***
Попрощавшись с Азуми, Экубо не сразу придумал, куда пойти, поэтому несколько минут шатался по торговому центру, в котором находилось кафе. Бродил по этажам, пока не наткнулся на винную лавку и не вспомнил, как они с Рейгеном проходили мимо этой же лавки и тот несколько минут распинался, какое вино собирается принести на свою долгожданную вечеринку. Строил из себя эксперта, как это обычно у него водится, но всё же… Он сам, очевидно, не собирался пить это вино. Оно предназначалось для других гостей. Хорошее вино для хороших гостей. Экубо тяжело вздохнул. Рейген так ждал эту вечеринку, что его ожидание стало заразным. В каком-то смысле, Экубо сам её ждал. Но теперь… Рейген ведь до последнего не говорил ему, что собирается проникнуть туда незваным гостем — и это значило, что он сам понимал, насколько неправильным будет этот поступок. И наверняка понимал, что его раскроют… И что этим он подставит Шигео. Экубо достал телефон, но набрать номер так и не решился. Долго смотрел на своё отражение в погасшем экране. Почему он колеблется… Ничего страшного не случится, если он предупредит Шигео. Он наверняка вообще ничего не скажет Рейгену, и ничьё сердце не будет разбито, а Экубо поступит по-честному. И каждый будет отвечать только перед собственной совестью. Рейген поймёт. Рейген ведь сам его не послушал… Но если планы рухнут в последнюю минуту, он будет опустошён. Найдётся ли у Экубо что-нибудь, что можно дать ему взамен? Экубо снова открыл телефонную книжку. Занёс палец над кнопкой вызова. Рейгену не впервой. Он знает свою слабость и свою силу. Не стеклянный, не разобьётся… Да и если на вечеринке ему не найдётся места, то у него не останется выбора, кроме как вернуться к своему первому варианту. К Экубо… Нет, что за чушь? Он не пытается лишить Рейгена права проводить рождественскую ночь так, как ему заблагорассудится. Но и Шигео имеет право выбирать, подставиться под удар или нет. И Экубо набрал номер.***
Экубо хотел позвонить ещё и Рейгену, но не смог. Что он сказал бы ему? «Привет, я настучал на тебя твоему близкому другу, как поживаешь?» Чепуха… Экубо хотел пойти домой, но тоже не смог. Ему представлялась тёмная пустая квартира, угрюмо молчащий телевизор, разбросанная по кровати непостиранная одежда, и он сворачивал в противоположную своему дому сторону. И, в конце концов, хитро петляющие дороги и повороты привели его к офису. Он попытался заглянуть в окна: жалюзи опущены, свет, кажется, не горит, но как следует разобрать трудно. В это время Рейген уже должен быть на вечеринке, но если он не там, то где ещё ему быть, как не за этими окнами? В коридорах офисного здания было тихо и темно: все уже давно позакрывали свои конторки, и только из-под двери «Поговорим о духах и прочем» сочился тусклый свет. Когда Экубо клал руку на дверную ручку, то на каких-то глубинных гранях своей сущности отчаянно надеялся, что Рейген просто забыл погасить свет, когда уходил. Но дверь офиса открылась. Рейген стоял у своего стола; пиджак брошен прямо поверх открытого ноутбука — явно в запале ярости. Экубо испугался, когда Рейген обернулся и посмотрел на него. Бледное лицо. Растрёпанные, колючие волосы. Озлобленный взгляд. Экубо уже очень давно не видел этого взгляда, да ещё и вонзённого, словно кинжал, прямо в него. И оттого, что Рейген стоял совсем один посреди огромного пустого офиса — никого другого поблизости не было, — весь этот взгляд, по самую рукоять, достался Экубо. Он испугался, потому что человек, который некогда положил все свои силы, время, душу на спасение его жизни, смотрел на него как на кровного врага. — Заработался допоздна? — натянуто спросил Экубо. — И ты, как я вижу, тоже трудишься, не покладая рук? — ответил Рейген с колкой усмешкой. Повернулся к столу, подобрал и сложил пиджак. — Это был ты, не так ли? — Да, — сказал Экубо, решив не тянуть. В горле неприятно щипнуло. — Мне жаль, что Шигео принял такое решение. Правда жаль. — Шигео? — обернулся Рейген. — Он тут ни при чём. Не сваливай всё на него. Экубо всё это время стоял у самой двери и только собирался сделать шаг к Рейгену, но услышав, как поменялся его голос, снова застыл. Злость, досада — ладно… Но это? — Сваливать? — переспросил Экубо. — Ты считаешь, что я виноват? — Так если бы не ты, то я бы был сейчас на шикарной вечеринке! Ты то за меня, то против меня… Определись. — Я не за и не против, — возразил Экубо. — Что, я тоже должен был врать Шигео? — Ты мог бы промолчать, и всё было бы нормально. Какой же он упёртый… Вцепился в эту вечеринку, как в последнюю купюру в кошельке. — Ты ведь знаешь, что это не так. Тебя бы поймали и выперли с этой вечеринки, и правильно бы сделали, потому что твой план — чистейшей воды идиотизм. Ты прекрасно знаешь, что это неправильно. — Так дело только в твоей задетой честности или в том, что ты решил за меня, что правильно, а что нет? — спросил Рейген, вызывающе скрестив руки на груди. Хотя Экубо показалось, что это был вовсе не жест самоутверждения: просто руки Рейгена начинали дрожать, когда он не знал, куда их девать. — Дело в том, что ты подставил бы Шигео. Собирался спокойно с этим жить, да? Вы опять бы разругались — в первый раз, что ли… — Между мной и Мобом уже давно всё в порядке. — Это тебе так кажется, — проворчал Экубо и отвёл взгляд. — А тебе кто разрешил меня воспитывать?! — воскликнул Рейген. Его голос так накалился, что дрожал. А Экубо не мог заставить себя поднять глаза — чувствовал, что снова напорется на взгляд-кинжал, хотя теперь уже было похоже, что у этого кинжала вместо рукояти — двойное лезвие… Он ранил их обоих. Но Рейген не уймётся, пока не получит своё. Экубо отлично понимал, почему он так взвинчен… Эта вечеринка — не просто упущенная возможность повеселиться, хотя уже этого хватило бы, чтобы подпортить праздник. Рейген-студент не смог попасть туда, потому что был неудачником, не заслужившим это, — так считал Рейген-взрослый. Рейген уже через столько прошёл, столького добился, так вырос над собой… и всё равно остался ни с чем. В той же точке. Тем же, кем и был… Экубо стиснул кулаки и посмотрел на Рейгена. Стало уже не важно, кто прав, а кто нет — он просто хотел, чтобы это истечение кровью поскорее закончилось для них обоих, и не мог больше молчать. — Прости… — сказал он. — Прости. Я не пытался тебя наказать — ничего подобного… Я просто был уверен… я видел, что ты пожалел бы о своём поступке. Ты же и сам это понимаешь. Разве не так? Рейген ничего не сказал — снова отвернулся. Экубо знал: он сделал это не для того, чтобы не видеть его, а чтобы спрятаться самому. А ещё знал, что никогда не забудет тот момент, когда впервые увидел, как Рейген одинок; тогда в его глазах тоже стояли слёзы, и он тоже прятал их, вытирая лицо рукавом рубашки. И первое, что Экубо тогда почувствовал: возмущение, потому что видел в нём настолько больше, чем это всепоглощающее одиночество… — Мы оба знаем, что ты иногда заходишь слишком далеко, — продолжал говорить Экубо. — И в результате страдают все — и я, и ты, и наши друзья… Делаешь ты это из-за неуверенности, или страха, или просто потому что ты человек — я не могу назвать это правильным, даже если мне хочется. Я и себя правым не считаю, я ничем тебя не лучше, но как быть иначе — ума не приложу. Просто поверь мне… Если я и оказываюсь по другую сторону баррикад, то это лишь потому, что никогда не стану записывать твои промахи тебе в достоинства. Потому что это будет оскорблением твоим настоящим достоинствам. Он наконец-то сделал шаг. Затем ещё один и ещё, пока не оказался настолько близко к Рейгену, чтобы тот мог слышать, как он говорит вполголоса: — В конце концов, нет любви прекраснее, чем любовь неслепая, обдуманная. Та, которая могла бы стать неприязнью, но осталась любовью. Понимаешь, о чём я? Я вижу в тебе человека, достойного такой любви. Несколько секунд Рейген молчал; Экубо мог слышать его дыхание, сбивчивое — то ли от неуёмных слёз, то ли от наступающего осознания. А скорее, и от того, и от другого. Рейген чуть повернул голову. — Ты хочешь сказать… — начал он. — Да. Экубо отвечал немного на другой вопрос. Не он хочет сказать — а Рейген хочет услышать. На самом деле, Экубо уже не раз представлял, как именно из его уст прозвучат эти слова: мысленно кричал, шептал, даже пел, но теперь, когда время пришло, он ясно понимал, что хочет сделать. Он подошёл к Рейгену. Тот не обернулся, так и стоял, будто оцепенев, и только его плечи беспокойно вздымались. Но и они замерли, когда Экубо опустил на них ладони. Всё замерло. Казалось, и звук тоже замер, и поэтому Экубо склонился совсем близко к раскрасневшемуся уху Рейгена, так, что на губах отпечаталось тепло. Чтобы в этом застывшем моменте ни единое слово не потерялось. — Рейген, — прошептал Экубо. — Я люблю тебя. Плечи содрогнулись. Рейген как будто пытался крепче вжаться в руки Экубо, чтобы убедиться, что он действительно тут, за его спиной, и что до него можно дотронуться — а то вдруг исчезнет. Но Экубо исчезать не собирался. Наоборот, сильнее сжал пальцы, склонил голову ещё ближе — висок к виску. — Я… — выговорил Рейген, но его слова запнулись о неровный, трясущийся голос. — Я столько хочу сказать тебе… Но почему-то не могу. Всегда чувствую, что будет неправильно… — Не бывает неправильных чувств. Плечи Рейгена снова вздрогнули. — Слов не подбирается… И он резко повернулся к Экубо и припал к нему, вцепился в лопатки, вжался щекой в плечо — Экубо оставалось только мягко сомкнуть руки на его спине. Рейгена сотрясали рыдания. Слёзы, нескрываемые, долгожданные, драгоценные, легко текли по его щекам и впитывались в рубашку Экубо. Рейген плакал нечасто, но искренне, и потому эта эмоция, пойманная в хрупкий момент, была такой ценной, и Экубо берёг её в своих ладонях. Он гладил Рейгена по спине и шептал: «Всё в порядке, мой хороший. Я здесь. Всё в порядке...» и думал, что в следующий раз устроит вечеринку сам.***
Время от Рождества до Нового Года пролетело незаметно. Рейген пропал на пару дней — сказал, что ездил к семье, но на все расспросы отвечал туманным «Потом расскажу». А оставшиеся дни он делил квартиру с Экубо, ел его еду, пользовался его стиральной машинкой — сам предложил, а Экубо, само собой, отнекиваться не стал. Единственная неприятность — с соседом под боком было тяжело держать в секрете подарок для него. Кончилось всё тем, что Рейген увидел предназначавшиеся ему носки ещё на том этапе, когда они напоминали шерстяные браслеты, и увлечённо наблюдал за процессом, и даже дал пару советов по поводу узора. А вот его подарок оставался сюрпризом до самого последнего дня. Это оказались парные кружки с надписями «True evil» и «Untrue evil», и Экубо чуть не разбил свою, чтобы оправдать написанный на ней титул. Новогоднюю ночь они провели в квартире у Экубо: приглушили свет, завернулись в пледы, забрались на диван и смотрели фильмы. А когда начался отсчёт до полуночи, Экубо пихнул Рейгена плечом и, как только тот повернулся к нему, схватил за подбородок и поцеловал. И Рейген отвечал ему, уверенно, с желанием, гладя по щекам — каждая секунда была переполнена его прикосновениями и радостью. Три, два, один… И старый год закончился. А поцелуй продолжался и продолжался.