Под одним одеялом

      Казутора стоит у двери квартиры Баджи в без трех минут семь и нервно одергивает края футболки — неглаженной, но единственной более-менее приличной из тех, что он хранит в коробке под кроватью в своей каморке вместе с остальной одеждой. Прямо на пороге он, чтобы как-то себя успокоить, собирает волосы в пучок, оставив торчать только пару прядок спереди, еще раз одергивает футболку и нажимает на дверной звонок. За дверью тут же слышатся торопливые шаги, и Казутора нервно переминается с ноги на ногу под звуки открываемого замка.       — Добро пожаловать, — приветствует его Баджи, сияя улыбкой, и стискивает в объятиях. Казутора чувствует неловкость, но все-таки обнимает его в ответ. — Спасибо, что пришел, — едва не опустив подбородок на его плечо, шепчет Баджи. Его дыхание щекочет кожу на шее, и по телу Казуторы пробегает дрожь.       Становится более неловко. Смущенно угукнув, Казутора опускает руки. Следом за ним и Баджи размыкает объятия.       Осторожно взяв его за плечи, он пристально вглядывается в его лицо — взгляд Баджи, пронзительный донельзя, изучает, кажется, каждый участочек кожи, каждую морщинку и каждую трещинку на сухих губах. При этом Кейске не говорит ни слова, Казутора тоже молчит, напряженно застыв изваянием в чужой прихожей. Только звук приближающихся шагов и появившаяся за левым плечом Баджи фигура разрывает этот момент молчаливого созерцания. Баджи убирает руки.       — Чифу, — с нежной улыбкой произносит он появившемуся в прихожей человеку, — познакомься, это Ханемия Казутора. Казутора, это мой Чифую.       — Мацуно Чифую, очень рад встрече.       Чифую протягивает ладонь для пожатия, Казутора смотрит в его зеленые глаза, обрамленные непослушной светлой челкой, и земля, покачиваясь, уплывает у него из-под ног.       Не отрывая взгляда от Чифую, он протягивает ему свою ладонь — бездумно, на автомате. Тело вмиг становится невесомым, готовым, кажется, вот-вот оторваться от земли, и их сцепленные в приветственном жесте руки внезапно становятся тем, что все еще держит Казутору в этом мире. Ощущение чужой теплой ладони в его собственной — все, на чем он сейчас концентрируется. Он ловит себя на мысли, что если Баджи — это яркое созвездие на черном ночном небе, то Чифую — солнце, ослепительное и согревающее.       Эта мысль бьет по нему как хорошая пощечина, отрезвляя. Заставляя вспомнить, где он и с кем. Отведя взгляд от Чифую, он бормочет:       — Да, я тоже. Очень. Рад.       И, глядя куда-то в пол, высвобождает свою ладонь.       — Если вы готовы, мы можем идти ужинать, — мягким, спокойным голосом, в котором слышится улыбка, говорит Чифую. Казутора зажимается. Ему страшно поднимать голову и смотреть на Баджи. Но Баджи снова опускает руку ему на плечо — от этого становится чуть спокойнее.       — Мы готовы? — уточняет Баджи.       Казутора отрешенно кивает.       — Только сперва мне нужно вымыть руки. Где у вас ванная?       — Идем, я тебя провожу, — Баджи мягко берет его за запястье и тянет за собой. Казутора послушно идет, но оборачивается на Чифую, стараясь взглядом передать всю ту неловкость за то, что его — а кто для него Баджи? друг? парень? сожитель? — слишком тактильный. Чифую ловит его взгляд и отвечает на него мягкой «все хорошо» улыбкой, чуть склонив к плечу голову.       Доведя Казутору до ванной, Баджи отпускает его руку.       — Дверь в кухню левее, — говорит он, — приходи, как будешь готов.       Под мягкий шорох закрывшейся двери Казутора сжимает ладонями раковину, смотрит на свое отражение в зеркале и тяжело выдыхает. ***       — Ты как? — едва Баджи входит в кухню, шепотом спрашивает его Чифую.       Баджи хорошо, и он взволнован — и из-за Казуторы, и из-за Чифую, для которого этот ужин наверняка станет тем еще испытанием, пусть все, что он делает — это подбадривает, никак не показывая никаких чувств, кроме переживания за Баджи и сдержанной учтивости гостеприимного хозяина. Но вместо того, чтобы выразить все это, Баджи пожимает плечами.       — Не наседай только на него сразу, ладно? Он и правда выглядит каким-то измученным, — видимо, удовлетворившись ответом, подмечает Чифую, доставая тарелки из шкафчика над раковиной.       Баджи присаживается на табуретку и щурится, вдыхая и выдыхая. Чифую с тихим стуком ставит тарелки на кухонную тумбу и подходит к нему.       — Все будет хорошо, — он мягко целует его в макушку и чуть сжимает плечи руками. Баджи тут же накрывает его ладони собственными.       — Спасибо, Чифу, — тихо говорит он. — Спасибо тебе за все.       Он осторожно притягивает правую ладонь Чифую к своей щеке и по-кошачьи трется об нее, прикрывая глаза и правда едва не мурлыча. Им обоим сейчас так нужен этот жест мимолетной ласки, но, как кажется Баджи, Чифую — больше. И поэтому он старается передать через это короткое прикосновение всю свою любовь, привязанность и благодарность.       Когда Чифую, может быть, даже нечаянно касается губ Кейске кончиками пальцев, Баджи тут же игриво прихватывает их зубами, чуть прикусывая. Реакцией на это служит тяжелый выдох на грани слышимости, от которого по коже пробегают мурашки.       — Чифу… — шатко, возбудившись от такого короткого, но чувственного прикосновения выдыхает он. Звук льющейся воды в ванной затихает, но Баджи решает, что пару секунд у них еще есть, и подносит ладонь Чифую к губам.       — Прекрати, — смущенно шипит Чифую, отдергивая руку.       И в этот момент в кухню входит Казутора.       — Все в порядке? — спрашивает его Баджи, приподнимаясь с табуретки. Казутора кивает.       — Я могу чем-то помочь? — спрашивает он. Этот вопрос адресован больше Чифую, чем Баджи, поэтому, чтобы не смотреть на Чифую, он смотрит на палочки в его руках.       — Располагайся с комфортом и будь нашим гостем, — весело отвечает Чифую. — Прости, Кейске не сказал мне, что ты любишь есть, поэтому я приготовил кое-что на свое усмотрение.       Казутора смущается.       — У меня нет никаких предпочтений в еде, — тихо говорит он, усаживаясь на предложенную Баджи табуретку. — Так что я, в общем-то, всеяден.       — Что, совсем никаких? — удивляется Чифую, ставя перед ним тарелку со своим фирменным раменом с грибами и тофу. — Так ведь не бывает, — озадаченно тянет он, укладывая рядом с тарелкой Казуторы палочки и ложку, завернутые в салфетку.       Казутора задумчиво поджимает губы.       — Ну, может быть, дораяки нравятся мне больше, чем вся остальная еда, — наконец говорит он. — Правда, я давно их не ел, — признание слетает с языка раньше, чем он успевает подумать, стоит ли говорить об этом. Он тушуется и берется за палочки, разламывая их с тихим хрустом.       В том, чтобы не есть какое-то блюдо долгое время, нет ничего такого, но сама реакция пробуждает в Баджи очередную волну странных, тревожащих его мыслей. Из-за того, что родители Казуторы были небогаты и очень часто ругались, когда он был ребенком и подростком, он с трудом понимал, что такое сытость и комфорт, а его понятия об отношениях были немного сдвинуты — Баджи и тогда, когда их дружба только зарождалась, чувствовал это, но то, как вел себя Казутора сейчас, говорило Баджи о том, что ситуация с годами только ухудшилась. Ему сложно объяснить даже самому себе, почему все, что связано со взрослым Казуторой, вызывает у него сейчас единственное желание — защищать его так, словно он не двадцатичетырехлетний мужчина, который может сам о себе позаботиться, но какой-нибудь ребенок, или котенок, или щенок, оставшийся в этом мире совершенно один. В его янтарных глазах плещется беспокойство, и Чифую едва заметно качает головой.       Последнее, что им сейчас стоит делать — это создавать очередной момент неловкости. Они обсудят это потом, когда Казутора уйдет. А пока… Чифую просто, словно прочитав мысли Баджи, улыбается, легко скользнув ладонью по его плечу, ставит на стол еще две тарелки и усаживается между Баджи и Казуторой.       — Приятного аппетита, — говорит он, сложив ладони вместе и чуть поклонившись. Остальные следуют его примеру. Казутора еле слышно выдыхает, откладывает палочки, берет ложку и зачерпывает ею бульон.       Отправляет ложку в рот, жмурится, закусывает губу и втягивает носом воздух. И так и застывает.       Баджи сводит брови к переносице от недоумения.       — Что-то не так? — взволнованно спрашивает он, наблюдая такую странную реакцию. Казутора и правда выглядит так, словно сейчас расплачется, выражение его лица чересчур сложное, и Кейске с беспокойством смотрит то на него, то на Чифую, как будто прося у него помощи и поддержки. — Слишком горячо? Не нравится еда? У нас есть еще…       — Боже, нет, — открыв глаза, интенсивно мотает головой Казутора. — Это просто очень вкусно. Потрясающе. Правда. Я поэтому даже дар речи потерял, — чуть тише заканчивает фразу он. — Спасибо. Вам обоим.       — Это Чифу спасибо, мой уровень готовки за все годы не продвинулся выше заваривания лапши быстрого приготовления, — посмеивается Баджи.       — Да ладно, ты делаешь это как бог, — хихикает Чифую.       Казутора тоже смеется.       — Это он всегда умел, — поддакивает он.       Баджи замечает, как заинтересовывается Чифую: взгляд его внимательных изумрудно-зеленых глаз встречается со взглядом Казуторы.       — Правда? — спрашивает он, подперев рукой голову в ожидании увлекательной истории.       — Ну, я лично, конечно, не пробовал, но знаю, что он питался только ей. Если бы он заваривал ее так, чтобы это было невкусно, вряд ли бы он так ее любил.       Баджи одобрительно хмыкает и опускает ладонь под стол.       — Не ревнуй. Лапшу на двоих я всегда делил и буду делить только с тобой, — говорит он и с улыбкой тянется к Чифую. Чифую мягко улыбается в ответ и переплетает собственные пальцы с его. ***       За едой они почти не говорят. Поэтому когда все тарелки оказываются пустыми, Чифую, первым встав из-за стола, собирает их и велит Баджи и Казуторе пойти заняться чем-нибудь, пока он вымоет посуду и заварит чай.       — Слушаюсь, — подмигивая, отвечает ему на это Баджи. — Прошу вас, — обращается он к Казуторе, шуточно-учтиво протягивая руку.       — Но… Я мог бы помочь помыть посуду, — сопротивляется тот, опасаясь, что останься он с Баджи наедине, тут же начнутся расспросы, и поэтому нужно постараться оттянуть неизбежное. Однако Чифую лишает его этой надежды.       — Ну уж нет, — говорит он, с каким-то уж слишком серьезным, даже слегка угрожающим видом закидывая на плечо кухонное полотенце. — То есть, спасибо и все такое, — смягчается он, — но нет. Ты же не посуду сюда мыть пришел.       Казутора кивает и послушно выходит из кухни, следуя за Баджи.       — Вот, это наша гостиная, спальня, рабочий кабинет и вообще что угодно, — говорит Баджи, обводя рукой среднего размера комнату, у одной стены которой стоит длинный деревянный стеллаж с разного размера полками. На них столько всяких вещей, совершенно разных, что кажется, что на этих полках — в рамках с фотографиями, книгах и журналах, разных безделушках и даже кактусах в маленьких кашпо — вся жизнь хозяев квартиры. Он невольно засматривается на одну из фотографий — на ней Чифую в форменном фартуке, надетом на крупной вязки свитер с горлом, держит на руках просто свою кошачью копию — с такими же изумрудно-зелеными глазами и светлой шерстью с разноцветными пятнами.       — Они похожи, да? — смеется Баджи, заметив, на что Казутора смотрит.       Казутора тихо хихикает:       — Даже слишком. У вас прекрасная квартира, — наконец оторвав взгляд от фотографии, говорит он, чтобы как-то отвлечься.       — У этой квартиры есть один жирный минус, — раздается со стороны дверного проема голос Чифую. Казутора немного пугается и поворачивает голову в его сторону, глядя на него большими глазами. — Нет-нет, ничего серьезного, — неверно истолковывает его реакцию Чифую. — Просто хозяйка не разрешает держать домашних животных.       — И поэтому Чифу устроился работать в зоомагазин, — встревает в разговор Баджи. Он с мягкой улыбкой треплет Чифую по волосам и касается носом его виска. Чифую жмурится, как кот на солнышке, и Казутору колет в самое сердце щемящей тоской, но в то же время хочется смотреть вечно на это мимолетное мгновение чужой нежности.       Оно рассеивается, едва слегка расфокусированный взгляд Чифую натыкается на Казутору. Очаровательно краснеющий, он отстраняется и говорит, что чай почти готов. И что они могут выпить его на балконе, если Казутора не возражает.       — Лучше бы тебе не возражать, — веселится Баджи, открывая балконную дверь и жестом приглашая Казутору войти. — Чифую им очень гордится.       Казутора заверяет Чифую, что был бы согласен и так, ловит вместо ответа теплую улыбку и переступает через порог.       Балкон Казуторе нравится — небольшой, но уютный, обшитый деревом и увитый цветущими растениями. У левой стены — плетеный диванчик с мягкими подушками, на квадратном, видимо, из того же гарнитура столике — горшочек с вереском.       После комментария Баджи насчет Чифую Казуторе и правда в этом всем — каждом предмете на балконе, до последней мелочи, видится он. Хочется любоваться, и хочется остаться здесь навечно — на этом диванчике, утопая в подушках, может быть, завернувшись в плед, и чтобы…       Баджи вырывает его из мыслей — подходит к окнам и раздвигает закрытые на день жалюзи: солнце уже достаточно опустилось и превратилось из палящего шара во что-то безобидное, просто освещающее землю. Теперь из окон можно увидеть высотки Роппонги, но их вид Казутору совершенно не восхищает.       — Чифую очень милый, — тихо говорит он. — Ты, наверное, очень счастлив рядом с ним.       — Он замечательный, — соглашается Баджи серьезно, без тени улыбки на лице. — Я не знаю, что было бы со мной, если бы не он. Он, знаешь… — Баджи вздыхает и смотрит Казуторе прямо в глаза, закусив губу, — как будто я все время болтался где-то потерянный, а потом оказался дома.       Казутора понимает. С первых минут рядом с Чифую он чувствовал то, чего был лишен, кажется, всю свою жизнь — того самого ощущения, которое трепещет и разливается теплом в сердце — ощущения, что ты там, где должен быть.       — Я не забывал о тебе ни на секунду, — внезапно признается Баджи. — Я не знаю, что творится в твоей голове сейчас, но хочу, чтобы ты знал это. Может быть, это станет для тебя поводом остаться? Я не хочу потерять тебя снова. Ты и Чифу — важнее вас двоих у меня просто никого не было.       Казутора ошарашен этим. Несмотря на жару, он чувствует, как по кончикам пальцев пробегает холод. Он не может найти в себе силы даже разомкнуть губы, поэтому просто смотрит Баджи прямо в глаза, пытаясь передать одним только взглядом весь тот страх, который он испытывал все эти годы, все то сожаление, боль, разрывавшую его сердце при одном только воспоминании о нем. Он смотрит и смотрит, изредка моргая, закусывая губу и тяжело дыша. Но затем все-таки тихо шепчет:       — Я тоже не хочу потерять тебя снова.       Баджи прикрывает глаза и с облегчением выдыхает.       — Иди сюда, — говорит он, с улыбкой раскрывая объятия. И Казутора идет.