Попробуй — коснись, можешь — полюби

Ох уж эта полная луна… Вылезает именно тогда, когда хочется занавеситься темнотой, ловит, обнажает, пялится в самую глубь души. Но что с ней поделаешь? Экубо любил сидеть на крыльце, даже когда оно освещалось лунным прожектором лучше всего. Когда над полем разливался океан тумана, Экубо нравилось представлять, что дом стоит на вершине самой высокой горы, и белые волны — это облака, а под ними — бесконечная пропасть. Изредка над полем бесшумно скользили совы, чтобы порыбачить в эфирном океане. Чуть чаще — выписывали виражи летучие мыши. Иногда прокрадывались и ночные духи, но сейчас, когда Моргана усилила барьер, их было не видать. На этот раз, помимо наблюдения за ночной фауной, у Экубо был и другой повод выбраться на крыльцо. Он надеялся, что фантазия про горы и облака отвлечёт его… Однако всё равно понимал, что мысли больше ему не подчиняются, а Рейген всё ещё находится в доме. И так или иначе с ним снова придётся столкнуться лицом к лицу. Его лицо и оказалось самой большой проблемой… Экубо готов был смотреть на него часами, бережно любоваться всеми полутонами эмоций, перетекающими один в другой… Но отвернулся. Прошло каких-то пять секунд, и он отвернулся. А всё потому, что это было лицо того же Рейгена, который ворчал, разгружая посудомоечную машину, который рано подскакивал по выходным, который долго и влюблённо расчёсывал волосы Экубо… Он ничуть не изменился. Но как ему это удалось?.. Экубо пытался увидеть, пытался разглядеть хоть что-нибудь: выщипанные брови, отросшая чёлка, синяки под глазами — меньше или больше, отращённые усики — ну хоть что-нибудь!.. И Экубо отвернулся, потому что в последнюю секунду ему показалось, что он смотрит не на лицо, а на маску, таинственную, неизведанную, которую ещё не удалось разбить. За спиной прошуршала дверь. Похоже, «иначе» всё-таки случилось… Или «так». Экубо уже не понимал. И не обернулся на неуверенные шаги. И не нарушил неловкую тишину. — Знаешь… — заговорил Рейген. — Это то самое место, где я впервые понял, что чувствую к тебе. — А? Экубо дёрнул головой, но не повернул её. Скосив глаза вниз, он мог видеть незашнурованные ботинки Рейгена. — Да, — сказал тот. — Когда мы приехали в город Магнолий, чтобы победить Финч, и ты пропал, я очень много думал о тебе. И… тогда я понял, что ты значишь для меня. И что я хочу, чтобы ты был рядом. Вот как, сразу в атаку, значит? Экубо, не моргая, смотрел на туман, будто пытаясь найти там суфлёра с табличкой, на которой написано, что теперь говорить. Но предательский туман только просачивался в голову. — Я прихожу сюда каждый день, — сказал наконец Экубо — просто чтобы не молчать. — Видимо, предчувствие. Пост-чувствие?.. Ну, ты понял… — Ага… — слабо усмехнулся Рейген. Экубо снова посмотрел вниз. Ботинки дрогнули; скрипнула крылечная доска; Экубо прикрыл глаза и почувствовал слабое колыхание воздуха и тепла. Теперь он сидел на крыльце не один. — Экубо, я очень хочу поговорить с тобой. Долго же он собирался с силами, чтобы произнести эту фразу… Возможно, готовился и репетировал весь месяц… Экубо же таким усердием не отличался, но иногда у него неплохо получалось импровизировать. Однако прежде, чем делать хоть какие-нибудь шаги, нужно хотя бы видеть, куда шагать. Экубо распахнул глаза и повернулся к Рейгену, но темнота размывала его черты: луна именно в этот момент решила улизнуть за облако. Для начала — сойдёт… — Я готов тебя выслушать, — сказал Экубо. — Хорошо, — кивнул Рейген. И замолчал. Экубо заметил, как он хмурится и кусает губы: даже когда освещение играло ему на руку, было болезненно очевидно, что он перебирает в голове карточки с прописанной от начала и до конца речью. Так сильно нервничает? Или кто-то другой её написал?.. Наконец, Рейген глубоко вздохнул и начал: — Я… Я знаю, что сказал тебе ужасную вещь… Но… я не могу назвать это неправдой. Я действительно боюсь… Я нахожусь в таком положении, в котором никогда раньше не был. Возможно, и ни один человек до меня не был… Я не могу хладнокровно сталкиваться со всеми вещами, которые для тебя абсолютно нормальны. Я… иногда совсем не понимаю, как у тебя получается с ними жить. Я не знаю, что ты видишь… и как ты видишь. И наверное, никогда не узнаю. Я пытался, но у меня не получилось. Ты самый близкий для меня человек, и иногда я так хотел понимать… Но я не могу. Мне жаль… Духи, вселения, убийства… Я столько времени притворялся профессионалом, который разбирается в этом, что, наверное, просто привык. И мне следовало признать это раньше, но я не мог заставить себя. И в конце концов, сделал это самым отвратительным способом из возможных. Я не хотел… Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя менее близким со мной и… менее человеком? Но, очевидно, именно этого я и добился. И я не знаю, сколько раз мне стоит молить тебя о прощении, чтобы ты мне поверил. Всё? Закончилось?.. Рейген во всём сознался. Извинился. Открылся. Остаётся хлопнуть его по плечу в знак благодарности и похвалы и пойти в дом, к безумным опытам Финч, просроченным суши, тесному чердаку. Может, сказать что-нибудь напоследок. — Я… тебе верю, — выговорил Экубо. Язык слушался паршиво. Никто больше не врёт, самое болезненное пройдено, можно жить жизнь дальше. Экубо приподнял руку. Но до плеча Рейгена так и не дотянулся: рука слишком потяжелела. Тело слишком хорошо чувствовало, как дела обстоят в реальности. По-прежнему ничего не изменилось. «Сейчас» — вспыхнула внезапно мысль. Сейчас, когда Рейген сам пошёл ему навстречу, когда предстал перед ним одновременно сильным и уязвимым, он сможет услышать. И выслушать. И не ударить… Они оба чего-то не заслуживали: Рейген — быть брошенным в ночи на чужом крыльце, а Экубо… — Я тебе верю, потому, что сам врал, — быстро сказал он, пока момент не ускользнул: может, такого никогда уже не подвернётся. — Мне нужно кое-что тебе рассказать… Помнишь Маску? Злой дух, который меня предал… В тот день, когда это случилось, я потерял контроль над собой и чуть не съел своего… знакомого. Анаго, — сказал он и облизнул пересохшие губы. Передышка. — В конце концов, я смог отвесить себе пощёчину и отпустить его, но с тех пор мы ни разу не виделись. Я серьёзно ранил его. И… в тот день, когда мы с тобой поссорились, я встретил его и попросил прощения… И поэтому ты на меня наорал. Заслуженно. Но я думал, что поступаю правильно. И мудро. Так что… Наверное, это одна из причин… В первую секунду Рейген промолчал — и Экубо готов был броситься на него с кулаками за это. Но неожиданно лунный свет окатил их с головы до ног, и Экубо оцепенел. — Да. Это… сложно осознать, — сказал Рейген севшим голосом. Он… на самом деле выглядел чуть-чуть по-другому. Но не напуганным, не виноватым, не отвращённым — просто уставшим. Он постарел сильнее, чем можно было ожидать после месяца разлуки. Экубо наконец-то увидел его бледное, гладкое, пустое лицо, обнажённое луной. И тут же в памяти возник образ… Финч. Она тоже когда-то вся лучилась энергией и цветущей свежестью — пока не узнала новости. И теперь она часами сидела в кабинете, возилась с горящими пробирками, утопала в бумагах, и тоже изменилась. А ведь они с Рейгеном порой ведут себя как один человек. И что же Рейген… Сколько пробирок разбил? Сколько раз обжёгся? Как сильно?.. Экубо никогда не верил, что он приехал в город Магнолий только ради этой встречи. Он ведь не просто не остаётся в стороне… он всегда лезет в самое пекло. Напрасно Экубо об этом забыл. Молчание затягивалось. Рейген прокашлялся, и его голос снова зазвучал уверенно и звонко: — Но я всё равно хочу, чтобы ты говорил о таких вещах. Чтобы мы говорили о таких вещах… Я знаю, ты всегда хочешь поступить, как лучше. Но иногда… честный разговор — всё, что мы можем сделать. И мне кажется, это не так уж и мало. Всегда будут вещи, на которые мы не можем повлиять, которые ты не можешь изменить и которые будут пугать меня. Но я правда не хочу, чтобы это… мешало нам быть нами. И быть вместе. Быть нами вместе, — сказал он с мягкой усмешкой. Экубо эхом откликнулся на неё. — Я готов их перенести, если потребуется. Что скажешь? И даже зайдя так далеко под градом ударов и неудач… он всё равно решил сидеть на каком-то старом холодном крыльце и обнажать сердце, которому и так наверняка досталось. Он всё равно тянулся к Экубо, он хотел говорить с ним, он готов был взять на себя ещё больше. Экубо принял бы это за безумство, если бы не видел так ясно, кто перед ним сидит. Рейген никогда не осознавал, чего заслуживает, и в этом была какая-то прекрасная дурость и дурашливая красота… Если только он не хочет сделать из злого духа главный ингредиент для одного из своих планов. Но Экубо уже ни капли не хотелось в это верить. Зато хотелось, чтобы луна светила ярче. Чтобы Рейген видел, как приподнимаются уголки его губ. Экубо смотрел ему в глаза и искал, выуживал искорки: что-то должно было загореться в них. — Ты… на самом деле храбрый, — тихо сказал Экубо. — И профессионал. Ты ведь знаешь об этом, да? Вспышка — Рейген отвёл глаза, пытаясь совладать с улыбкой. Но Экубо не прекращал на него смотреть, и уже ничто не заставило бы его отвернуться, и эта свобода захватила и дыхание, и мысли. Весь месяц странствий — от улитки до умывальника и до вечеринки — как на ладони. Экубо глубоко вздохнул и заговорил: — Быть человеком тяжело. Быть человеком, когда ты на самом деле злой дух — тяжело… Но ты… Ты раз за разом вдохновляешь меня. Ты олицетворяешь собой те вещи, ради которых я всё это начал. И я не хочу прекращать. Ни за что. Но… при этом… больше всего на свете я не хочу, чтобы ты подвергался опасности. Хоть какой-то, будь она реальная, потусторонняя или… какая-то ещё. Я знаю, что у тебя такая профессия, но… Я просто не хочу. Экубо пресно хмыкнул, чтобы разбавить сгустившееся напряжение, и пожал плечами, но Рейген мягким касанием ладони опустил их обратно. — Это нормально, — улыбнулся он. — Я понимаю. И я не просто благодарен… я чувствую себя безопасно рядом с тобой. Это сделает тебе немного легче? Он не убирал ладонь. Экубо чувствовал каждый её горячий сантиметр, и это ощущалось привычнее, чем помнилось, и Рейген, кажется, сидел ближе, чем в начале их разговора. Люди часто тянутся туда, где чувствуют себя безопасно, — это правда. — Пожалуй, — ответил Экубо. И они молчали — наконец-то об одном и том же. Как в большой уютной постели перед сном, когда тепло не только от пухового одеяла. И Экубо уже почти мог представить поскрипывающие простыни и свежий запах стирального порошка… оставалось только вытряхнуть последние крошки от чипсов. — Слушай, — сказал Экубо. — Я хотел спросить… Почему ты не захотел говорить о нашей первой ночи? Когда… я загипнотизировал тебя? — Не знаю, — слегка нахмурился Рейген. — А почему ты не захотел? — Не знаю! Просто, наверное, казалось, что не стоит… Но… В этом было что-то неправильное, тебе не кажется? Я всё ещё думаю… что сделал что-то не так. — Что, например? Не притворяется же он?.. Осторожничает? Экубо казалось, что вот-вот луна скроется, и крыльцо снова утонет во мраке и тумане. Но предчувствие его подвело. Рейген выжидающе глядел на него: глаза всё ещё поблёскивали, ладонь по-прежнему грела плечо. Не такая уж тяжёлая: двинуться порезче — и соскользнёт. Почему сейчас, в самый нужный момент, Рейген не делает шаг навстречу? Они ведь оба там были. И едва ли Рейген хуже Экубо помнил свой испуг на первое утро. Вот он-то был самый настоящий… Экубо надоело колебаться. Он твёрдо спросил: — Я ведь не внушил тебе ничего? Я ничего не изменил в твоей голове? — А… Вот ты о чём… — пробормотал Рейген, опустив взгляд. Его ладонь всё-таки скользнула вниз, хотя Экубо не шевелился. Скользнула — и остановилась на локте. Пальцы медленно сжались — то ли он искал опору, то ли готовился вцепиться в Экубо, чтобы не вырвался. Чересчур предусмотрительный… И как же тянет… — Нет, не думаю… — покачал головой Рейген. — Я ведь… и до этой ночи хотел, чтобы всё так сложилось… Я уже был влюблён в тебя, и… Наверное, проблема была именно в этом. Я боялся, — заявил Рейген и посмотрел Экубо в глаза. С той же строгостью, с которой отчитывал его за прогулы. С той же уверенностью, с которой давал указания подчинённым. И с тем же рвением, с которым обещал клиентам разделаться с их проблемами. Которое не убеждало до конца, что Рейгену можно верить, но стирало все до единого сомнения в серьёзности его намерений. И Экубо, по привычке, затаил дыхание. — Я ужасно боялся… — повторил Рейген. — Я хотел сделать первый шаг, но мне уже было настолько хорошо, как никогда в жизни не было. И я тянул и тянул, думал, вот пусть ещё немного побудет так… Потому что, на самом деле, я боялся, что всё испорчу. Так что, можно считать, что побочный эффект твоего гипноза просто снял этот стопор. Давай остановимся на этом. Экубо поджал губы — смог только слабо кивнуть. А Рейген вернул руку на его плечо, но на этот раз ухватился за него крепко, как за поручень в автобусе. И придвинулся ещё ближе, будто в том же автобусе начиналась давка, и говорил теперь вполголоса, почти шептал: — Видишь, я боялся и тогда… И… я ни перед кем другим не могу признать свой страх. Только рядом с тобой. Ты искренний. Добрый… И ты знаешь меня и не осуждаешь за то, о чём знаешь. Ты позволяешь мне бояться, не боясь. И это… самое прекрасное чувство в моей жизни. Поэтому, Экубо… Я хочу быть с тобой. Я хочу видеть тебя, я хочу работать с тобой, я хочу жить с тобой под одной крышей, я хочу заниматься с тобой сексом. И… Я говорю это каждой твоей стороне. И ни за что не буду забывать, что это ты, весь целиком, заставил меня почувствовать это. Экубо так заслушался, что ему на лицо упала прядка волос — а заметил он только потому, что Рейген бережно убрал её и заправил за ухо. Уже не разобрать было, светит луна или нет — Рейген сиял, Рейген улыбался и едва не заливался смехом: похоже, чувства в него попросту не помещались, все те чувства, что он хранил всё это время. И затаённое дыхание Экубо тоже рвалось наружу: губы дрожали, грудь распирало, голова казалась такой лёгкой, словно они правда сидели на вершине высокой горы. Экубо осторожно выдохнул. — А я… — тихо проговорил он. — Просто хочу, чтобы ты меня любил. Сияние Рейгена на долю секунды мигнуло. Он растерялся. Замер — ровно на то время, чтобы пару раз повторить в голове сказанное, и тут же горячо заговорил: — Экубо, я… Но Экубо его перебил. Начатое нужно было довести до конца, чтобы ни клочка тучи не заслоняло загоревшийся между ними свет. — Погоди. Я ведь тоже виноват перед тобой. Я знаю, что не всегда, ну… рядом. Что-то от моей природы, наверное. Но пойми... Поверь мне, что от расстояния мои чувства к тебе никуда не пропадают. Я клянусь, они не остывают ни на секунду. И я обещаю: я никогда больше не заставлю тебя просто мириться с моим отсутствием. Я не буду один принимать решения, когда они касаются нас обоих. — Я принимаю это, — серьёзно кивнул Рейген. — Я пока что не знаю, что будет дальше… Понимаешь, между нами наверняка будут ещё ссоры… Но знаешь, я готов ещё хоть тысячу раз перебороть это. Ну то есть, я не хочу, чтобы оно ещё тысячу раз повторялось, но… — Я понял, понял, — усмехнулся Экубо и аккуратно убрал с плеча его руку, пока он не начал ею размахивать. — Оно того стоит. — Да, — сказал Рейген, счастливо сжимая его ладонь. Они сидели на берегу туманного океана вдвоём, держась за руки, и языки волн задевали Рейгеновы развязанные шнурки. Небо совсем расчистилось: серебряный диск луны резал глаза, но Экубо не отводил взгляд и почти не моргал. Тишина плавно колыхалась вместе с туманом… пока далёкий хищный рёв не разбил её гладь. Рейген вздрогнул и обернулся, задрав голову, но Экубо успокоил его: — Не беспокойся, барьер Морганы настолько прочный, что даже призраку-мотыльку не проскользнуть. Рейген недовольно вздохнул и плотнее закутался в накинутую на плечи куртку. Экубо пришлось отпустить руку, но он не возражал: на крыльце правда было холодно, и они просидели на нём достаточно, чтобы кто-нибудь предложил вернуться в дом. Экубо хотел проявить эту благородную инициативу, но ещё один занимательный вопрос посетил его мысли. — А можно спросить тебя… Что ты забыл в лесу, кишащем нечистью? — спросил он. — Что ты пытался сделать? — А… Это… — Рейген почесал в затылке и нервно усмехнулся. — Забавная история… Если вкратце… Я думал, что Финч решила послать тебя туда… Я вбил себе в голову, что единственный правильный способ извиниться — это спасти тебя от опасности, чтобы ты меня простил. Но… я был идиотом… Я не хотел признавать, что единственный способ — просто поговорить… Теперь настала очередь Экубо таращить глаза. Не то чтобы он не ожидал от Рейгена такого номера: за несколько лет выучить его программу труда не составляло. Откровением для Экубо стало то, что простой человеческий разговор с ним оказался настолько ценным и значимым, что какая-то мистически смертельная заварушка в сравнении выглядела простым путём. И пусть выбор этого пути был идиотским, что Рейген сам и признал, и пусть хотелось как следует потрясти артиста за плечи, чтобы никогда больше такого представления не выкидывал… тот, кому преподнесли эту ценность, не мог не чувствовать себя значимым. — Ну ты… — начал Экубо и восхищённо вздохнул. — Я очень рад, что в конце концов ты пришёл поговорить. А нам, думаю, пора возвращаться в дом. Финч просила меня с чем-то помочь, а ты скоро замёрзнешь. — В доме бардак. Из-за того, что к вам подселилось ещё два человека, там устроили какие-то передвижки… — Но мне всё равно надо помочь, — сказал Экубо и поднялся на ноги. — А вы с Финч, кажется, неплохо поладили? — спросил Рейген, вставая вслед за ним. — Да… Вроде того… — пробормотал Экубо. Рейген оказался чуть ближе к нему, чем он ожидал. — Мы пару недель путешествовали по диким местам, где водятся духи. Я вообще-то узнал много нового о себе и о других… Сейчас я перевожу кое-что для Финч и помогаю с расследованием нынешней обстановки. — Дашь почитать? — чуть не набросился на него Рейген. Такой улыбчивый, такой светлый, а глаза так и горят любопытством… — Когда мы опубликуемся, — гордо ответил Экубо. Куртка уже не грела Рейгена: он тянулся к теплу и мелко дрожал, и его волосы топорщились так, что хотелось их пригладить. Хотя, может, дело было вовсе не в куртке — однако Экубо подошёл бы любой повод, чтобы взять его за плечи и притянуть к горячей груди. Куртка сбилась и наполовину сползла — Экубо закрывал руками его спину, прижимал ладони к плечам и затылку, мял щекой взъерошенные волосы. Совсем как тогда, в его квартире, в самом начале их пути. Теперь предстояло пройти его заново, но Экубо чувствовал, что на этот раз всё получится легче, и скорее, и ловчее.