Под одним одеялом

      Казутора уже не выходит на работу в понедельник к десяти. Вместо этого он стоит на пороге зоомагазина в двадцать минут девятого и ждет Чифую, нервно переминаясь с ноги на ногу. Он почти не спал этой ночью, думая о новой работе и предстоящем переезде, и сейчас чувствует себя неприятно возбуждённым: его слегка потряхивает, а кончики пальцев кажутся непослушными, словно ватными. Когда он ощущает мягкое прикосновение чужой ладони к предплечью, то даже слегка вздрагивает и испуганно оборачивается. Но, встретившись взглядом с тёплыми изумрудными глазами Чифую, который смотрит на него и улыбается, чувствует, как напряжение спадает и дышать становится легче.       Несколько секунд он просто стоит и завороженно смотрит на Чифую — бодрого, с румянцем на щеках и запутавшимся в лежащих в беспорядке волосах утренним солнцем, и улыбается. Но затем, поняв, что пауза затянулась, прочищает горло и все равно чуть севшим голосом произносит:       — Привет.       — Доброе утро, — отвечает Чифую и поднимается на ступеньку, ведущую в магазин. — Ну что, ты готов?       — Я не знаю, — честно отвечает Казутора, — так что пожалуйста, позаботься обо мне, — добавляет он с лёгким поклоном.       Чифую на это лишь усмехается.       — Идем, — говорит он, отпирая дверь, — кое-кому срочно требуется, чтобы их покормили и погладили.       Казутора входит в продолговатое, но при этом не очень широкое помещение магазина. У самого окна, пока ещё закрытого жалюзи, установлен небольшой вольер, а на подоконнике, низком и довольно широком, расположилась лежанка, в которой спит, облепленная практически со всех сторон пёстрыми маленькими комочками та самая, с фотографии, стоящей дома на полке, пёстрая кошка. Когда Чифую принимается открывать жалюзи, кошка приподнимает голову и смотрит на него, прищурив ярко-зеленые, почти как у самого Чифую глаза.       — Доброе утро, Тамаё, — ласково говорит он и почесывает указательным пальцем кошачий подбородок. Кошка жмурится от удовольствия и принимается мурлыкать — так громко, что, кажется, можно услышать в другом конце магазина. — Ты тоже можешь ее погладить, — обращается Чифую к Казуторе. — Она хорошая девочка, да, Тамаё?       Кошка смотрит на Казутору своими пронзительно зелеными глазами и подтверждает слова Чифую особенно громким «мурр».       — Вот видишь, я говорю правду, — усмехается Чифую и отходит от кошки. — А вы как тут, ребятки?       Он наклоняется к вольеру, где уже разлепляют глазки, потягиваются и зевают ото сна, показывая розовые язычки, черные пузатые щенята в разноцветных ошейниках.       — Это Махито, — указывает Чифую пальцем на щенка в зеленом ошейнике, — это Сатору, а вот этот уже принявшийся жевать подстилку негодник — Сугуру.       При упоминании своего имени маленький шкодник поднимает на Чифую свои темные, отливающие синим глазки, смешно тявкает и куляется набок, открывая вид на кругленькое, покрытое редкой белой шерсткой щенячье пузико.       — Вот умора, — веселится Чифую, и Казутора подхватывает его смех, легкий и беззаботный. Кажется, будто каждая мышца в его теле расслабляется, а груз эмоций спадает, и хочется распрямить спину и плечи. Чифую поворачивает голову и смотрит на него, смех стихает, но улыбка не сходит с его лица, когда он подходит чуть ближе и осторожно берет Казутору под локоть. — Пойдем, выдам тебе форменный фартук, а затем мы вместе покормим их.       Казутора послушно следует за Чифую и позволяет утянуть себя вглубь магазина. Идет мимо высоких, почти до самого потолка стеллажей, уставленных банками с консервами и разномастными упаковками с сухим кормом, и тормозит, когда они наконец оказываются на пороге открытой подсобки. К сожалению Казуторы, Чифую отпускает его руку, когда входит внутрь небольшой, но вместительной, освещенной желтым светом каморки.       — Постой здесь, ладно? — велит он, и голос его звучит глуше, а сам он исчезает из поля зрения, продвинувшись в глубину помещения. — Кстати, я так и не спросил тебя, как твои дела? У тебя сегодня сложный день…       Казуторе думается, что лучше бы Чифую не напоминал об этом сейчас — вид его, такого умиротворенного даже после двух рабочих дней, а еще милые, замечательные носы и хвосты почти успокоили его, но теперь, когда Чифую озвучил свой вопрос, Казутора снова ощутил, как паника сжимает свои холодные, неприятные костлявые пальцы на его горле, и на лбу выступает испарина, а дыхание становится неглубоким и нервным. Он не успевает даже придумать, что ему сказать, чтобы Чифую не тревожился, как тот уже выходит из подсобки, одетый в кофейного цвета форменный фартук с темно-коричневыми завязками и окантовкой, и внимательно смотрит на Казутору.       — Ты ведь не спал сегодня, я угадал? — мягко начинает он, чуть приподняв голову и глядя Казуторе в глаза. — Синяки под глазами, пальцы дрожат, — поясняет он. — Или ты так волнуешься? — он снимает с плеча взятый из подсобки второй фартук и распрямляет его в руках. — Давай я надену его на тебя. Иди ко мне.       Он произносит это так мягко, что у Казуторы подгибаются колени. Такая обыденная, казалось бы, фраза вызывает внутри него маленький взрыв, от которого от самого сердца к кончикам пальцев растекается волнующее тепло.       Сосредоточенно поджав губы, Чифую привстает на носочки и накидывает лямку фартука на шею Казуторы. Затем, сделав шаг вперед, подхватывает завязки и тянется за спину, чтобы соединить их. Он стоит теперь так близко, что Казутора даже дышать боится, позволяет себе лишь крохотные вдохи, благодаря которым чувствует запах Чифую, чудесный, домашний, окутывающий уютом, и такие же крохотные выдохи.       Чифую как будто замечает это — его щеки трогает румянец, и Казутора смотрит на это как на лучшее зрелище на свете: чуть розоватые скулы с россыпью оставшихся с лета еле заметных веснушек пробуждают в нем нежность, захватывающую и сжимающую все внутри. «Ты такой красивый, Чифую», хочет сказать он, когда их взгляды встречаются, но молчит, лишь тоже краснея и смущаясь еще больше.       — Так, последний штрих, — тихо прокашлявшись, деловито произносит Чифую. Он вынимает из кармана своего фартука и цепляет на фартук Казуторы бейджик с надписью «Ханемия Казутора, стажер», а следом — небольшой пин с кошачьей лапкой. — Это маленький подарок от меня, — поясняет он и мягко касается фартука ладонями, разглаживая складки. — Вот теперь все.       Казутора опускает голову и растроганно смотрит вниз, ведет глазами по золотистой окантовке пина, по розовой кошачьей пяточке и закусывает губу, чтобы сдержать все рвущееся наружу, преимущественно через слезные протоки, умиление и любовь к чудесному хрупкому молодому человеку по имени Чифую Мацуно.       — Спасибо, Чифую, — шатко произносит Казутора. Ему кажется, что что бы он ни сказал, этого сейчас будет недостаточно: даже такая в глазах обычного человека мелочь заставляет его сердце разрываться от чувств, и он не знает, как передать их словами, потому что слова — это же просто слова. Он ловит себя на мысли, что очень хочет поцеловать его — даже не в губы, просто коснуться своими губами его лба, или макушки, или мазнуть по скуле, чуть соприкоснувшись щеками. Он сглатывает вязкую слюну и делает шаг вперед, навстречу Чифую, улыбающемуся ему тепло и как-то понимающе. — Спасибо, — шепотом повторяет он, прижимаясь лбом к его лбу. Всего на секунду, которую он сам смог себе позволить, но такую важную сейчас, что, кажется, важнее уже ничего просто нет.       — Всегда пожалуйста, — также шепотом, трогательно отвечает Чифую, а затем одергивает подол своего фартука и переводит взгляд к вольеру, в котором уже вовсю разбуянились щенята. — Знаешь, — говорит он, вынимая из кармана фартука пакетики с собачьими пресервами. — Думаю, если мы сейчас их не покормим, Сугуру точно съест подстилку.