Плоть чёрной птицы

— Теперь они знают, что ты знаешь, кто на самом деле Ворон, — всё ещё находясь в шоковом состоянии, я тереблю пальцами край красного клетчатого пледа. — Но это не значит, что я буду им всё рассказывать, дочка, — как заботливый отец, накрывает мою руку своей и немного сжимает. — Я верю, правда, верю... — он не знает, кто на самом деле Сорвиголова. Но я знаю. Фогги и Карен знают секретную деятельность лучшего друга, а тот, в свою очередь, знает, что я - Ворон. Всё стало настолько запутанно, что и без того в пустой голове, оказалась ещё и воронка, засасывающая каждое пролетевшее мимо ушей слово. — ...Я никому не расскажу, держу слово, — вероятно, до того Филлип проговорил достаточно долго, учитывая тот факт, что руки мои всё же перестали дрожать, а зрачки приняли более или менее нормальное состояние. Я ничего не отвечаю, лишь киваю, опуская глаза на ноги, которые оказались под анастезией. Как сказал Моллиган, на мне не оставалось живого места, да и сейчас, не сказать, что того много. Кашель перерастал в паническую атаку, я начала терять сознание, температура тела поднялась до предела и пришлось вколоть в ноги анастезию, чтобы во время операции, проводящейся на кухонном столе, в ванной комнате, я не дёргалась. Стало значительно легче после мази, которой Филл намазал мне почти все ушибы, шрамы, гематомы, царапины. Но крем оставил на тумбе, чтобы все недоступные места я перемазала сама. На тюбике не было ни малейшей маркировки, что это, кто производитель, вероятно, новое изобретение хитрого учёного-доктора. — Может.. здесь как-то замешан Мэтт? — они знают, кем является Ворон. В глазах некоторых людей - герой, других - убийца, псих, последний ублюдок, которого нужно повесить. Эти двое не знают правды, они лишь делают догадки, но стараются верить в то, что их лучший друг не связался с опасной девушкой-убийцей, желающей его смерти. Но ведь это совсем не так. За ночь я пересмотерла миллионы вариантов развития событий в ближайшем будущем, и ни один не походил на счастливый конец. Всё, так или иначе, заканчивалось чьей-то смертью. Первый вариант был таковым, что я не сумела простить Мэтту его поступок в детстве, перестала желать стать таким, как он, перестала верить в хорошее, передо мной стояла только одна единственная и, казалось, недостяжимая цель - убить его. Но та оказалось очень проста, не смотря на симпатию к этому человеку, я вырвала его сердце собственными руками, глядя в опустевшие, мёртвые глаза, из которых по щекам покатились слёзы. Во втором варианте, и ещё многих таких, убивали меня. И по иронии судьбы это во всех вариациях оказывался Мёрдок. Он был хладнокровен, ощущалась его власть надо мной в те моменты, когда по чистой случайности я попадалась ему в руки и оказывалась прижата спиной к бетонному полу, с его руками на своей шее, сжимающими со всей мощи горло, словно желающими полностью оторвать голову от туловища. В третьем варианте умирали оба. Это происходило, для кого-то, неожиданно, хотя я понимала, что либо я, либо Мэтт знали о наступающей смерти. Но в те моменты мы погибали держась за руки, наши руки были в крови друг друга, а неизвиданные тени колотили обоих одновременно, нанося удары по печени, груди, ключице, лицу, ногам, животу, бёдрам. По всему телу. А потом, когда мы уже оставались без каких либо сил - вырывали сердце, с корнем. Настолько просто и легко, что становится жутко. Думать пришлось много, не подаваясь физической боли, а так же моральной. Ночью не получалось уснуть, ибо, отходя от анастезии я крючилась от страшных мучений, сжимая челюсти до хруста костей, стараясь не разбудить Филлипа. Но тот всё же проснулся от активного шороха со стороны моей комнаты, прибежал с мокрой, холодной тряпочкой и приложил ко лбу, понимая, что у меня начался жар. Пришлось терпеть ещё больше неприятных ощущений, когда Моллиган старался не сделать больно свежим шрамам, намазывая их тем самым кремом, от которого становилось значительно легче, и на какое-то время, уже под утро, мне всё же удалось уснуть. Сны были беспокойными, заглушенные сирены скорой помощи, полиции, пожарных. Голоса людей были неразборчивы, пищание в голове усиливалось каждый раз, когда я пыталась уловить хоть слово, но ничего не выходило. В конец разозлившись, я приняла позу лотоса, это был самый крайний вариант. Ведь сидела я так только при Мёрдоке, во время последних тренировок, два года назад. Он будто был рядом, говорил, много начитывал, объясняя, какое лучше принять положение и про что нужно мыслить, чтобы залечивать раны быстрее. Голос его стал ещё более заглушен, я начала постепенно слышать молитвы. Чтиво было на английском, пели дети и взрослые, все они были искренними, а пение... умиротворяющим, спокойным, внушающим то, что я нахожусь под неким защитным куполом, полным тепла и света. Мэтт окончательно испарился, как и желание увидеть его, услышать, почувствовать его руки, обнимающие, прижимающие ближе к себе. Я вникла с головой в мир молитв, которые читали люди, утихомировшие дьявола в моей душе. — Что это за мазь..? — хмуро уточняю у доктора, который оттирает от рук мою кровь. – Новая технология, — поводит плечами Филлип, — Наши учёные изобрели её уже давно, раздали каждому хирургу врачу центральной больницы. — Почему я раньше ничего о ней не слышала? — беру в руки безымянный тюбик, который помечен лишь буквой Ф. – Потому что это, в общем-то, секретная информация, — вытирает руки сухим полотенцем Моллиган, глядя на меня из под очков. — Где её можно ещё найти? — не обращаю внимания на слово "секретная", убирая тюбик обратно на тумбу. Мужчина неуверенно поглядел на меня. Не смотря на нашу крепкую связь, чем-то напоминающую связь отца и дочки, он иногда задумывается, говорить мне, или нет. — В крайнем университете учёных и преподавателей, — твёрдо отвечает мужчина, подходя ближе и присаживаясь у меня в ногах, — Луна, тебе нужен отдых. Я отлично знаю, с какой целью ты интересуешься и хочу предупредить - ты ещё не вылечилась, а университет охраняется чуть ли не всем восемнадцатым участком... — Я поняла, Филлип, сама понимаю, — мягко перебиваю недо-отца, улыбаясь и склоняя голову набок, — Обещаю, что до выздоровления никуда не выйду. — Буду надеяться, — вздыхает пристарелый, не сдерживаясь и улыбаясь в ответ. Одно дело, если бы я пошла в тот университет, а другое... пойти на крышу высотки и медитировать там. Опасно, ведь относительно недавно я уже падала с крыши, чудом оставшись в живых. Но кто остановит человека, еле слышащего мир? Ситуация со слухом напоминает Мэтта, и не думать о нём - невозможно. Рано или поздно, днём или ночью, мысли к этому человеку начали возвращаться всё чаще. Словно он преследует меня. Особенно после той ситуации в приюте. До сих пор ощущаю себя не так хорошо, как хотелось бы. Остался значительный осадок, комок, не дающий медитировать, срываясь с назначенной мысли из за чертовой фантазии. Я вскрикиваю, когда в ногу влетает пуля, падаю на колени и в этот момент меня валят на бетон. Сердце бешенно стучит, все голоса заглушены, на руки пытаются надеть наручники, но я дрыгаюсь, адреналин скачет в крови, удар в печень, кто-то наступает на ногу и я сжимаю челюсти до хруста. — Сука... — шипит один из тех двух полицейских, срывая капюшон с моей головы, наклоняясь, чтобы снять маску, но закусив плотную ткань, не даю снять и ее. Удар, но уже по лицу, с ботинка. Из носа хлещет кровь я продолжаю брыкаться, удары начинают повторятсья снова и снова, по самым различным частям тела. — Фиск... — слышу голос второго и зрачок уменьшается от фамилии подонка. — Её... — пищание в голове не даёт услышать дальнейшие слова. Я раскрываю веки, вглядываясь в немного размытое тёмно-синее небо. Взгляд после пары минут фокусируется, наконец-то, выйдя из воспоминаний той адской ночи не дали дельной информации. Какой раз я пытаюсь найти там что-то, что не услышала изначально, но ничего не выходит. Только чаще слышится фамилия Фиск, и больше ничего.