***
Чимин лежит на кровати и смахивает со стены известняковый порошок, похожий на пыль, норовящий попасть в лёгкие, чтобы засесть в них пеплом. Темно и мрачно, но уже привычнее как-то: приелось. На стенах выцарапаны олдскульные символы. Знаки вдавлены словно орнаментом, написаны неуклюже, при этом каждая цифра и буква будто бы наполнены надеждой до краёв. Обозначения наспех затерты, будто терли их абразивом. Видимо, торопились скрыть следы прошлого от новых постояльцев, поэтому не разобрать теперь, что там написано, то ли «петух в вине», то ли «городские пижоны двадцать два». — Почему ты решил, что листья — это крести? — Чимин поворачивает голову в сторону Чонгука. — Я подумал про дубовые листья, Чимин. Видимо, мой мозг очень хотел выиграть и поэтому сыграл со мной злую шутку, — отвечает Чонгук, прижимая ко лбу запястье. — Трефы я назвал бы как… — Чимин приоткрывает губы, думая, — крест или в стиле какого-нибудь вечернего клевера. — «Вечерний» — это лучше, чем прямые намёки в стиле: чернота, чёрный, Чонгук, там черно, — Чон слабо улыбается, радуясь, что последствия для него максимально лояльные. В области грудной клетки расползается тепло, а всё потому, что Чимин свои выигранные желания нацелил на выживание Чонгука и всех тех, кто ему дорог. Чимин садится на кровать и смотрит на младшего из-под челки, опираясь рукой о своё колено. Возможно, им просто повезло, что у Хэсу было хорошее настроение. Хотя вряд ли. Чонгук, скорее всего, нужен Чои живым, чтобы воплотить в реальность планы более крупных масштабов. — Бывает кстати клевер, у которого листья в форме сердец. — Точно, — хмыкает Чимин, — а то подумал бы ещё на червовую масть. — Уж она с чернотой и вечером никак не связана, — Чонгук кротко улыбается и ложится на подушку, обнимая себя за плечи.***
Отоспавшись, Чимин давит пальцами на изнанку закрытых век и тянется, еле как заставляя себя подняться с кровати. Мотивация функционировать практически на нуле: наваливается скучное однообразие. Вот уже который день им приносят поднос, где еды лишь на одного человека. Благо вода поступает без ограничений. От тишины Чимин сходит с ума и хочет как никогда, чтобы Чонгук быстрее проснулся. Пак подходит к соседней кровати и запускает руку в чужие волосы. Услышав стон-отрывок, одёргивает руку. Чонгук ворочается во сне, и Чимин надеется, что Чона хоть сегодня не будет мучить расстройство пищеварения. Чимин думает насчёт последних желаний, он хочет попросить выбраться на поверхность, чтобы понять, как далеко им потенциально добираться до главного выхода и где они вообще находятся. Чимин чихает, понимая, что надо бы пол вымыть, ибо пыли поднакопилось. Чонгук просыпается, когда Чимин моет на коленях в чёрных штанах под его кроватью пол. — Ты что делаешь? Потерял что-то? — интересуется Чон, приподнимаясь на локтях. — Да, потерял. Ищу новый оттенок желания врезать Хэсу, — Чимин домывает под кроватью, кидает тряпку в ведро и садится на кровать. — Хочу предпоследним желанием загадать… Подышать свежим воздухом. Как ты на это смотришь? Может есть какие-нибудь идеи получше? — Чимин убирает со лба челку, понимая, что та отросла уже достаточно сильно. — Нет идей получше. И, зная Хэсу, лучше желания использовать, чтобы он потом не заявил, что у них истёк срок годности. — Вот именно. К тому же, мы же должны знать, где находимся хотя бы примерно: насколько далеко от цивилизации, сколько времени там требуется, чтобы выбраться на эту чертову поверхность, если при этом знаешь все пароли. Да и свежий воздух не помешает, — передохнув, Чимин чешет предплечьем нос, слезает с кровати и, нагнувшись к ведру, начинает выжимать тряпку. — Ты должен поесть, — Чимин кивает Чонгуку на поднос. Помыв руки едким лимонным мылом, Чимин возвращается в комнату и, посмотрев на спящего Чонгука, поворачивается к камере. Достав из кармана предпоследнюю фишку Хэсу, Пак протягивает её ближе к устройству слежения, давая понять, что хочет поговорить. Простояв так с минуты две, Чимин выдыхает, оборачиваясь на поднос. Чонгук съел чуть меньше половины. Сегодня Хэсу, видимо, решил побаловать их французской кухней. Когда половина принесённого съедено, Чимин содрогается от начинающихся предпосылок визуального бреда и агрессивно бежит к толчку, чтобы выблевать съеденное обратно. Покрывшись липким потом, Чимин садится на кафель в уборной и смотрит на стену, дрейфуя между сознанием и обмороком. Глаза закрываются: сразу, как только поток бессвязных мыслей немного затихает.***
По оголенному плечу и шее проскальзывает холодный воздух. Чонгук медленно открывает глаза и щурится, пытаясь пошевелиться. — Чимин? — Наконец-то ты проснулся, — Чимин ёжится от холода и трётся головой о древесную кору, зевая. На правой ноге бряцает цепь при попытке встать на деревянный помост, выстроенный вокруг дерева. Оглядев всё вокруг, Пак вдыхает полной грудью и садится рядом с Чонгуком. На поверхности над катакомбами — мускатный лес. Скорее всего, небольшая горная лесопосадка. — Думаю, мы на острове. Смотри. Там вдали вода или мне кажется? — Чимину на колени падает лист мускатника, он берёт его в руки за основание, начиная крутить. Ветер обдувает высокие сиреневые соцветия гиацинтов. Моментами подошва касается верхушек нежных цветков. — Думаю да, на острове. Супер, — Чонгук говорит бесцветно и вздрагивает, когда капля дождя падает на оголённое предплечье. Аромат гиацинтов расслабляет, окутывает тонкой мягкостью, целует в висок и трепет по волосам. У Чонгука на душе смешанные чувства. Эмоции притупляются. Он не чувствует неприятного покалывания капель, не обращает внимания на то, как тело покрывается мурашками. Чон медленно моргает и смотрит вдаль, принюхиваясь к ансамблю ароматов. — Чимин, как ты относишься к путешествиям? Я о тех, где можно продумывать маршрут на ходу, а потом сунуться не пойми куда. Двигаться на ощупь. Я никогда не был тем, кто продумывает всё до мелочей заранее. В детстве мечтал сбежать из дома. Думал, что самостоятельный, — Чонгук усмехается, поворачивая голову в сторону Чимина. — Я откладывал часть карманных денег. Потом потратил их на скейтборд. Следующий поток накопленного – на приставку, — Чонгук выдыхает, поднимая ноги на помост, чтобы обнять колени. — Не хочешь рвануть куда-нибудь, когда это всё кончится? — желание будто риторическое, то самое, которое, возможно, сбудется если только ёж на горе станцует: слишком уж много на данном этапе препятствующих «но». — Раньше я часто думал о том, куда бы свалить от всех идиотов, которые думали, что моя жизнь не принадлежит мне, — Чимин наматывает на ладонь цепь, насколько это позволяет её длина. — Были моменты, когда я мог это сделать. Мне тогда так хотелось начать всё иначе. Но знаешь, я… плохо знаю языки. Только если уже на месте их учить. Я был придурком и боялся, что загнусь без связей, что всем будет на меня плевать, что никто не будет меня ничему учить. В Корее у меня хотя бы был мой язык. Родной. А потом мне исполнилось восемнадцать... — Чимин замолкает, рассматривая чёрные тучи над головой. — Конечно, я хотел… хочу завязать с криминальной деятельностью. И если у меня получится это сделать, то буду, думаю, до конца жизни работать руками. Механик из меня, конечно, ужасный, но с практикой… Знаешь, не думаю, что я такими темпами быстро наскребу на путешествия. Но запасы у меня имеются, — Чимин хмыкает, реставрируя в памяти все свои накопления. Ветер усиливается и срывает листья пачками. И плевать, что руки натирают веревки, голова болит, а ноги не слушаются из-за слабости, Чонгук рад, что узнал о Чимине чуточку больше. Благодаря этому их пребывание на природе приобретает некий отчаянно-живой контекст. Последний раз Чонгук попадал под дождь, когда нашёл кулон. Сейчас же ему хочется промокнуть настолько, чтобы к одежде прилипло тело. Его подмывает ощутить природу нутром. Чон ловит падающие капли губами, запрокинув голову назад, и пытается превратить вымученную улыбку в настоящую. Один листочек опускается Чонгуку на голову и путается в разлохмаченных волосах. Ливень усиливается и уже больно хлещет в лицо. Оба давно мокрые. Их или не планировали забирать, или же Хэсу просто не знает о дожде, что маловероятно. Ливень затихает спустя долгие минуты. Промозглый ветер колет поясницу. Чонгук дрожит от холода и продолжает смотреть вдаль, где нет ничего кроме деревьев. — Тебе нужно подвигаться, чтобы согреться, — Чимин выдыхает, прикрывая ладонью шею. На лес опускаются сумерки, медленно сокрушающиеся в тёмную ночь. Чимин приобнимает Чонгука, растирая тому плечо, чтобы хоть как-то согреть, Чон пытается обнять в ответ. Чимин смахивает насекомое, которое щекочет ему руку, и настораживается, слыша сзади скрип металла, который походит на открывающуюся дверь бункера. ...Повязку с глаз разрешают снять только у входа в родные катакомбы. Теперь Чимин знает, сколько времени на всё про всё требуется: около двадцати минут, если идти быстрым шагом, а если бежать, то и того меньше. Под землёй они неглубоко. Когда за ними закрывается дверь камеры, Чонгук сразу идёт к кровати и падает на неё. Чимин, немного погрев руки под тёплой водой, идёт к Чону, чтобы укрыть того одеялом. Хочется постоять под горячим душем, что Чимин и делает, достав из тумбочки последнее чистое полотенце. На следующее утро Чонгук спит на редкость долго. Чимин подходит к нему, чтобы получше укрыть и замирает, понимая, что Чон горячий, как раскалённая плита. Его тяжёлые вдохи тоже оставляют желать лучшего. У Чонгука температура.