Под одним одеялом

      Едва за Казуторой закрывается дверь, Баджи прислоняется к ней лбом и тяжело выдыхает. Этот вечер, полный осторожных переглядок с Чифую и таких же осторожных, тщательно подбираемых фраз — как будто не прием гостя, а мелкие, медленные шаги в приручении дикого, совершенно нелюдимого зверька. Чифую понимает, что это все стоило Баджи титанических усилий, но они все-таки вознаграждаются — и прощальным, совершенно искренним и спокойным, пусть и немного неловким объятием Казуторы, и теплыми руками самого Чифую, обвившими его торс, стоило его голове соприкоснуться с обивкой двери.       — Ты молодец, — шепчет Чифую, убрав его волосы в сторону, и оставляет мягкий, легкий поцелуй в основании его шеи. — Ты правда очень хорошо держался.       Баджи аккуратно разворачивается в его руках и укладывает ладони ему на талию.       — Спасибо тебе, Чифу, — Баджи скользит ладонью выше и, когда достигает лопаток Чифую, мягко надавливает, прижимая его к себе. — За то, что не был против нашей встречи и за то, что был таким, какой ты есть всегда — спокойным, понимающим и дружелюбным.       Чифую и правда думал, что все это дастся ему куда сложнее — еще в их первый год знакомства, когда Казутора был в исправительной школе, Баджи не переставал волноваться за него, и для самого Чифую, в общем-то всегда легкого на что бы то ни было и добродушного, Казутора даже спустя годы скорее мог бы представлять угрозу и быть поводом для ревности. Но теперь, когда они встретились лицом к лицу, Чифую испытал не эту самую вполне предсказуемую и даже в какой-то мере логичную в такой ситуации ревность, но что-то совершенно другое — не глупую и бесполезную жалость, но искреннее желание стать ближе, помочь, позаботиться, и сожаление о том, сколько пришлось пережить этому человеку и какой груз он несет на себе. И еще симпатию.       Он мотает головой.       — Я думал, что буду дико тебя к нему ревновать, — честно признается он. — Но, несмотря на его зажатость, все, что есть между вами, так естественно, как будто так и должно быть, — он сам удивляется собственной искренности, и Баджи тоже удивляется — об этом говорят его округлившиеся глаза. — Нет, правда. Кажется, он действительно неплохой человек. И еще… Очень милый.       — Правда? — услышав это, Баджи выглядит действительно счастливым. Он осторожно обхватывает ладонями лицо Чифую и улыбается.       Чифую кивает.       — Конечно. Я буду рад, если вы сможете быть близки, как раньше. И хотел бы и сам подружиться с ним. Или, по крайней мере, попробовать. Не знаю, почему, но… кажется, его место и правда рядом с тобой.       — Чифу… — на выдохе качает головой Баджи, хмурится и мотает головой. — Ты… Твое место рядом со мной… — Баджи выделяет это «твое» так мягко, но так напористо, что внутри Чифую, от солнечного сплетения и до низа живота, разливается тепло, — … а мое — рядом с тобой, и никак иначе. Тебе ясно? Что бы ты там себе ни напридумывал…       Чифую одновременно и грустно, и хочется улыбаться. Хочется, чтобы Баджи был счастлив, и хочется помочь Казуторе, и хочется… Столько странных, щемящих желаний вертится у него в голове, что это вызывает смятение. Наверное, выражение его лица в этот момент становится слишком сложным, потому что Баджи окликает его, тихо и осторожно, и выводит из закружившего его водоворота мыслей и эмоций мягкими поглаживаниями большими пальцами по щекам.       — Чифу?       Чифую возвращается в реальность и щурится, улыбаясь.       — Ничего я себе не придумывал. Сложно выразить, что я сейчас чувствую, но… Знаешь, если быть честным… Я хотел бы увидеть его снова, — решительно говорит он.       Баджи точно не ожидал такого, но в ответ лишь обнимает Чифую так крепко, как только может.