Извини за безразличие. Я так флиртую

Ранним утром Чимин открывает глаза и лежит, уставившись в потолок: слушает, как на стене тикают часы. Еле как повернувшись на бок, Пак сразу же встречается взглядом с Чонгуком, который бездвижно лежит напротив него и томно смотрит куда-то мимо, в сторону. Сосед поневоле. — Давно проснулся? — спрашивает Чимин и прочищает горло. — Наверно, — отвечает Чон. — Когда думаешь, не замечаешь, как летит время. Чимин опускает глаза, уставившись в одну точку. Тишина не пугает его, и, признаться честно, присутствие другого человека даже как-то успокаивает. По крайней мере, он не чувствует себя тряпичной куклой с отсыревшими швами, с которой и ребёнок не станет уже разговаривать, одушевляя. Чонгук не выглядит как дитё, да и Чимин уже взрослый мальчик. Вдвоём планировать план побега, возможно, эффективнее. Они ведь не беспозвоночные, чтобы вечно под землёй жить. Чимин считает количество чужих шагов, доносящихся из коридора, и нехотя поднимает корпус, когда внизу двери открывается щель, куда им просовывают поднос с едой. В центре что-то закрыто крышкой — скорее всего, тарелка с супом. По краям деревянной доски разбросаны полуфабрикаты. — Еда, Чонгук. Нам принесли подачку, — Чимин слабо ухмыляется, понимая, что выбора у них попросту нет. Нужно есть то, что дают. Отсутствие нужной дозы калорий приведёт к слабости, а Чимин ненавидит ощущать себя немощным ни в физическом, ни в моральном плане. Чонгук не отвечает. Он осматривает поднос и выдыхает так, будто пытается избавиться от тяжести в грудной клетке. Чон голодает уже больше суток, и в животе словно спираль скручивается, да так, что на еду хочется буквально наброситься. — Весьма щедрая подачка, — фыркает в ответ Чонгук, вставая с кровати. Присев на корточки перед подносом, Чон приоткрывает крышку, чтобы убедиться, что это действительно суп, а не какой-нибудь там скорпион, который ждёт момента, чтобы выбраться из прихлопнутого состояния дабы напасть. — Чувствую себя зверьком в зоопарке, на которого надели намордник. Только не на лицо, а на руки, — произносит Чимин, облокачиваясь головой о стену. Чонгук берёт поднос, стараясь ничего не уронить, ведь еды там — куча, и несёт завтрак в сторону своей кровати, на ходу замечая, что на стене висит откидной стол с массивными креплениями. Подойдя к стене, Чон одним движением поднимает деревянную поверхность, чтобы поставить туда поднос. Чимин поворачивает голову и внимательно смотрит, что им там принесли. — Соевая паста, — читает Пак. — Там что? Кипяток? Рамён, токпокки. Кимчи. Пакетик имбирного чая. Да он издевается, — цокает Чимин. — С чем там суп хоть? — Брокколи. Морковка. Сельдерей, — Чон осматривает зелёную жижу в тарелке, не моргая. — Тебя нужно освободить. Без рук ты не едок. — Терпеть не могу сельдерей, — мысли Чимина занимает один только суп и неважно, что там плавает. — Сколько стежков там ещё осталось? — кидает Пак, пытаясь раздвинуть предплечья в разные стороны. Даётся ему это уже полегче: если сравнивать с тем, что было до этого — до того, как Чон стесал ему несколько верёвок. Чонгук подходит и пытается порвать смирительную рубашку на спине, но материал слишком прочный. С плеч Чимина верх тоже не снимешь: они у Пака достаточно широкие для столь небольшого отверстия. Выход один: продолжать спиливать верёвки небольшой железной балкой и тратить на это кучу часов, но ведь им и так делать нечего. — Видимо, Хэсу хочет, чтобы ты покормил меня, — Чимин наклоняет голову набок. — Сначала поить, теперь кормить. У него какая-то больная фантазия, — жалуется Чонгук, смотря на пакетики с рамёном и токпокками. — С чего начнём? Суп? Рамён? Кимчи? — Чон переводит взгляд на Чимина, ожидая его решения. — Я не знаю, давай начнём с чего попроще, — Чимин пододвигается к стене и вглядывается в суп с серьёзным выражением на лице. — Залей мне, пожалуйста, рамён, — Пак поворачивает голову и смотрит в сторону камеры, тут же отворачиваясь. Когда Чон разрывает пакетики специй, то выглядит достаточно задумчивым. Конечно, кормить малознакомого человека ему вряд ли хочется. Признаться, Чимин даже не помнит, чтоб его хоть раз в жизни кто-то кормил. К тёте он попал уже в сознательном возрасте, а от отца воспоминания были далеко не очень. Чимин вообще удивлён, как в принципе дожил до своих первых четырех лет. — Думаю, кипятка достаточно. Ещё я не люблю, когда лапша разварена. Чонгук кивает, распаковывая деревянные палочки. Снова провисает молчание. Гук обхватывает край кровати, размышляя о чем-то своём. Чтобы рамён заварился, времени нужно всего ничего, но даже эти незначительные минуты кажутся затянутыми в полной тишине. — Тот кулон вообще стоит того? Всего того, что происходит с нами? — начинает Чонгук. — Не хочу говорить об этом, — пресекает его Чимин, хмурясь. — Не знаю, какой ответ ты хочешь получить, но определённые нюансы тебе необязательно знать. Для твоего же блага. Поджав губы, Чонгук смотрит на часы и открывает уже заварившийся рамён. Полученный ответ весьма грубый. Взяв ёмкость из пенопласта в левую руку, Чон садится к Чимину на кровать и, намотав на палочки лапши, немного ждёт, пока жидкость стечёт. Подставив ладонь, чтобы ничего ненароком не капнуло на Чимина, Чонгук аккуратно подносит лапшу ко рту старшего, сосредоточенно глядя на палочки и никуда больше. — Осторожнее, — Чонгук придвигается на пару сантиметров. Чимин перестаёт сжимать губы и немного приоткрывает их, от чего те становятся выразительнее. Пак, даже не глядя на Чонгука, с уверенностью может сказать, что тот сейчас пялит на них, потому что так делают все, кто приближается к Чимину ближе, чем на полметра. И губы — это то единственное, что портило, как считал Пак, весь его образ опасного бандюги, маску которого он так любил на себя надевать. Чонгук накручивает на палочки слишком много. Чимин закрывает рот, полный лапши, и отводит взгляд. Лишь бы не глядеть на Чонгука, потому что происходящее сейчас — странно. Чимин ощущает себя маленьким ребёнком, и ему это не нравится. — Сам-то чего не ешь? Брезгуешь? Я вроде незаразный, — проговаривает Чимин, когда Чонгук вновь тянет к нему руки с палочками, которые до этого успели изрядно повертеться в лапше. — Я не могу одновременно кормить тебя и есть сам. Это неудобно, — поясняет Чонгук. — А что если я съем всё, а тебе ничего не останется? — интересуется Чимин, даже не смотря на Чонгука. — Я хочу ещё кимчи. Надеюсь, оно не ядерно острое. — Тут слишком много всего. Даже третьему человеку хватит, — Чонгук ставит на край стола рамён и тянется к кимчи, начиная принюхиваться. — Острым не пахнет. Чон подносит к губам Чимина капусту и тот кусает с рук младшего, впервые за долгое время спокойно выдыхая. Всё это было похоже на затишье перед бурей. Чимин стискивает зубы, натянуто улыбаясь, потому что кимчи острое из разряда слишком — даже для него, но он не привык выплёвывать что-либо или показывать эмоции на своём лице. Тем более из-за какой-то там мелочи. Именно поэтому Чимин медленно дожёвывает и всё проглатывает. — Попробуй, Чонгук, это произведение искусства. Как ты и говорил, оно в меру острое. Тебе понравится, — лицо Чимина становится серьезным, и он начинает разминать шею, опуская её то вперёд, то назад, ожидая увидеть, как Чонгук отреагирует на чрезмерную остроту блюда. Чон теми же палочками подцепляет кимчи, рассматривая его со всех сторон, и пробует. — Как я и говорил: в меру острое, — с невозмутимым лицом Чонгук доедает, и Чимин приподнимает от удивления брови: у Чона очень хорошо развита терпимость к безмерно острым блюдам. — Токпокки хочешь попробовать? — Нет. Мне хватит. Можешь идти на свою кровать, — Чимин, притянув себя ногами поближе к краю, ложится на жёсткую подушку и отворачивается к стене, нечаянно задевая штаны Чонгука своей обувью. — Мне нужно поспать ещё хотя бы час. — Голова болит? — интересуется Чонгук. — Как вообще себя чувствуешь? — Нормально, — бурчит Чимин. — Не думаю, что это сотрясение, потому что, как я помню, оно ощущается иначе. Ещё забыл сказать, что пока тебя не было, тот амбал успел осмотреть меня. — Хэсу не настолько плевать на тебя, как он пытался меня в этом убедить. — Не строй иллюзий. Если он проявляет милосердие, то это значит, что у него есть на тебя какие-то планы. — Как по мне он просто… Недолюбленный, — заключает Чонгук, и Чимин ничего не отвечает ему, просто ворошась на месте, чтобы удобнее устроиться для сна.

***

Хоть Чимин изрядно вымотан, сна всё равно ни в одном глазу. Пак лежит и смотрит на бетонную стену, слушая, как Чонгук ест и постоянно дует, хотя остыть должно было уже давно. Наконец, Чон заканчивает свою трапезу и относит поднос к двери, чтобы не мешался. Переодеваться Чон, видимо, не хочет. Неудивительно, что доверия к принесённым непонятным вещам у него нет. Скинув новую одежду на пол, Чонгук в обуви ложится на жёсткую подвесную постель. Чимин поворачивается на спину, когда слышит, как Чонгук выключает маленькую настенную лампу. Спустя минуту младший начинает ворочиться, а после встаёт с кровати. Пак поднимается на локтях, смотря в сторону небольшой комнатки, где располагается душ, хотя точнее, одинокая лейка в потолке, старый умывальник да сортир. Услышав, что Чонгук включил воду, Чимин ложится обратно, прикрывая глаза. Не проходит и пятнадцати минут, как Чонгук выходит с сырыми волосами из душа и садится на край кровати Чимина, видя, что тот не спит. Пак понимает, что именно сейчас продолжатся долгие попытки спилить верёвки, и молча принимает сидячее положение. Проходит больше часа, а они так и не скажут и слова друг другу: нащупывать реальность вслух чертовски сложно. Снова слышатся шаги за стенкой и через щель им пихают очередной поднос, но Чонгук и не думает подрываться, чтобы посмотреть: а что же там, он просто продолжает свою работу. — Второй завтрак чтоли? — пытается пошутить Чонгук. — Походу, — отзывается Чимин. Прекратив спиливать вторую по счёту верёвку за сегодня, Чон дорывает остатки руками и снова пытается снять с плеч старшего смирительную рубашку. Хоть с трудом, но ему это удаётся. Чонгук тихо хмыкает, потягиваясь, и идёт за подносом. — Попробуй руки пока вытащить, — Чонгук снова ставит еду на стол, пока не смотря, что там, и возвращается к Чимину. Приложив достаточно усилий, Пак вытягивает сначала левую руку, а потом и правую. По спине пробегают мурашки. Чимину кажется, что в камере изрядно похолодало, он пытается стянуть рубашку с бёдер, но не выходит, Чимин расстёгивает ширинку, чтобы снять штаны, которые некогда ему надели приспешники Хэсу, когда он был в отключке, и Чонгук отворачивается, отходя к своей кровати. С горем пополам, Чимин стягивает рубашку через низ, и, когда Чон поворачивается, снятая тряпка уже валяется на полу, а Пак натягивает на себя совсем другие штаны. — Что там ещё из одежды нам принесли? — уточняет Чимин. — Мм-м, — Чонгук пытается вспомнить. — Брюки, обувь и что-то вроде термобелья, — он осматривает Чимина, подмечая, что тот довольно стройный и подкачанный. — Слушай, мне кажется, температура понижается, — проговаривает Чонгук. — Есть такое, — Чимин подходит к пыльной полке, куда Чонгук кинул вещи перед тем, как пойти в душ. Отыскав футболку, Пак выворачивает её наизнанку, чтобы осмотреть каждый сантиметр. — Так, а вытирался ты чем после душа? — Там есть полотенца. Твоё слева, моё справа, — поясняет Чонгук, и Чимин пропускает смешок от того, что Чон успел уже поделить вещи на своё-твоё. — Не скажу, что вода горячая. Она чуть тёплая. В помещении холодеет, и мало ли что с ней будет. Так что советую поторопиться. — Я даже не замечал там полотенца, — Чимин поддерживает бытовую беседу на автомате. — Ладно, можешь не ждать меня, если захочешь поесть. Думаю, это нам уже принесли к обеду. Мы могли валяться слишком долго. В общем, можешь есть. Только риса мне оставь, — бросает напоследок Чимин и уходит в уборную. Зайдя в небольшую комнатку и прикрыв за собой железную дверь, Чимин осматривает периметр на наличие камер и очень удивляется, когда ничего не находит. Возможно, устройство слежения куда-то встроили, хотя Чимину всё равно, будет ли кто-то подсматривать за ним или нет. Ему нечего скрывать. Врубив душ, Чимин удивляется, насколько горяча вода, хотя Чон говорил обратное. Быстро ополоснувшись, Чимин выходит из душевой и, наспех вытеревшись, открывает дверь. Горячий пар уходит наверх и расползается по потолку. Чимин подозревает, что стало холоднее в разы или он просто перегрелся. Пак садится на свою кровать, смотря на жующего Чонгука, который пытается скрыть свою дрожь. — По-моему, вода — кипяток, — Чимин оглядывается по сторонам, пытаясь понять, откуда дует. — Не нравится мне этот дубак, — положив в рот достаточно риса, Чимин подходит к небольшому проёму с видом в коридор и, подпрыгнув, хватается за железные прутья, подтягивая тело выше. — Ни черта не видно, но по шуму похоже на электрогенератор с охлаждением. Возможно, нас специально морозят, — Чимин опускается на пол, начиная растирать плечи, чтобы согреться. — Хэсу хочет побудить нас на какие-то действия. Что об этом думаешь? — Это наверняка так и есть. Я тебя поил, кормил. Теперь он хочет, чтобы мы грелись друг об друга? — Чонгук задаёт вопрос и замолкает, понимая, что только что сказал. — Грелись друг об друга, — прыскает Чимин, начиная смеяться. — Я развернул одну из толстовок, которые нам пихнули в качестве дара и там оказалось тонюсенькое одеяло, но я не думаю, что оно нас спасёт, — Чимин выдыхает и из его рта идёт пар. — Влажность воздуха тоже повышают. Пидарасы. Чимин вспоминает, что слышал о Хэсу такой слух, будто бы тот пытался получить образование в области психиатрии. Видимо, не вышло, так как пришлось заменить убитого отца и стать во главе преступной группировки: Хэсу по наследству передалась информация, а также документы, которые могли бы погубить весь подсудный клан. И стоило для этого нажать всего одну кнопку, чтобы бумаги попали кому надо. О местоположении триггера никто не знал. Также было известно, что у Хэсу было доверенное лицо, у которого был доступ ко всей этой информации, поэтому Чои подчинялись все, каждый работающий на него мужчина становился рядом с ним мальчиком на побегушках. Хэсу копил компромат буквально на каждого, а людей, которые пытались под него рыть, разными способами устранял. — Просто забавляется, ставя эксперименты на людях, — заключает Чимин. — Раз в душе вода горячая, то, думаю, можно будет греться там. Я не знаю, сколько часов мы сможем стоять под потоком воды, потому что если выйдем мокрыми в холод, то можем быстро заболеть и сдохнуть. Ладно, пошли врубим душ и будем пока греться от пара. — В целом, ещё не настолько холодно, но идея мне нравится, хоть паром особо и не согреешься, — произносит Чонгук, понимая, что у него уже зуб на зуб не попадает. …Горячая вода стукается о кафельную плитку, стекая в дырку куда-то под землю. Вокруг неё клубится тёплый пар. — Дверь теперь из стены не вытащить. Хотел бы я посмотреть, кто этому придурку проектный план делал. Продумано всё, — Чимин тянет за ручку, но та не поддаётся. Пак предполагает, что, возможно, Хэсу хочет, чтобы они вдвоём стояли под лейкой в потолке. Ботинки уже промокли насквозь, что у него, что у Чонгука. Чимин подходит к крану и крутит его, делая воду не такой горячей. — Мы можем стоять спиной друг к другу, — добавляет Чимин очевидную вещь. Чонгука снова начинает мелко потряхивать. В стенах много мостиков холода – невидимых глазу щелей, которые пропускают внутрь низкую температуру. Чонгук наклоняет голову в пол и заходит в поток воды, выпрямляясь, чтобы и Чимин поместился с ним рядом. Прикрыв глаза рукой, чтобы открыть веки, Чон ощущает, как к его лопаткам прижимаются. Через минут пятнадцать Чонгуку становится жарко; пальцы начинают слабо покалывать. Кажется, что под ногами — скопление пластов песка. Медитация тёмная. Беспросветная. В ней мало солнца. Чонгук совершает прогулку по локациям памяти: пробирается по дороге из школы домой, ест подгоревший мамин пирог, из-за которого та так расстроилась, потом завороженный наблюдает за амплитудой ночного костра рядом с отцом возле палатки. Чон видит себя десятилетним, слыша, как мотылёк бьётся к ним в окно кухни, когда он с семьёй ужинает. Дыхание учащается, Чон потирает шею, которую словно стягивают невидимой лентой. Сердце стучит, как сумасшедшее, и Чонгуку кажется, что он сейчас задохнётся. Чон запускает пальцы в волосы, убирая их назад, и запрокидывает голову, чувствуя, как вода тут же попадает в раскрытый рот. Чимин разворачивается к Чонгуку, не понимая, что с ним происходит. Когда Чон начинает странно стонать, Пак на секунду думает, что вместо воды на них льют кислоту, которую Чимин по каким-то причинам ещё не ощущает, но, к счастью, он ошибается. Пак немного уменьшает напор воды, кладёт одну руку на поясницу Чону, а второй давит ему на плечо, выталкивая за пределы напора, чтобы младший пришёл в себя. — Эй, что с тобой? — Чимин хочет скрыть своё волнение, но у него это плохо получается. Чон медленно открывает глаза, фокусируя взгляд на Чимине, и начинает оглядываться по сторонам, не понимая, где он находится. Чимин обратно затаскивает Чонгука под поток умеренно горячей воды и запускает руку тому в волосы, начиная гладить, чтобы успокоить. Было похоже, что у Чонгука началась паническая атака. Чимин давит пальцами Чонгуку на затылок, призывая подойти ближе, чтобы у Чонгука не мёрзли спина и шея, которые находятся за территорией ниспадающей с потолка жидкости. Мокрая одежда прилипает к коже и ощущается на спине грузом. Чимин плотно закрывает глаза, опустив голову, и медленно — из-под хмурых бровей — поднимает взгляд на Чона, чтобы убедиться, что тому лучше. Чонгук тяжело дышит, неосознанно вжимаясь в чужое тело, чтобы согреться, потому что смеситель, по всей видимости, начинает барахлить. Ему не особо легче, но, по крайней мере, он может спокойно дышать. Чимин обнимает его, позволяя младшему положить подбородок себе на плечо, и закрывает глаза, абстрагируясь от реальности. Спустя три часа стоять становится совсем невмоготу. Чимин делает напор воды практически минимальным и медленно поворачивается к Чонгуку, который стоит, оперевшись лбом о его затылок. В помещении стало немного теплее, но недостаточно. Нехотя Чонгук отрывается от своей живой опоры. — Теплеет, чувствуешь? — Не, — тихо хрипит Чонгук, не понимая, что у него спрашивают. Чимин продолжает стоять под потоком воды, размышляя. В какой-то момент всё же решается выйти в холод и делает шаг в сторону, убеждаясь, что действительно стало теплее: не сафари, конечно, но потерпеть можно. Чонгук следует его примеру, тоже покидая объятья еле горячего потока. Холод заставляет мыслить трезво и здраво. Чимин выворачивает смеситель в самую красную зону, чтобы хоть как-то, но продолжить греться паром, и смотрит на Чонгука, который пытается выжать рукава пиджака. — Слушай, в мокрой одежде стоять нельзя. Я выйду за сухой. Ещё там есть подобие одеяла, — Чимин выдыхает, понимая, что лучше не медлить и делает быстрые шаги в сторону проёма. В главном помещении, которое являлось для них и спальней, и кухней, и залом в придачу холоднее на градусов пять-шесть. Чимин прочищает горло, быстро подлетая к висящей кровати, чтобы взять покрывало, потом бежит к кривым полкам и берёт там два тёмно-синих пуловера да широкие спортивные штаны. Зажав все в охапке, Чимин торопливо возвращается к Чонгуку и вешает принесённое сухое на хлипкие крючки. — Раздевайся, — бросает Чимин. Чонгук не в состоянии о чём-либо думать, он стягивает с себя мокрый пиджак и прилипшую к телу футболку, обнажая тело. Затем снимает мокрые брюки и смотрит на Пака, который тут же отводит взгляд. — Ты чего? Пялился чтоли? — устало хмыкает Чонгук, поздно вспоминая, что с Чимином пока нельзя шутить дружеские безобидные гейские шуточки. Не на том уровне их отношения. Но голова в данный момент не соображает от слова совсем и поэтому просто выдаёт защитные заготовки. — Чего? Я думаю. И смотрю в стену, а не на тебя, — спокойным тоном поясняет Чимин, стягивая с себя толстовку, после чего разворачивается на сто восемьдесят и, мельком глянув на смуглые плечи Чонгука, берёт с крючка небольшое полотенце, которое на ощупь похоже на наждак. Пак протирает грудь и поясницу, быстро натягивая на себя компрессионный джемпер, который, как оказывается, очень уж походит на термобельё: Хэсу позаботился. Подумав об этом, Чимин морщит нос. Чои специально подобрал для них с Чонгуком обтягивающий верх. — Держи, — Чимин суёт переодетому Чонгуку в руки одеяло: Чон ведь младше, а значит и мёрзнуть должен, по мнению Пака, сильнее. Чимин обхватывает двумя ладонями шею, чтобы та не мёрзла. Чонгук берёт одеяло, тихо благодаря Чимина и выходит в комнату. — Эй, Пак Чимин, иди сюда, — Чонгук садится на свою кровать, кутаясь лишь в одну часть пледа. — Садись рядом. Для одного меня оно большое. Чимин слышит предложение «погреться рядом» и впадает в ступор: если это намёк на хоть толику заботы о нём или на хоть малейший уровень волнения за его персону, то Чимин не готов пока к этому. Пак подходит к проёму с толстыми прутьями и, подставив руку, ощущает, что прямиком из коридора к ним внутрь прёт щедрый поток горячего воздуха. Хоть в камере ещё холодина несусветная, Чимин понимает: нужно просто немного подождать и температура нормализуется. Чимин делает несколько шагов от стены в сторону своей кровати, и Чонгук поднимает руку, на которую накинуто одеяло, намекая, что предложение — не шутка и всё ещё в силе. — Пошли на мою сторону. Тут греет лучше, — Чимин поднимает голову в сторону камеры, показывая средний палец. Чон пожимает плечами, но не противится, подходит к чужой кровати и садится с краю, поднимая руку с накинутым одеялом вверх. Когда Чонгук подсаживается, Чимин к нему немного пододвигается, прижимая кончик одеяла к своему плечу. С каждой минутой становится теплее. Чимин поворачивает голову в сторону Чонгука, и их взгляды пересекаются. Пак прочищает горло, разглядывая лицо младшего. Ощущение такое, будто они оба до сих пор не верят, что находятся здесь — где-то под землёй, без солнечного света, в замкнутом пространстве. Очевидно, что Хэсу, как тайный поклонник принудительных реалити-шоу, хочет видеть их актёрскую игру в парочку. — Спать хочешь? Можешь лечь на свою кровать и укрыться, а я, если совсем уж околею, встану около окна. Точнее около проёма с прутьями, — честно признаться, Чимин за много часов стояния попросту устал и ноги его уже не держат. — Хотя плевать, болеть так болеть, — Чимин выпутывается из-под одеяла и ложится, закрыв от усталости глаза ладонями и давя на них. Пак поднимает голову и понимает, что положил ноги на подушку, но сейчас на подобного рода мелочи совсем всё равно. Чонгук без какого либо разрешения двигает Чимина рукой, заставляя его подвинуться и ложится рядом, укрывая одеялом их обоих. Чон также достаёт руку из-под одеяла и показывает средний палец камере. Чимин разворачивается на бок: к Чонгуку спиной. Он хоть и закрывает глаза, всё равно на стороже. Всегда. Уж такая привычка по жизни. Поступающий в камеру жар убаюкивает, а хлопковое одеяло сверху, как приятный утяжелитель – сохраняет выделяемое телом тепло.