***
Призрак был настолько медлительным, что поначалу Экубо удивился, как ему удавалось так долго ускользать от них. Но это лишь значило, что у него могут быть припасены какие-нибудь фокусы за пазухой, и расслабляться нельзя. Экубо не стал размениваться на засады и подкрадывания. Беречь сейчас силы — незачем. Он подпрыгнул и одним взмахом руки разметал по крышам зелёные нити. Оттолкнулся от конька; ещё один взмах — нити затянулись. Экубо приземлился прямо перед связанным призраком. Лицо его было скрыто под чёрным капюшоном, и весь он выглядел как очень длинный оживший балахон, полы которого превращались в толстые корни и стелились по земле. Он застыл, и Экубо не чувствовал никакого сопротивления. Сейчас он перед ним как котлета на блюдечке, однако Экубо не был уверен, что сможет в одиночку изгнать его. Сильно навредить и ослабить — однозначно, но всё равно придётся ждать Серизаву. — Слушай, — заговорил Экубо, вальяжно привалившись к трубе дымохода. — Я бы мог с лёгкостью подрезать эти тентакли и обеспечить тебе долгую мучительную смерть, но я не в том настроении. И наша политика обязывает меня спросить: не думал ли ты сменить направление деятельности? Выйти в отставку, заняться более мирными делами? — Глупец, — тут же прозвучал ответ. Голос призрака напоминал смесь металлического лязга и чавканья. — Я не из тех, кто бесцельно обретает силу, чтобы медленно сойти с ума. Само моё существование — это сила. Моя сущность — все разумы, которые я поглотил. Не будет разума — не будет меня. Экубо не мог не отдать должное его прямолинейности и весу причины, по которой он продолжает злодеяния: если прекратит, перестанет существовать. — Ладно, я понял, — сказал Экубо. — Но ты не пробовал как-то фильтровать разумы, которые поглощаешь? Там же столько гадости, наверное… — Настоящая гадость — это думать, что можно сымитировать человеческий разум, просто заменив собой его место. Снисходительная улыбка тут же исчезла с лица Экубо. — Эй, придурок, — грозно сказал он. — Я хотя бы какую-то работу в своей жизни проделал, а не просто плыл по течению, как ошмёток… — Он осёкся, потому что ощутил что-то неладное. Что-то изменилось. Но он спохватился слишком поздно: едкие призрачные щупальца проплавили нити, и призрак, с металлическим шелестом, похожим на смех, просочился через брешь. Экубо попытался зацепить его — безуспешно. И призрак выкинул свой фокус: потёк чернильной рекой сквозь дома, так быстро, что Экубо едва успевал за ним. Но он обязан был успеть: призрак устремился к площади.***
Идиот! Болван! Ничем не лучше местных болванов… Он ведь знал, что его противник опасен. Знал, что он не тот, кем кажется на первый взгляд. И так и так всё проворонил. Расслабился. Забылся. Со всеми можно договориться — как же! Рейген тоже идиот… И лучше бы ему не быть сейчас на площади. Экубо перепрыгнул через забор. Рейгену ведь никогда не сидится на месте… Экубо съехал по скату крыши, порвав штанину. Рейген может быть уже далеко… Экубо бежал со всех ног — за чернильными щупальцами. Площадь. Обелиск острой стрелой вонзился в глаза. Обелиск — а за ним человек… — Рейген! — закричал Экубо. — Рейген, беги оттуда! Чернила хлынули на площадь. Рейген успел только оглянуться. Экубо вскинул руки — зелёная волна захлестнула чёрную. И он споткнулся… В глазах запестрило, он прокатился по земле, потеряв всякий контроль над своей силой. Когда подскочил, никакой черноты на площади уже не было. Тихо. Пусто. А Рейген лежал на земле без движения. Экубо кинулся к нему и упал на колени. Дрожащими руками притянул к себе. Идиот… Идиот… только и звучало в голове. Экубо ощупал его шею — есть биение. Экубо судорожно выдохнул. Что же он хотел сказать… И что произошло? Его тело в порядке, но Экубо чувствовал, что на нём остался тёмный чернильный след, а где именно, разглядеть не мог, потому что перед взглядом — духовным и обычным — плыло. Рейген вздрогнул; поморщился; слабо застонал и открыл глаза. Экубо стиснул пальцы на его плече. Взгляд — испуганный, затем сразу — удивлённый, и наконец — радостный. Улыбчивый. Рейген улыбался, а Экубо не мог заставить себя улыбнуться в ответ. О чём же он хотел ему сказать… — Что-то ты расчувствовался, — тихо произнёс Рейген, и только когда он провёл рукой по мокрой щеке Экубо, тот понял, что плачет. — Бестолочь… — только и смог сказать он. Внезапно за домами загремело, и Рейген с Экубо подняли головы: над крышами полыхало малиновое зарево. Серизава справился с работой.***
— Ты нормально себя чувствуешь? — спросил Экубо, когда они вернулись к отелю. — Нормально, — ответил Рейген. — Голова немного кружится, и всё. Серизава, который присоединился к ним всего пару минут назад, обеспокоенно посмотрел на Рейгена, затем на Экубо. — А что произошло? — Ну… Я не видел этого лично, но мне кажется, что призрак задел голову Рейгена, — ответил Экубо. — Остался след… Я чувствую его. — Он опасливо взглянул на Рейгена, но на лице того не отразилось ни тени испуга или тревоги. — Раз ты говоришь, что чувствуешь себя нормально, то всё не так серьёзно, как может показаться. Но если оставить всё как есть, то станет хуже. — То есть у меня осталась какая-то призрачная штука в голове? — переспросил Рейген. — И что с этим можно сделать? — Думаю, я смогу вычистить её из твоей башки, — сказал Экубо. — Что-то типа гипноза. Они прошли в отель через позолоченные двери и оказались в просторном холле с позолоченными колоннами и бордовым ковром, украшенным вышивкой с позолотой. Это был самый дорогой отель в городе. Даже, пожалуй, чересчур дорогой для такого небольшого городка. Но от криминальных знакомых Азуми Экубо ничего другого и не ожидал; тот, что разозлил чернильного призрака, владел сетью шикарных отелей и расщедрился на личный номер для каждого из приглашённых экзорцистов: в конце концов, именно из-за его политических интриг город оказался в таком плачевном состоянии. — Гипноз, значит? — задумчиво проговорил Рейген. — Ладно, я готов.***
— А это вообще обязательно? — спросил Рейген пятнадцать минут спустя. — Я чувствую себя намного лучше, и голова прошла. Он сидел на полу в номере Экубо, на сложенном в несколько раз одеяле. Экубо суетился вокруг: двигал мебель, чтобы её расположение хотя бы немного напоминало круг, и расставлял на ней свечки из воска странного голубого оттенка — единственные, какие нашлись в местном магазинчике. — Да, обязательно, — сказал он, задёргивая шторы на окнах. — Я даже человеческим зрением вижу эту дрянь в твоей голове. Рейген пощупал свой лоб, будто пытаясь проверить температуру. — Точно? Экубо недовольно повернулся к нему. — Ну-ка скажи мне, когда твой день рождения? — Что за вопросы, — фыркнул Рейген. — Забыл что ли? Тринадцатое августа. Экубо покачал головой. — Он десятого октября. Вот видишь, оно уже разъедает тебе мозг — если ничего не сделать, забудешь что-нибудь поважнее. — Он щёлкнул выключателем. Комната погрузилась в синеватый полумрак. — Не волнуйся, я погружу тебя в транс, и ты даже ничего не почувствуешь. Рейген кивнул. — А зачем свечи? — спросил он. — Просто так удобнее. Это что-то типа проводника… Можно использовать что угодно, но пламя свечи — самое простое. — Экубо щёлкнул дешёвой зажигалкой и поднёс пламя к одному из «проводников». — Но я могу провести эту процедуру и с помощью карандашей или, например, отвёрток… — Он провёл рукой над пламенем — он всколыхнулось и падающей звёздочкой перескочило на соседнюю свечу, а затем на следующую, и дальше, пока импровизированный круг весь не загорелся подрагивающими огоньками. — Но это было бы не так красиво, правда? — Не знаю, я бы посмотрел, — усмехнулся Рейген. — Тебе как раз смотреть не положено! Сиди смирно. Экубо окинул взглядом комнату: синие обои, синий ковёр, синие плотные шторы, из-за которых сочились водянистые лучи дневного света; даже огоньки свечей, колыхающиеся на голубых восковых ножках, будто обрели синеватый оттенок; а над ними густые иссиня-чёрные тени свисают с потолка словно гардины. — Кажется, можно начинать, — сказал Экубо. — Попытайся расслабиться. — Он стоял у Рейгена за спиной и видел только, как спустя пару секунд его плечи чуть опустились, руки спокойно легли на колени. Он пытался исполнить просьбу Экубо. — Дыши глубже. Думай меньше. О чём ты сейчас думаешь? — Надо было проверить, что Серизава изгнал его… — проговорил Рейген. — И немного об отвёртках. Улыбка тронула губы Экубо, но он быстро посерьёзнел обратно. Отвлекаться — нельзя. Воздух начал пульсировать вокруг свечей и звучал как тихое тиканье часов. Восприятие людского мира отступало, закручиваясь в воронку, давая место горьковатой духовной энергии. — Что ты чувствуешь? — спросил Экубо, мягко переступая по толстому ковру, не отрывая взгляда от макушки Рейгена. — Холодно… холодно и тепло. Его голос плавился и тянулся, будто раскалённое стекло. Синие искры в огоньках свечей пахли горячим песком. «О чём ты хотел мне сказать?» — хотел спросить Экубо; этот вопрос капнул на язык, как разогретый сироп, но Экубо стиснул зубы. В пальцах закололо зелёным. Он прятался в тенях, как хищник в засаде, они обволакивали его жарким запахом морской соли, и когда он выступил вперёд, подкрадываясь к Рейгену ближе, они тянулись за ним синим шлейфом. — Что ты видишь? — спросил Экубо. — Синий… — сказал Рейген со свистящим вздохом. Его дыхание стало медленным, точно загустевшим. — Синий и… Он не смог договорить: дыхание замерло. Свечи вспыхнули зелёным, и тени, подобно воронам, встрепенулись, хлопающим шелестом сплелись в тернистый клубок. Экубо видел перед собой уродливую чернильную кляксу — зелёный обжог её, оплавил, и она билась в агонии. Экубо протянул вперёд руку. На языке переливалось кисло-сладкое биение сердца Рейгена. Одного движения пальцев хватило, чтобы стереть кляксу из существования. Зелёный погас; комнату снова объял холодный синий полусумрак. Экубо напряжённо вслушивался в затихающее тиканье свечей, и только когда услышал ровное дыхание Рейгена, выдохнул сам. Всё получилось как нельзя лучше. Экубо даже улыбнулся. Комната опять стала просто комнатой, звуки превратились обратно в звуки, запахи — в запахи, цвета — в цвета. Он обошёл Рейгена полукругом, опустился рядом с ним на колени и вгляделся в лицо: умиротворённое, как во сне, щёки светятся здоровым румянцем. Совсем не как в тот раз, когда лихорадка придавила Рейгена к дивану, угрожая раздавить как муравья… Но он снова в том же положении. Беззащитный, беспомощный. Во власти Экубо… Он наклонился чуть ближе, но Рейген не замечал его; веки подрагивали, на губах застыла полуулыбка мирного забвения. Экубо наклонился ещё ближе… и замер. Потому что в следующую секунду — его судорожный вздох касается губ Рейгена, он ловит их гипнотический жар и касается, и целует его, и крадёт его улыбку, а тот отвечает, уверенно, с желанием, и уже без всякого гипноза… Экубо отстранился, плотно сжав губы. Фантазия развеялась. Иллюзия власти — тоже. Рейген сейчас — всего лишь часть его работы, да и гипноз так быстро не спадает… Экубо поднялся на ноги, отступил на шаг, ещё несколько секунд смотрел на красивое умиротворённое лицо и хлопнул в ладоши. Свечи разом погасли. Рейген открыл глаза. По комнате пополз серый вьющийся дымок, размывая и искажая её контуры. Экубо вздохнул. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Очень хорошо, — ответил Рейген и улыбнулся. Экубо следовало бы обрадоваться, но вместо этого он ощутил смутную, как дым от свечей, тревогу: улыбка Рейгена казалась чуть неестественной, будто нарисованной. Но, возможно, это Экубо себе надумал, потому что очень давно не проводил таких ритуалов над людьми; иными словами, техника для него привычная, материал необычный. Но из своих немногочисленных опытов он вынес один урок. — Тебе лучше пойти спать, — сказал Экубо. — Почему? Пришлось задуматься, но внятный ответ так и не нашёлся. — Ну… Так принято. — Ещё чего, — весело сказал Рейген. — Я бодр, как антилопа. — Как что?.. — недоуменно спросил Экубо, но Рейген уже подскочил с пола и устремился к двери. — У нас ещё полно работы! — крикнул он и выскочил из номера. Экубо нахмурился. Он не мог вспомнить ни одного случая, когда от гипноза оставался бы побочный эффект: в этом была вся его прелесть — как только действие закончится, жертва даже не заподозрит, что с ней что-то сделали. Но прыть Рейгена точно превосходила все ожидания. Он хотел пойти за ним, но осознал, что когда вернётся в этот номер, свечек в нём не убавится, в отличие от желания их убирать. Когда Экубо спустился в холл, Рейген уже пропал из поля зрения. Экубо огляделся, не видно ли поблизости содранной с колонны позолоты, или порванной занавески, или любых других сомнительных знаков, но холл выглядел таким же лощёным, как и сразу после их прибытия. В конце концов, Экубо решил, что искать Рейгена по всему отелю будет глупой затеей, и направился в гостиничное кафе.***
Спустя полчаса Рейген нашёлся сам: когда Экубо вернулся в холл, он стоял, вальяжно привалившись к стойке ресепшен, и, активно жестикулируя, рекламировал ресепшионистке услуги своего агентства. Экубо не стал вмешиваться, но когда в холл подошёл Серизава, задал вопрос: — Ты говорил с Рейгеном? — Говорил, — кивнул Серизава. — Он дал мне указания, откуда начать ликвидацию последствий здешнего нашествия. Как я понял, поработать и завтра придётся… — А тебе не показалось, что он ведёт себя странно? Серизава пожал плечами. — По-моему, как обычно. И правда. Когда такое было, чтобы Рейген упускал возможность подцепить себе клиента… Экубо зря беспокоится. Раз даже Серизава ничего не заметил, то это беспокойство можно смело выкинуть из головы.***
Но беспокойство оказалось ещё более зловредным, липким и приставучим, чем ошмётки призрачных щупалец, поразивших дома. Когда Экубо и Серизава отправились на вычистку города, а Рейген остался в отеле, тревога за него только разрослась и начала покалывать в груди. Мыслями Экубо то и дело возвращался в отель. Кто-то сказал бы, что оставить Рейгена одного после такой процедуры — всё равно что бросить ребёнка с ножницами в руках… но Рейген ведь совсем не ребёнок. Он может о себе позаботиться; тем более, он несколько раз заверил Экубо, что чувствует себя превосходно.***
Экубо и Серизава вернулись в отель только к вечеру, и Рейген уже ждал их в баре с предложением выпить за почти-выполненную работу. Однако ни один из них не имел привычки пить напитки крепче содовой, поэтому Серизава взял себе обычный сок, а Экубо — безалкогольный мохито. Ему просто нравилось, как бренчит в стакане лёд. Что заказал себе Рейген — было загадкой, потому что когда они пришли в бар, он уже держал в руках стакан жидкости медно-оранжевого цвета с багровыми разводами у дна. Экубо впервые видел такой напиток, но знал, что Рейген не пьёт. Особенно перед работой. Знал, но спросил с натянутой насмешкой: — Уж не напиться ли ты решил, в предвкушении больших денег? — Вот уж нет, — усмехнулся Рейген и отхлебнул свою чудо-жидкость. — Я хочу видеть твоё лицо чётко и ясно. Его разгорячённая улыбка заставила губы Экубо дрогнуть, и он сделал торопливый глоток из стакана; маленькая льдинка проскочила в рот и обожгла язык своим синим цветом. Рейген сидел за барной стойкой, сняв пиджак и развязав галстук. Он сиреневой лентой лежал на его плечах, окаймляя расстёгнутый и чуть помятый воротник рубашки, и Экубо снова хотелось протянуть руку и поправить его, может, одним лишь мизинцем коснувшись обнажённой кожи… Но вместо этого он взял ещё один мохито. — Я одного не понимаю, — заговорил Рейген. — Зачем было устраивать такое шоу из этого гипноза? Разве ты не мог просто щёлкнуть пальцами, как обычно? — Конечно же не мог, — ответил Экубо. — Это куда более сложная и деликатная процедура, просто щёлкнуть пальцами было бы слишком грубо. — Что ж, — хмыкнул Рейген. — Спасибо, что был нежен со мной. Пальцы Экубо непроизвольно сжались на холодном стакане. У Рейгена рубашка сама собой расстёгивалась что ли? Или изначально всё так и было? — А тебе, значит, понравилось… Экубо улыбался, сам не зная, чему именно, и хотел завершить фразу чем-нибудь в духе «Сделаю себе пометку на следующий раз», но что-то ему не давало. Слова застряли в горле и скомкались в один неразборчивый смешок. — Всегда пожалуйста, — в конце концов ответил Экубо. — А от него бывают как-нибудь побочные эффекты? — спросил вдруг Рейген. Экубо насторожился. — Я почему-то всё ещё думаю про отвёртки… — Я тебе никаких отвёрток не внушал, — сказал Экубо, не без доли облегчения. — Может, у тебя всегда к ним скрытая тяга была… Он заметил, как Рейген многообещающе занёс руку и набрал в грудь побольше воздуха: видно, собирался выкинуть какой-нибудь кручёный жест. Но Экубо успел остановить его, схватив за запястье. Оно оказалось на удивление горячим. Вскоре Серизава сказал, что пойдёт спать. Экубо с Рейгеном продолжили спор про отвёртки, который чудесным образом превратился в обсуждение способов убийства посредством этого чудесного инструмента. Рейген выдвигал поразительно изощрённые и продуманные варианты, но Экубо не мог ни упрекнуть его в этом, ни похвалить. Его мысли будто соскальзывали с линии разговора, как пальцы с запотевшего стакана. Когда они поднимались к номерам, в голове Экубо всё ещё звучала двусмысленная шутка, прозвучавшая из уст Рейгена, и он зачем-то пытался её как-то подковырнуть и понять, что же в ней было не так, но раз за разом терпел провал. — Ну сломается она, а дальше?.. — сказал Рейген и зашёл в свой номер. Дверь прикрылась за ним, но не захлопнулась. Экубо сверлил дверную ручку взглядом; казалось, если он сейчас коснётся её, раскалённый металл ошпарит ему руку. Но Рейген так оборвал фразу, будто приглашал его войти… Да и идти в свой номер как-то не хотелось: свечи Экубо убрал, но мебель не подвинул. И он выбрал чужой номер. Рейген расселся на кресле рядом с кроватью; галстук соскользнул с его шеи и лежал у ног: сиреневая лента на белом ковре. — Твой номер выглядит совсем не так, как мой, — заметил Экубо. — Наверное, это потому, что я за главного, — усмехнулся Рейген и глубоко вздохнул. — Честно говоря, я так устал… Каждое слово он произносил, не отводя глаз от Экубо; пронизывал его настойчивым взглядом, и впервые за долгие годы Экубо не мог его расшифровать: то ли Рейген просил о чём-то, то ли возмущался, то ли… — Мне уйти? — спросил Экубо. — Нет. Останься, — твёрдо сказал Рейген и склонил голову к плечу, будто прицеливался. Его глаза блеснули. — Ты выглядишь сегодня просто потрясающе… Экубо не успел даже как следует осмыслить эту фразу: Рейген встал с кресла, но как только попытался сделать шаг, запнулся о развязанный шнурок. Само собой, в следующий миг Экубо уже стоял с Рейгеном почти в обнимку: рефлексы сработали безупречно. И всё вдруг смешалось в голове: сеанс гипноза, и болезнь, и как они впервые обнялись, и как стояли в лесу, держась за руки, и снова сеанс, но уже расплывчатый, бредовый, в огне фантазии… И Экубо видел только лицо Рейгена — расслабленное, и измученное, и отчаянное, а сейчас — решительное и серьёзное, и пронзительные глаза говорили ему, так чётко, что он мог слышать слова у себя в голове: «Я хочу большего». И внезапно глаза закрылись, а ладони Рейгена скользнули вокруг его шеи, и он почувствовал биение чужой груди, а губы прижались к губам. Рейген… Рейген целует Экубо. А Экубо не понимает, Экубо теряется… И Экубо целует в ответ. Он пытается задуматься, что творит, но его захлёстывает осознанием: Рейген жив. Он здесь, и он целует его, так близко и так тепло… Он жив — Экубо обнимает его, прижимает к груди. Они всё пережили… Смыкает руки на его спине. Никаких преследований, никаких пистолетов у виска… Крепче, порывистее. Никаких чернильных призраков… Губы касаются губ, и щёк, и ушей. Горячая ладонь Рейгена гладит Экубо по щеке, большой палец обрисовывает на ней кружок — привычным, естественным движением, словно делал так много раз прежде. Экубо не может сдержать улыбки, чуть отстраняется и тихо смеётся, но Рейген крепко держит его затылок, всё тянется и тянется к его лицу, и Экубо встречает его поцелуй коротким вздохом. Он здесь. Он жив. Он доверяет Экубо свою улыбку, свои чувства и своё тело. Экубо чувствует, Экубо слышит, как бьëтся его сердце. Живое. Бьëтся в его руках, в эти секунды — только ради него, как просят его поцелуи и прикосновения. Рейген мягко потянул Экубо за плечи, а тот и рад был слушаться — лишь бы не отпускать… Рейген мял спиной покрывало на кровати. Они целовали друг друга — в щёки, лоб, шею, руки… Потом замирали на короткие минуты, слушая прерывистое дыхание друг друга, и снова — упоительно долгие поцелуи. Хотя руки едва его слушались, Рейген расстегнул свою рубашку и вздыхал, когда Экубо касался носом его живота, вздыхал всё глубже, протяжнее, пока его голос не срывался. Но Экубо чувствовал, что всё делает правильно, и ничего в мире не может быть правильнее. Всё — ради Рейгена. Поцелуи, прикосновения, вздохи и бесконечная ночь.***
Обычно, когда Экубо отдавал своё тело в объятия сна, время для него тянулось и тянулось… Но сейчас его было мало. Он боялся, что время закончится, что Рейген, лежащий у него на груди, завёрнутый в одеяло, проснётся, что отнимет у него тепло своего тела… Экубо раньше никогда не замечал, насколько тёплым он может быть: у призраков нет привычки обращать внимание на такие тонкости жизни, как тепло и холод. Иногда Экубо даже сомневался, правильно ли он понимает эти ощущения, но сейчас от сомнений не осталось и капли. Это было тепло, он знал, ничем другим оно быть не могло. И он чувствовал его не просто как приятный след на коже своей физической оболочки: казалось, будь он сейчас простым духом, ему всё равно было бы тепло. Изредка Рейген ворочался во сне. Вздрагивал плечами, жался щекой к груди Экубо, и тот крепче сжимал пальцы на его боку и запястье. Экубо думал; мысли поглотили его. Экубо представлял: что-то чёрное и опасное движется к Рейгену, Экубо бросается к нему, толкает вперёд… Руки — вокруг шеи, губы едва не касаются щеки, Экубо держит Рейгена за талию, склоняясь над ним, точно в танце, и они снова целуются… Снова? Снова. Экубо улыбался. В комнате светлело, и когда из-за штор начала пробиваться бледная, но уверенная полоска света, Рейген глубоко вздохнул и пошевелил плечом, будто пытаясь поправить сползшую рубашку. Прижал ладонь к груди Экубо, подвинул ногу, которая наверняка затекла, задавленная чужим коленом. Рейген проснулся. Экубо не пошевелился: затаив дыхание ждал, пока он поднимет голову, чтобы посмотреть на его светлое, сияющее лицо, каким оно было прошедшим вечером. Но в действительности оно оказалось помятым и заспанным, и его украшала розовая полоска — отпечаток складки с рубашки Экубо. Рейген крепко зажмурился и распахнул глаза, проморгался, привыкая к свету, и наконец пересёкся взглядом с Экубо, который встретил его нежной улыбкой. — Экубо! Этот вопль больно ударил по ушам; Экубо разжал руки, а Рейген попытался оттолкнуть его, но врезался затылком в стену. Экубо тоже отпрянул — больше от удивления, чем от толчка, — и свалился с кровати. — Эй! — воскликнул он, наблюдая, как Рейген хватается за стену и пытается сесть. — Эй. Я ведь не настолько плохо выгляжу, правда?.. Усмешка получилась очень блёклой и вымученной, но Экубо об этом не волновался. Он лихорадочно соображал: именно так люди ведут себя после романтического вечера? Перебирал в голове все известные ему книги и фильмы, но всё смешалось в липкую кашу из цветов и звуков. И ладно, должно быть, Рейген тоже с непривычки… — Что… ты тут делаешь? — спросил Рейген, медленно обводя взглядом комнату и морщась. — Это мой номер… Я не пил вчера. — Было похоже, что это тоже задумывалось как вопрос, но пока Рейген произносил его, пришёл к твёрдой уверенности в своих словах. Он похлопал ладонью по груди. Поднял на Экубо испуганный взгляд. — И почему рубашка расстёгнута?.. Что вчера было? Экубо придвинулся ближе к кровати. И что сказать?.. Он положил руки на простыню, ошеломлённо отметив, что они дрожат. Что сказать? Рейген пытается над ним подшутить? Издевается? Экубо не в первый раз стоял перед ним на коленях, но впервые чувствовал себя таким крохотным и беззащитным. — Мы… Поцеловались, — тихо сказал он, глядя в оторопевшие Рейгеновы глаза. Нет, нет, Рейген не настолько хороший актёр… — И не один раз. Ты… Ты ведь… — Я ничего не помню. Рейген прижал руку ко лбу, словно в него швырнули камешек. И кто бы то ни был, он смог поразить одним ударом две цели, потому что в голове у Экубо тоже зазвенело. Он исступлённо смотрел по сторонам; брошенное на стул тёмное пальто — как чернильный подтёк, щупальце; тумбочка, такая же, как у Экубо в номере — на ней догорают ритуальные свечи. Свечи, свечи, на них всё закончилось, а дальше был просто сон… — Ничего? — полушёпотом переспросил Экубо, стискивая пальцы на простыне. — Совсем ничего?.. — Я помню, что пытался изгнать призрака… на площади… — Гипноз! — закричал Экубо и вскочил на ноги. — Это всё гипноз… — Он шагнул в одну сторону, в другую, но мысль, поразившая его в самую макушку, никуда не девалась. Он раздосадованно всплеснул руками. — Говорил я тебе — иди спать. Вот что из этого вышло… — Экубо… — проговорил Рейген, но внезапно раздался стук в дверь. — Господин Рейген? — спросил из-за двери голос Серизавы. — Можно войти? — Вот чёрт… — прошипел Рейген, запахивая рубашку. — Минуту! И куда теперь тебя девать… — Что? — Нельзя, чтобы Серизава тебя увидел! Экубо потребовалось несколько секунд, чтобы сложить два и два и осознать, почему Рейген судорожно застёгивает рубашку и заправляет кровать. — Понял! — сказал Экубо и кинулся к первому подвернувшемуся окну. — Нет, погоди!.. — попытался остановить его Рейген, но Экубо уже повернул ручку и перемахнул через подоконник, выскакивая на балкон. По всей видимости, Рейген пытался предупредить, что никакого балкона в его номере нет. Со второго этажа падать совсем не высоко, однако любое приземление требует должной подготовки. За короткий полёт от окна до земли Экубо подготовиться не успел, поэтому приземлился не на ноги, на запястье, которое противно, насмешливо хрустнуло. Экубо чертыхнулся сквозь зубы, вцепившись в неправильно изогнувшуюся руку, и поплёлся ко входу в отель.***
Остаток дня Экубо и Серизава снова вычищали город. Рейген будто нарочно целый день не выходил из отеля, разбираясь с какими-то своими официальными делами, и в итоге позвонил Серизаве, а не Экубо. Тот несколько минут угрюмо наблюдал, как его коллега жизнерадостно отвечает на, очевидно, очень важные деловые вопросы, и начинал чувствовать себя лишним. С каких пор Серизава у них за главного? Ещё и запястье Экубо срастил неправильно, и оно регулярно напоминало ему об утреннем провале надоедливой, дёргающей болью. Не мог же Рейген совсем всё забыть… Такое нельзя забыть. Может, он притворяется, водит Экубо за нос?.. Хотя, конечно, Экубо сам хорош. Это он недоследил, он не соблюл все правила… Никто, кроме него, не мог знать о цене, которую придётся заплатить. Если бы подумал чуть усерднее, то вспомнил бы, что такой гипноз стирает память вплоть до момента, когда человек засыпает. И все поцелуи, все нежные вздохи оказываются в чернильной бездне забвения. И, разумеется, они чуть не опоздали на поезд. В спешке Экубо не успел даже переглянуться с Рейгеном, а в вагоне их места разделяло сиденье Серизавы. Да и обстановка к разговорам совсем не располагала: полный вагон, все места заняты людьми, сопящими, кашляющими, ещё и в сцеплении между вагонами что-то щёлкает. За окном — темнота. Экубо попытался закрыть глаза, но в наступающем мраке видел синее мерцание свечек. И зачем он всё это затеял? Надо было щёлкнуть пальцами — и дело с концом. А так… У его мыслей было слишком много времени, а у него — слишком много власти. Может, он вообще умудрился внушить что-нибудь Рейгену? Экубо распахнул глаза. Нет, что за глупости, гипноз совсем не так работает. Он покосился вбок, где через одно место от него клевал носом Рейген, чуть не заваливаясь на плечо Серизавы. И опять этот Серизава… Но Рейген выбрал провести тот вечер с Экубо не просто так. Это его он ласково гладил по щеке и по шее: Экубо всё ещё мог ощутить его пальцы, если чуть-чуть напрягал воображение… Но напрягать приходилось всё сильнее и мучительнее; эти прикосновения — правда, не выдумка? Поезд прибыл на станцию. На платформе Рейген стоял уже совсем бодрый, энергичный, как образцовый начальник. Хвалил Экубо и Серизаву за проделанную работу, обещал рассчитаться с ними в скором времени, лучезарно улыбнулся и легко помахал рукой на прощание. Серизава ответил ему тем же, а Экубо не мог заставить себя сдвинуться с места. Он ждал. Он ждал, что Рейген в самый последний момент задержится, посмотрит ему в глаза и предложит пройтись, или выпить чаю в кафе, или пригласит к себе… Экубо сделал на это последнюю ставку. Но Рейген шагал по платформе, прочь от него. Надо бы одёрнуть его, крикнуть вслед, схватить за руку — да что угодно… Но он кажется чужим человеком, прохожим на улице, который посмотрит на него с испугом или пренебрежением. Они все так на него смотрят. Экубо развернулся и пошёл в другую сторону, абсолютно не думая, куда на самом деле ему нужно идти. Что же он натворил? Неужели теперь не будет никаких кафе, совместной работы, смеха? Экубо ошибся? Экубо всё испортил? В квартире было темно, но Экубо прошёл мимо выключателя. Куртку бросил куда-то на пол, не утруждая себя нащупыванием крючка в темноте. Голод уже давно терзал его — нужно было готовить ужин, но Экубо почему-то не мог вспомнить, с чего нужно начать, и застыл на месте. Нужно было скрыть всё, оставить только для себя… Как раньше было просто. Но как это скроешь, всё ведь стало так очевидно уже этим утром… Теперь Рейген всё знает, и назад ничего не вернёшь, как разлитое масло: сколько ни пытайся вытереть его, следы навсегда останутся на кухонном столе. Экубо огляделся, будто видел эту квартиру впервые. Это — не его квартира. Сломанное запястье ныло и будто грызло его изнутри, и он, по привычке, настойчиво его тёр. Это — не его тело. Оно досталось ему по ошибке, и с тех пор жизнь — сплошная череда ошибок. Экубо вонзился ногтями в запястье, и оно взвыло. Накатила жгучая жажда — выцарапать себя из этого мясного куска, просочиться сквозь эти стены, которые жали и давили, точно плохо подобранные ботинки. И на свободу… И пусть Рейген никогда больше не увидит это лицо, на котором навсегда отпечатались его поцелуи. Экубо медленно провёл кончиками пальцев по щеке. Устало опустился на кровать. О чём он только думает… Может быть, он правда совершил ошибку, пошёл на поводу у своих желаний. Может быть, Рейген сейчас тоже мечется в собственном теле, только вот он, в отличие от Экубо, не сможет так просто с ним распрощаться. А может, и вовсе не мечется… И тогда будет очень неразумным оставлять эти щёки без красных кружков. Щелчок пальцами — лампочки в люстре загорелись, освещая разбросанные по полу пачки от чипсов, не убранный в шкаф пылесос и недовязанную пару носков на тумбочке рядом с кроватью. Экубо вздохнул и поплёлся к плите. Пока он набирал в кастрюлю воду, думал: если он сбежит, то будет ничуть не лучше Анаго, который бросит свою жизнь как только она ему наскучит, и не лучше того призрака, который был согласен ошиваться где угодно, пока получал всё, что хочет. Перед Экубо остался открытым только один выход: честно поговорить с Рейгеном и принять последствия, какие бы они ни были. В конце концов, что бы Рейген ни сказал, он не отвернётся от Экубо; и ничто не помешает ему дальше исполнять свою давнюю заветную мечту: просто жить здесь, с его любимыми людьми. Вода закипела. И стоило Экубо распечатать пачку лапши, как где-то зазвонил его телефон. Тихо, приглушённо, но от звонка воздух в квартире вскипел в сотню раз быстрее воды. Экубо бросил лапшу и кинулся к двери, возле которой оставил куртку с мобильником в кармане. Быстрее, быстрее, пока на том конце не сбросили… Рейген. Экубо трясущимся пальцем принял звонок. — Да? — Здравствуй, Экубо… Скажи, ты завтра свободен?