Экубо мог с гордостью сказать, что овладел искусством обращения с кострами на высшем уровне. Финч научила его всему: какие деревяшки выбирать, как их складывать, как поджечь растопку одним чирканьем спички и когда подкидывать дрова. Научила — и незаметно растворилась в ночи, оставив Экубо хлопотать над костром в одиночку. Однако он почти и не заметил.
Костёр полыхал жарко и бойко, трепеща огненными язычками как мотылёк крыльями. Экубо тыкал в алые угольки сухой сосновой веткой, сучковатой и покрытой смолой, которая, нагреваясь, сочилась хвойным ароматом. Холодные тени со всех сторон облегали лагерь, сияющий янтарно-оранжевым светом, и в них колыхались и извивались ночные духи, редкие ночные звуки — тихий треск, уханье, шёпот. Лагерь: тент, палатка, ведро с водой, пакет с недоеденной колбасой и надкусанными сухими лепёшками. И пенёк, на котором висит пузатый, похожий на приплюснутый жёлудь умывальник. Умывальник, у которого недавно начал подтекать носик.
Экубо тихо вздохнул. Почему-то умывальник не чинился уже третий день…
Настало время подкормить ненасытный огонь, и Экубо с глухим мелодичным треском переломил толстую ветку — дубовую, кажется, но кора с неё давно облезла, было не разобрать. Пламя весело набросилось на добавку. В лесной чаще захлопали крылья: это ворон собрался сменить место ночёвки, им часто не спалось в этих местах; Экубо отлично наловчился отличать одних лесных обитателей от других. И когда он успел… В такие моменты особенно явно казалось, что лагерь — обжитой пятачок, горячий янтарный шарик посреди океана ночного бархата — это всё, что есть в этом мире. За его границей — только ночь, только тёмный хаос… И всегда было так. И любой образ, что хранила память, — просто игра огненных отсветов на пологе палатки. И всё в этом крохотном мире правильно и идеально. Только сломанный умывальник царапает взгляд…
В палетке послышалась возня, и через полминуты в свет костра выползла Финч, помятая и очень недовольная.
— Это какой-то кошмар, — пожаловалась она, усаживаясь к огню и вытаскивая из сумки большой термос. — Не язык, а мёртвая трясина…
— А что ты вообще делаешь? — поинтересовался Экубо.
— Перевожу.
— Что переводишь?
— Ну как что… Те письмена духов, что мы нашли на той скале. Ты же помогал мне их переписывать.
— А… Это были письмена? Вот почему мне эти закорючки показались такими знакомыми…
Финч удивлённо взглянула на него.
— Ты знаешь этот язык?
— Наверняка я с ним знаком. Раньше их было столько, наречий всяких… Но я умел читать почти все. Помочь тебе?
— Что ж ты раньше не сказал! Конечно, помочь, а то я утону в этих каракулях… Но не сейчас, конечно, — мягко улыбнулась Финч, когда Экубо с готовностью собрался встать и отправиться трудиться. — Хочешь чаю?
Она щёлкнула крышкой термоса, наполнила пластиковую кружку и протянула её Экубо.
— Не волнуйся, он не отравлен, — усмехнулась Финч.
Экубо снисходительно покачал головой, но кружку взял. Он уже давно прочувствовал, что молчать о неприятном прошлом намного противнее, чем говорить, пусть даже и в не самых искусных шутках.
— И всё же это не обычный чай, — подметил Экубо, распробовав напиток. Он замечательно грел, но не только тело, а что-то ещё.
— Да… Это из тех, над которыми поколдовала Моргана, — сказала Финч, подставляя нос под дымок, поднимающийся над кружкой, и забавно сморщилась. — Очень полезно для… так скажем, твоих мистических свойств.
— Она и это умеет? — удивился Экубо, вглядываясь в зеленоватую поверхность чая, затянутую серебристой дымкой.
— Она всё умеет, — гордо заявила Финч. — У нас дома половина вещей подверглись её влиянию, если не больше.
— Всё умеет… кроме атаки и разрушения. Звучит жутко удобно.
— Не любая сила должна быть разрушительной.
— Я и не говорю, что она что-то должна. Просто… никогда не встречал эсперов, которые совсем не способны нападать.
Финч отхлебнула чай и протяжно выдохнула, прикрыв веки.
— Ну… Так ведь не всегда было. Было кое-какое происшествие… Но это долгая история.
Экубо поворошил угли смолистой кочергой и подложил в них сосновое полено, присыпав мелким хворостом с осыпающейся хвоей. Костёр затрещал и зашипел, неутомимо и довольно, а лицо обдало жаром.
— Так мы и не спешим, — сказал Экубо.
Настороженно покосившись на него, Финч хмыкнула.
— Что ж… — вздохнула она. — Сначала скажу пару слов о том, в какой семье выросла я. С раннего детства у меня не было отца, а мать владела слабой психической силой, связанной с исцелением. Я до сих пор не знаю, что именно произошло в её прошлом, но она с малых лет вбивала мне в голову, что экстрасенсорная сила опасна и может только создавать неприятности. И я не могу сказать, что мои способности были заурядными… Я тщательно скрывала их, посвятила себя боевым искусствам. Добилась немалых успехов на юношеских соревнованиях, между прочим. Мы жили в маленьком городке, и до пятнадцати лет я не встретила ни одного эспера, кроме моей матери. Однако я знала, что в соседней школе учится девчонка, которую называли «ненормальной», и довольно быстро сообразила, в чём там дело… Я очень боялась. Всё, чего я хотела, — никогда не пересекаться с ней. Но… у судьбы были другие планы. Однажды я возвращалась с тренировки и увидела, что у фонарного столба стоит девушка. В ней я узнала ту самую… «ненормальную». Я подумала, что она караулит меня, и грубо её окликнула. Сказала убираться подальше, но она меня не слышала. Она зажимала глаза ладонями и… плакала. Тогда я испугалась ещё больше, но не нашла в себе сил просто уйти. Я не смогла её бросить. И это решение изменило всё…
Финч сделала глоток чая, чтобы промочить горло. А Экубо думал, что люди, кажется, часто относятся друг к другу враждебно, прежде чем сформировать самую близкую и драгоценную связь между собой. И что Азуми была права, когда говорила, что многие эсперы живут в изоляции, наедине с собственными страхами, и это никогда не приводит ни к чему хорошему…
— Я помогла ей, — продолжала Финч. — И впервые применила свою силу вне дома. Получилось так себе, но я хотя бы смогла её успокоить. Затем я отвела её к моей маме — девочка определено нуждалась в целительнице. Она рассказала нам, что с детства её посещают видения о будущем и что они усиливаются с каждым днём, вызывая ужасную боль в глазах. И теперь она не может даже открыть их… Моя мама пришла в ужас, но пообещала, что найдёт способ помочь. И так появилась первая повязка на пророческих глазах. Затем — особая настойка, которая помогает контролировать выбросы силы. Я очень хорошо помню тот вечер… Хина… была такой беспомощной и напуганной, — проговорила Финч, и её губы дрогнули, словно она собиралась заплакать. Но она улыбнулась. — Сидела на нашем диване, поджав ноги, а я пыталась успокоить её и… даже обняла.
Глазам не верилось, но Финч смущалась — её щёки точно бы порозовели, если бы уже не были зарумянены жаром костра. Такая диковинная картина: Экубо непременно заподозрил бы неладное, но куда более волнующая мысль заняла его голову:
— Моргану зовут Хина?
Финч тут же прекратила смущаться и пробурчала, отворачиваясь:
— Я не должна была об этом говорить. Так, чего доброго, ещё что-нибудь сболтну…
— Нет-нет, продолжай.
Финч снисходительно шмыгнула носом и отхлебнула чай.
— С того вечера мы стали почти неразлучны. Я посвятила себя заботе о Моргане и готова была хоть с крыши спрыгнуть ради неё… Однажды пришлось её ловить, кстати. Но она столько всего умела! Очень быстро училась жить вслепую. И по дому работу делала, и развлечения себе придумывала… А ещё мы много лазали по деревьям — за моим тогдашним домом был лес и много заброшенных домиков с садами. У нас было одно любимое дерево, старая яблоня. Летом мы сидели на ней часами… Но всему хорошему приходит конец, — горько вздохнула Финч. — Вообще-то моя мама была права, что от экстрасенсорной силы добра ждать не приходится, но мы ведь были просто двумя глупыми девчонками… Это события почти двадцатилетней давности, и именно тогда началось восхождение Когтя. Юная предсказательница, чьи пророчества сбываются с почти стопроцентной вероятностью, — само собой, этих подонков она не могла не заинтересовать. Я не знаю, как именно они нас выследили и почему Моргана не увидела ничего тревожащего, но… Нападение случилось. Однако напали не на неё, а на меня. Видно, ошиблись… Я… Говорю честно, я не помню почти ничего. Я не знаю, что они сделали со мной и почему у них не получилось меня прикончить… Я очнулась на руках у рыдающей Морганы. Никого не было вокруг, а моя сила почти полностью исчезла — кроме способности говорить с птицами. Кроме того, сила Морганы кардинально изменилась: видения не пропали, но ей больше не требовалась настойка. Обходились повязкой. Она потеряла способность атаковать, но каким-то чудом научилась создавать мощнейшие барьеры. Видимо, потому, что хотела защитить меня.
— И… что было дальше? — одними губами проговорил Экубо.
— Мы начали скрываться. С новой способностью Морганы и моими боевыми навыками было спокойнее, но как только мы обе стали достаточно взрослыми, мы переехали в большой город. Даже поступили в университет, но так и не смогли доучиться. На наш след снова вышли, и мы на два года уехали в Штаты. Там мы познакомились с Коттон, и через свои связи она вывела нас на международную организацию, название которой я не имею права произносить. Силам Морганы нашлось достойное применение, а мы втроём сформировали надёжный союз, обеспечивающий ей безопасность: она — главная защитная сила, я — разведчик, а Коттон заметает следы.
— Штаты, значит… — хмыкнул Экубо и встал, чтобы принести ещё хвороста. Тот, что был под рукой, закончился.
Хвороста они вдвоём натащили целую гору. И в ней всё спуталось: разлапистые ветки пихты вплетались в колючие сосновые, цепляя ещё и искорёженный дуб, и хотелось порубить эту сетку ножом. Но рука Экубо, сама собой лезущая в карман, раз за разом находила там пустоту. Он оставил свой драгоценный перочинный нож — подарок Азуми — в квартире, то ли на тумбочке у кровати, то ли на кухонном столе… То ли вовсе выронил его где-то посреди городских джунглей — теперь уже не выяснить. И ведь долгие столетия он жил припеваючи без ножика под рукой, свободно, естественно: почему сейчас так трудно отвыкнуть?..
А Финч, оказывается, побывала в Штатах.
— Оттуда у вас такие прибабахнутые клички? — спросил Экубо, как только вернулся и устроился поудобнее.
— Не совсем. Моргана с ранней юности — большая поклонница западного эпоса, и она придумала звать себя Морганой. А я была Мерлином, само собой. Ну, знаешь, потому что птица… Но позже сменила прозвище на Финч, уже после заморских скитаний. А Коттон — это вообще не прозвище. Это её настоящая фамилия.
— И как тебе, кроме всего этого, удаётся быть ещё и Джей?
— Ну… Были некоторые трудности, когда я начинала вести блог, но в конце концов… компромисс нашёлся. Может, ты не в курсе, но сначала я пыталась завести полу-мошеннический бизнес по изгнанию духов. Однако я быстро поняла, что предварительные исследования для меня намного интереснее, чем сам экзорцизм. И я решила плюнуть на всё и погрузиться в неизведанное, в мир духов. Чего я только не творила по молодости… Знаешь, что такое Гряда Духов?
Ветка в руках у Экубо изумлённо треснула, и он едва не поранился обломками.
— Проклятое место на юге Хоккайдо? — спросил он, кидая половинки ветки в огонь. — У его обитателей репутация самой агрессивной нечисти в стране. Там всё ещё люди пропадают. Только не говори, что ты…
— Да. Я отправилась туда, когда мне только-только перевалило за двадцать, и выбралась примерно за неделю. Я пошла одна, никому не сказав. Это, наверное, самое безбашенное из моих приключений…
— Как? Как ты выжила?
— Там не так уж и страшно, если не терять концентрации. Не так уж много существует духов, которые могут причинить человеку физический вред, они больше любят нервы мотать. А меня переполняла решимость.
Экубо наблюдал, как она меланхолично болтает в кружке уже остывший чай и с невозмутимым лицом пьёт его, глядя в костёр. Что она про заколдованную заварку рассказывает, что про выживание в потустороннем аду — всё ей одно и то же. Впрочем, чему тут удивляться… Экубо уже видел силу воли Финч, когда она хладнокровно изничтожила духа, проткнувшего её насквозь. А твёрдость её разума испытал на себе, когда пытался подчинить его на заброшенной стройке… За сотни лет это единственный раз, когда в чьей-то голове он чувствовал себя как в стальных тисках: это была одержимость, но наоборот. Оцепенение, беспомощность… Его мнут словно мягкую глину, а затем сразу пихают в пекло — вот так он мог описать свои ощущения, которые он старался забыть, но не мог. Раз Финч смогла провернуть такое с призраком далеко не последнего сорта, то и путешествие по Гряде Духов стало для неё увеселительной прогулкой.
— Чего только ни сделаешь, чтобы кому-то что-то доказать… — вздохнула Финч.
— Ага. И именно поэтому ты никому ничего не сообщила? — спросил Экубо, пытаясь спрятать воспоминания о стройке обратно в тёмный ящик.
— Нет, доказательство заключалось в моём возвращении. Но я и не считаю, что это было хорошим решением… Я стараюсь так больше не делать.
— И как, получается?
— Ты на что намекаешь, на нашу нынешнюю поездку? — сощурилась Финч. — Мои отъезды — это обычное дело. Я говорила, что собираюсь в очередное путешествие, просто не сказала, когда именно оно начнётся. Работы для меня пока что не предвидится, Моргана с Коттон вдвоём разбираются с последним предсказанием в нашем городском штабе. Я свободна от своих обязанностей.
И хотя её голос всё ещё звучал твёрдо и убедительно, что-то чужеродное слышалось в нём. В ушах Экубо её слова звучали оправданиями — может, потому, что он сам уехал из дома, никому ничего не сказав. Но у него-то были на это неоспоримые права. И можно даже сказать, его вынудили своими правами воспользоваться.
Финч коротко вздохнула и поднесла кружку к губам, но внезапно скривилась и опустила руку. Видно, какие-то недосказанные слова не давали ей пить.
— И ещё… Я не хотела лишний раз заставлять Моргану об этом думать. Я… честно говоря, совсем не могу угадать её реакцию. В последний год она только и делает, что лезет в мои дела. Переживает. И, должна признаться… Я не могу отделаться от ощущения, что она снова увидела что-нибудь обо мне и не хочет говорить, чтобы не повторять прошлый раз. Так что лучше… лучше совсем этого не касаться. Понимаешь… Я не могу просто закрыть глаза на всё, что между нами было… Я нужна ей, а она нужна мне. Но… Я хочу, чтобы у меня была своя жизнь. Мне нужно работать, путешествовать, общаться с людьми…
Экубо спохватился и подбросил дрова в затухающий костёр: Финч уже начинала мёрзнуть и кутаться в кофту. Или не из-за холода она дрожала и поджимала колени, тяжело упершись рукой в подбородок? «У тебя отличная жизнь». «Ты не виновата, что Моргана себя так ведёт». «Мне жаль». Что ей сказать? Экубо никогда хорошо не владел словами утешения, но сейчас ему очень пригодилось бы это мастерство. Он никогда даже подумать не мог, что придётся подбирать эти слова для Финч, и это только больше наполняло момент значимостью и ощущением риска… которые медленно превратились в чувство, что Экубо нужно просто отдать что-то взамен.
Он облизнул губы и полушёпотом, запинаясь, спросил:
— А ты... Знаешь про меня и Рейгена? Ну, что мы..?
Финч не удивилась и не засмеялась — просто не пошевелилась.
— Я… вроде бы догадывалась, — спокойно сказала она. — Это не кажется таким уж удивительным, после всего, что было. Но… Ты сейчас здесь и попросил меня не говорить об этом Рейгену. Что-то произошло?
— А на что ещё похоже? Что-то произошло… Или, может, всегда так было.
— Что ты имеешь в виду?
Экубо промолчал и подложил ещё пару веток в костёр. Внезапный прилив такого привычного и родного желания удрать от неприятностей заставил его прикусить язык. Но и делать вид, что этот поворот беседы был случайностью, тоже уже не хотелось.
— А вот скажи… — заговорил Экубо. — Ты много изучала духов, легенды. Наверняка же что-нибудь попадалось об отношениях духа и человека?
— Ты уверен, что хочешь об этом слушать? — настороженно уточнила Финч.
— Ночь будет длинной… Если вообще когда-нибудь закончится, — усмехнулся Экубо, глядя вверх, на звёзды, скрытые от взора брезентовой крышей. — Да и я уже давно не принимаю рассказы о призраках на свой счёт. А ты — очень хороший рассказчик.
— Что ж… Есть много легенд о подобной связи, но большинство из них такие древние, что невозможно установить, выдумка это или нет. Факт остаётся фактом — такие отношения известны человечеству. Но, стоит признать, большинство из них — просто выражение тяги к потустороннему, неизведанному. Людям нравится чувствовать себя в близости с чем-то великим и могущественным, что обычно вне их контроля, но на короткое время становится послушным. Более поздние истории куда более правдоподобные, но их труднее найти — они известны только местным. Но мне удалось разузнать парочку, и должна тебе сказать… ни одна не закончилась счастливо.
Финч прекратила говорить и опустошила кружку с чаем, давая Экубо отличную возможность перебить. Но он ею не воспользовался.
Финч продолжила рассказ:
— Вообще-то и старые истории тоже не заканчивались счастливо, но ты и так, наверное, это знаешь. Единственный сюжет, который я могу назвать счастливым, это тот, в котором один из возлюбленных возвращается в виде духа… И то они делают это, чтобы проститься.
— Что за растрата духовных сил… — фыркнул Экубо.
— Не все люди перерождаются именно в злых духов, знаешь ли. Да и будем честными: роль злого духа тоже заключается в том, чтобы вернуться к людям и затем исчезнуть. То, что многие из вас находят такие изобретательные применения своим силам, — удивительно для мироздания… Одно из самых занимательных явлений потустороннего мира, на мой взгляд. Что ж, видимо, недобрые намерения дают больше творческой свободы… А что касается тех, кто отыгрывает свою исконную и короткую роль… Я понимаю, что тебе они не слишком интересны, и рассказывать я буду не про них. В правдивости двух историй я уверена, потому что знала участников лично.
Первая история случилась в маленькой деревеньке, к югу от города Магнолий. Не так далеко от моего дома, если задуматься… Это случилось лет пятнадцать назад. Молодая девушка жила в деревне, занималась хозяйством и была довольна жизнью, но характер у неё был замкнутый. Со сверстниками не общалась, ко взрослым относилась с большим почтением. Что уж там говорить про любовь… Но её стал преследовать дух. Поначалу она этого не знала — он потом ей рассказал. Он сам ей показался, очень осторожно, даже опасливо. Она говорила, что никогда не забудет их встречу: как в тишине леса звенел водопад, шелестела листьями цветущая яблоня, и призрак вышел из-под её ветвей. С сияющей кожей, роскошными рогами и почти человеческим лицом… Он спросил её имя и ничего больше.
Долгое время они просто разговаривали, узнавали друг друга со всех сторон, флиртовали… Он часто говорил, какой у неё восхитительный запах. Но в конечном счёте… Оказалось, что в запах он и был влюблён. Он следовал за ним, считая, что влюбился в человеческую девушку, но на самом деле запах просто манил его, дурманил… И он не знал, что ещё ему делать. Казалось, что их чувства — настоящие, но в один момент её мать узнала об этой связи, и девушка, сомневаясь, невольно начала отдаляться от него. И тогда он напал. Он чуть не разорвал её на куски — повезло, что их сосед оказался экстрасенсом и смог изгнать духа. Когда я говорила с ней, я видела её шрамы — и на лице, и на руках… Уверена, они у неё по всему телу. Она твёрдо убеждена, что он как домашний лев — был искренне ласков, но не смог укротить свой инстинкт… Но на самом деле я не думаю, что он не понимал своего положения. Я не верю в наивных хищников… А та девушка, когда я говорила с ней, кажется, всё ещё любила его и ни за что бы не признала, что её просто мариновали как сыроежку.
— Девочку жалко… — грустно вздохнул Экубо. — Был ли у неё выбор, когда дух объявился и заявил о претензии на её сердце? Ну, ты понимаешь… — сказал он и напряжённо посмотрел на Финч, потому что сам не мог похвастаться полным пониманием. Возможно, Финч удалось бы его в чём-нибудь убедить.
Но та только сдержано кивнула:
— Ага.
— А этот её «домашний лев»… Даже если у духов есть эти самые инстинкты… на что им ещё мозги? Самоконтроль? Что за слабак… И даже если он знал всё с самого начала… Всё равно слабак.
Экубо старался говорить с позиции эксперта, но ещё перед вторым «слабаком» засомневался. Кое-какие инстинкты у духов всё-таки есть, как, например, убийство своих сородичей ради восполнения силы. Или убийство врагов, которые перешли им дорогу в самый неподходящий момент…
Когда он стоял под желтеющей берёзой… когда он нависал над Анаго… он имел над собой контроль? По крайней мере он осознавал себя — и продолжает осознавать, — но точного ответа дать не может, и никакой из ответов не доставил бы ему удовольствия. Ничто уже не смоет с его губ склизкий привкус духовной плоти… И Финч, которая умиротворённо наливала себе новую кружку чая… он правда тогда собирался напасть на неё, на раненую? Из одной только злости, из одного… инстинкта? Если бы между ними не стоял Серизава, чем бы всё обернулось… На это ответ он тоже никогда не получит.
Финч решила разнообразить чаепитие и в новую порцию кипятка подложила несколько веточек сушёной травы. Её запах показался Экубо знакомым, но он не успел отследить, куда ведёт это впечатление, потому что Финч снова заговорила:
— Слабаки слабаками, а участники второй истории точно понимали, что делают. А сама история начинается скорее смешно, и снова — с молодой девушки. Но эта особа не сидела тихонечко в своей глухомани, нет, она провозгласила себя охотницей на духов и отправилась странствовать по стране без гроша в кармане. Как-то у неё получалось держаться на плаву, но дела, очевидно, не шли хорошо. Пока она не набрела на руины храма, в которых намертво засел призрак женщины, которому весь свет был не мил. И они неожиданно зацепились языками, нащупали общую почву, увидели друг в друге что-то особенное… И в этот раз девушка сама вытащила свою возлюбленную в мир. Но поскольку деньги кончились, нужно было срочно придумать способ заработать, и эти двое решили, что лучший вариант — пойти в казино и сделать из невидимости духа козырь… Первый раз привёл к ошеломительному успеху. И второй — тоже.
Но ведь в казино могут быть экстрасенсы, это ведь риск? Оказалось, что если дух вселится в девушку, они вдвоём смогут видеть карты противников… И набеги на казино продолжились. А после набегов они не стали разъединяться… Призрак превращала весьма заурядные способности несостоявшейся охотницы в первоклассный инструмент. Они покоряли вершины азартных игр, седлали волны лотерей, даже ограбление однажды попробовали… И долгие годы одна буквально жила в другой — казалось, это истинное единение душ и сердец… Пока живая девушка не начала чувствовать, что что-то неладно.
Она всё реже могла брать на себя контроль, терялась в своих мыслях, память подводила её. Она поняла, что превратилась в заложницу, и как ни молила отпустить её, хотя бы ненадолго, призрак не обращала внимания. Закончилось всё просто и печально — девушка подверглась нападению членов Когтя, и как только запахло жареным, призрак просто бросила её тело. Девушка чудом выжила, а призрак больше не возвращалась.
Я говорила с ней почти сразу после того, как они якобы «расстались»: она выглядела истощённой и измученной, но уверяла меня, что рада вздохнуть собственной грудью. Кроме того, она сказала, что совсем потеряла ощущение времени, пока они были в слиянии, и не помнит почти никого, с кем они контактировали. Но всего через месяц она скончалась в больнице: как я выяснила, её тело просто не справилось с тем, чтобы функционировать самостоятельно…
— И эта тоже хороша… Дурья башка, из тела её бы не изгнали… И кому вообще в такой ситуации придёт в голову мысль бежать в одиночку?..
— Что в действительности было в той башке — мы никогда уже не узнаем.
Экубо с самого начала приготовился услышать что угодно в этих рассказах, но не ожидал столкнуться с чем-то, чего он действительно не знал. Он почти два года прожил в человеческом теле и считал, что набрал больше опыта, чем кто-либо в истории. А ещё понимал, что его тело умрёт за пару часов, если он оставит его: это пустая оболочка, машина без оператора, мёртвая в своей сущности. Но он не подозревал, что такое может случиться с живым человеком… Получается, что в обращении с телом дух может обставить даже его исходного владельца, находящегося в полном сознании.
Но люди правда не сознают, что делают, — не понимают, в каком мире живут. Это их фундаментальное свойство — ровно как и то, что они ни за что не дадут направить себя по нужному пути, не станут хоть на толику лучше осознать своё положение; даже когда рядом находится в десятки раз более опытное существо, все и каждый будут учиться на своём горьком опыте, временами настолько горьком, что мир сломается — и никто не возьмётся его чинить, как этот чёртов умывальник!
— Экубо, ты со мной? — голос Финч прорезался сквозь осуждающее капанье умывальника.
— Да. Просто задумался, — проворчал Экубо. — Продолжай.
— Это далеко не всё, из того, что я слышала, но больше, пожалуй, мне рассказать не о чем… Об остальных случаях я не знаю достоверно, но на подобные истории натыкаюсь то там, то тут… Например, однажды мне рассказывали, как умершая девушка обратилась духом и выдавала себя за свою сестру. Прожила год со своим возлюбленным, а потом убедила его жениться на её сестре и ушла. Но это я слышала от их тёти, поэтому не могу быть уверена в достоверности.
Ровно то, о чём Финч говорила раньше: единственное хорошее, что могут духи — попрощаться и освободить от себя мир; вот и весь контакт, что им предназначен…
Но неожиданно в Экубо шевельнулось скользкое опасение: Финч так вовлечённо и живописно рассказывала об этих событиях — всё равно что расписывала заметку в блоге, а блог её на самом деле существовал где-то в этом мире. Получалось… что эти истории могли быть доверены не одному только Экубо.
— А ты что-нибудь писала об этом? — спросил он весьма расплывчато, подразумевая куда более конкретный вопрос. И Финч безошибочно догадалась, в чью сторону кивнул Экубо.
— Нет, я ничего толком не писала в блоге… Всё время откладываю. Не совсем моя тема, понимаешь ли… А что, Рейген читает мой блог?
— Да. Ещё как читает. Он тебе не говорил?
— Ни разу.
— Ну надо же… — проговорил Экубо с мрачной насмешкой в голосе. — Что за дурная привычка.
Финч развернулась к нему всем корпусом, выражая пылкое любопытство истинного журналиста.
— Думаешь, он что-то от тебя скрывает? — спросила она.
Обычно Экубо не терпел к себе такого внимания, но ведь он её и раззадорил. Неспроста. За гранью крошечной янтарной бусины, выграненной светом костра, не существовало ничего: ни блогов, ни настырных ушей, ни людей, которым эти уши принадлежали, и ничего знакомого и близкого. Ощущение изоляции усилилось десятикратно. Ощущение, что ничто из сказанного не покинет этой бесконечной ночи, подогревало язык.
— Да нет… — вздохнул Экубо. — Уже нет. Дело не в том, о чём он молчит. Дело в том, что он сказал…
Финч чуть отстранилась от него и посмотрела в костёр. В наступившей тишине Экубо услышал, как с умывальника упала капля воды и ударилась о мокрую глину.
— А что он сказал? — наконец-то спросила Финч.
***
Началось всё, если задуматься, с самого страшного вечера за последние несколько лет. С того вечера, когда Финч спасла Экубо жизнь, после чего он чуть не сожрал Анаго — только чудом удалось этого избежать. И именно об этом чуде Рейген не знал. Экубо так и не поделился с ним этим своим почти-падением… И именно поэтому, когда ему выпал уникальный шанс извиниться перед Анаго и ради этого пропустить какую-то там деловую встречу, он не смог в полной мере объясниться перед Рейгеном.
Наверное, было бы проще рассказать… Наверное, Рейген понял бы его, если бы он заговорил сразу же… Так Экубо думал тогда, ещё до того, как всё рухнуло. Но даже тогда, держа эти «наверное» в голове, он не решился подставиться и настойчиво посоветовал Рейгену не лезть не в своё дело. Возможно, предчувствовал…
Нужно было заподозрить неладное ещё когда речь зашла о
том случае… Но Экубо перестал ясно мыслить, как только они начали кричать. И он правда поднял руку, воскликнув «Да что с тобой?!», но у него не было ни малейшего намерения, ни мельчайшей мыслишки угрожать — он просто не думал…
— Я боюсь тебя! — выкрикнул Рейген, и Экубо застыл в оцепенении.
Вот и всё.
Хотел бы он посчитать, что это обычная поддёвка Рейгена, сказанная невпопад. Но он сказал это слишком по-настоящему: слишком по-настоящему блеснули его глаза и дёрнулись плечи. Слишком многое внезапно встало на свои места. Хотел бы Экубо подумать, что Рейген соврал ему, как врал сотням людей до него… но это было слишком по-другому. Это была правда, с которой содрали покров. И она оказалась вязкой, всеобъемлющей и холодной.
Вернее, то были ощущения, в которых Экубо провёл следующие несколько дней, в которые слонялся без крыши над головой в разгар весенних дождей. Топящий в себе холод крепко связался в памяти с теми словами, и казалось, что с момента, когда они были произнесены, Экубо чувствовал себя именно так и никак больше. Но свои подлинные чувства он не запомнил.
А запомнил он всего две вещи: во-первых, Рейген смотрел на него прямо и в упор, а он, как бы ни хотел, не мог отвести от него взгляд. Смотрел и смотрел в его покрасневшие, полные отчаяния глаза. Во-вторых, ему захотелось размазать кого-нибудь по стене — но не Рейгена, а, почему-то, Анаго.
И хотя почти все точки уже были расставлены одной ёмкой фразой, разговор был ещё не закончен.
— Тогда почему ты вообще в это ввязался?! — первый вопрос, что пришёл Экубо на язык.
На какую-то секунду показалось, что Рейген растерялся, обмяк и собирался пойти на попятную… но в действительности решил дальше рубить путь вперёд.
— Да я ведь даже не помню! Ничерта не помню с той ночи, когда мы переспали. Или не переспали. Я не помню!
— Ну для тебя, кажется, это не стало проблемой, когда ты пополз ко мне обратно! — прокричал Экубо и в сердцах топнул ногой, заставив Рейгена вздрогнуть.
Спор только раскалялся, Рейген продолжал упорствовать, и большую часть его болтовни Экубо уже вытряхнул из памяти. Потому что, в сущности, ни одним своим словом он не попытался показать себя неправым, наоборот, гвоздь за гвоздём вколачивал в свою ужасающую правду. Экубо не помнил, сколько это продолжалось, но дошло до абсурдного-карикатурного:
— Тогда почему бы тебе не свалить к дьяволу из моего дома?!
Вопрос прозвучал от Рейгена. Экубо ничего не оставалось, кроме как напомнить ему:
— Ты в моей квартире, идиот!
И это стало последней каплей. Последним гвоздём. Рейген молча схватил свою куртку и ушёл, хлопнув дверью.
А Экубо остался с правдой один на один.
Всё, над чем он работал, оказалось раздавлено ею, и он обнаружил себя в совсем новом мире. Который, однако, казался поразительно знакомым.
Экубо скитался между заброшенными зданиями, пытался наладить старый сломанный телефон, строить планы, ел, спал, просыпался — всё с одним вопросом на уме: почему Рейген скрывал, почему смог признаться, только доведя себя до точки кипения, только загнанным в угол? Неужели настолько… То ли он решил поиграть с Экубо в жестокую игру, умно и хладнокровно выстроив стратегию, то ли дурак дураком и ничего не понимал. Рейгену — тому Рейгену, которого Экубо знал и любил не первый год, — намного больше шёл второй вариант… Но как, после всего, что было?
И он был зол. Кроме засасывающего чувства холода и обречённости он испытывал непримиримую, постоянную злость — настолько постоянную, что перестал её замечать и потому не вспоминал о ней… Однако он заметил, когда злость ушла. Она сделала это сама, тихо и уважительно. И он радовался, что не натравил её на Финч, и радовался, что всё-таки не смог до конца отрезать себя от человеческого мира.
Потому что иначе он не смог бы ощутить крошечные уколы тоски в сердце, и не вспомнил бы про потерянный ножик, и не утешал бы себя надеждой, что когда-нибудь найдёт его, и не чувствовал, что в этом мире ещё что-то его ждёт.
***
Холодок пробежал вдоль позвоночника. Но Экубо внезапно осознал, что причиной тому не нахлынувшие воспоминания, а костёр, который почти погас во время его рассказа. Экубо тут же схватил стопку старых газет и обеспечил приток кислорода к очагу горения, как его учили, и подбросил в оживший огонь хвороста. Через минуту костёр полыхал как новенький, а Финч сидела рядом и довольно улыбалась. Экубо только теперь заметил, что она ни разу не вмешалась в его хлопоты над костром, как это было раньше. Кажется, доверяет…
— Получается, вы расстались? — спросила Финч.
После того, как Экубо выговорился, ему стало настолько легко, что вопрос ничуть его не смутил. Но недостаточно легко, чтобы вся злость выветрилась из головы.
— Мы поссорились. И я ни с кем не расставался, — заявил он. — Я просто ушëл, сразу, потому что думал, что больше никогда не захочу увидеть его и всё, что нас связывало. Но на самом деле мне просто нужно было время обо всём подумать, и чтобы Рейген не пытался всё исправить. Знаешь, как с ним бывает…
— Да уж. Но это звучит как расставание.
— Может... Оно и к лучшему, — проговорил Экубо, вороша угольки в костре. — Для всех. Особенно после всего, что ты рассказала.
— Эй, ты же сказал, что не принимаешь на свой счёт! — настойчиво попыталась подбодрить его Финч. — Вы, конечно, оба хороши, но все те отношения были зависимы или созависимы, а вы, кажется, прекрасно существуете сами по себе. И те духи выдавали себя с головой, как только им грозила опасность или добыча начинала срываться с крючка. Ты — не они. И Рейген... В общем, я прекрасно понимаю, почему он повёл себя именно так. И ты тоже принял понятное человеческое решение.
Экубо никогда раньше не были настолько приятны слова «принял решение». После того, как он в последний раз перешагнул порог квартиры, он действительно принял немало решений — и не самых очевидных. И сейчас их исход сидел перед ним и добродушно улыбался, и от этой улыбки ему совсем не хотелось отводить взгляд.
Однако через фразу-дразнилку «Я прекрасно понимаю, почему он повёл себя именно так» Экубо просто так переступить не мог.
— Издеваешься? И почему?..
— О, нет, дальше я в это вмешиваться не буду. Разберëшься сам, — ухмыльнулась Финч, выудила из кармана куртки телефон и спрятала взгляд в экран. — Ничего себе, сколько сообщений…
— У тебя что, ловит сеть?! — опешил Экубо.
Он пытался устроить охоту на драгоценное интернет-подключение: забрался на самую верхушку самой высокой пихты, но даже оттуда смог загрузить только одну-единственную картинку. И то она ему не понравилась, потому что на ней были брокколи.
— Ага. Специальный телефон для экстренной связи, — сказала Финч. — Но я пользуюсь им как попало.
Экубо угрюмо смотрел на её лицо, подсвеченное холодным голубым светом, и спросил:
— И кому ты там строчишь?
Финч стрельнула в него хитрыми глазами.
— Серизаве, — ответила она. — Что? Не смотри на меня так. Всем нужна отдушина.
Экубо моментально представилось блаженное, по-детски счастливое лицо Серизавы, получившего ответ от своей сильной и отважной музы, а затем — его воодушевлённые рассказы о её приключениях… и заодно — лица слушателей.
— Он же всё разболтает Рейгену… — простонал Экубо.
— Я про тебя ни слова не написала! — заявила Финч и коротко усмехнулась. — Много чести…
Экубо невнятно поворчал себе под нос, хотел побаловать прожорливый огонь ещё парой веточек, но решил, что хватит ему на сегодня — и так уже наелся. И голова тоже как следует насытилась: ничего с ней уже не сделать, кроме как уложить на подушку. Она казалась такой полной, но такой лёгкой… Нужно дать телу поспать, хоть немного, а рассвет, должно быть, уже подтачивает горизонт где-то за тёмными деревьями. И Экубо, пожелав Финч спокойной ночи, забрался в палатку.
А умывальник он обязательно починит завтра.
