Извини за безразличие. Я так флиртую

Чонгуку кажется, что расстояние от коридора до спальни за считанные минуты увеличивается раза в три. Иначе как объяснить, почему кровать становится такой далёкой. Каждые два-три шага на пол падает какой-нибудь элемент одежды: куртка Чимина, рубашка, джинсы, из-за которых Чонгук чуть не падает, снимая, потом футболка. Чонгук вытаскивает ремень Чимина из шлевок и тот летит вниз, стукаясь бляшкой об дубовый ламинат. Руки от возбуждения содрогаются. Чон не верит, что переплетает с Чимином пальцы, в мыслях его – вакуум, а всё потому, что он тянет Чимина в свою комнату на двуспальную постель. В темноте тогда – в первый день встречи, в темноте и сейчас. Когда они достигают нужного клочка пространства, встав у кромки постели, Чимин, оперевшись на кровать коленом, аккуратно роняет Чонгука на лопатки. Чона трясёт. Он Чимина хочет, но разбирается в сексе между двумя парнями только на том уровне, который основан на событиях, произошедших под землёй. Чонгук сглатывает, размашисто дыша. Он знает, что Чимин не бросит его тело в огонь пытки, но ему всё равно боязно. Пак будто бы считывает метания в чужих глазах и целует, дабы успокоить, незатейливо, но при этом настойчиво член сжимает, и по органу Чона проходит пульсация, ощущаемая даже через боксеры, которые Чимин резко стягивает вниз, кидая на пол, как ненужный элемент бытия. Чонгук мычит, опираясь на локти, смотрит вперёд, где только-только начинающие привыкать к темени глаза распознают силуэт самого, чёрт возьми, Пак Чимина, который рядом – настолько, что просто вот руку протяни и коснись. И трогает ведь, не стесняясь, сжимает так, что Чонгук предпочёл бы задохнуться, чтобы не ощущать это так ярко, потому что всё происходящее фундаментальным образом из категории «слишком» – и хочется, и не верится, и что они сейчас творят: как смеют делать подобное в реалиях местами вычурно-гомофобного общества. Чонгук загоняется. При этом каждое уверенное движение кажется основой для гармонии – взрывной и клокочущей. Чон не помнит, в какой момент рука его начинает скользить по телу Чимина. Гук мнёт плечо старшего и тянет того выше, чтобы поцеловать. Чимин сжимает чужую макушку в ответ в охапку, буквально младшего засасывая, наклоняет голову, чтобы проникнуть глубже, трахает языком чужой рот, обмениваясь огромными дозами слюны, которую Чон безоговорочно принимает, прикрыв глаза. Когда Чимин пытается отдышаться после затяжного поцелуя, Гук напротив лежит, ощущая, как тот устал — видимо, путь до его квартиры был неблизок и сложен. Чимину страшно, и Чонгук чувствует это. Для разрядки — просто помогут друг другу руками. Чонгук спокойно выдыхает, и малая часть тревоги отходит на второй план. Прикрыв веки, Чимин чувствует каждое осторожное прикосновение Чонгука. Уверенность в действиях растёт в младшем в геометрической прогрессии, как и амплитуда размаха движений. Предэякулят и редкие плевки на ладонь — как замена смазки. Движения обоих — в одном ритме. Оба правши. Чонгук очень надеется, что это всё – не мокрый сон, всеми силами старается дышать глубже, чтобы достать до пика не за жалких пару минут, но получается плохо из-за изначально-неожиданного скачка животного возбуждения. Чимин замедляется, когда пальцы становятся липкими, самодовольно улыбается и охает, приоткрыв губы, когда Чонгук сжимает его снизу и тоже решает играть нечестно, ускоряя темп до бешеного, от чего Пак неосознанно сжимает Чонгуку шею сзади до боли. Чимин стонет сквозь стиснутые зубы, наклоняя голову вперёд, пачкает руку Чонгука и свой живот. Встретившись лбами, Гук гладит бок Чимина красиво опороченной рукой и, перейдя ладонями на его спину, прислоняется к горячему телу, обнимая. Раннее утро пробирается светом по постели. Чонгук сквозь сон прижимается щекой к рельефной груди Чимина, да так, словно боится, что тот растворится или рассеется, как лживое сновидение. Одной рукой крепко обнимает, вторая – под Чимином вытянута и адски затекла. У Чонгука выходной, но будет факультатив по одному из предметов вечером. Обессиленность у́тра превращается в полдень за горький миг. Чон отключил телефон с ночи и не брал трубку ни вечером, ни утром, ни даже ближе к обеду. Отец звонил Чону ближе к ночи после работы, потом ещё и ещё раз — всё утро, подключив сдуру жену к процессу и расшатав тем самым её умиротворённое моральное состояние. В какой-то момент женщина начала перепуганно метаться из стороны в сторону, боясь, что её сына вновь похитили, успокаивать её было занятие не из простых, но отец всё же смог это сделать, пообещав сначала съездить и проверить Чонгука, а потом уже ехать на работу выполнять заказ. До дома сына Чон Хён добрался не так быстро, как ему хотелось бы, мужчина быстро поднялся на нужный этаж, постучал один раз, второй, попытался позвонить в звонок, который не работал, и в конце концов, вставив ключи, понял, что дверь-то не закрыта. Тихонько её открыв, Чон старший увидел одежду, разбросанную на полу, и вздохнул, не давая телу команду выдохнуть, пока не поймёт наверняка, что тут произошло. Наверно, вещи так разбросаны во всех комнатах: возможно, в квартире сына устроили погром. Мужчина прямо в обуви, мало что соображая, открывает незакрытую дверь в спальню и обмирает, смотря на хаотичные волны из одеяла и простыней, а ещё на двух парней, прилипших друг к другу, как единое целое. — Чон Чонгук? — тоном армейского командира басит отец. Чонгук не реагирует. Спит, но хмурится, не понимая, откуда вообще в его сне вдруг взялся отец. — Чонгук, — ещё громче произносит мужчина, и Гук резко открывает глаза. Чимин тоже просыпается и, прикрываясь измятой простынёй, принимает сидячее положение, отползая к изголовью кровати. Им бы проветрить тут. Чимин внимательным и серьёзным взглядом карих глаз елозит сверху вниз по внезапно возникшему мужчине, быстро сопоставляя две внешности. Точно батя Чонгука. — Почему у тебя телефон выключен? — мужчина хмурится, толком не понимая, что тут вообще происходит. Чонгук в последнее время особенно злился, что его родители вернулись в режим контроля: «ребёнок — взрослый». — Я… Мы… Он сел, па-ап. Я же просил, что без предупреждения ко мне… — Чонгук переводит перепуганный взгляд на Чимина, который преспокойно сидит с голым верхом, будто ничего не происходит. — Это мой друг, — Чонгук, конечно, понимает, что отец за него волновался, но при этом непомерно злится, ибо нарушено его личное пространство. — Мы просто вчера много выпили, поздно вернулись и случайно уснули вместе. — Здравствуйте, — Чимин кивает, пытаясь вложить в тон своего голоса максимум уважения. — Вот как. Случайно, — после долгих секунд молчания всё-таки отвечает отец. — Извини тогда, что побеспокоил, — подобные неловкие паузы никогда не заканчивались ничем хорошим. — Ладно, я на работу, а ты заряди телефон. И матери позвони. Чонгук долго ещё стоит, не двигаясь, после того, как входная дверь за отцом захлопывается. После медленно подходит к шкафу, чтобы достать себе сменное бельё и штаны. Надо было закрыться на внутренний замок, а не оставлять всё нараспашку. — Не парься, — бросает Чимин, поднимаясь с кровати на пол, всё ещё обмотанный простынью. — Люди верят в то, во что хотят верить. Поэтому твой отец, скорее всего, будет верить в то, что ты стопроцентный гетеро, — Чимин подходит к Чонгуку и кладёт руку тому на плечо, поглаживая большим пальцем. Подняв голову, Чон являет свой прозрачный и такой нечаянно-соскучившийся взгляд, что Чимину становится неловко. — Сходи прими душ. Он поможет прийти в норму. — Ты же останешься? Хотя бы позавтракать? — спрашивает Чонгук, понимая, что ему сейчас бы легче океан одним шагом перешагнуть, чем услышать отрицательный ответ на поставленные вопросы. — Да, конечно, — Чимин взгляд отводит. Идёт в коридор, чтобы поднять свою куртку и достать телефон из внутреннего кармана. Чонгук, посмотрев на исполосованный кавардак на кровати, находит на полу телефон и, поставив тот на зарядку, бежит в душ, где проводит от силы минуты три. В проёме между коридором и спальней сталкивается с Чимином, который тоже направляется мыться и идёт в ванну уже голый. Чонгук по привычке отводит взгляд куда-то в потолок, на что Чимин ухмыляется, потому что любит чистое, неподдельное смущение. В спальне Чонгук на пол в кучку скидывает постельное бельё и подбирает сменную одежду для Чимина. Открыв свой шкаф, кладёт выбранное на матрас и, услышав звуки льющейся воды, решает, что нужно идти готовить завтрак. На кухню Чимин заходит уже переодетый, Чонгук слышал, как старший выходил из ванны, краем глаза видел, что на его бёдрах полотенце. Одежда Чонгука пришлась как раз в пору. Чимин наверняка много качался. Возможно, от скуки. Стал шире. Видимо, Хэсу хорошо его кормил, и Чонгук надеется, что не на убой. На завтрак Чон решает немного разнообразить привычное меню и готовит яичные маффины, тосты, выжимает апельсиновый сок. Ко всему этому добавляется диетический йогурт с семенами чиа и нарезанный кружочками банан. Чимин садится на высокий стул около столешницы и наблюдает за Чонгуком, ловя каждое его движение, запоминая каждый нюанс, словно это их последняя встреча. Чонгук оперативно накрывает на стол и чуть отодвигает один из стульев, намекая, что Чимин может сесть именно сюда, как самый почётный гость. — Так странно завтракать вместе при солнечном свете, — проговаривает Чимин. — Да, согласен, — улыбается Чонгук, неуклюже садясь напротив. Завтрак протекает в молчании. Чонгуку кусок в горло не лезет, и он наблюдает за тем, как ест Чимин. Старшему в тишине комфортно, а вот Чону много что не даёт покоя. — У тебя не будет проблем с Хэсу из-за того, что ты здесь? — не выдерживает Чонгук, сжимая пальцами палочки. — Не будет, — хмурится Чимин, опуская взгляд, и Чонгук выдыхает, делая глоток апельсинового сока. — Он мёртв. Я убил его. Свернул шею, если быть точнее, — услышав это, Чонгук делает грубоватый вдох и давится, начиная кашлять, прикрывает рот ошалевшей рукой. В страдательном взгляде напротив ни капли лжи. И только сейчас Чонгук осознал, что именно его так напрягало: у Чимина на днях, можно сказать, нимб на шее затянулся. Причём до конца. Взгляд омертвел ещё больше. Чимин забрал чужую жизнь. И Чонгук даже не знал, какая она по счёту. Все произошедшее между ними ночью приобрело другие оттенки. Чонгуку казалось раньше, что есть такие подонки, которые заслуживают смерти, пока не столкнулся с разоблачением своих мыслей в реальности. Смерть в голове и в жизни – не одно и тоже. Никто не заслуживает терять возможность дышать. Но что тогда оставалось делать. Чимин поднимается со стола и стучит Чонгуку по спине, тихо добавляя: — Вся база данных тех, кто на него работал сейчас в руках у полиции. Ещё я стёр всё, что касается тебя и всех твоих родственников, сжёг каждый жесткий диск, который у него был. — А кулон? — Чонгук сам не понимает, почему про него вспоминает именно сейчас. Шмыгнув носом, вытирает под глазами влагу после кашля. — В надёжном месте. Что один, что второй. — Чимин поднимает голову и смотрит в глаза Чонгуку, туда, где прямо сейчас завядают чёрные сенполии. — Ты грустишь? — Не знаю, — внутри Чонгука борются облегчение и страх, он отводит взгляд в сторону окна. — Я пообещал, что буду принадлежать ему до конца жизни. Жаль, что он не уточнил до чьей, — в глазах Чимина читается безразличие, но внутри бушует ураган. — Я так понял, про Давона и Тэра ты знаешь, судя по фотографиям на стене. — Да, но я так и не понял, кто они тебе, — признается Чонгук, кусая верхнюю губу. — С точки зрения родственных связей — никто. Меня просто отдали в качестве залога в раннем детстве. Мой отец был крупным должником. Можно сказать, он мной расплатился и не захотел потом выкупать, — Чимин проговаривает эту информацию так, будто читает её из энциклопедии. — Я рад, что тебе удалось с ними договориться и… расплатиться? — Давон и Тэра думали, что я мертв. Мне удалось это подстроить. Лет восемь назад их отца упекли за решётку, и они сбежали за границу, но месяц назад вернулись, когда всё подутихло. Думаю, мне нужно испариться куда-нибудь и очень желательно в другую страну. Мне кажется, что Хэсу выслал моим импровизированным братьям фотографию с изображением в виде меня, чисто чтобы похвастаться, что я у него, с намёком «попробуй-ка найди и забери». Но я в этом не уверен. В любом случае, думаю, найдётся парочка человек, кто захочет мне отомстить за смерть Хэсу. — Я хочу защитить тебя, — перестав ковыряться в тарелке, Чонгук смотрит на Чимина ошарашенно, Пак глядит на него не менее удивленно. Вот тебе на. Чон, судя по виду, готов с ним и в огонь и в воду. — Пожалуйста… Останься. Хотя бы на какое-то время. Я буду тебя кормить. Будем гулять с тобой ночью, перед выходом менять внешность до неузнаваемости. Смотреть фильмы. Буду тебе читать… — Если с тобой что-то случится из-за меня, — начинает риторическое предложение Чимин. — Разве я могу это допустить? — Да что со мной может случиться? Останься. Я тебя прошу, — у Чонгука язык не поворачивается рассказать о всём спектре того, как он соскучился, он ведь старался показать ночью физически, а словообразующей инициативой боится Чимина напугать, на деле выглядит испуганно, хотя так сильно старается звучать уверенно и убедительно, и Чимин сдаётся, соглашается остаться. Ненадолго. Главное, чтобы они не успели друг к другу сильно прикипеть физически. О том, чтобы позвать Чонгука с собой, чтобы сбежать вместе, и речи быть не может: лишать Чона семьи, образования, родного языка, друзей — такая себе перспектива. Чонгук на факультатив уходить боится, ему кажется, что Чимин растворится, исчезнет, но Пак убеждает его в обратном, успокаивая. Чонгук до последнего задерживается в квартире, максимально долго одевается, чтобы как можно дольше насладиться присутствием Чимина, но раз мужчина пообещал, что не уйдёт, значит нужно ему доверять. На занятиях Чонгуку не сидится, в груди под рёбрами щемит, а информация не идёт в голову. Чон уходит на пятнадцать минут раньше, торопится домой, бежит, можно даже сказать. Открыв входную дверь, Чонгук кидает ключи на тумбочку, и довольно громко басит: — Я дома, — не получив в ответ ровным счетом ничего, Чонгук замирает, запрещая себе поддаваться панике. Наступая на подошву кроссовок мысками, скидывает их и, чуть об них не запнувшись, бежит на кухню. — Чимин? — Чонгук осматривает пространство и зачем-то выглядывает в окно. Начав нервничать не на шутку, Чон бежит в спальню, но и здесь никого нет. В ванной и туалете — тоже. Чимина нет, черт возьми. Чонгук осматривает каждый примечательный уголок и даже в шкаф заглядывает. Обувь. Конечно. Почему Чонгук сразу не догадался. Шикнув, Чонгук возвращается в коридор. Кроссовок Чимина нет, но на тумбочке лежит пачка сигарет. Забыл? — Обещал же! — Чонгук со всей дури стукает кулаком по шкафу. Дверной замок щелкает и Чон вздрагивает, хватая на полке ложку для обуви — на случай, если придётся отбиваться. На пороге появляется Чимин в маске, очках и кепке, с двумя пакетами, наполненными едой. Чонгук смотрит на старшего пару секунд и неожиданно даже для самого себя швыряет в Чимина пачку тех самых сигарет. Пак ловит блок никотина, роняя на пол один из принесённых пакетов. — Зачем ты вышел? Разве сам не говорил, что не будешь? — у Чонгука из глаз искры злости, мышцы на руках напрягаются, и брать в руки он себя пока не собирается. — У всех людей, которые следили за тобой, сейчас большие проблемы с законом, поэтому они скрываются. Тревожных сообщений мне никто не писал, значит меня пока никто не ищет с вероятностью в девяносто пять. К тому же, я замаскировался. Надел вот это вот безразмерное пальто. Оно твоё? — Оно моего отца, я пару дней назад забрал его из химчистки, — Чонгук скрещивает на круди руки. — Он должен забрать. — Неожиданно. Что-то утром он не взял его сегодня. — Чимин разматывает на шее чёрный шёлковый шарф, который он одолжил у Чонгука, и, сняв шапку, поправляет волосы. — Видимо, был в шоке. Поэтому, — Чонгук убирает за ухо выбившуюся прядь и надвигается на Чимина, чтобы забрать у него два пакета, после ждёт, пока старший первый пойдёт на кухню. Спокойствие после скачка напряжения всё равно какое-то натянутое. Чонгук на автомате раскладывает содержимое пакетов, как делал это когда-то с принесённой едой в катакомбах. — Я бы хотел приготовить курицу в кисло-сладном соусе. Это чуть ли не единственное, что я умею готовить, — Чимин подходит сзади к Чонгуку, полуобнимая его, и кладёт подбородок тому на плечо. У Чонгука по телу бегут мурашки, он грузно, горячо выдыхает и быстро ретируется к раковине, делая вид, что ему срочно понадобилось достать сковородку. Чимин смотрит ему вслед, продолжая вместо него раскладывать продукты на стол. У Чонгука все ножи заточены очень остро, как будто младший к чему-то готовился. Взяв стоящую на видном месте деревянную доску, Чимин нарезает кусочками курицу и, перемешав ту с крахмалом, отдаёт Чонгуку, который уже нагрел сковороду. Смешав в отдельной ёмкости уксус, соевый соус и кунжутное масло, Чимин подходит к Чонгуку слева и ставит рядом жидкую приправу, ожидая, когда кусочки мяса станут золотистого цвета. Чонгук поворачивается к Чимину, долго смотрит, а потом делает шаг и крепко обнимает, прижимаясь всем телом. Чимин отвечает тем же, совершенно забив на начинающий подгорать ужин.

***

Неделя пролетает быстро, после пар Чонгук как никогда спешит домой и из ряда вон радуется, что Чимин на месте и не сбежал. Они часто выходят на крышу здания, когда темнеет, чтобы Чимин подышал ночным городом и полюбовался огнями инфраструктуры. И всё это благодаря тому, что Пак смог открыть замок, ведущий на крышу, зарубившись с Чонгуком, что сделает это, используя всего одну скрепку. Ночью девятого дня Чимин уходит на кухню, чтобы не разбудить Чонгука горящим экраном телефона. Чимин внимательно читает новости из закрытых информационных источников. На кучу людей, которые работали на Хэсу, уже возбудили уголовные дела, поймали всего двоих, остальных ищут. Внимательно скользя по инициалам, Чимин замечает своё исковерканное имя: «Джимин», и фамилию через косую палку: «Ким/Пак». То ли не уверены какая из, то ли знают слишком много. Днём, когда Чонгук в университете, Чимин сбегает из квартиры, чтобы забрать свой новый паспорт, за который пришлось отдать баснословную сумму денег. Шарахаясь по перипетиям криминального района на краю города, Чимин еле как находит нужную точку и то благодаря тому, что доводит его до нужного места десятилетняя девочка, которая всё тут знает. Не повезло мелкой, что родители погрязли в криминале и живут не пойми где. Чимин вчитывается в своё очередное новое имя и убирает документы во внутренний карман куртки. Весь вечер после университета Чонгук делает чертежи, ближе к ночи Чимин буквально задаёт Чону трёпку, оттаскивая его от монотонной работы за подмышечные впадины, убрав под ним стул одним движением ноги. Чонгук сначала брыкается, потом успокаивается, ставя условие, что они посмотрят фильм. Чимин хочет ужастик, Чонгук — боевик, в итоге сходятся на новинке родного кинематографа «Корабль в Пусан», который включает себя и тот и другой жанр. Узнав, что фильм от создателей «Поезд в Пусан», который про кусучих ползучих зомбаков, Чимин шутит про то, что следующая часть будет «Самолёт в Пусан», и Чонгук смеется над глупой шуткой, как ребёнок, несмотря на то, что где-то её уже вроде как слышал в университете. Выключив в комнате свет, Чонгук ложится рядом с Чимином — поодаль, на другой край кровати, но после того, как Пак смотрит на него непонимающим, грустным взглядом, придвигается. До старшего хочется касаться, снова и снова, чтобы растопить холод, которым Чимин ограждается по привычке. Чонгук едва касается кончиками пальцев руки Чимина. Чон вообще в восторге от любого рода постепенности. Фильм жестокий и на редкость аморальный. В сюжете нет и грамма предсказуемости. Обычно Чонгук вслух проговаривает возможные повороты сюжета, но сейчас молчит, смотрит, не отрываясь и не моргая, но всё чаще почему-то в сторону Чимина, а не на экран. Красочные кровавые сцены с разнообразными умерщвлениями героев, — как раз то, что психотерапевт прописывал. Ближе к середине фильма Чонгук сидит в неподдельном напряжении. Даже Чимин в шоке от неординарности происходящего. Не лучших фильм для, возможно, последнего просмотра. Чимин дышит тяжело и как-то через раз, и Чонгук прекрасно понимает, что что-то не так и это далеко не из-за фильма. Чимин через силу усмехается, когда кровь из очередной жертвы хлещет как из сифона с газировкой — наверняка отсылка к боевикам восьмидесятых. Они с Чонгуком переглядываются после очередной смерти на экране, и Чон замечает, что у Чимина в глазах словно небеса падают. Фильм некрасивый, нереальный, а Чимин наоборот — и то, и другое, и вообще всё сразу. Один рывок, и Чонгук уже целует под звуки месива, а Чимин замирает, понимая, что вот он — самый неожиданный поворот в сюжете. Крылся всё это время в Чонгуке. Чимину собирался рассказать о явной необходимости расстаться физически, но сейчас настрой окончательно ушёл куда-то в дебри, а вообразить, что он может просто сбежать, не предупредив, Чимин даже не смеет. — Чонгук, мне нужно кое-что тебе сказать, — произносит Чимин, но Чонгук снова утыкается в его губы, забираясь сверху, давай понять, что не лучшее время для разговора. — Чонгук… у меня билеты на утро. — Чего? — Чонгук тяжело дышит. Напряженная музыка дополняет атмосферу неверия и непонимания. — Какие к чёрту билеты? — Чон выключает телевизор, врубает приглушенный свет, смотрит на Чимина, ожидая объяснений, каких-то ненужных оправданий, но не получив ни того, ни другого, начинает взволнованно ходить туда-сюда по комнате. — А ты не мог мне раньше об этом сказать? — Чонгук задаёт вопрос с нотами угнетения в голосе. — Я только сегодня забрал документы и билеты. Я до последнего не знал дату вылета, — начинает Чимин, сжимая до боли нижнюю губу зубами. — Твою мать, — раздраженно шипит Чонгук и, остановившись, смотрит прямо на Чимина. — И когда ты вернёшься? — В Корею наверно уже никогда, — сожалеюще сообщает Чимин. Чонгук замирает, не веря в услышанное, не замечает, как на щеках появляются слёзы. — Мне нельзя с тобой? — выходит безнадежно, но Чонгук контролирует голос так, чтобы тот не дрожал. — Боюсь, это пока невозможно. Ты учишься. У тебя родители, друзья. На корейском ты свободно общаешься. И зачем тебе чужая страна в компании с малознакомым мужиком? — Это себя ты называешь малознакомым мужиком? — выплёвывает Чонгук, злясь в неподдельной мере. — И что это за страна? — Послушай, — Чимин поднимается с кровати на ноги и достаёт из сумки лежащий на тумбочке кулон. — Круто. Кулон, — Чонгук шмыгает, вытирая нос рукавом. — А второй где? — Он на дне моря. Второй я утопил и даже не знаю координат. Послушай, — продолжает Чимин и, подойдя к Чонгуку, суёт тому в руки телефон с локатором. — Ты будешь знать где я. Всегда. Но пожалуйста будь аккуратнее. Никому его не показывай. Чонгуку стыдно, что он плачет, у Чимина внутри буря и ураган, а снаружи его эмоции словно Чонгук проявляет в полной мере. За них двоих. — У меня остаётся шесть с половиной часов до самолёта. Мы можем полежать вместе, если ты хочешь. — Пожалуйста, не улетай, — Чонгук знает, как по детски это звучит со стороны, он сжимает руки Чимина, умоляя, как семилетний мальчик. Но всегда же должен быть другой выход. — Пошли приляжем, — шепчет Чимин, у него начинает болеть голова. Чонгук лежит с открытыми глазами и не спит, приклеился к Чимину так, что не оторвать. Пак запретил ему его провожать, говоря о том, что это может быть небезопасно, на самом деле – сам боится своих слёз, пообещал же себе когда-то давно, что больше не будет плакать. Чонгук уверен, что он сможет удержать Чимина утром, чтобы он опоздал на свой рейс. Почему-то Чонгуку сейчас так всё равно на последствия. И снится Чонгуку, как он всеми силами держит глаза открытыми и крепко обнимает Чимина. Посмел понадеяться на будильник, который Чимин одним движением рано утром отключил и, поцеловав Чонгука в лоб, ушёл, закрыв дверь снаружи запасным ключом, коих у Чонгука было аж пять. На улице идёт дождь, а зонта и в помине нет. И черт с ним. Чимин смотрит вверх, на небо, закрыв глаза. Проведя рукой от лба до подбородка, чтобы смахнуть влагу, Чимин накидывает капюшон и направляется в новую, неизведанную жизнь.