвался помочь, и его молодая истеричная девушка… Характер-то у меня ещё тогда был не сахар. Как думаешь, кому поверили? Даже мои товарищи из охраны… Они решили, что я из-за той ссоры всё выдумала, чтобы ему насолить.
— И этого оказалось достаточно?.. — ошеломлённо спросил Экубо.
— Ну, ещё у них была моя фотография из пригорода, которую я якобы вывесила в соцсети. Учитывая, что мой телефон был всё это время у Сандея, я не удивлена, что он провернул что-то подобное.
Пока Азуми делала передышку, Экубо исступлённо разглядывал свои ладони. Думать получалось только про одно: неужели эти руки оставили на живом человеке рану, которая продолжает кровоточить даже спустя годы? Неужели эти глаза равнодушно наблюдали, как доверие превращается в мучения, записанные числами и подтверждёнными гипотезами?
— Неужели тебе вообще никто не поверил? — горестно спросил Экубо.
— Одна добрая женщина поверила. Матушка… Но она же сказала мне оставить попытки что-то доказать — Сандея слишком ценили в охране. Гипнотизёры всегда были на вес золота… После этого я хотела уйти из Жеоды, но идти-то было некуда. Жизни за её пределами для меня как будто не существовало. И тогда я вбила себе в голову, что должна любой ценой избавить Жеоду, мой единственный дом, от Сандея. От гнили, которая годами разъедала нашу общину изнутри. Только мыслями о мести и избавлении я тогда и выжила… Потом отыскала других жертв, мы объединились… Ну а что было дальше — ты знаешь.
Азуми было уже почти не отличить от той неё, которая во имя правосудия вела за собой целую банду: потёкшая тушь и всклокоченные волосы не могли скрыть ни гордо вздёрнутого подбородка, ни твёрдой осанки. Теперь Экубо начал замечать, что силу источала не только её аура. Какое облегчение, должно быть, испытала Азуми, когда услышала, что Сандей мёртв. «Никаких признаков сознания» была одной из тех фраз, которые разделяют жизнь на до и после. И в какую бездну швырнуло Азуми, когда Экубо вынудил её снова смотреть на его рожу…
— Похоже, я устроил тебе весёлую жизнь.
Азуми отвечать не стала, но судя по тому, как плотно сжались её губы, это было и к лучшему.
— Я одного не понимаю. Почему? — спросила она. Хватило одного пронзительного взгляда, чтобы Экубо понял, о чём идёт речь, и внутренне сжался, когда Азуми обличающе указала на него ладонью. — Как дошло до… такого?
Экубо вздохнул. «Просто шутка вышла из-под контроля»; «Выиграл в карты»; «Я злой дух, мы только таким и занимаемся»; «Просто повезло», — какими бы блестящими ни казались эти ответы, подкинутые запаниковавшим сознанием, Экубо знал, что не может отшутиться от вопроса Азуми. Несмотря на все свои страхи, он давно ждал, когда наконец сможет ответить по-честному и вслух.
— Когда эксперимент Сандея надо мной не удался, он стал вести себя очень странно. Его как будто подменили. Наверное, и там были замешаны наркотики… Он сказал, что, в обмен на мою помощь, я могу забрать его тело. Когда «оно станет ему не нужно». Тогда я не принял его слова всерьёз, но именно в такой момент я и застал его спустя пять лет. Рассудок покидал его. Можно сказать, я решил воспользоваться его предложением и забрать должок… — Экубо чувствовал, как голос тяжелеет с каждым словом, а вместе с ним — и взгляд Азуми. Однако Экубо твёрдо решил, что доведёт начатое до конца. — Но ты наверняка понимаешь, что дело было совсем не в этом. Я просто не смог оставить его умирать.
Само по себе это признание не выглядело чем-то ошеломительным: он не считал желание сохранить человеческую жизнь чем-то зазорным. Но если к нему прибавить долгие часы тяжёлого, травмирующего, рискованного труда, а ещё полное незнание, ради кого он решился на такой труд, всё делалось каким-то мутным и расплывчатым. Что ж, теперь незнание развеялось. И в Экубо теплилась искорка надежды, что Азуми поймёт, что она хоть одним словом оправдает его вместе со всей его авантюрой. Но холодная сдержанность на её лице совсем не тронулась. Скорее, заледенела.
— И теперь ты оставишь его жить? — спросила Азуми.
Экубо, не глядя на неё, ответил:
— Не думаю, что это можно назвать жизнью. Даже подобием жизни — вряд ли.
— Я считаю, что он не заслуживает и этого подобия. Он должен уйти из этого мира. Полностью. Безвозвратно. — Она вздохнула, и её вздох прозвучал как отпущенная тетива. — Но я больше не буду гоняться за местью или справедливостью… Я сыта по горло.
— Оставишь это на моей совести? — с блёклой ухмылкой спросил Экубо.
— Да.
Ножом режущая прямота, болезненный ответ. Но если задуматься, то до недавнего времени для Экубо всё складывалось слишком удобно. Отбросив в сторону некоторые проблемы при адаптации и тревожные воспоминания, можно было сказать, что он наслаждался своей обновкой, как если бы сменил телефон на более современную модель. Но если даже у телефона наличие пометки «б/у» накладывает свой отпечаток, то что уж говорить про целое человеческое тело, которое когда-то жило совсем другой жизнью с совсем другой личностью. И когда эта жизнь даст о себе знать — лишь вопрос времени.
— А его исследования? — спросил Экубо, мысленно вернувшись к предыдущему неприятному разговору.
— А что с ними?
— Ты ведь хотела их уничтожить.
— Хотела.
Дело было в том, что Экубо, ожидая пробуждения Азуми, читал не только исследования. Он притащил в комнату рюкзак целиком, а вместе с ним и злополучный сейф, и, когда сидел с ним рядом, не мог отделаться от одной навязчивой идеи. Она была настолько отчётливой, что не собиралась никуда уходить, пока Экубо не попробует ею воспользоваться.
— Мы… — начал он, пытаясь оценить, насколько оправданно будет сказать, что участников было несколько. — ...подобрали код к тому сейфу и открыли его. Так что вот. — Он достал из нагрудного кармана массивную флэшку и протянул её Азуми. — Ято предложил мне за них кучу денег, но если ты всё ещё хочешь от них избавиться… Можешь сделать это. Полностью и безвозвратно.
— Ято, вот мерзавец… — процедила Азуми. — Хочешь знать, что я думаю по этому поводу? Использовать эти исследования — кощунство. Это поощрение методов, которые использовал Сандей, и поощрение его садизма. Но я… я ни секунды больше не хочу думать об этом. Я не хочу даже касаться их. Так что — забирай. Можешь уничтожить их сам, но если вдруг вздумаешь продать их Ято… Будь очень, очень осторожен.
— Ты думаешь, я…
— Повторюсь — я не хочу больше про это думать! — перебила Азуми. — Пусть кто-нибудь другой об этом беспокоится. Пусть кто-нибудь другой спасает мир. Сандей слишком долго был центром моей жизни. Я хочу, чтобы теперь этим центром была я.
Какая-то часть Экубо отчаянно надеялась, что она заберёт флэшку, и ему больше не придётся ломать голову над возникающей дилеммой. Но Азуми смотрела на него с горячей решимостью человека, который собирается с голыми руками карабкаться по отвесному склону и не остановится, пока не сотрёт ногти в кровь. Как можно было с ней спорить? Экубо применил бы весь гипноз, которым владел, лишь бы сделать её счастливой, но из краткодействующей успокоительной пилюли не слепишь настоящее счастье. Намного более действенным будет смиренно принять тяготящие её проблемы, но это — отнюдь не так просто, как щёлкнуть пальцами у кого-то перед лицом.
— Хорошую задачку ты мне подкинула… — вздохнул Экубо.
Уже стемнело. Экубо, глядя в окно, видел в стекле своё отражение — грустное и потерянное, но своё и ничьё больше.
Азуми нарушила молчание первая.
— Почему-то мне кажется, что ты с ней справишься, — сказала она.
— Неужели? — повернулся к ней Экубо.
Она коротко кивнула, улыбаясь одними уголками губ. Экубо почувствовал, как внутри у него что-то разжалось: по крайней мере, пропало ощущение, что его подвесили над пропастью и выпытывают какие-то ответы, причём что бы он ни сказал, лететь вниз будет одинаково долго. А может, ему просто хотелось есть. Он понадеялся, что суши, которые вчера заказывал Рейген, не успели испортиться; конечно, сам он не считал истёкший срок годности проблемой, а вот Азуми вполне могла этому возмутиться.
— Знаешь, что я нахожу в этой истории самым удивительным? — спросила вдруг Азуми. Экубо заинтриговано на неё посмотрел. — Что злой дух, захвативший это тело, оказался добрее и человечнее его прежнего обладателя.
***
Офис выглядел чересчур пустым. Если в старом офисе видеть одиноко сидящего за столом Рейгена было привычно и естественно, то в новом — ровно наоборот. Где пропадали его коллеги на этот раз, было для Экубо загадкой; вероятнее всего, Томэ готовится к экзаменам, а Серизава уехал помочь матери с огородом или вроде того — на самом деле, сегодня Экубо было абсолютно плевать. Сегодня, спустя три дня после отъезда из Леденцового города, он преисполнился решимости для очень важного разговора, и отсутствие лишних ушей пришлось весьма кстати.
— О, Экубо! — радостно воскликнул Рейген, как только Экубо закрыл за собой дверь. — Ты вовремя. Есть несложная работка, возьмёшься?
Экубо не без усилий переборол соблазн сказать «да» и уйти развлекаться. Судя по весёлому лицу Рейгена, работка нашлась не из тривиальных и сам он был не прочь за неё взяться, если подыщет подходящую компанию.
— Вообще-то, мне нужно кое-что тебе рассказать, — произнёс Экубо, взял стул и поставил его напротив стола Рейгена.
Рейген быстро посерьёзнел. Ещё несколько секунд они смотрели друг на друга, и Экубо рассказал всё. Про своё знакомство с Сандеем, про провалившийся эксперимент, про расплату за него, про дни мучительной борьбы с умирающим телом, про первую встречу с Азуми, про то, что случилось с ней в подвале… Рейген слушал очень внимательно. Не перебивал. Даже когда зазвонил его телефон, не глядя сбросил вызов. Когда Экубо закончил, он коротко и просто сказал:
— Думаю, я понимаю, почему ты молчал… Но я рад, что ты поделился.
Экубо чувствовал, словно его застукали с молотком над разбитой антикварной вазой — отличие заключалось лишь в том, что подставился он сам. Интересно, Рейген испытывает это каждый раз, когда сознаётся кому-то в своей лжи? Раньше Экубо ожидал, что это Рейгену рано или поздно придётся объясняться перед ним, но как-то так вышло, что Экубо он пока что ни разу не врал. А в результате всё обернулось ровно наоборот.
— Что будешь делать дальше? — спросил Рейген.
В последние дни Экубо так часто задавал себе этот вопрос, что теперь ничуть не смутился.
— Я не знаю… Не уверен, что оставаться в этом теле будет правильно. Как ты уже понял, в действительности Сандей не разрешал мне использовать его тело, а у меня нет реальных причин оставлять его жить. У меня нет даже причин вспоминать о нём…
— Но у тебя были причины тогда, — осторожно заметил Рейген.
Конечно, никакие вскрывшиеся факты не сотрут искренности его изначальных намерений. Видимо, Рейген пытался сказать именно это. А что сделано, то сделано — так, что ли, получается?
— Вообще-то, кое-кто считает, что они есть и сейчас, — сказал Экубо. — Просто немного другие.
— О ком это ты? — сощурился Рейген.
Экубо недовольно сморщил нос.
***
Днём ранее ему позвонил Ято и сообщил, что заехал якобы по делам в город Специй и хочет переговорить с Экубо. Тот мог только в очередной раз подивиться, как люди умеют легко находить друг друга: никакой слежки, никаких энергетических следов… Удобное умение, но оно же и пугало. Потому что как только он согласился, Ято очень шустро назначил место встречи: на удивление близко к тому, где Экубо находился в тот момент. Он не доверял Ято: тот слишком часто оказывался на шаг впереди, слишком обходительно улыбался и слишком быстро признал Рейгена за своего.
Они встретились в уютной кофейне и обсуждали в основном компании, с которыми «сотрудничает» Ято, и цены на недвижимость. И кофе. Экубо не сказал, что открыл сейф Сандея, но был уверен, что его собеседник и без того в курсе. Когда причитания об упавшем качестве кофейных зёрен окончательно его утомили, он, даже понимая, что наверняка совершает ошибку, задал очень неосторожный вопрос:
— Азуми рассказывала, что Сандей был бессердечным и расчётливым, а его записи это подтверждают. Как так вышло, что вы были, как ты говоришь, друзьями?
Ято улыбнулся своей фирменной улыбкой и от души отхлебнул кофе.
— А! Я всё думал, когда прозвучит этот вопрос… Ну что же. Про Жеоду я почти ничего не знал — только те сведения, которые предоставил мне Коготь во времена своего расцвета… Прошу, не смотри на меня с таким осуждением. Я всего лишь работал по контракту с лабораторией, которой пришлось работать с Когтем. Вот и всё. А про Сандея впервые услышал от своего клиента, и поначалу не поверил, когда он рассказал мне, как какой-то парнишка выудил у него ценные документы, спровоцировал нервный срыв, а потом исчез, просто выбросив эти самые документы. Но я решил на всякий случай проверить, кто проворачивает такие дела, и обнаружил колоссальную исследовательскую работу, лежащую без дела в каком-то подвале… Само собой, я захотел заполучить их. С Сандеем было непросто иметь дело, но я отлично ему подыгрывал. Дело в том, что его главным оружием всегда была неожиданность: люди начинали ему доверять и попадали в его сети. Но если знать заранее, что Сандей из себя представляет, он перестаёт быть опасным, и я в полной мере этим воспользовался. Однако я совершил очень глупую ошибку — сказал ему подлинное название компании, на которую работал… И мы оказались в абсолютно патовой ситуации. Каждый накопал грязи на другого, и куда деваться дальше — неясно… Так и подружились. Впрочем, «дружба» здесь громкое слово. Разумеется, мы ни капли друг другу не доверяли. Но довольно много времени провели вместе. — Ято ещё раз отхлебнул кофе — меланхолично, без тени улыбки. — Сандей был по-настоящему удивительной личностью, особенно когда снимал маску, которую надевал для своих игр и интриг. И, безусловно, он был гением. Жестоким, ужасающим, но гением. Он частенько экспериментировал на себе, если ты не знал… Так и получалось, что никто не мог его остановить — даже он сам. Именно поэтому я и хочу выкупить его исследования. Они принесут миру и людям неоценимую пользу. Ты ведь читал их, не так ли?
— Читал, — мрачно ответил Экубо.
Тогда он со злостью подумал «Опять этот за своё…», но позже осознал, что рад был взглянуть на Сандея в другой, пусть и не самой надёжной, перспективе.
— Ты ведь знаешь, что я открыл сейф? — спросил Экубо. — Потому и вызвал меня на разговор?
— Весьма проницательно, — улыбнулся Ято. — Уговор был таков, что ты можешь сам выбрать те исследования, которые сочтёшь нужными. Уже готов сделать выбор?
Экубо устало подпёр кулаком щёку.
— Я решил, что для начала будет неплохо спросить мнения Азуми, — сказал он. — И она оставила меня решать не только судьбу исследований, но и самого Сандея. Так что сперва мне нужно разобраться с этим.
— Вот оно как… — пробормотал Ято. — Занятный морально-этический конфликт.
Экубо промолчал, хотя к слову «занятный» имел несколько довольно резких замечаний. Ято разглядывал лежащее перед ним меню и хмурился: видать, из «пристойного» там ничего не осталось. Экубо крутил в пальцах салфетку: то разглаживал её, то складывал треугольничком, пока она не превратилась в измятый серый лоскуток.
— А чего хочешь ты? — спросил наконец Ято.
Тон его голоса однозначно намекал, что вопрос не имеет ни малейшего отношения ни к меню, ни к кофе. Экубо резко пожал плечами, смял салфетку и выбросил её в пустую кофейную чашку. На лицо Ято вернулась мягкая улыбка.
— Если тебя интересует моё мнение, — сказал он, — то я считаю, что в таких вопросах стоит исходить не из причин, а из результатов. Если уничтожить эти исследования, получится, что жертвы Сандея страдали зря, не так ли? Кроме того, если бы ты не вселился в тело Сандея, то код от его сейфа канул бы в небытие. Благодаря тебе сейф открылся. А это — не важно, говорим мы об использовании исследований или об их уничтожении — к лучшему. Наверняка это не единственное добро, которое произошло в результате твоего поступка?
***
— «Не единственное добро» — прямо так и сказал, — усмехнулся Экубо, когда закончил пересказывать их с Ято беседу.
— Знаешь, его слова звучат вполне разумно, — сказал Рейген. — С тех пор, как ты обрёл тело, действительно случилось много хорошего … Как минимум, ты в офисе стал появляться регулярно, а теперь ты ещё и между режимами можешь переключаться. Классно же!
А ведь Экубо и не заметил, что стал приходить в офис сам, как по расписанию, — хотелось бы знать, так изначально и задумывал Рейген? Ещё он, очевидно, ссылался на тот факт, что Экубо совершил вполне успешную вылазку за пределы тела и теперь мог проворачивать это снова; особенно пока не задумывался, что происходит с телом в его отсутствие.
— Всё так, но я… — проговорил он. — Не могу отделаться от мысли, что у меня получилось вспомнить тот код.
— Может, Сандей случайно сказал его тебе? — предположил Рейген. — Просто ты забыл, что он сказал?
— Да нет же! Я никак не мог знать этот проклятый код… А это значит… Это значит, что где-то очень-очень глубоко внутри сознания частичка Сандея продолжает жить. И значит, Азуми в некотором смысле права.
Рейген теперь молчал. Может, Экубо совсем сбил его с толку, а может, он тоже боролся с какими-то своими внутренними противоречиями. Если бы этот разговор происходил несколько лет назад, то Рейген наверняка не смог бы удержаться от того, чтобы впарить Экубо несомненно ценный совет или начать внушать ему свою точку зрения. Но он молчал. А Экубо думал, что как раз не отказался бы от небольшого внушения — хотя бы чтобы сдвинуться с мёртвой точки, ведь Рейген был из тех, кто умеет вылезти из любого тупика. И, что более важно, кто не бросает других в тупике. Быть может, именно поэтому Экубо так подгонял себя, чтобы всё ему рассказать.
Наконец, Рейген мягко поднял брови, отчего его лицо сразу посветлело, и сказал:
— Ну, что бы ты ни решил, я приму это. И ребята наверняка тоже.
Это было не руководство к действию и не карта выхода из тупика, но на сердце стало самую малость легче. И даже за эту малость Экубо поблагодарил Рейгена тусклой улыбкой. Пока что этого хватит.
Оставалось поделиться ещё одной новостью, которая, конечно, меркла на фоне всех прочих, но от этого не переставала быть свежей и волнующей.
— Знаешь, если я оставлю всё как есть, то съеду от тебя, — сказал Экубо.
— А? — не понял Рейген.
— Ято предлагал мне кучу денег в обмен на исследования, помнишь? Так вот он ещё и квартиру предложил. Сказал, что знает здесь арендодателя, которому вообще плевать, кто у него снимает. И оплату он мне обеспечит.
— Как-то это ненадёжно, не находишь?
Экубо несколько секунд поразмышлял — без особого успеха.
— Зато у меня будет своя хата!
Он ожидал, что Рейген порадуется вместе с ним, однако тот выглядел так, будто только что выиграл в лотерею, но вместо автомобиля ему достался танк: озадаченным, взволнованным и немного потерянным. Он меланхолично откинулся на спинку стула и сказал, не придумав, видимо, ничего лучше:
— Это что же получается, мне не с кем будет играть в карты…
Экубо мысленно отметил, что вместо «играть» ему стоило бы сказать «выигрывать», потому что одержанная над Рейгеном победа была сродни попаданию бутылкой в мусорную корзину — с десяти метров, с закрытыми глазами, из-за плеча. Причём Рейген каждому выигрышу радовался так, будто ему не везло уже долгие годы, и это очень веселило Экубо. Поэтому после каждой проигранной партии он сдавал следующую, а отныне, в самом деле, сдавать станет нечего.
— Но я же не на край света перееду… — попытался он утешить их обоих. — Ты всегда можешь зайти в гости.
— И то правда… — пробормотал Рейген, глядя в потолок.
Пару минут они провели в тишине, а затем Экубо осторожно спросил:
— Ты уже знаешь? Про Шигео?
— Ага. Результаты экзамена ещё вчера пришли. — Рейген вздохнул, и на лице его нарисовалась беспросветная обречённость. — Если судить по проходным баллам прошлого года, не поступит он в крутой универ…
Экубо скорбно кивнул и решил не спрашивать, откуда взялась эта обречённость. Он догадывался. На первый взгляд казалось, что история с поступлением Шигео, напряжённо тянувшаяся вот уже третий месяц, нагнеталась усердной подготовкой, достигла кульминации вместе с экзаменами и теперь завершилась холостым выстрелом. Но наивен тот, кто считает, что холостым выстрелом невозможно убить. Экубо смотрел на Рейгена, который хмуро пялился в экран выключенного ноутбука, и не мог отогнать предчувствия, что самое тяжёлое только начинается.
***
Экубо пришлось идти работать одному, потому что Рейген остался в офисе, сославшись на какие-то недозаполненные формы. Но Экубо не расстраивался: им обоим стоило основательно подумать.
Солнце смилостивилось и перестало жарить впервые за последние две недели, так что теперь можно было дышать не только под кондиционером; под раскидистыми дубами оно рисовало на асфальте тёмно-зелёные ажурные тени, и тень Экубо, пока он шёл по тротуару, спутывалась с ними, а иногда совсем исчезала, и тогда он думал, что очень уж сильно привык к ней.
Он уже столько раз представлял, как оставляет тело Сандея, столько способов перебрал: сбросить его с обрыва, засунуть в большую мясорубку на каком-нибудь заводе, оставить лежать где-нибудь в тихом лесу и убраться подальше, чтобы не видеть, как синеют его губы и разлагаются здоровые органы… Всё это казалось справедливым. Но вместе с тем — неправильным. Нереальным. Надуманным.
За время, просиженное в офисе, он наполовину вспомнил и наполовину заново осознал одну очень простую истину. Он правда хотел получить это тело. До сих пор не мог сформировать это желание в ясные мысли: почему, для чего… Но знал, что хотел. То все радости и горести соседства с Рейгеном лезли в голову, то их внезапно перекрывали экспериментальные схемки для вязания, то всплывали иллюзорные опасения, что в один ужасный день Рейген и Томэ перестанут его видеть — ведь настоящую причину этого феномена так и не установили… То мысли поглощала непреодолимая тяга уткнуться в телефон и влезть в какой-нибудь спор в сети. Иными словами, все его маленькие прихоти и порывы спутались в клубок и срослись в одно большое желание, и чем больше Экубо думал о нём, тем больше рассуждения про жизнь и смерть, заслуженную или незаслуженную, казались просто ширмой, за которую можно задвинуть свои, в чём-то эгоистичные, мотивы.
Казалось бы, бросит он это тело и эту затею — и все проблемы просто испарятся, и нынешние, и грядущие. Но сколько же усердной, изнурительной работы было проделано… «Действительно много хорошего случилось»… Благодаря его труду. И с каждой минутой он всё сильнее уверялся, что ещё больше хорошего произойдёт дальше, а если вместе с этим придётся встретиться и с плохим… то он хотя бы будет не один.
В кармане звякнуло: от кого-то пришло сообщение. На экране телефона светилось имя Рейгена. «Неужели работа отменилась?» — недовольно подумал Экубо, но сообщение оказалось совсем не про работу.
«А я тоже соврал. Ничего я не удалил», — писал Рейген. И следующим сообщением прислал фотографию.
Экубо не смог сдержать смешок. Он и не думал, что ему выпадет честь увидеть секретный снимок с того легендарного допроса: стол, два бессознательных тела на столе, а на переднем плане он сам — улыбается улыбкой счастливого идиота.
«Никому не показывай», — вдогонку к фотографии написал Рейген.
«И не подумал бы», — ответил Экубо.
На самом деле, подумал он вот о чём: если удастся снова собраться всем офисом, то непременно надо сфотографироваться вместе с коллегами. Теперь, набравшись опыта, он не провалит такой важный снимок. И Шигео позвать — а то мало ли, он всё-таки уедет… И ещё кого-нибудь из старых знакомых. Но кого именно, он додумать не успел, потому что добрался до нужного адреса и с широкой улыбкой на лице отправился изгонять какого-то невезучего призрака.
